***
Цветущие земли Империи постепенно сменились лугами, поросшими сухой травой. Они шли по нейтральной территории, которой не коснулось благословение Архангела. Прорицательница всегда настораживалась здесь: дикие звери, люди-ящеры и даже гигантские пауки — встретить можно было кого угодно. Цезарея невольно покосилась на напарницу. Та шла чуть впереди лёгкой, пружинистой походкой. Растрёпанные волосы искрились мириадами золотинок, как будто впитывая свет и тепло последних солнечных дней. Ведь они направлялись навстречу зиме. — Прикрой голову, — Цезарея протянула Золиан свой белый шарф. — Можешь считать это жестом доброй воли, потому что у меня уже нет сил смотреть на твои распущенные волосы! Та рассмеялась, но взяла шарф, неловко и торопливо соорудив себе подобие тюрбана. Немигающий взор прорицательницы скользнул по худенькому, почти прозрачному лицу. Крохотный шрам над верхней губой. Бледные веснушки в уголках широко распахнутых серых глаз. Не самая примечательная внешность, хотя было в ней что-то милое. На смену лугу пришёл редкий лес — такой же сухой и недружелюбный. Имперцы шли молча: некогда было переговариваться. Холодный ветер срывал пожухлые листья с деревьев и хлестал ими по лицу; Золиан вся сгибалась под его порывами, но не сдавалась, понимая, что старшие товарищи вряд ли её поддержат. Цезарея мысленно качала головой: нелегко ей придётся! День прошёл спокойно; привал устроили на закате. Прорицательница молилась, закрыв глаза и сложив руки перед грудью. За каждый день без бойни она благодарила Всевышнего. Возле костра звучал звонкий голос: Золиан пыталась растормошить угрюмых инквизиторов. Ренар, один из ветеранов, с которым Цезарея прошла свой тернистый путь от послушницы до опытной целительницы, внимательно её слушал. Его обветренное лицо, иссечённое шрамами (последствие неумелого лечения), тронула едва заметная улыбка, и монахиня просияла — цель достигнута. Даже Урбан и Гюнтер, неприветливые близнецы, вскоре заинтересовались разговором. Цезарея перекинулась парой слов с лидером отряда, следопытом Вероком, и продолжила наблюдать за юной напарницей. Та воодушевлённо что-то рассказывала, так размахивая руками, что инквизиторы то и дело шарахались. Прорицательница улавливала лишь обрывки слов, но их было достаточно, чтобы понять: Золиан решила поведать о своём детстве. Детство… Было ли оно у Цезареи? Светловолосая сиротка при Церкви, вечно на побегушках у священников и аббатис. Уборка, готовка, сбор пожертвований, перевязка ран жутковатым бродягам — всё лежало на её плечах. С юных лет серьёзная, немногословная, скрытная. Кому есть дело до твоих горестей? А радостей было совсем немного. Когда началась эта губительная война, Цезарею отправили в столицу. Намётанный взгляд Верока быстро обнаружил потенциал в молчаливой девице, стремившейся облегчить страдания всех раненых. И вот отряд из троицы сквайров, следопыта, послушницы и волшебника отправился изгонять разбойников, заполонивших окрестности Фергала. Волшебника звали Гелдвин. Он моментально стал душой компании: заливистый хохот златовласого бородача был непременным атрибутом каждой их стоянки. Даже Цезарея невольно улыбалась, слушая его бесконечные байки — иногда и не очень приличные. А когда взгляд его всегда сощуренных голубых глаз останавливался на фигурке послушницы, та чувствовала, что сгорает изнутри. Любовь — глупость, особенно в такое время. Гелдвина убили через две недели. А Цезарея, уже посвящённая в монахини, смахнула украдкой слезу и с недоумением уставилась на выбившуюся из причёски тонкую прядь — не просто светлую, но отливающую непривычным серебром. Тогда она ещё не знала, что совсем скоро седых волос у неё станет намного больше. Золиан