Жизнь и честь

Примечания Перевод этой главы не окончен, остался еще один очень длинный пов Джейме. Но автору кто-то на что-то нажаловался, и он(а) в ультимативном порядке велел(а) перевод отсюда и с ao3 удалить в течениеедели. Поэтому выкладываю то, что есть, через несколько дней работа будет удалена. Не знаю, буду ли продолжать переводить после такой пощечины, если что, ищите меня на 7k или через личку. В распахнутое окно ярко светило солнце. Уже сейчас было жарко, но день грозил стать еще жарче. Тирион Ланнистер, жуя бекон, потянул рубаху за ворот, чтобы дышалось легче. Сидевшая напротив него Серсея потягивала молоко с кусочками льда и с усмешкой поглядывала на Гериона, не скрывавшего своего раздражения тем, что она не пригласила на завтрак Джой и Бриони. Разместить их двоих и команду Гериона в Красном Замке она тоже отказалась. «Достаточно и того, что мне придется терпеть тут карлика и одичалого», — заявила она, — «Это все-таки замок, а не зверинец. Подыщи им таверну». Герион пошел дальше, он сам остановился в таверне. И судя по тому, как он себя вел на завтраке, в Красный Замок он вернулся только для того, чтобы изводить Серсею. Сейчас он на все лады нахваливал Джой. — Просто поразительно, — перебила его Серсея на полуслове, — ты так носишься с этим ребенком, и в тоже время, не моргнув и глазом, собираешься сломать ей жизнь. Кем она будет за Узким Морем? Здесь ей нашлось бы применение, она могла бы в итоге оказаться замужем за каким-нибудь рыцарем. Герион откинул голову назад и расхохотался. — Ты шутишь или просто завидуешь? Я не верю, что ты это всерьез. Жаль, я не мог и тебя умыкнуть, когда ты была маленькой. Может, ты не была бы теперь такой злюкой. Серсея поставила на стол молоко и взяла кубок с вином, который стоял рядом. — Ты слишком много себе позволяешь, дядюшка. — А ты, — парировал Герион, — слишком уж похожа на своего отца в том, в чем лучше было бы на него не походить. Тирион потер виски, думая, когда он сможет уже уйти. Он жалел, что им вообще пришлось задержаться в Королевской Гавани. Манс на этом настоял под предлогом, что у него есть дела в городе. Вдобавок он завербовал двоих людей из команды Гериона себе в помощь — большого Пейта и Джона. И тот, и другой выросли в Блошином Конце и были нечисты на руку. Не удивительно, что Манс им пришелся по душе. Что и говорить, Манс легко завоевал расположение всей команды, ведь он дерзил самому Тайвину и отделался всего лишь поркой, а его сумки были набиты сокровищами, под шумок вынесенными из Утеса Кастерли. Людям, с которыми якшался Герион, это казалось забавным. Да и сам Герион только посмеялся, когда Манс доказал, что все это не пустые похвальбы. Тирион не знал, что и думать об этом. Не знал, как ему следует относиться к тому, что Пейт и Джон теперь помогают Мансу сбывать награбленное. Утром, когда Манс перед уходом посвятил Тириона в свои планы — по видимому, в полной уверенности, что Тирион, как и остальные, восхищается его смекалкой, — Тирион с трудом удержался от того, чтобы высказать ему все, что он думает на этот счет, в частности, что порку он заслужил. Но слова так и остались у него на языке. Его день и без того начался не лучшим образом, а теперь еще этот завтрак. Серсея недобро улыбнулась. — Не стоит испытывать мое терпение, дядюшка. Вы мне не больно-то сдались. — Она взяла виноград с подноса. — Вряд ли вас теперь можно считать Ланнистерами. В ее словах, тяжело повисших в воздухе, была своя уродливая правда. Чтобы прогнать их, Тирионсказал: — Ты же сама велела мне писать, милая