Жизнь и честь

Летний ливень охладил раскаленную Королевскую Гавань, смыл с нее грязь и вонь. С балкона, где в последние дни прятался от дождя кот Манса, сквозь приоткрытую дверь тянуло свежестью. Небо было пасмурным, в комнатах было темно, и Тирион сидел с зажженной свечой. Делая вид, что читает, он украдкой поглядывал на Манса, который возился со Стеффоном. Когда с полчаса назад Манс ворвался в отведенные им покои, его явно распирало желание поделиться какими-то новостями. Но Тирион, зная, что Манса не будет, с утра забрал к себе Стеффона, и они вместе сидели на полу и играли с деревянным львом, которого Тирион запоздало преподнес своему племяннику по случаю именин. Стеффон и так-то всегда побаивался чужих, а вооруженный Манс со своими шрамами и с этим безобразным котом, который теперь все время возле него отирался, и вовсе казался настоящим чудищем. При виде его принц выронил из рук игрушку и оцепенел. Подняв с пола льва и осторожно вложив его в руку Стеффона, Тирион сказал Мансу: «Поговорим потом». Бросив на мальчика долгий и мрачный взгляд, Манс недовольно согласился, после чего взял лютню и устроился с ней в углу. Нехитрые мелодии, которые он играл, пришлись ребенку по душе. Забыв про свои страхи, тот вскоре начал осторожно подвигаться в сторону Манса. Мальчик был высоким, статным, крупным для своего возраста и то, как робко он подползал к Мансу, вцепившись в игрушку, выглядело довольно глупо, но и Манс выглядел не менее нелепо, перехватив взгляд Тириона. Выражение его лица говорило само за себя: Сделай что-нибудь. Убери его. Принц так редко проявлял интерес к кому-либо и так редко готов был общаться с чужими, что Тирион и не подумал вмешиваться. Он покачал головой. Какое-то время принц просто стоял поодаль и смотрел. Когда Манс спросил его, есть ли у него любимая песня, он вздрогнул и съежился, но успокоился после того, как Манс снова начал играть. Чуть позже Манс снова попытался заговорить с ним, на этот раз он спросил, не хочет ли Стеффон поучиться играть на лютне. Стеффон подошел ближе и пухлым пальчиком дотронулся до струны. Манс бросил на Тириона очередной мрачный взгляд, но Тирион к тому моменту уже укрылся за увесистым томом и теперь старательно делал вид, что всецело погружен в чтение, украдкой бросая взгляды на Стеффона, который водил пальцами по струнам лютни. К удивлению Тириона, Манс вполне искренне и всерьез принялся учить его. Слушая, как спокойно он говорит с ребенком, ничуть не раздражаясь на его капризы и ошибки, Тирион впервые за долгое время вспомнил, что сердце у Манса было доброе, в чем он сам имел возможность убедиться, когда был на Стене. Но сильнее всего его поразил маленький принц — на его лице расплывалась широкая улыбка. Вид у него был глуповатый, и будь здесь Серсея, она лишь презрительно скривила бы губы, но Тирион был рад. Серсея могла бы устроить ему уроки музыки, подумал Тирион с воодушевлением. Роберту это вряд ли понравится, но он почти во всем уступал Серсее. Что касается Серсеи, ее несложно будет убедить, ей достаточно будет и того, что Роберту это не по душе. Его размышления прервал голос Манса: — Если попросишь, я покажу тебе особенную песню. Я ее сам сочинил. Стеффон моргнул, потом робко произнес: — Пожалуйста. Манс, выполняя обещанное, заиграл. Тирион вздрогнул и поднял голову, узнав мелодию, которую Манс пел в недрах Утеса. Для лютни она годилась лучше, чем для голоса, звучала богаче и объемнее, и теперь эта незамысловатая мелодия показалась Тириону такой прекрасной, что долго потом еще звучала у него в голове. Доиграв до конца, Манс сказал Стеффону: — Могу тебя поучить. Стеффон взглянул на Тириона, и тот изумленно кивнул. Следующие несколько минут Манс показывал Стеффону, как извлекать нужные ноты, и кое-что в результате стало даже вырисовываться. Но надолго четырехлетнего Стеффона не хватило, он начал отвлекаться, и Манс сказал Тириону: — Я ему надоел, Бес. Теперь твой черед. Тирион позвал служанку, и та увела принца. Когда они остались одни и Манс взялся убирать лютню в чехол, Тирион спросил: — Эта песня…. Ты и впрямь сам ее сочинил? — Почему твои слова звучат так, словно ты мне ни капли не веришь? — Я только имел виду… Тебя что-то вдохновило на нее или тебе просто понравилось, как это звучит? Улыбка Манса была странной, и Тирион подумал, что не скоро это улыбку забудет. — Это песня льда и пламени. Песня о последнем герое. Тирион удивился. Он был практически уверен, что она была о… но какой смысл был Мансу лгать на этот счет? — Песня льда и пламени? – повторил он. — Этими словами клянутся Первые Люди, — объяснил Манс. – Это… это важная песня. Священный и истинный завет. — Так она же без слов? Манс, по всей видимости, раздумывал над ответом, который Тириону не терпелось услышать – если уж Манс Разбойник, Манс Обманщик пел о священном завете, это должно было быть что-то действительно важное.. Но тут открылась дверь, Манс обернулся, и Тирион, увидев, как его загадочная улыбка мгновенно сменилась насмешливой самодовольной ухмылкой, понял, что этим утром на откровенность Манса можно больше не рассчитывать. Как только Меррин Трант вошел в комнату, кот Манса покинул свое место на балконе и, обшипев незваного гостя, запрыгнул Мансу на колени. Вид его выражал не столько нежную привязанность, сколько намерение защитить, и выглядел он столь грозно, что Трант застыл на месте и положил руку на рукоять меча. Манса это только развеселило. Пяти дней в Королевской Гавани оказалось достаточно для того, чтобы между ним и Трантом вспыхнула вражда. Рыцарь, который часто охранял Серсею, взял привычку при каждой встрече звать Манса дворняжкой. В отместку Манс сочинил песенку, которая быстро разлетелась по всему замку. Тириону пока не довелось услышать ее целиком, он слышал лишь несколько строф, где были такие слова:

А в гордой башне Белый Меч Есть фолиант о тех, Кто короля решил стеречь, Про каждый их успех. Великих рыцарей дела: Турниры и война. В конце, пустынна и бела, Страница есть одна. Там синий щит, и труп врага На нем изображен. Сир Меррин Трант, рогов слуга, Не страшен, а смешон. Одна лишь строчка — смех и грех — Восславила его: «Поклоны бьет он лучше всех», А больше ничего! ​