была чем-то похожа на Гелдвина. Снопы искр вздымались в тёмное звёздное небо, и лицо монахини, такое весёлое и живое, жарко блестело в свете костра. Вот она что-то сказала, и инквизиторы, не выдержав, прыснули со смеху. Губы Цезареи дрогнули в снисходительной улыбке: интересно, надолго ли хватит её юношеского запала? До первой встречи с молохом, пожирающим тела и души своих жертв? Его язык, похожий на кошмарную змею, раз за разом впивался в плоть бледного, как полотно, охотника на ведьм, и это жуткое зрелище ещё долго преследовало Цезарею в кошмарах. Кто знает, сколько продержится эта девица. Может, неделю, а может, даже эта ночь окажется для неё последней, если демоны застанут отряд врасплох. Хрупкие целительницы всегда были лакомым кусочком для горгулий и советников — уродливых созданий, вооружённых огненными арбалетами. За Золиан было любопытно наблюдать. Но привязываться к ней точно не стоило.***
Следующий день оказался куда более насыщенным: на пути следопыта встали два плотно укомплектованных отряда зеленокожих. И если с вождём орков, который по нелепому стечению обстоятельств командовал сбродом гоблинов, расправиться удалось быстро, то троица свирепых троллей доставила немало хлопот. Прицелившись, Верок выпустил стрелу, и та застряла в груди одного из чудовищ. Удар оказался мощным, но недостаточно, и потревоженная тварь с рёвом бросилась в атаку. От рыка тролля у обычных людей сердце выскакивало из груди, но инквизиторы со спокойной уверенностью встали в защитную позицию. Целительницы, затаившиеся за их крепкими спинами, начали шептать молитвы, готовясь исцелять увечья. Каждое из чудовищ выбрало себе жертву; если бы они взялись за кого-то одного, дела отряда пошли бы куда хуже. Тяжёлая когтистая лапа одним взмахом вспорола живот Гюнтера, невзирая на броню. Тот стиснул зубы до скрежета, но продержался, пока молитва, произнесённая Золиан, не оказалась услышана. Слабое облегчение — рана затянулась не до конца, а нежная розовая кожица свежего шрама готова была лопнуть под напором хлещущей крови. Цезарея, чуть дольше обращавшаяся ко Всевышнему, закрыла глаза, соединив руки в молящем жесте, и поле битвы озарилось неземным сиянием. Тролли взвыли, прикрыв лапами морду, чтобы потом увидеть полностью восстановленных инквизиторов, а за ними — готового сделать следующий выстрел Верока.***
— Раз тебя называют прорицательницей, то, выходит, ты видишь будущее? Цезарея вздрогнула: Золиан подошла незаметно. — Иногда, — ответила она хриплым от долгого молчания голосом. В палатке из волчьих шкур, которую инквизиторы поставили специально для них, царил мягкий полумрак. Здесь не было ничего лишнего: два спальника, холщовый мешок для одежды и крохотный алтарь Всевышнего, инкрустированный серебром. Цезарея сидела у алтаря, поджав под себя ноги; она уже совершила вечерний обряд и размышляла о своём. Ночь обещала быть спокойной — местность удалось хорошо разведать, а отряд остановился на безопасном участке, — поэтому митра и аккуратно сложенная мантия лежали в мешке. Без громоздкого одеяния, в одном лишь серебристо-белом трико, прорицательница выглядела совсем хрупкой — удивительно, как она вообще выдерживала такую тяжесть. Золиан осторожно примостилась рядом. После недолгого молчания она спросила: — У тебя были видения о войне? Или, может, о будущем нашего отряда? Вообще — как долго нам суждено странствовать?.. Цезарея нахмурилась и жестом остановила напарницу — слишком уж много было вопросов. Та послушно замолчала и с любопытством уставилась на неё, ожидая ответа хотя бы на один из них. — Не нужно быть мудрецом, чтобы понять, что конец войны наступит совсем не скоро, — произнесла Цезарея, и от её слов веяло странной