Сорванная месса

      Святой отец Климент сидел на скамье в ризнице после того, как отслужил всенощную. На душе пожилого человека было неспокойно. Хоть общественность Оверни не выражала возмущения тем, что графа Монсальви так сегодня не отпели и не приговорили к отправке в лепрозорий, поскольку супруга похищенного с отпевания Арно собралась везти мужа к какому-то мавританскому врачу, священник не мог найти себе места. Да, никто из жителей Оверни от простолюдинов до знати не думал требовать отпевания мессира Монсальви мечами и вилами, крушить церковь, «вырывать заразу с корнем». Их вполне устроило то, что Катрин ранним утром увезёт с собой живой «источник угрозы». Тем не менее, это не служило отцу Клименту утешением. Старик опасался за физическое и душевное здоровье Катрин, устроившей в церкви небывалое святотатство. С одной стороны, графиня де Монсальви как минимум заслужила епитимью в искупление её греха, как максимум — обвинений в богохульстве и церковный суд. Отец Климент ограничился только тем, что помолился Всевышнему и Мадонне о ниспослании на буйную голову и мятежную душу мадам Катрин вразумления. «Должно быть, мадам Катрин очень любит своего мужа, раз пошла на такой отчаянный поступок… Впервые вижу, чтобы любовь и верность приводили женщину к подобным поступкам. Правы, наверное, были те крестьяне, что видят в ней святую», — размышлял молча святой отец. Возмущение поступком Катрин во время злополучной мессы покинуло разум старого священника, уступив место состраданию. Между тем, ночная тьма отступала, вот и становилось немного светлее над Овернью, скоро и робко озаряющее небеса солнце прогонит сумерки перед рассветом. Отец Климент же думал, что он не может из себя вытравить сопереживания молодой и прекрасной женщине, пребывающей в таком отчаянии, что рассудок её помутился. И она решилась на вчерашнее богохульство, при этом прекрасно понимая, что подвергает себя опасности не только заполучить тяжкий недуг мужа, но и попасть под обвинение в оскорблении святой католической церкви. «И ведь не побоялась прикасаться к мужу, чтобы вывести его из церкви, буквально силой тащила за собой, тогда как остальные покорно вычеркнули графа Монсальви из списка живых людей!» — мелькала в лысеющей голове отца Климента мысль, полная шального восхищения поступком Катрин, пусть даже в глазах общества и закона богопротивным. Встав со скамьи и опустившись на колени, отец Климент шептал молитвы, призванные уберечь Катрин от тяжких недугов и снискать для неё заступничество небесных сил в том, что она задумала. Молитву святого отца прервал внезапно женский голос, доносящийся за дверьми ризницы: — Святой отец, вы здесь? Климент, если я не ошибаюсь? — тот голос принадлежал Катрин. — Да, я здесь, дочь моя, — отозвался священник, выйдя из ризницы. Первое, на что он обратил внимание, были спрятанные под круглый чепец теперь уже короткие волосы молодой женщины. Чёрно-серебряное платье без особых изысков хорошо сидело на стройной фигуре Катрин. Руки её были заняты большой корзиной, закрытой крышкой. В корзине что-то позвякивало. — Святой отец, я принесла вина для причастия. Из наших погребов, — первая взяла инициативу в диалоге Катрин, заметив замешательство священника. — Прошу, не откажите мне в просьбе принять этот подарок в знак добрых намерений. И я бы хотела исповедоваться. — Не дожидаясь позволения святого отца, Катрин передала ему в руки корзину. — В чём вы хотите признаться или покаяться, дитя моё? — мирно поинтересовался священник, переборов ошеломление. — Вчера я совершила богохульный поступок, и… — начала неловко Катрин. — Так всё дело в вашем раскаянии за вчерашнее? — В том-то и дело, что я должна была чувствовать вину за содеянное, но я не считаю себя виноватой, вот только я себя корю за отсутствие раскаяния… — доверительно поделилась Катрин, стыдливо потупив глаза. — Боже, как я потеряна… — Оставьте это, дитя моё. Вы делали то, что посчитали в тот момент правильным. Госпожа Катрин, моё бедное дитя, — проговорил тихонько отец Климент с сочувствием. — Трудная у вас дорога… Но вы всё преодолеете. Не нужно каяться ни в чём. Хороши тогда будут служители святой церкви, которые наказывают людей за любовь и верность! Я благословляю вас и мессира Арно на путешествие и лечение. Идите с миром. — Святой отец, благодарю вас! Вы сняли с моей души камень! — Катрин вдруг резко опустилась на колени и почтительно приникла губами к морщинистым и узловатым рукам отца Климента, прижимая их к своему лицу. Иногда она обращала на него благодарный взор фиалковых глаз, которые тронула слеза. — Вы же не держите на меня обиды? — Я рад, что в наш очень жестокий и порочный век ещё остались люди, умеющие преданно любить как вы, моё дорогое дитя, — священник поставил на пол корзину, поднял Катрин с каменных плит и обнял. — Храни вас Господь и Святая Дева… — Да будет он всегда заботлив и милостив к вам, отец Климент. Я рада, что мы прощаемся не как недруги, — проговорила мягко в ответ Катрин, уже собираясь уходить. — Как ваш супруг? — спросил священник, когда Катрин уже дошла до выхода и собиралась переступать порог. — Не считая его мнительности, он в порядке. Скрылся ото всех в заброшенной хозяйской постройке замка, я ему принесла много тёплых одеял и вкусный ужин с горячим вином и корицей. Готье и Фортюна по очереди его сторожили — чтобы к вам не сбежал на отпевание сдаваться, — проронила с доброй и ласковой иронией Катрин. — В итоге его убедили уехать со мной в Кордову лечиться у нашего с ним друга. Поползновений сбежать в лепрозорий он не делал. — И то, слава Богу, дитя моё. Мессир Арно упрям как сто баранов, но в этой войне упрямств он к своему счастью проиграл вам, — в такой же манере ответил священник молодой женщине. — Я пойду. Сегодня выезжаем рано. Я успела к вам выбраться, пока все мои близкие спали, чтобы извиниться. Но я рада, что вы не держите на меня зла. — Ответив почтительным полупоклоном, Катрин покинула церковь. Священник ещё долго с каким-то подобием родительской нежности и благоговением смотрел вслед удаляющейся от церкви одинокой фигуре Катрин, начертав в воздухе крест.