Серсею эта песенка позабавила, и когда Трант вздумал ей жаловаться, она сказала, что это всего лишь безобидная шутка, которую не стоит принимать близко к сердцу. А раз так, вряд ли это Серсея отправила Транта за Мансом. И это значило…. Ох, нет, подумал Тирион. — Король, — заявил Трант Мансу, — желает тебя видеть. Манс сбросил с колен кота и встал. — Отлично, я надеялся, что так и будет. Пойдем, Бес. Не стой с раскрытым ртом, я бы хотел, чтобы ты был под рукой на случай, если кому-то придется бежать за твоей сестрой, чтобы она вытащила меня из темницы. Эти слова встревожили Тириона не на шутку. Манс отказался вдаваться в подробности, он намеревался удивить Тириона, но волновался он, как выяснилось, зря. Как только они вошли в солярий Роберта, Серсея, сидевшая возле его стола, встала, прошла через комнату и встала слева от Манса. — Благодарю вас, сир Меррин, — сказала она любезно. – Теперь вы можете постоять на страже за дверью. В платье из золотого шелка она выглядела ослепительно. Ее волосы были убраны под изящную сетку, украшенную драгоценными камнями, глаза ее смеялись, губы кривила сдерживаемая улыбка. Она была похожа на ребенка, который изо всех сил старается вести себя благовоспитанно, получив роскошный подарок, а судя по тому, как заблестели ее глаза, когда она встретилась взглядом с Мансом, это именно он сделал то, что привело ее в такой восторг. Меррин заколебался. — Да, выметайся, и дверь за собой закрой, — рявкнул Роберт. — Ваша милость, этот одичалый может быть опасен…. — Вон! Меррин Трант поспешил ретироваться, и дверь за ним захлопнулась со зловещей необратимостью. Обернувшись к Мансу, Тирион обнаружил, что он преклонил колено с выражением почтительной осторожности на лице. — Ваша Милость, чему я обязан этой… — Встань, — перебил его Роберт. Он стоял за столом, опершись на него ладонями. Доспехов на нем не было, но никто бы не усомнился в том, как он заслужил прозвище Демон Трезубца. Он намного превосходил Манса и ростом, и сложением, плечи у него были широкие и мощные, на руках бугрились мышцы. Тириону стало его жаль. На поле боя Роберту не было равных, и Манс не долго продержался бы против него, если бы они сошлись в схватке. Но в словесном поединке Тирион мало опасался за Манса, тем более, что тут же присутствовала и Серсея. Роберт боялся идти против нее. Помимо того, что она могла превратить его жизнь в ад, за ней на западе постоянно маячила тень Тайвина, семь лет вынашивавшего обиду. Манс встал. — Королевский палач, — начал Роберт, — когда-то возглавлял личную гвардию лорда Тайвина. Тебе известно, что с ним произошло? — Неизвестно. — Он сделал одно лишь неосторожное замечание против короля Эйриса, и Безумный Король велел вырвать ему язык раскаленными щипцами. Я не Эйрис, Манс Разбойник, но ты позволяешь себе говорить вещи куда более опасные, чем Пейн, да еще и с умыслом. Лишить тебя языка было бы справедливо, — его голос превратился в рык, — в сравнении с тем, как мне следовало бы с тобой поступить, это можно считать милосердием. — Ваша милость! Неужели это из-за Барристана Селми? – спросил Манс, всем своим видом изображая человека, который никак не может взять в толк, в чем же он провинился. Роберт обрушил ладони на крышку стола. — Ты еще смеешь… — Почему ты говоришь с ним в таком тоне? – встряла Серсея. – И к чему эти угрозы? Насколько я могу судить, ничего, кроме правды, он не сказал. Или я неправильно все поняла? — Неважно, что он сказал, вообще нечего трепать языком о своем короле, — пробурчал Роберт. – Если бы он секреты твоего отца растрепал, ты бы иначе запела. Похоже, все очень серьезно, — подумал Тирион. Ему хотелось спросить, что произошло, что Манс натворил, но он не стал, чтобы не выглядеть дураком. Серсея уже приготовилась что-то сказать в ответ, но Роберт осек ее: — Придержи язык. Это не твоего ума дело. Повернувшись к Мансу, он сказал: — Человек, которому я сохранил жизнь, отчитывал меня и бросил мне в лицо мое милосердие, а ты строишь из себя невинную овечку? Он заявил, что это ты предложил ему обратиться ко мне, если в твоих словах он сомневается. — М’лорд, я понимаю, что это связано с Селми, но я и помыслить не мог, что вы это так воспримете. Я бы никогда не посоветовал ему пойти с этим к вам, если бы хоть на миг предположил, что в этом есть что-то дурное. Тирион легонько пнул Манса по ноге. Ты же знаешь, как следует обращаться к королю. Не дразни его. Манс незаметно отодвинулся от него. — Не забывай, с кем ты говоришь, — предупредил Манса Роберт. – Ты послал сира Барристана ко мне потому, что уверен, что эта женщина, — он бросил мрачный взгляд на Серсею, — тебя защитит. А это опасное заблуждение. Я король. Впрочем, я не уверен, что ты осознаешь, что это значит. Объяснить, одичалый? — Ты говоришь с братом Ночного Дозора, — сказала Серсея. – В некотором роде, он и мой брат, и Тириона – раз уж он брат и друг нашего дорогого Джейме. Называя его одичалым, ты оскорбляешь дом Ланнистеров. — Закрой рот, или я сам позабочусь о том, чтобы ты его больше не раскрывала. Я уже велел тебе помалкивать. — Погодите, — встрял Тирион, который уже не боялся выглядеть глупо, лишь бы только получить ответы. – Объясните мне, что произошло. — Сегодня утром, — начал Роберт, — Барристан Селми заявился в мои покои и спросил у меня… — Он спросил, — перебила его Серсея, лучась от удовольствия, — правда ли, что король улыбнулся при виде мертвых маленьких дорнийцев и назвал их драконьим отродьем. Джейме, должно быть, рассказал об этом Мансу, а моему супругу достало «чести» не отпираться. Как я слышала, после этого старик сорвал с себя белый плащ и заявил, что намерен надеть черный. Не может быть, подумал Тирион. Тут кроется что-то еще. Сир Барристан до мозга костей был рыцарем Королевской гвардии. Он никогда не решился бы на этот шаг без действительно веской причины. И в то же время, огорчение Роберта был неподдельным, как и радость Серсеи. Тирион без труда читал в их лицах, и он видел, что за яростью Роберта скрывались разочарование и обида, что было вовсе неудивительно: его лишили одного из островков уверенности, которые в Королевской гавани и так были наперечет, при этом его жена даже не пыталась делать вид, что она на его стороне, а виновник так и просто издевался над ним. Кто-то должен был призвать их к рассудку, но Роберт заговорил снова прежде, чем Тирион успел вмешаться. — Ты знаешь, что Барристан мне сказал? Что он жалеет, что не Рейгар одержал победу на Трезубце! Это уже после того, как сорвал плащ. Не хотел оскорблять короля, пока на нем был белый плащ! Единственный рыцарь в Королевской гвардии, который чего-то стоил, и ты раскопал старые обиды, чтобы вытащить его на Север?! Чтобы он бестолку прозябал на Стене? — Вы же сами назначили всех прочих рыцарей Королевской гвардии, — заметил Манс. – Я всего лишь скромный бард и не хочу никого оскорбить, но, когда я говорил с сиром Барристаном, я и представить себе не мог, что вы о них такого плохого мнения. Зачем окружать себя людьми, которых вы и в грош не ставите? Роберт потер переносицу. — Двоих из них рекомендовала твоя драгоценная королева. Манс бросил взгляд на Серсею, которая в ответ слегка пожала плечиком. Красноречивый жест, живо напомнивший Тириону, как