обречённостью. — Принц Утер вернулся и готов нести на себе бремя ответственности, но твари Бетрезена тоже не теряют времени даром. Боюсь, всё самое страшное ждёт нас впереди. Что же до нашего отряда… Прорицательница притихла и закрыла глаза. Коснувшись кончиками пальцев алтаря, она выдохнула и чуть поджала губы в попытке сосредоточиться. Золиан затаила дыхание, боясь помешать процессу. — Снежная пурга, — произнесла Цезарея наконец и открыла глаза. — Знак неопределённости. Что-то ждёт нас в землях гномов, но что именно? Тревожные мысли зароились в голове прорицательницы, и она обхватила себя руками, точно пытаясь согреться. Золиан робко коснулась её плеча: — Я думаю… — она запнулась, — думаю, что не стоит об этом переживать. Неопределённость преследует нас каждый день — так что нам, вечно тревожиться? Цезарея вновь нахмурилась и мотнула головой: — Нужно быть готовыми к худшему… — …но верить в лучшее. Монахиня непроизвольно сжала плечо прорицательницы, и они встретились взглядами. У обеих — глубокие серые глаза. Но в одних, распахнутых шире, светились тёплые искры надежды, а другие — те, что так редко моргали и так пристально изучали мир вокруг, — отдавали холодом. Поморщившись, Цезарея дёрнула плечом, и Золиан убрала руку. — Уже поздно. Нам нужно выспаться перед завтрашним днём. — Да, пожалуй. Хороших тебе снов! — выпалила монахиня и тут же вскочила, чтобы юркнуть под одеяло. Ничего не ответив, Цезарея поднялась и подошла к своему спальнику. Она перекрестилась, вздохнула тяжелее, чем обычно, и только затем осторожно улеглась. Не переживать, значит. Верить в лучшее. Цезарея едва слышно хмыкнула, слушая, как Золиан ворочается, пытаясь найти удобную позу. Вскоре та наконец затихла и раздалось лёгкое сопение. Эта девчонка, даром что они почти ровесницы, ничего не понимает в жизни. Пережив гибель Сатории, потеряв всех своих близких, видя, какие зверства творят демоны… Неужели она до сих пор верит в то, что война разрешится легко? И считает, будто главнокомандующие зря неделями строят планы, не щадя ни времени, ни сил? Бдительность и готовность к самому неприятному исходу — то, благодаря чему последний отряд Верока был цел до сих пор. Цезарея глядела в потолок палатки и отчего-то чувствовала накатывающее раздражение. И почему такая откровенная глупость задела её? Однако она быстро отбросила все мысли, зная, чем чреваты ночные раздумья. Потом. А сейчас нужно спать.***
С каждым днём становилось всё холоднее. Отряд наконец-то продрался сквозь глухой лес и вышел к реке. Промозглый ветер здесь, казалось, пробирал до самых костей, но Верок решил не тратить время на дополнительные стоянки; вместо этого он приказал всем надеть заранее припасённые накидки из медвежьих шкур. Хоть эта громоздкая одежда и не годилась для боя, в случае чего её легко можно было скинуть, отстегнув фибулу. Окрестности реки оказались не то что безлюдными — здесь не было ни души. Орки, стаи волков, беспокойные мертвецы — все они исчезли, будто растворившись в этой леденящей сырости. Пару раз отряд натыкался на руины, но те оказывались разграбленными. Все понимали, что это плохой знак: где-то поблизости бродило нечто настолько опасное, что тролли и пауки по сравнению с ним не представляли угрозы. — О, Всевышний… — пролепетал Верок, не отрывая взгляда от жуткой махины, буквально вросшей в стену древнего храма. Судя по загнутым рогам, это был скелет чёрного дракона — редчайшего из всех представителей своей расы. Сколько же сотен лет он здесь пролежал и кто стал его погибелью? Как оказалось, ещё недавно в храме творили свои богомерзкие ритуалы люди-ящеры. Войдя внутрь вслед за Вероком и инквизиторами, Цезарея ощутила тошнотворный запах гниющей плоти, а затем увидела