сестрица. Не верится что-то, что тобой двигала одна лишь нежная привязанность. Я уверен, что это лорд Тайвин велел тебе поддерживать переписку. Вероятно, чтобы иметь возможность вернуть нас в Утес в кандалах, как только мы начнем позорить свое доброе имя, — он откусил еще бекона и заключил: — Порвав с нами, ты нарушила бы волю отца, а я очень сомневаюсь, что ты на это пойдешь. Серсея сделала большой глоток и вернула кубок на стол. — Этот разговор меня утомляет. Только вежливость заставляет меня выносить ваши глупости. Ты стал просто омерзителен. — Тирион только собирался заявить, что ничуть не изменился, но она перебила его. — Нет, даже не пытайся делать вид, что ты бросил Утес не из-за Джейме. Кто еще мог вложить тебе в голову эту безумную идею спасать одичалых? От нее так и несет псиной. От Джейме вовсе не несет псиной, подумал Тирион. — Ты, кажется, забыла, что и сама приняла одичалого в Красном Замке, — сказал он. — Так что не зарекайся. От ее смеха у Тириона поползли мурашки по коже. — Я просто завела себе нового певца, — Серсея принялась играть с локоном, — Кстати говоря, ты не знаешь, куда он запропастился? Сир Мерин утверждает, что он ушел из замка рано утром. Я хочу, чтобы он играл для нас за обедом. Он гораздо забавнее, чем дрессированная обезьянка, которую тот купец подарил сыну Роберта на именины. Если раньше Тирион жалел, что Стеффона не было на завтраке, то теперь слова Серсеи живо напомнили ему, почему мальчику лучше держаться от Серсеи подальше. В то же время он не мог не чувствовать робкой тени обиды за сестру. Мансу вовсе не было нужды оставаться в Красном Замке, и Тирион не сказал бы, что он ценил благосклонность королевы. Тем не менее, как только они оказались в городе, Манс настоял на том, чтобы встретиться с королевой, и на струнах ее души он сыграл так же ловко, как играл на своей лютне. Сначала он просто заговаривал ей зубы и превозносил ее ум и красоту, одновременно принижая себя. Он был с ней остроумным, язвительным, но не выходил за рамки дозволенного, а когда расположил ее к себе настолько, что она позволила ему петь для нее, выбрал те песни, которые больше подошли бы для Тайвина, чем для его дочери. Не любовные баллады, а хвалебные оды. Единственной песней, в которой можно было усмотреть романтичный подтекст, была какая-то северная баллада о Короле Ночи и его мертвой возлюбленной, укравшей его сердце и подчинившей его своей воле. Серсея пришла в восторг, а поскольку она была уверена, что подобный человек никак не может быть умнее ее, то ее восторг не был омрачен и тенью сомнения или подозрения. В ее глазах он тут же стал придворным бардом, но она пошла еще дальше и отвела ему спальню в тех покоях, где Тирион обычно останавливался во время своих визитов в Королевскую Гавань. Покои эти располагались в самой Твердыне Мейгора и предназначались для почетных гостей. И то, что после всего этого Серсея сравнивала Манса с дрессированной обезьянкой…. Тирион чувствовал, что должен сказать что-нибудь, все-так она была его сестрой. Манс, конечно, не нуждался в его сочувствии, он и глазом не вел, когда его оскорбляли в лицо. Но если я попытаюсь предупредить Серсею, она мне попросту не поверит. А если и поверит, она способна ему только голову с плеч снять. Гериона подобные сомнения не терзали. На его лице было написано негодование, достойное брата Тайвина Ланнистера. — Манс командует людьми в Ночном Дозоре. Он тебе не ручная мартышка. — Их Первый Разведчик — калека, который никак не уложит в голове, зачем вообще существует