переглядывались Серсея и Джейме, разделяя шутку, недоступную остальным присутствующим. — Да с чего вы вообще об этом завели речь? – напирал Роберт. — Мы говорили о том, как завязалась моя дружба с Джейме, — ответил Манс. – Я упомянул, что нам обоим была по сердцу легенда о Корлосе, который…. — Я ее знаю. — После того, что случилось с принцем и принцессой, эта история для Джейме приобрела особый смысл. Увидев, что и сир Барристан в этом месте расчувствовался, я спросил, почему же он после этого продолжает вам служить. Он и говорит: такое, мол, на войне случается, да и сделали это люди Тайвина. А я в ответ: «Да, но говорят же, что Его Величество был этому только рад». Ну и в итоге я честно пересказал ему все, что Джейме мне рассказывал про тот самый день. — Случайно, значит, вышло, да? – сказал Роберт, не скрывая сарказм. – Но я не удивлюсь, если окажется, что это была какая-то…. Какая-то Ланнистерская уловка, чтобы умыкнуть моего лучшего человека. Манс сделал вид, будто слова короля его ранили. — Дозору нужен мастер-над-оружием. Вот и все, что мной двигало. — Если это правда, так это еще хуже, — загрохотал король. – Ночному Дозору, на который всем было насрать веками, понадобился, видите ли, мастер-над-оружием, и поэтому ты решил увести Лорда-Командующего моей Королевской гвардии? Лучший рыцарь Семи Королевств не должен тренировать насильников на морозе! — Уж конечно сторожить тебя в уборной или на какой-нибудь шлюхе – занятие куда более достойное, — ядовито заметила Серея. Роберт так злобно на нее глянул, что Манс выступил вперед, загородив собой Серсею. Слишком уж смело он смотрел Роберту в глаза. — Все это ни к чему не ведет, — заявил он. – Вы так и будете впустую браниться или же намереваетесь со мной расквитаться? Я все сказал. Селми вам в лицо заявил, что предпочел бы, чтобы в живых остались не вы, а человек, который похитил вашу нареченную. И после этого вы будете за него драться? — Драться с тобой? – переспросил изумленный Роберт, глядя на Манса, как волк глядел бы на кролика. Манс только улыбнулся. — Мы найдем другого рыцаря Королевской Гвардии, — сказала Серсея. – Все будет хорошо. А вот это было уже чересчур – и ее тон, и едва прикрытый посыл, что выбирать будет она, а не он. Роберт внимательно посмотрел на стоявших рядом Серсею и Манса, которые походили на родителей, пытающихся образумить раскапризничавшегося ребенка. Его лицо залило багрянцем, широкими шагами он вышел из-за стола и остановился перед ними. Мгновение он колебался, выбирая, и все-таки тяжелая оплеуха, которую он отвесил, досталась Мансу. Манс успел заметить движение и среагировать — удар пришелся в цель, но лишь вполсилы. И все равно этого было достаточно, чтобы он пошатнулся и врезался в Серсею, которая тут же оттолкнула его от себя, явно оскорбленная тем, что он не удержал удар. От ее толчка Манс потерял равновесие и упал на колено. Он опустил голову, лицо его было повернуто так, что только Тирион мог его видеть, и Тирион в страхе сделал шаг назад. Еще мгновение назад он готов был рассмеяться – Манс так долго и старательно напрашивался на эту оплеуху – но теперь ему было не до смеха. Он же их сейчас прикончит, подумал в панике Тирион. Манс медленно поднес руку ко рту. Когда он отнял ее, рука была в крови. На его щеке расплывалось красная отметина. Роберт ждал с задумчивым видом, словно размышляя, не следует ли повторить. Манс поднялся на ноги. — Ударить человека, который не может вам ответить, — сразу видать храбреца, – от его притворного дружелюбия и следа не осталось. — Не может ответить? – фыркнул Роберт. – Не пытайся выставить меня трусом, когда у самого кишка тонка. — Мне пришлось бы вступить в бой с вашей короной. Такому человеку, как я, не дозволено поднять руку на короля. Если до этого Роберт был зол, то эти слова заставили его потерять контроль над собой. Его затрясло. — Да чтоб тебя, — прорычал он, — Сейчас на мне короны нет. До этой минуты Роберт справлялся с Мансом гораздо лучше, чем Тирион от него ожидал. Но теперь, как бы далеко Манс ни зашел, ему все сойдет с рук. Тирион схватил сестру за руку и на всякий случай отвел ее в сторону, опасаясь, впрочем, не столько за нее, сколько за ее платье – если его испачкает кровью, она станет совсем невыносимой. Манс сплюнул кровь под ноги королю и, пока Роберт это переваривал, с силой ударил его кулаком в солнечное сплетение, за первым ударом последовал второй — снизу в челюсть. Роберт, изрыгая проклятья, врезался спиной в письменный стол. На короткую долю секунды в его глазах вспыхнуло предвкушение хорошей драки, но еще до того, как Роберт успел восстановить равновесие, в его дублет уперлось острие ножа. Роберт перевел взгляд на лезвие, потом на Манса, который смотрел на него холодными злыми глазами. Рука, в которой он держал нож, не дрогнула. Роберт шумно вздохнул, принимая поражение. — Если бы на мне была броня, — сказал он. — Глупо рассуждать об этом после поражения, — заявил Манс заносчиво. Острие врезалось чуть глубже, но, к облегчению Тириона, после этого Манс отстранился и убрал кинжал в ножны. – Хорошо, что мы друзья. Роберт с горечью рассмеялся. — А ты малый не промах. И рука у тебя верная. Боги всемогущие, Роберт и впрямь позволит ему выйти сухим из воды– потому лишь, что Манс его поколотил. У Тириона это в голове не укладывалось. Он увидел, как Серсея поморщилась, на лице ее было написано отвращение. При других обстоятельствах она назвала бы мужа слабаком и заявила бы, что в ней больше от мужчины, чем в нем, но сейчас она проглотила свое возмущение. Манс откинул волосы с глаз, к нему вернулась его дружелюбная и угодливая манера. — Мне говорили, что вы любите песни, Ваша Милость. Так вот, Тирион в городе ненадолго, но мне придется задержаться, пока ваш брат будет снаряжать корабли на север. Если только королева согласится делить меня с вами, я знаю все известные застольные песни, и вдобавок кучу тех, которые никто здесь и слыхом не слыхивал. — Нед уперся тогда насчет детей, — сказал Роберт. — Теперь он сказал бы, что я по справедливости поплатился за тот день, и поэтому я спущу тебе с рук эту выходку. Но ты мерзкий проныра, и я не хочу, чтобы ты околачивался возле меня, сколько бы песен ты ни знал. — Прежде, чем Манс успел ему возразить, Роберт махнул рукой, выпроваживая их. — Убирайтесь все. Мне нужно передохнуть и хорошенько выпить. Джон Аррен собирается вытащить меня на заседание Малого совета, чтобы обсудить этот фарс, и трезвым я этого не вынесу. Когда они удалились (Манс, выходя, не преминул удостоить Транта издевательским кивком), Серсея увлекла их в одну из ниш, отходящих от коридора, и, уже не сдерживаясь, расхохоталась, как девчонка. — Селми! – воскликнула