его источник — разбросанные по помещению трупы обитателей болот. — Очень странно, — пробормотал следопыт, склонившись над останками медузы. — Я уверен, что здесь побывали демоны, но не вижу ни одного ожога. Зато есть множество рваных ран и дыр в теле. Хм… Ренар, тебе это говорит о чём-нибудь? Инквизитор нахмурился и принялся разглядывать склизкое тело чудовища, подавляя брезгливость. — Никак нет, сэр. Совершенно ничего не говорит. Но боюсь, нам предстоит иметь дело с подлинными порождениями бездны. Сквозь бесчисленные трещины и бреши в разрушенный храм проникала промозглая сырость, но Цезарея сейчас поёжилась вовсе не от этого. Вот она, та самая неопределённость, которая ждёт их. То, от чего не получится скрыться. Инквизиторы шептались между собой, пока Верок осматривал остальные трупы. Золиан же за всё время в храме не проронила ни слова — лишь с любопытством глядела по сторонам и куталась плотнее в накидку. Её странно спокойный вид задел Цезарею. — Что, и теперь скажешь о вере в лучшее? — вырвалось у прорицательницы, и её голос прямо-таки дрожал — победно, но при этом горько и отчаянно. — Что нам не о чем беспокоиться? — Верно, я продолжаю так думать. Пока мы не столкнулись с бедой лицом к лицу, не стоит изводить себя. Цезарея услышала, как капля воды гулко ударилась о каменный пол храма; словно это истекло её терпение. — Ты не понимаешь. Тебе ещё не доводилось встречать то, с чем сталкивалась я, — о, Всевышний, как бы я хотела навеки забыть это! Разве Сатория ничему тебя не научила? Откуда эта ребяческая самонадеянность?.. Цезарее хотелось высказать ей всё. Увидеть, как огромные глаза этой девчонки становятся ещё больше от осознания реального положения дел. Услышать, как она что-то лепечет, отказываясь от своих слов. В конце концов, разве не правда то, что на войне нужно быть готовыми ко всему? Закончив эту непривычно эмоциональную тираду — давно она не говорила с таким чувством, — Цезарея увидела, что к ней прикованы все взгляды. Лицо Золиан отчего-то посветлело; звонко-прозрачным голосом она нарушила воцарившуюся на миг тишину: — Хорошо, что ты начала этот разговор, правда. Теперь я вижу, что от своего мнения ты вряд ли откажешься. Что ж, позволь мне тогда тоже высказать — просто высказать — своё. Расценив угрюмое молчание оппонентки как согласие, Золиан продолжила: — Я и вправду видела многое, когда демоны разрушали мой город. Черти потрошили детей и стариков, ведьмы обращали воинов в жалких бесов. Мои попытки помочь людям были не ценнее капли в море. Я до сих пор не могу смириться с тем, что и родители, и братья с сёстрами — вся моя семья погибла в этой адской бойне. Но кое-что из прошлой жизни я всё-таки сумела сохранить. И это — вера в лучшее. Уголки её губ вдруг дрогнули, а затем растянулись в слабой улыбке. — Ты смотришь в будущее, разгадываешь знаки, посланные Всевышним. А я живу одним мгновением. Видя демона, я бегу; когда он не может меня достать, я выдыхаю. Где-то обитают твари пострашнее, да. Знаю. Но пока я не вижу следов, не чую запахов, не слышу рык, я спокойна. В такие моменты я отдаюсь порыву светлых мечтаний. Это помогает мне всё время, каждый день. Вера в то, что всё будет хорошо, — она восполняет мои силы, она исцеляет мою душу. И я не тревожусь, о нет. Тревога отравляет — медленно и мучительно. Хоть в самом сердце боя, хоть в безопасном месте, для меня она просто не стоит потраченных сил. Это всё, что я хотела сказать. Но, взглянув ещё раз на свою собеседницу, Золиан тихо добавила: — Интересно, смогу ли я когда-нибудь понять тебя? Цезарея прижала к плечам под накидкой закоченевшие ладони: перчатки не защищали их от холода. Лучи заходящего солнца пробивались сквозь расщелины и едва