Дозор. Ниже пасть некуда. — Серсея перевела взгляд на Тириона. — Я спросила тебя, куда подевался этот мерзавец. — Отправился в Блошиный Конец, — ответил Тирион, — чтобы сбыть с рук сокровища, которые выкрал из Утеса Кастерли, и заработать денег для Дозора. Много с собой в этот раз он не брал, так что, полагаю, уже вернулся. Серсея закатила глаза. — Если он отправился к шлюхам, вовсе не обязательно это скрывать. Сомневаюсь, что он видел в жизни хоть одну порядочную женщину. Тирион еще сильнее смутился за Манса. — Он выполняет поручения Джейме. Не думаю, что тут еще что-то кроется. К тому же он слишком очарован тобой, чтобы искать внимания других женщин. — Ну разумеется, — в голосе Серсеи прозвучали смешливые нотки, — Впрочем, он столько лет облизывал Джейме, что я не удивлюсь, если окажется, что ко мне его влечет, по большей части, наше сходство. Герион встал, отодвинув стул. — Знаешь, дорогая племянница, когда-то меня забавляла твоя глупость, но теперь слушать тебя просто противно. Спасибо за приглашение, но я предпочту разделить трапезу со своей семьей. Они лучше воспитаны. — Своей… — осознав, кого он имел в виду, она осеклась. — Как пожелаешь. Ненавижу тратить свое время на безмозглых дураков. — Полностью разделяю твое мнение, — сказал Герион и, изобразив небрежный поклон, повернулся и вышел как ни в чем не бывало. — Не обращай внимания, — поспешил сказать Тирион, не дожидаясь, пока до Серсеи дойдет истинный смысл его прощальных слов, — Ты же его знаешь. Он и с отцом себя так ведет. — Он, кажется, ясно дал понять, что он тебе больше не отец, — поправила его Серсея, и Тирион скривился. Она выпрямилась и разгладила платье. — Впрочем, тут ты прав. Наш дядюшка всегда был глупцом. — Она взглянула на Тириона. — Но ты-то нет. Я до сих пор не могу понять. Каких-то пару месяцев назад ты был уверен, что нам удастся добыть тебе Утес, а теперь внезапно все бросаешь? Как тебе удается все время сворачивать разговор именно на то, о чем я стараюсь не думать? Тирион выдвинул свой стул из-за стола. — Я перерос это заблуждение, вот и все. Мне нечего к этому добавить. Прости, сестрица, в такую жару кусок в горло не лезет. С твоего позволения, я тоже пойду. Взгляд Серсеи скользнул по нему. В ее лице промелькнуло что-то, и ему на мгновение показалось, что поведение Гериона ранило ее гораздо сильнее, чем она показывала. Тирион ждал, что она скажет что-нибудь, но она только стиснула зубы и небрежно кивнула, отпуская его. Выйдя от Серсеи, Тирион направился в свои покои, ему было любопытно, вернулся ли Манс. С этими сомнительными делишками он вполне мог валяться где-нибудь в переулке с перерезанным горлом, не говоря о том, что его попросту могли надуть или ограбить. Манс, конечно, сам на это напрашивался, но Тирион в последнее время все чаще ощущал себя зрителем, который заплатил за то, чтобы посмотреть на разыгрываемое представление, и теперь с нетерпением ждал конца, чтобы узнать, что же станет с главным героем. Из-за двери Манса доносилась какая-то возня. По крайней мере, он был жив. Тирион постучал в дверь. — Это я. — Дверь не заперта. Войдя, Тирион обнаружил, что Манс, голый по пояс, сидит, скрестив ноги, на кровати и точит кинжал. Влажные волосы были перевязаны сзади, и шрамы на его лице сразу бросались в глаза. Он и впрямь был похож на одичалого. На столе возле кровати стояла глиняная кружка и поднос с едой — хлеб, рыба, яйца, тушеные овощи. Как только Тирион закрыл за собой дверь, Манс отложил в сторону точильный камень и повернулся, чтобы взять со стола вареное