она, — Просто не верится! Я решила, что ты спятил, когда ты сказал, что собираешься вытащить его на Север. Манс улыбнулся, как ни в чем не бывало. От его недавнего гнева не осталось и следа – или же он умело его скрывал. Глядя на него, Тирион решил сделать вид, что ничего не заметил. — Ты поделился своим замыслом с ней? — спросил он, недоумевая. — Не обижайся, — ответил Манс, — Я не был вполне уверен в успехе, а к своим неудачам я стараюсь лишнего внимания не привлекать. Но с королевой я должен был поговорить, чтобы иметь представление, не опасно ли так огорчать Роберта. – Манс с теплотой взглянул на Серсею. – Она дала мне мудрый совет, за что я весьма признателен. — Что ты ему сказала? – спросил Тирион у Серсеи. — Что гнев Роберта чаще всего скоротечен, — пожала она плечами, — и что он не любит карать людей даже, если они этого заслуживают. – Серсея вся лучилась от удовольствия, и это ей шло, она выглядела очень мило. Что касается Тириона, он испытывал неоднозначные чувства. Он вполне верил, что Манс действительно затеял это ради Джейме, но не мог не думать, как это отразится на Стеффоне. Сир Барристан хорошо относился к мальчику, был к нему добр и внимателен, не пытаясь при этом выслужиться. Кто бы ни пришел на его место, особенно, если в выборе поучаствует Серсея, — ему будет далеко до сира Барристана. Когда Тирион сам подзуживал Селми отправиться на Стену, он ни секунды не надеялся на успех — это был лишь способ выразить свое недовольство ссылкой Джейме. И теперь у него не было чувства одержанной победы. — Что не так, Бес? – спросил Манс. – Я думал, тебя это порадует. — У Селми, верно, и раньше были подозрения насчет Роберта, — заметил Тирион, — мало было подтвердить его опасения, чтобы убедить его отправиться на север. — Я не готов делиться всеми своими секретами. — А вот теперь мне стало любопытно, — сказала Серсея, наклоняясь ближе к нему. – И сколько же ты запросишь за этот? — Ты что…. продаешь ей секреты? – спросил Тирион. Судя по ее тону, подобный обмен уже имел место раньше. — Всего-навсего дворцовые сплетни, — отмахнулся Манс. – Боюсь, моя королева, правда вас разочарует. Незадолго до смерти Эртур Дейн прислал Джейме проникновенное письмо, полное высокопарных рассуждений о чести и безумных бредней, из которых следовало, что Джейме на Стене самое место. Я пересказал Селми кое-что из этого письма, и старик тут же раскис. Серсея наморщила носик. — Они с Джейме так похожи. Оба носятся со своей честью, и обоими правят чувства, а не рассудок. Ну зато теперь они вместе смогут строить из себя рыцарей на морозе, на потеху тому сброду, который подобрался на Стене. – Понизив голос, она добавила: — Представляю, как ты расстроен тем, что своими глазами не увидишь, как мой братец лишится чувств от восторга. Тирион перевел взгляд с Манса на Серсею и обратно. — Так она… знает. — Мне не хватило духу ей лгать, — сказал Манс, — и я полагал, что она не пойдет против своего отца, который желал бы, чтобы мой статус… не предавали широкой огласке. – Он рассмеялся. – К тому же за этот секрет она дала мне пятьдесят драконов. Серсея тоже звонко рассмеялась. — Почему бы не и потратить деньги Роберта с пользой? Это чудесная игра, и ты даже представить себе не можешь, что ему удается вынюхивать. Ну вот знал ли ты, что леди Талия спит сразу с двумя мужчинами, и ни один из них ей не муж? Одним богам известно, от кого она родила в прошлом году. Тирион посмотрел на них. Королева Серсея, чья красота не знала равных, и неказистый одичалый, изуродованное шрамами лицо которого уже начало заплывать там, куда пришелся удар Роберта. Он больше не мог различить, что в отношениях этих двоих было ложью, а что правдой, особенно со стороны Манса. Ему казалось, что он грезит наяву. Манс коснулся руки королевы. — Как ни горько мне расставаться с вами, но у меня есть дела в городе, и я должен уходить. С вашего дозволения, разумеется. — Можешь идти куда тебе вздумается, — сказала Серсея, — но сперва… дозволяю тебе поцеловать меня в щеку в награду за то, что ты так отважно выступил против моего супруга. Это отвратительно, — подумал Тирион, но Манс действительно коснулся губами ее щеки и вдобавок еще сорвал легкий поцелуй с ее уст, после чего с кривой ухмылкой отвесил низкий поклон и быстро зашагал прочь. Заметив, что Тирион хмурится, Серсея демонстративно вытерла рот. — Чтобы пес был послушным, нужно иногда бросать ему куски со своего стола. Отец всегда так говорил. — И насколько большие куски ты бросаешь? Ее глаза сузились. — Меня от тебя тошнит. Убирайся отсюда вместе со своим грязным ртом и грязными мыслишками, и заодно припомни, что, в отличие от нашего дорого братца, у меня нет потребности спать с одичалыми. — Ты же сама сказала Роберту, что он не одичалый, — заметил невинно Тирион, — что он нам почти что брат... Признаюсь, в свое время я подозревал…. В общем, я подумал, возможно это тебя и привлекает. Серсея дала ему пощечину. — Убирайся. Пожалуй, не стоит размышлять над тем, что это должно значить, — подумал Тирион, чувствуя, как горит щека. Несмотря на пощечину, он зашагал прочь, громко смеясь. Он был доволен тем, что последнее слово осталось за ним, это давало ему иллюзию того, что он был чем-то большим, чем просто зрителем в игре, которую разыгрывали другие. Поскольку других дел у него все равно не было, движимый любопытством Тирион отправился на поиски Барристана Селми и вскоре наткнулся на него во дворике, примыкавшем к Башне Белого Меча. Рыцарь сидел на скамье с Торосом из Мира, и они негромко беседовали о чем-то. При приближении Тириона оба замолчали. Селми словно постарел за ночь, его запавшие глаза были обведены темными кругами, и выглядел он еще более печальным, чем обычно. — Если вам вдруг это интересно, — сказал Тирион, — король говорил с Мансом, и между собой они все уладили. Селми кивнул. — Манс уверял меня, что за него не стоит опасаться, впрочем, учитывая благосклонность королевы, я в этом почти и не сомневался. Хоть я и предпочел бы сохранить в тайне, откуда у меня появились эти сведения, не хотелось мне хоть словом врать королю. — Тирион не успел на это ничего ответить, потому что Селми тут же продолжил. — До меня дошли слухи, что вы отреклись от наследства и отправляетесь спасать рабов в Эссос. Ваш брат будет впечатлен, когда узнает об этом. И я, признаться, впечатлен. Тирион переминулся с ноги на ногу и постарался не выглядеть польщенным. Какая ему разница, что думает о нем сир Барристан? — Манс повлиял на мое решение, — признался он. – Я вовсе не имею в виду, что он обвел меня вокруг пальца, — поспешно добавил Тирион не столько в защиту Манса, сколько, чтобы подчеркнуть, что он не позволил бы сделать из себя пешку в чужой игре. – Только… он