разгоняли сгущавшуюся тьму, а факелы в руках инквизиторов были лишь немногим полезнее. Верок, не желавший больше тратить время на эти разговоры, повернулся к выходу и махнул рукой остальным — пора уходить отсюда. — Устроим стоянку поблизости, — объявил следопыт, когда все вышли из храма. Морозный ночной воздух обжигал горло, так что мысли о привале взбодрили Цезарею. — Даже если твари где-то близко, вряд ли они вернутся сюда. Завтра утром перейдём реку по мосту, а там уже за пару дней ходьбы доберёмся до гномов. Еловые ветки потрескивали в костре, построенном возле лесной границы, где его сложнее было заметить. Маленький островок света и тепла в этом мире. Лицо и протянутые ладони Цезареи обдавало жаром; она зажмурилась, растворяясь в этих ощущениях. Краткие мгновения спокойствия — неужели Золиан ощущает это всегда? Почувствовав, что языки пламени уже норовят коснуться её, прорицательница быстро отдёрнула руки. Нельзя забываться: огонь, как любопытный дикий зверь, льнёт к тебе, чтобы потом укусить. Но несколько минут удовольствия ведь можно позволить себе, правда? Внезапная, чужеродная мысль — как будто незнакомый голос прозвучал в голове Цезареи. Да. Наверное, иногда можно.***
Первые снежинки кружились в танце, падая на каменный мост, забиваясь в складки мантии, тая на разгорячённом лице и ресницах. Сырость оставалась позади, и потому холод уже не был таким пронзительным, особенно во время ходьбы. Верхушки гор впереди скрывались в молочно-белом тумане — или это снежные облака опустились так низко? Не верилось, что через два дня отряд окажется в Альбе, в кругу союзников. Цезарея не слишком-то рассчитывала на дружелюбие горного народа, но какой-никакой приём они просто обязаны будут обеспечить. Гномы славились не только силой, но и нездоровой любовью к попойкам: даже их женщины запросто могли опрокинуть кружку-другую крепкого пива. Прорицательнице же участвовать в этом совсем не хотелось. — Красиво, правда? Цезарея вздрогнула — привыкнуть к этому голосу никак не удавалось, — но тут же усмехнулась в ответ: — Быть может: я не слишком люблю снег. Моему сердцу куда милее зелёные леса Империи. А ты опять ловишь момент, да? Золиан улыбнулась и кивнула, поправив импровизированный тюрбан. — Знаешь, я почему-то думаю, что демоны не полезут сюда. Им будет слишком холодно! — монахиня рассмеялась. — Но я это не всерьёз, конечно. Хотя было бы здорово: представляешь, дрожат, жмутся в кучку и только глядят злобно! — Я… — начала Цезарея, но тут же прикусила язык. — Что? Снежинки сверкали в лучах солнца, что пробивались сквозь густые облака. Понурые инквизиторы с булавами наперевес, погружённые в свои мысли, шли впереди. Верок, сжимая в руке лук, глядел за парапет моста, где река уже покрылась тонкой коркой льда. Туман спускался всё ниже. — Я тоже хочу его поймать. — Давай попробуем, — неуверенно произнесла Золиан, явно растерянная таким предложением. — Сперва оглядись. Видишь, да? Мы здесь одни — ну, не считая той стаи птиц в небе. Чем пахнет? Морозом, свежестью. — А слышно лишь дуновение ветра, — продолжила за неё Цезарея. — Верно! — монахиня просияла. — Теперь представь свою мечту и то, как она становится реальностью. Скажи — у тебя ведь есть мечта? Это напоминало странную, но отчего-то крайне притягательную игру. Возможность взглянуть на мир глазами другого человека, уловить то состояние блаженного спокойствия, которое Цезарея так редко ощущала. Она не верила, что этот ритуал поможет ей, хотя пробудившееся вдруг любопытство брало верх. — Думаю, победу в войне можно считать таковой. Но как представить её без всего того, что приведёт к ней, — без битв, смертей, душевных терзаний? Столько ужасов предстоит пережить, прежде чем