яйцо. При виде его спины Тирион невольно отвел взляд. — Только простолюдины расхаживают в таком виде, — сказал он, — Моя сестра пришла бы в ужас. Манс запихнул в рот яйцо целиком и взял кружку, чтобы запить. Прожевав, он снова принялся точить кинжал. — В такую жару я и кожу был скинул, если бы только мог. — Тирион на это промолчал, и Манс добавил. — Нет нужды всякий раз дергаться при виде моей спины. Она уже заросла и не болит. Сегодня утром я тренировался с Барристаном Селми и… — С Барристаном Селми? — перебил его Тирион, — Какого рожна тебя к нему понесло? — Раз уж Джейме простил его, так и я на него зла не держу, — ответил Манс, продолжая точить кинжал, — Он особо и не возражал, все расспрашивал меня про деньги и про Джейме, — его губы скривились, — Старый дурак совсем размяк, когда я сделал финт, которому Джейме когда-то научил меня. Селми говорит, Эртур Дейн часто его делал. Из-за этого засранца — твоего братца — я теперь дерусь как какой-то расфуфыренный поклонщик. — Тебе же сама мысль о Королевской Гвардии претит, — Тирион прошел вглубь комнаты, намереваясь усесться в свободное кресло. — Поверить не могу… — Не сядь на кота. — Какого… — он запнулся, осознав, что кресло занято тем самым безобразным зверем, которого они видели пару дней назад, когда он показывал Мансу и Гериону замок. Они еще посмеялись, когда Тирион рассказал им, что этот видавший виды черный кот как-то стащил куропатку с тарелки прямо под носом у Тайвина, а Герион заявил, что из него выйдет отличный питомец, и попытался поймать его. Кот его только обшипел, и Манс посоветовал Гериону бросить это дело. «Ты его все равно не удержишь. Жаль будет, если эти когти располосуют твою смазливую мордашку», — сказал он и только рассмеялся, когда Герион ответил: «Тогда ты его поймай, тебе-то терять нечего». Тирион сделал шаг назад. — Ты же был против того, чтобы его ловить. — Я и не ловил. Вчера я оставил перепелку в том месте, где мы его видели, — Манс положил точильный камень рядом с подносом и оторвал себе кусок хлеба свободной рукой, рукой, в которой был кинжал, он показал на кота. — Утром дал ему каплуна перед уходом, а когда я вернулся в замок, он уже поджидал меня. — Ты скормил целого каплуна бродячему коту? — Он хоть оценил его, не то, что все эти лорды и леди, которым лишь бы брюхо набить. Твоя сестра вчера велела выкинуть целую прорву еды только из-за того, что все остыло, пока она чесала языком. И это в то время, как в Блошином Конце люди лапу сосут. Пейт запретил мне давать им деньги, сказал, что толпа нас попросту затопчет. — Кому это знать, как не ему, — сказал Тирион, продолжая разглядывать кота. — Лучше тебе избавиться от этой твари, Роберт как-то говорил отцу, что стражники с ним покоя не знают, и к тому же… — Какому зверю понравится, что здоровые лбы рядом с ним бряцают железом, — Манс оторвал себе еще ломоть хлеба, — Я его понимаю. Он не опасен. Знаешь, Далла мне как-то рассказала одну историю про собаку… Если он начнет про нее рассказывать, я здесь до вечера проторчу, подумал Тирион. — Как у тебя все прошло в Блошином Конце? Этот вопрос стер улыбку с лица Манса. Оторвав зубами большой кусок хлеба, он сделал большой глоток из кружки и сказал. — Могло быть хуже. Джон говорит, мы выручили неплохие деньги. Но еще куча всего осталась. Жаль, будь моя воля, я бы предпочел никогда в жизни не возвращаться в это поганое место. — Он провел рукой по лицу, и Тирион заметил пятна на его пальцах. — Это что, кровь? Манс перевернул ладонь, чтобы рассмотреть, и пожал плечами. — Похоже