сказал мне кое-что, что я и сам знал, просто не хотел себе в этом признаваться. И сказал в такой манере, что я больше не мог закрывать на это глаза. Во взгляде сира Барристана он встретил больше понимания, чем ему хотелось бы. — Со мной вышло так же. Слухи до меня доходили, а правда все это время лежала на поверхности, достаточно было спросить. Торос в тот день был в Тронном зале, он все подтвердил. Да и Джейме тоже мог бы мне сказать. — Это единственная причина? — Более или менее, — ответил Селми. На его лице залегли складки, он тяжело вздохнул, и взгляд его обратился вдаль, но чаяния Тириона были напрасны – прояснять Селми ничего не стал. Мгновение спустя он принял обычный вид и сказал, как ни в чем не бывало. – Я знаю, что поступаю по чести. И все же… Кто теперь встанет вместо меня во главе Королевской Гвардии? Сир Арис единственный из моих бывших братьев, кто внушает мне доверие, но он еще и года не прослужил, он зелен, словно летняя трава. Об этом стоило раньше подумать. — Стеффон будет тосковать, — сказал Тирион. Селми еще сильнее помрачнел при этих словах, а Торос заметил: — Что касается меня, я считаю, что это решение разумнее, чем кажется со стороны. – Тон его звучал серьезнее обычного, и Селми спросил. — И вы это говорите, будучи другом Его Милости? — Мои резоны могут показаться глупыми, но да, — Торос негромко рассмеялся. – Я слушал Цареубийцу в Ланниспорте. В одной из его историй были отзвуки легенды об Азоре Ахае, которого почитают жрецы Р’гллора. После этого я весь день места себе не находил, а ночью попытался прочесть в огне, что готовит нам будущее. И я увидел лишь снег, — при этих словах Селми бросил на него резкий взгляд, — и темноту. Но что-то в ней так напугало меня, что после этого я напился до бесчувствия. Кажется, я потом пытался поговорить с сиром Джейме, но он меня не понял. По правде говоря, ничего не помню. Он спятил, решил Тирион. — Пожалуй, я мог бы отдать Мансу Разбойнику то, что еще осталось от награды, которую я завоевал на турнире по случаю именин принца, — добавил Торос в заключение. Тирион чуть не расхохотался, но Селми ответил с самым что ни на есть серьезным выражением лица: — Мало просто вручить ему золото, расскажите ему все. Возможно, его это заинтересует. Торос с любопытством взглянул на Селми, но Тирион уже не мог слушать всю эту чепуху. В порыве великодушия он обратился к Селми: — Что бы там Манс вам ни наговорил, Джейме вовсе не хотел бы, чтобы вы маялись на севере. Пусть они и друзья, но люди очень разные, и моему брату все эти хитрости и уловки не по душе. Уверен, что Роберт поворчит немного и простит вас. Такая резкая смена темы, казалось, сбила их с толку, но потом Селми ответил: — Когда я сказал, что мне открылась правда, я говорил, как есть. Теперь, когда я знаю то, что знаю, честь зовет меня на север. – Он помолчал еще немного. – Вы могли бы больше доверять своему компаньону. Признаюсь, в моих глазах он больше смахивает на наемника, чем на барда, но я не думаю, что для него все это лишь повод позабавиться. Он рассказал мне о своей матери и о том, как он оказался на Стене. Я думаю, он не кривил душой, когда говорил о детях. Да и Балерион ему доверяет, — добавил Селми, обращаясь уже больше к себе самому. — Балерион Черный Ужас? Я все понял. Вы просто потеряли рассудок от горя. — Так кота зовут. — Вы дали имя этой твари? Но зачем? Барристан хотел что-то сказать, но Тирион перебил его. — Впрочем, неважно. Вы все несете какую-то околесицу, у меня уже нет сил все это слушать. Я пойду в библиотеку, найду там большую интересную книгу и буду читать, пока не засну. И если боги будут милостивы, больше мне не придется ничего подобного выслушивать до самого своего отплытия в дальние, дальние края. Ивара держали в той же лачуге, что и Джейме до него. Джейме настоял на этом, и Вель подозревала, что он сделал это из опасений, что новоизбранный совет с Иваром церемониться не будет, в то время, как этот домишко был вполне сносной тюрьмой, хоть и покосился с одной стороны, и в крыше зияла прореха. С тяжелым сердцем Вель подошла к мужчинам, сторожившим дверь. — Меня Далла послала, — поспешила сказать она. Те молча переглянулись. — Ну он же связан, — добавила Вель. – Что я, по-вашему, разрежу ему веревки и выведу его прямиком на ваши копья? Или вы боитесь, что женщина и связанный пленник сбегут у вас из-под носа? – Когда и это ничего не дало, Вель взмолилась: — Прошу. После непродолжительной паузы воин, стоявший слева, смягчился. — Только быстро. Тепло поблагодарив его, Вель проскользнула за дверь. Внутри было темно, лишь лунный свет проникал сквозь прореху в крыше. Краем глаза уловив или, скорее даже, угадав движение, она сделала шаг ему навстречу. Хорошо, что я не могу видеть его лицо, — подумала она. — И что он моего не увидит. — Почему бы тебе не подойти ближе, Вель, — донесся тусклый голос. – К чему было так настаивать на своем, если ты собиралась просто молча стоять на пороге. С трудом Вель сделала еще пару шагов. Она уже не понимала, зачем она здесь, и жалела, что вообще пришла. До этого ей почему-то казалось, что она должна была отдать ему этот долг, но теперь она поняла — слишком поздно, — что это все равно ничего не изменит. — Цареубийца все это устроил? – спросил Ивар. – Скажи мне. — Нет, — ответила Вель. – Это Далла. Далла и… — И моя мать. Не бойся говорить. Ты — сестра своей сестры, а я сын своей матери. Нашей с тобой вины в этом поровну. Я должен был опасаться Даллы после того, как ты рассказала ту историю про собаку. Я-то решил, что эта история говорит о том, что у нее доброе сердце, что она будет бороться до конца, если верит в успех дела. Но, по-видимому, меня она давно списала со счетов… и на своем опыте она уже убедилась, что бешеному псу нужно перерезать горло, не дожидаясь, пока пострадают ее родные. Вель сглотнула. — Она и должна будет перерезать вам горло. Завтра на рассвете. Для этого вам сохранили жизнь. Она потребовала, чтобы казнь была проведена перед сердце-древом. — Собирается ритуал на крови провести? – спросил Ивар, не скрывая презрения. — Она хотела, чтобы вы приняли смерть от ее руки. Не хотела лишней жестокости. Люди разное говорили. Кое-кто предлагал продать вас в рабство. – Ивар ничего на это не ответил, и Вель добавила: — Ваша мать мертва. — Я видел, как это произошло, — сказал с горечью Ивар. — Ее убил Арнульф, который стерег Цареубийцу. – Тебе известно, почему? Он же был на вашей стороне. Вель тогда задержалась в доме собраний и слышала, о чем люди говорили. Потом Далла осталась говорить с вождями, а она отправилась за ответами к Блейну. — Кое-кто из вождей считал, что никого из вашей семьи нельзя оставлять в живых. Они не доверяли женщине, которая