наступит переломный момент, нельзя их игнорировать. — Какой сложный вопрос! Твоё желание достойное, но оно очень большое. Тогда рассуждай так: почти во всём можно найти хорошее. Подумай о том, что… — Тихо! — вдруг рявкнул Верок и, понизив голос, добавил: — Погода портится. Мы должны глядеть в оба. Снегопад и впрямь усилился. Сонмы снежинок, ещё недавно мягко кружившие в воздухе, теперь били в лицо. Спустившийся с гор туман затягивал всё вокруг — точно границы мира постепенно сужались, оставляя лишь клочок, по которому шёл отряд. Сердце Цезареи бешено заколотилось: пурга! Конец моста был уже близко. Едва заметная под слоем снега дорога и скала, примыкающая к ней, внушали надежду на то, что непогоду удастся переждать. — К скале, быстро! Пристроим к ней палатку с подветренной стороны. Если придётся, проведём там весь день. Ну же, вперёд! Ноги заплетались в растущих сугробах, но поворачивать назад не было смысла. Когда Золиан оступилась, Цезарея одним рывком подняла её и, крепко взяв за руку, повела за собой. В глазах монахини читалась растерянность, но вместе с тем — вера в то, что совсем скоро они окажутся в безопасной палатке. Это ободрило и прорицательницу. Ещё чуть-чуть! Вот и скала — тёмная, угловатая, немногим крупнее Ренара — самого высокого члена отряда. Лишь спустя пару секунд Цезарея поняла, что с ней не так. Когда «скала» вдруг распрямилась и швырнула глыбу камня прямо в Золиан. Тонкое тело в нелепой накидке с хрустом сломалось и отлетело куда-то назад, в пучину свирепствующей бури. После такого не выживают. — К бою! — выкрикнул Верок, уже целясь в горгулью, вновь принявшую облик скалы. Но она была не одна: сквозь снежную завесу проглядывали ещё три силуэта — два средних и один огромный. Не молох и не вторая горгулья — что-то другое, намного кошмарнее. Панический ужас, который Цезарея давно не испытывала, медленно растекался по конечностям. — Всеотец, ниспошли небесную благодать… Соколиная стрела со свистом пробила каменную броню. Горгулья в ответ лишь дёрнулась: эти демоны не чувствуют боли. Ренар замахнулся булавой, но тут же отпрянул, чудом увернувшись от огромного огненного меча. Герцог! — …на помощь детям своим… Прорицательница закрыла глаза и сомкнула ладони перед грудью. Нет следов, нет запаха, нет звука… Какая наивность! — …что чахнут и гибнут без Твоей заботы… Жить одним мгновением, улыбаться из-за каждой мелочи, искать во всём хорошее — на войне так не получается. Твоё внимание должно быть сосредоточено совсем на других вещах. Разглядеть силуэт. Увернуться от удара. Нанести удар самому, когда настанет время. — …исцели раны и увечья… Планировать наперёд. И быть начеку. — Это ещё что за тварь?! — вырвал Цезарею из транса отчаянный крик Гюнтера. Отвратительная мешанина из фиолетовых щупалец, источающих слизь, пронзительно завизжала. Прорицательница с трудом разглядела её морду: как будто создатель этого существа забыл о ней и прилепил потом на случайное место. Щупальца рванули в сторону имперцев. Острые чёрные шипы на их кончиках впивались в кожу и продавливали себе путь в податливых телах. Цезарея зашлась в судорожном кашле и согнулась пополам, сплёвывая кровь на свежий снег. Мельком она увидела, как щупальца вернулись назад, чтобы тварь, довольно урча, слизала с них зацепившиеся кусочки мяса. — …поставь на ноги павших и ослабевших… Снежная пелена рассеялась, являя фигуру последнего демона. Крылатый, меньше герцога — явно один из нечестивых магов. Колдун вскинул руки и выкрикнул что-то на своём резком и неестественном языке. — …всели надеж… Губы отказывались слушаться; взгляд остекленел, а конечности сковала неведомая сила. Прорицательница в немом ужасе смотрела на ухмыляющегося демона — в отличие от остальных, у него было почти человеческое лицо. «Всели надежду в отчаявшихся!» — билась неозвученная мысль. «Помоги сразить порочных тварей, и да не будем мы оставлены Тобой без божественной милости. Услышь же меня, Всевышний!» Лёгкое и тёплое дуновение скользнуло по телу Цезареи и остальных воинов. Слишком слабое, чтобы быть сотворённым прорицательницей, оно лишь остановило кровотечение и растворилось в морозном воздухе. «Она выжила?» Всё крутилось в бешеном снежном водовороте: инквизиторы в окровавленных одеждах дробили щупальца визжащей твари, стрелы Верока одна за другой поражали колдуна — слишком опасного, чтобы оставаться в живых. Горгулья то замирала, растворяясь в белой мгле, то швыряла осколки камней в Цезарею, уже наторевшую в уклонении. Главной проблемой стал герцог: в яростном исступлении он прорубал себе путь сквозь плотно сомкнутый ряд инквизиторов, стремясь добраться до следопыта и целительницы. — Всеотец, ниспошли небесную благодать на помощь детям своим, что чахнут и гибнут без Твоей заботы. Исцели раны и увечья, поставь на ноги павших и ослабевших, всели надежду в отчаявшихся, и да не будем мы оставлены Тобой без божественной милости. Аминь! Огромный столб бледно-голубого света вспыхнул в центре битвы, на миг ослепив демонов. Цезарея поморщилась от зуда: раны быстро зарастали свежей плотью, а по онемевшим конечностям разливалось тепло. Сильное исцеление — но недостаточное. Нужно ещё. — Милосердный Господь, даруй возлюбленным детям своим чудесное исцеление… Крики раненых инквизиторов сменялись стонами, затем — хрипами. Эта битва была заведомо проигрышной для имперцев, но они упрямо продолжали борьбу. По бесформенной туше твари пробежала предсмертная судорога; цепляясь за последние мгновения жизни, она в агонии набросилась на Урбана. Захват, терзание — и от некогда могучего бойца осталось изуродованное тело. — Р-р-раргх! — адский меч герцога рассёк плоть Гюнтера — он так и не дождался следующего благословения Всевышнего. Безумно оскалившись при виде свежей крови, демон с удвоенной силой набросился на Ренара. Священная булава, инстинктивно выставленная инквизитором, отразила первый удар и выпала из ослабевших рук. Верок издал отчаянный стон. Ренар был не только его соратником, но и другом. Едва нашарив в колчане оперение одной из последних стрел, следопыт резким движением натянул тетиву и выпустил её. Слишком поздно: схватка уже кончилась. Герцог, не успев сполна насладиться своим триумфом, рухнул на снег, точно подбитая птица. Кошмарная птица с огромными кожистыми крыльями. Буря постепенно стихала. Разбрызганная всюду кровь, тела погибших воинов, припорошённые снегом, — всё это становилось явным. Последний противник немигающими жёлтыми глазами наблюдал за имперцами, выжидая подходящего момента для атаки. Трещины в каменной шкуре не беспокоили горгулью: это существо было создано для того, чтобы убивать без страха и жалости. Натянув тетиву до предела — так, что руки задрожали от напряжения, — Верок терпеливо ждал. Враг станет уязвимее, когда откроется для броска. Этот выстрел был их последней надеждой, призрачным шансом на победу. — Всевышний Отец, направь же нас на верный путь!..***