своими руками погубила мужа и сына, — так объяснил ей Блейн. — Значит, и болезнь моего отца… — Это было условие, которая она поставила Далле. Цена ее помощи. По правде сказать, я очень мало об этом знаю. – Что она точно знала, так это то, что жить отцу Ивара оставалось от силы пару дней. Вель потерла глаза. – Далла не давала своего согласия на убийство Верены. Она… она запрещала. Ивар мрачно рассмеялся. — Выходит, не всё в ее в руках, хоть она и пытается делать вид, что это так. Далла не кривила душой. И все это далось ей нелегко. Но Вель по голосу Ивара слышала, что он не станет слушать, и не стала ничего доказывать. — Похоже, что проще всего оказалось убедить людей свергнуть вас. А вот по поводу того, что делать теперь, согласия нет. И это мягко говоря. В отношении Дозора люди придерживались столь разных мнений, что Джейме и Куорену пришлось ночевать под одной крышей с Вель и Даллой. Причинить вред друке значило оскорбить богов, и Далла надеялась, что рядом с ней они будут в безопасности, хотя, казалось бы, обе вороны и так уже были под защитой права гостя. Далла не стала выставлять стражу снаружи лишь потому, что это обнаружило бы ее страх перед тем, что люди способны пойти на убийство, которое будет богохульством вдвойне. Она надеялась, что, если сама будет вести себя так, словно об этом и помыслить в здравом уме невозможно, то никому это в голову и не придет. Ивар помолчал какое-то время. Потом спросил напряженно: — Что стало с моей дочерью? Вель была рада тому, что темнота скрывает ее лицо. — Люди Даллы следили за ней в зале. Как только все началось, они ее схватили. Она жива. — Благодарю тебя. Никто не хотел мне говорить. А если и говорили, то говорили разное. – Он резко вздохнул. – Впрочем, какая разница. Ее все равно убьют. Повезет, если глумиться не будут. Она ни в чем не виновата, — добавил Ивар тихо. – Ты ведь была ей подругой. Судьбу Сигвин тоже обсуждали на совете. Ее сочли опасной, еще более опасной помехой, чем мать Ивара. Все пятеро вождей одобрили ее казнь, а когда Джейме Ланнистер попытался высказаться против, Далла тут же его увела. Эту казнь Далле тоже предстояло совершить своей рукой. Ритуальная казнь будет быстрой и чистой. Вель сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. — Меня хватятся, если я еще задержусь тут. — Вель, прошу тебя. Вель нечего было ему ответить. Она шарахнулась и бросилась прочь, словно спасаясь от дикого зверя. Ивар выругался ей вслед. Из лачуги она выбежала в слезах. Воины, сторожившие лачугу, окликнули Вель, но она не остановилась. Лишь оказавшись вдали от людей, она замедлила шаг и, задрав голову, уставилась на яркий лунный серп в небе. Когда Дала ушла с Мансом из Красных Палат, люди стали приходить со своими бедами к Вель. И далеко не всегда помочь им было в ее силах, так что ей пришлось научиться кивать в ответ с озабоченным видом, в то время как мысли ее были заняты более приятными вещами. Но здесь ей не удавалось отрешиться от происходящего. Она принимала все слишком близко к сердцу, и сердце никак не желало ожесточаться. Дыхание шумело у Вель в ушах. Она не знала, где держат Сигвин, но ведь могла узнать. Ее будут охранять, но стражу можно отвлечь. Одурачить. Вель остановилась. Она вспомнила убитого Сигвин олененка. Потом вспомнила, как Сигвин побежала к отцу, бросив ее одну разбираться с окровавленной тушей. Вечно она торопится стрелять – так тогда сказал о ней человек Ивара. Она не побежит. Она попытается спасти Ивара и погибнет. Или же она сперва пойдет мстить Далле? Вель обхватила себя руками и ускорила шаг. Это глупо, — говорила она себе. – Не делай глупостей. Она повторяла это снова и снова, пока не пришла к дому собраний. Внутри люди спали вповалку, где придется. Вель знала, где найдет Эйрона – она уже спала рядом с ним прошлой ночью, когда Далла выпроводила их из избушки. Спящий Эйрон являл собой не самое приятное зрелище. Хоть он и лежал неподвижно, лицо его искажала гримаса боли. Присев рядом, Вель положила руку ему на плечо, и Эйрон вздрогнул во сне, цепенея. — Это я. — Вель, — с облегчением в голосе Эйрон привстал. – Что-то случилось? — Посиди со мной немного, — попросила она, чувствуя себя глупо. – Я не хочу оставаться наедине со своими мыслями. — Разумеется, — сказал Эйрон, словно все так и должно было быть. Вель легла рядом. В свете очага она видела, что он хмурится, но он ничего больше не сказал и ничего не спросил. Время от времени она открывала глаза, чтобы проверить, не спит ли он, но его глаза всякий раз оставались открытыми, и вскоре она сама провалилась в сон. Когда она проснулась, Эйрон по-прежнему бодрствовал. Он сидел рядом с ней, бледный и утомленный, уставившись в пол. Сквозь раскрытые двери внутрь проникали лучи утреннего солнца. — Вовсе необязательно было тебе… — начала Вель, но он перебил ее. — Я знаю. Но я не в ладу со сном. Предпочитаю вообще не спать. Она бы поспорила, но время было неподходящее. Да и день был неподходящий. Вель села и хмуро оглядела себя со всех сторон. Одежда ее выглядела не лучшим образом. — В таком виде присутствовать на церемонии не годится. Мне нужно переодеться. — Ты пойдешь? — Мне кажется, я обязана пойти. — Я думаю… — увидев выражение ее лица, Эйрон предпочел оставить свое мнение при себе. Над лесом в розовеющем небе вились перистые облака. Вель и Эйрон, шагая рука об руку, отбрасывали длинные тени. Она не просила его провожать ее, но была рада, что он пошел с ней. Когда они вошли в лачугу, внутри царила тишина. Первым Вель заметила Джейме, спавшего, распластавшись, на кровати, которую ему уступили ввиду его болезни. Он совсем не был похож на человека, которого она помнила, и это сбивало ее с толку. Тогда – в меховой одежде Стылого Берега, весь заросший, с бородой — он выглядел сильным и необузданным. В ее воспоминаниях он представлялся ей с заиндевевешей бородой и лицом, густо смазанным жиром для защиты от мороза, или вообще скрытым под шарфом и капюшоном. Сейчас, когда волосы у него были коротко обрезаны, а вместо бороды была лишь щетина, его черты выделялись гораздо яснее, и его красота поразила Вель. Эта красота была манкой, и в то же время ощущалась холодной и далекой. Он напомнил ей каменную статуэтку, изображавшую какого-то незнакомого южного божка, которую ей как-то пытались продать. В углу, скрестив ноги, сидел Куорен. Его глаза были закрыты и выглядел он глубоко погруженным в свои мысли. Возможно, он так пытался избежать разговоров. Далла расчесывала волосы перед очагом. При виде Вель в ее глазах отразилось облегчение, и она негромко сказала: — Я надеялась, что ты пойдешь к Эйрону. Вель только пожала плечами и пошла за одеждой. Она торопливо переоделась. Эйрон отвернулся, но она