По одинокой фигуре прорицательницы скользили лучи солнца; редкие снежинки вновь кружились в беззаботном танце, мерно оседая на плечах. Цезарея словно хотела простоять здесь вечность — вглядываясь в лица соратников, силясь ощутить слабое дыхание или тихий стон. Она склонилась над телом Верока и провела ладонью по его давно не бритой щеке. Резкий, грубоватый, но ответственный лидер, один из лучших следопытов Империи. Ренар во многом был похож на Верока — такой же принципиальный и вдумчивый; наверное, поэтому они так быстро сошлись. Да и с кем ещё общаться? Новички в отряде долго не протягивали и в какой-то момент перестали вызывать интерес у троицы ветеранов. Урбан и Гюнтер, повышенные до инквизиторов, оказались исключением. Но сами по себе они были нелюдимами, тенями следуя за Вероком и беспрекословно выполняя все его приказы. Наверное, ангелы сейчас проливают слёзы на небесах, ведь Империя потеряла достойнейших своих детей. Дрожащим голосом прорицательница произнесла молитву за упокой их душ и осенила место битвы знамением. Вот и всё. Теперь нужно идти. Но куда? Скажи — у тебя ведь есть мечта? Какое-то наваждение потянуло её назад, на мост. На негнущихся ногах, проваливаясь в сугробы, Цезарея упрямо шла. Теперь, если бы время повернулось вспять, она бы дала другой ответ на вопрос Золиан. Выиграть войну — большая и далёкая мечта, состоящая из множества маленьких. Одной из них стала победа в этой битве. А следующая… Придавленная каменной глыбой, Золиан лежала у парапета моста. Её тюрбан размотался, и лучи солнца золотили покрытые снежинками пряди волос. Из уголка рта по острому подбородку стекали струйки крови, капля за каплей впитываясь в снег. Наивная мечтательница, сумевшая пережить такой удар и произнести молитву — не только для себя, но и для других. Цезарея подпёрла камень взятой с поля боя булавой и изо всех сил надавила на неё — так, что капли пота выступили на висках. Тяжёлый груз нехотя поддался, освободив Золиан из плена. Глаза прорицательницы расширились, едва она увидела окровавленное, изломанное тело, в котором, несмотря ни на что, ещё теплилась жизнь. — Спа… спасибо, — губы монахини еле шевелились, но она всё равно пыталась улыбнуться. — Не говори ничего, не двигайся! Сейчас я всё сделаю, только потерпи ещё немного. «Моя мечта — чтобы ты жила». Привычного столба света на этот раз не было. Так оказалось даже лучше: резкая вспышка не ударила по глазам, уставшим от ослепительной белизны снега. Золиан осторожно попыталась встать, но тут же упала обратно в сугроб. Весёлый смех — реакция, которую Цезарея меньше всего ожидала услышать. — Знаешь, в детстве мы с сестрёнкой лепили фигуры из снега, — приподнявшись на локтях, произнесла монахиня. Вторая попытка оказалась удачнее. — Правда, выпадал он очень редко. Как думаешь, мы с тобой сможем их сделать когда-нибудь? Цезарея только усмехнулась и покачала головой. Неисправимая мечтательница! — Если доберёмся до Альбы. Все остальные, как видишь, — она шумно выдохнула, — погибли. Золиан, потянувшаяся за шарфом, на миг замерла. — Вот, значит, как. Совсем недавно шли рядом, разговаривали… Не верится. Да пребудут их души в покое! — Знаешь, — продолжила она после короткой паузы, — каково лежать, когда твои соратники сражаются без тебя? Да ещё и с такими чудовищами — я слышала все эти звуки! — монахиня поёжилась и неосознанно сжала шарф в руках. — Когда стало ясно, что выбраться не получится, я решила не тратить силы понапрасну, а сделать что-то полезное для вас напоследок. И я очень надеялась, что вы справитесь… Значит, моя мечта не сбылась. Вдруг лицо поникшей Золиан озарилось улыбкой. — Зато сбылась другая — не такая большая, но очень важная: ты выжила. И теперь я смогу лучше тебя узнать, сильнее понять. Мы ведь столько всего не успели обсудить!.. Тёплые золотинки горели в её глазах и яркими искрами поблёскивали в волосах — как будто вся она была воплощением доброй надежды. Мечтателям не место на войне, но та стойкость, с которой они держатся изо дня в день, находя крупицы света в тёмных буднях, достойна восхищения. Получится ли добраться до Альбы двум беззащитным целительницам? Цезарея не знала ответа на этот вопрос. Но была уверена в том, что они сделают всё возможное.