знала, что он все равно подглядывает украдкой. Гораздо сильнее, впрочем, ее смущал Куорен, который даже не пошевелился. Когда она затянула завязки меховой накидки, сестра протянула ей щетку для волос. Далла была полностью облачена в белое, не считая красных глаз броши, вырезанной в виде лица сердце-дерева. Пока Вель причесывалась, Далла встала, подошла к Эйрону，коснулась его плеча и, когда он поднял на нее глаза, сказала. — Благодарю тебя. — За что? – переспросил он с неподдельным удивлением. Отложив щетку, Вель перебила Даллу, не позволив ей ответить. — Я не хочу здесь торчать. Мы подождем в доме собраний. Когда они вернулись в дом собраний, на помосте сидели двое членов Совета. Все в зале уже проснулись, люди переговаривались между собой. Вель и Эйрон завтракали молча. Когда вожди поднялись со своих мест, чтобы уходить, Вель тоже встала и пошла за ними следом. На поляне собралось мало людей. Далла привела Джейме, но больше никого из ворон не было. Кроме них присутствовали лишь те, кто входил в Совет, и воины, сторожившие Ивара. Ивар стоял на коленях перед деревом и молился. Он был связан, на его лице были заметны следы слез. Сигвин не было. Ивар ее не увидит, и казнь отца не станет ее последним воспоминанием. Это было милосердие. Джейме встретился взглядом с Вель, вид у него был мрачный. Далла нашла ему черную одежду, скорее всего, снятую с какой-то убитой вороны, и для Вель это было уже чересчур. В этих тряпках он слишком уж он походил на настоящего разведчика Ночного Дозора. Его взгляд мельком скользнул по Эйрону, не узнавая, и снова вернулся к Вель. Он кивнул, и Вель испугалась, что он собирается подойти к ней. Заметив их переглядки, Далла покачала головой, и Вель уставилась себе под ноги, чтобы не поощрять его. Ивар закончил молиться. Далла отошла от Джейме и подошла к сердце-дереву. Тихим, но уверенным голосом, она произнесла ритуальные слова, которые Вель не расслышала. Потом она обратилась к Ивару. — Посмотри на меня. Он сделал, как было велено, и Далла встретила его взгляд. Его лицо было искажено ненавистью, и сам он был как натянутая тетива, но он не плюнул в нее, не стал ее проклинать. Все было кончено в мгновение ока. Далла обнажила кинжал и одним движением перерезала ему горло. Она шагнула в сторону, чтобы ее не забрызгало кровью. Ивар рухнул к ее ногам, кровь хлестала на землю у корней чардрева. На мгновение Вель задумалась — разбудила ли жертва богов, увидела ли что-нибудь ее сестра, почувствовала ли? Но эта мысль быстро померкла, и реальность с новой силой обрушилась на нее. Она вспомнила то отчаяние, с которым Ивар просил ее о помощи, и сердце у нее сжалось. Эйрон взял ее за локоть. — Лучше пойдем отсюда. — Да, — прохрипела она в ответ, — наверное. Но ноги не слушались, Эйрону пришлось тянуть ее, увлекая за собой. Когда Эйрон попытался отвести ее в Скарсунд, Вель замотала головой: — Нет, только не туда. Не сейчас. Вместо этого она сама повела его вверх по извилистому ручью, пока они не вышли на тропу. Тропа была узкой и крутой, и Эйрон то и дело цеплялся за ветки и бормотал проклятья себе под нос. Солнце поднималось все выше, воздух уже прогрелся настолько, что Вель сняла свою меховую накидку и несла ее в руках. Они не переговаривались. Когда они вышли на луг, где Вель и Сигвин когда-то делали привал по дороге в Скарсунд, высокая трава и цветущие ромашки были залиты ослепительно ярким солнечным светом, небо было синим, утренняя дымка окончательно рассеялась. Вель обошла луг. Там, где Сигвин подвешивала свою добычу, уже не осталось следов, зато мишень, которую она нарисовала угольком на стволе дуба, была еще хорошо видна. Вель коснулась отметин, оставленных стрелами на дереве. — Я ведь знала, что Далла избавится от Ивара, — сказала Вель Эйрону, который так и плелся за ней по пятам. – Несложно было догадаться, что это и Сигвин погубит. Я просто позволила своей подруге умереть. — Разве у тебя был выбор? – спросил Эйрон. — Наверняка можно было что-то сделать. Я бы не чувствовала себя так ужасно, если бы на мне не было никакой вины. Вель повернулась к нему. Среди цветов, на ярком солнце он выглядел совершеннейшим пугалом, но что-то в выражении его лица напомнило ей, как мерцает подтаявший снег в первые дни весенней оттепели. Губы его были приоткрыты. — Ты что-то хотел сказать? — Нет. Вовсе нет. С чего ты взяла? Врать ты совсем не умеешь, подумала Вель. — Ты что-то такое знаешь и считаешь, что это может мне помочь, — сделала вывод Вель. – Давай, выкладывай. Может, и сработает. – Неожиданно для себя самой она добавила: — Пожалуйста. Мне нужна помощь. — Да не поможет это… — А ты попробуй. — Это…. – он закашлялся. – В общем, мой брат умер от моей руки. Судя по тому, что ты рассказывал о своих братьях, туда ему и дорога, подумала Вель, и Эйрон, видимо, прочел ее мысли по лицу. — Нет, это был Урри, он не был…. он был мне другом. Но на Железных Островах есть одна игра, в ней нужно бросать топор и ловить его. Наши братья были на войне, а нам вздумалось поиграть в настоящих мужчин. Я отрубил ему пальцы, а лекарь с зеленых земель попытался пришить их обратно. — Даже младенцу хватило бы ума этого не делать, — сказала Вель, придвигаясь к нему. — Бейлон заставил его за это поплатиться, но исправить уже ничего было нельзя. – Взгляд Эйрона был устремлен вдаль. – Бывало и до этого, что я вел себя как трус. Иногда, когда Эурон… но я не был таким никчемным раньше. Но когда Урри умер, я стал бежать ото всего, как только мог. С тех пор годы прошли, но я почти ничего не помню за это время. Как будто я заснул после смерти Урри, и только теперь начал просыпаться. После того, как вытащил тебя из пруда. Эйрон взглянул на нее. — Я не считаю, что ты виновата в их смерти. Но Урри, пока еще был жив, тоже все твердил, что это не моя вина. Что бы я тебе ни говорил, ты все равно будешь чувствовать то, что чувствуешь. И все же… — Он запнулся, пытаясь собрать мысли в слова. – Я слабее тебя, и моей вины в произошедшем было больше. Но я как-то выдержал. По крайней мере, сейчас я справляюсь. Может, это придаст тебе сил. Последние слова прозвучали так, словно ему нужно было оправдаться перед собой за эту тираду. Эйрон отвернулся, но Вель схватила его за руку и удержала. — Я вовсе не такая сильная, как ты думаешь, — сказала она. – И мне страшно. Я ведь должна быть мудрой, должна знать, что делать… но ничего уже нельзя поправить. Я не вижу ответа, не вижу верного решения. Только зло и меньшее зло. Что мне делать? — Живи с этим, — сказал Эйрон, — и молись. Наверное, Вель могла бы поплакать — и за себя, и за него, но ее глаза оставались сухими. Она выпустила его руку, но не двинулась с места. Спустя мгновение она глубоко вдохнула, самообладание потихоньку возвращалось к ней. В голову ей вдруг пришла одна мысль, и она выпалила: — Может, Джейме позволит тебе вернуться в Дозор. Мы могли бы его убедить, а он бы убедил остальных. Эйрон посмотрел на нее с удивлением, но потом погрустнел. Опять он не так все понял. — Но я не… — У тебя снова были бы братья, — объяснила Вель. – Нормальные братья, а не чудовище, тупица и этот старый пень. – Эйрон продолжал недоуменно смотреть на нее, и Вель самой стало не по себе. – А, впрочем, делай, что хочешь, мне-то что, — огрызнулась она. — Если… — он снова запнулся и только разозлился, когда Вель попыталась добиться от него продолжения, но лишь ненадолго. Потом Вель показала ему ягодник, который обнаружила еще в прошлый раз, они перекусили, и постепенно тяжелые впечатления утра отступили. По крайней мере, Вель больше не ощущала себя на грани отчаяния. Когда солнце перевалило через зенит, Вель начала подумывать о том, что пора возвращаться в Скарсунд. Но высказать свои мысли вслух она не успела, ей помешал внезапный шорох, доносящийся из подлеска. Эйрон вскочил на ноги и схватился за свой топорик, но убрал руку, когда из-за деревьев вышла Далла. На ней была простая замшевая куртка, волосы она заплела в косу и снова стала похожа на саму себя, вот только за спиной у нее висел лук Ивара. — Ты что, выследила нас? – спросила Вель напрямик. Эйрон топал, как кабан, выследить его труда бы не составило. Далла улыбнулась бледными губами. — Я слишком долго откладывала наш разговор, и вот наконец нам представилась возможность нормально поговорить. Совет будет занят расправами остаток дня, а Джейме нужен отдых. – Помолчав, она добавила. – Если, конечно, ты готова. Вель рассмеялась. — Хочешь сказать, что, потратив несколько часов, чтобы добраться сюда, просто повернешься и пойдешь обратно, если я заявлю, что не хочу ни о чем говорить? — Если бы ты сказала, что не хочешь говорить, я бы стала настаивать. Хотеть и быть готовой – это разные вещи. Вель невольно почувствовала растущее раздражение на сестру, которая даже на простой вопрос не могла ответить без заумных мудрствований, словно древняя вещунья. Но Эйрон сказал, что он потратил годы, прячась и убегая. У Вель было чувство, что стоит ей только начать убегать, и она уже никогда не сможет остановиться. — Я готова, — объявила она. Эйрон переминулся с ноги на ногу. — Мне уйти? — На том конце луга, за поваленным дубом, растет крапива, — сказала Далла. – Я как-то показывала тебе ее, помнишь? – Эйрон кивнул, и Далла легонько коснулась его руки. – Пособирай немного и возвращайся к нам. Тебе ведь тоже есть, что рассказать. Я бы хотела послушать про… про твое видение. Эйрон побледнел, но для Вель это не стало неожиданностью. Даже лучше, если Далла все узнает. Скрывать от нее то, что произошло у сердце-древа тоже было, своего рода, побегом. Вель жестом велела Эйрону уходить, и только тогда он уныло поплелся в направлении, указанном ему Даллой. Когда он удалился на достаточное расстояние, Далла расстелила плащ и села на него, Вель опустилась рядом с ней. — Она умерла достойно? — В ней было много злости. Вель вдруг поняла, что совсем не хочет об этом говорить. Она сглотнула. — Мать Ивара – она же должна была знать, чем это могло обернуться для Сигвин. Как она могла на это пойти? Я догадалась, что с сыном она не очень ладила, но с внучкой? Далла ответила ей не сразу. — Представь только, какой красавицей, должно быть, в юности была Верена. И кому как не тебе знать, чем это чревато. — Причем тут это? — Ее муж выкрал ее в первую же ночь после их встречи, — сказала Далла, — убил одного из ее братьев. До того он со своим отрядом сбывал в западных краях добычу из очередного набега, но сразу после этого они повернули назад, проделали сотни лиг от ее родной деревни. Она знала, что ей не сносить головы, если она убьет его, поэтому даже не пыталась. Ни родителей, ни сестер, ни братьев она больше никогда так и не увидела. – Далла протянула руку и заправила выбившиеся из косы Вель прядки ей за ухо. – На какое-то время она обрела утешение в сыне, который был так похож на нее, на ее семью. Вель догадалась, что произошло дальше. — Пока он сам не выкрал ту поклонщицу. — Да, — подтвердила Далла, не выказав удивления ее осведомленностью, — Он был еще мальчишкой и жаждал похвалы отца. Что до Сигвин… она к этому была не причастна, но, мне кажется, что Верена все равно винила ее. Винила в том, что та убила свою мать, что с пренебрежением отзывалась о ней, считала ее слабой и никчемной. И в том, что она любила Ивара, вероятно. – Теплые солнечные лучи ласкали осунувшееся лицо Даллы, на котором особенно выделялись усталые запавшие глаза, обведенные темными кругами. – Думаю, она разучилась жалеть кого-то, кроме себя. Забыла, как это. Все это было слишком печально. Вель отвела глаза в сторону, и ее взгляд упал на лук Ивара. — А это тут зачем? – спросила она, ухватившись за возможность перевести разговор на другую тему. – Зачем ты его сюда принесла? Далла провела пальцами по золотому дереву. — Теперь это символ, — ответила она. – Члены Совета решили, что отдать его кому-то из них значило бы выделить этого человека, возвеличить его над другими. Они хотели его сжечь, но я уговорила их отдать его мне. Жаль губить такую красоту из-за такой ерунды. — Не уверена, годен ли он вообще на что-то, — сказала Вель. – Ивару этот лук не помог. Он сдался своим врагам и умер перед деревом, связанный и со слезами на лице. Далла задумчиво улыбнулась. — Он боялся Джейме. Поэтому он постоянно упражнялся в стрельбе, поэтому он придавал этому луку такую значимость. Он стремился превзойти в мастерстве того демона, который поверг Ульфа, вот только этот демон существовал лишь в его голове, а истинные проблемы Ивара невозможно было решить при помощи удачно пущенной стрелы. Какой может быть прок от воображаемого решения несуществующей проблемы? — Пожалуй, такой же, как от этого лука в твоих руках, — огрызнулась Вель и тут же умолкла, потому что Далла протянула его ей. — Поступай с ним, как знаешь. Я уверена, ты сделаешь правильный выбор. А мне-то что с ним делать? — подумала Вель. Когда она взяла лук в руки, у нее возникло чувство, словно она держит на руках мертвеца. Первым ее порывом было скорее сжечь его, как и предлагали, но мгновение спустя ее осенило. Она никогда не видела, как Эйрон стреляет из лука, но он же был лордиком, значит, его наверняка учили. Всех лордиков учили убивать по-всякому. А еще ей очень хотелось увидеть его лицо, когда она преподнесет ему подарок. Это того стоило. — Эйрон, — окликнула она. Он тут же появился, сжимая в руках плащ, в котором лежали собранные листья. Вель с усмешкой протянула ему золотой лук. — У меня для тебя подарок.