на то. Так, пустяки, не забивай себе голову. — При виде лица Тириона он вздохнул и добавил. — На мне был плащ Джейме, чтобы люди не начали болтать, что черный брат якшается со всякой сволочью. Кое-кто решил, что имеет дело с избалованным лордиком, которого так просто можно взять и ограбить. И это пустяки? Тирион вцепился себе в волосы. — И ты их убил? — Ну да, злодейски лишил жизни пару невинных овечек, которым жизнь сулила блестящую будущность, — подтвердил язвительно Манс. — Право же, было бы из-за чего так заводиться… — Если бы дело было только в этом. Манс приподнял бровь. — Что я еще натворил? Что-то не припомню. — Ты злоупотребляешь доверием моей сестры, — сказал Тирион с расстановкой, — и, по всей видимости, доверием Барристана Селми. Ты обвел вокруг пальца моего дядю и пытаешься использовать в своих целях меня. По утрам ты сбываешь с рук краденое, а теперь еще и люди начали умирать. Это не говоря о том, что… что отец, без сомнения, сурово наказал стражников, которых счел виновными в пропаже… — Никто не заметит пропажи, — Манс принялся вычищать кинжалом засохшую кровь из-под ногтей. Не глядя на Тириона, он добавил. — Я взял вещи, которыми никто не пользуется, продал их тем, кому они еще пригодятся, а деньги пойдут на доброе дело, так что в этом плохого? — Ты так уверен, что отец ничего не заметит? Однажды ты его уже недооценил. Манс поднял глаза. — Он часто проверяет, не пропало ли чего в криптах? — Тирион уставился на него, раскрыв рот, и Манс мрачно усмехнулся. — Тебе и это не по нутру? Они все мертвы, так что могло случиться? Думаешь, меня мог сцапать какой-нибудь покойник? — Ты осквернил могилы. — сказал Тирион, выделяя каждое слово. — Я стянул побрякушки с костей. — Манс встал, по-прежнему держа в руке кинжал. — Я тебя не понимаю. Сроду не счел бы тебя столпом добродетели. С чего ты так распереживался? — Это разграбление могил и убийство, — ответил Тирион, пятясь к двери. — Для большинства людей это не пустой звук. Хотя что об этом может знать одичалый разбойник? И после этого ты еще возмущаешься, что люди склонны делать скоропалительные выводы на твой счет. Ты на редкость быстро умудрился доказать, что люди вроде Дениса Маллистера были совершенно правы, когда сомневались в тебе. А Джейме просто глупец. Манс усмехнулся. — А ты не трус, как я погляжу. Или язык у тебя без костей. Неужели никто тебя не учил, что не стоит дерзить разбойнику, который только-только кинжал наточил? Несмотря на слова и кинжал в руке Манса, Тирион не услышал в его голосе угрозы и перестал пятиться, злясь на себя самого. — Я прав, тебе и в самом деле плевать. — Ты не прав. Тогда я повел себя как разбойник, а с твоей сестрой я веду себя как пустоголовый бард, но я не дурак. Я знаю, кто я, и не жалею о том, что сделал, и никаких сомнений по этому поводу не испытываю, поэтому и стыдить меня бесполезно. — Хочешь сказать, что ты это делаешь по доброте душевной? — Боги, нет. Я говорю, что у меня есть причины так поступать, и мне этого достаточно. Джейме тоже… по крайней мере, он меня не осудит. — Манс осторожно сделал шаг к Тириону, не сводя с него глаз, словно боялся его вспугнуть. — Я хотел поговорить с тобой. Ты готов слушать или сейчас слишком зол? Теперь, если бы Тирион и ушел, громко хлопнув дверью, его уход произвел бы совсем не то впечатление, на которое он рассчитывал. Он тяжело вздохнул и, задвинув свои сомнения подальше, осторожно спросил. — О чем? Что ты хочешь? — Среди причин, которые привели меня в Королевскую Гавань, была необходимость убедить кого-нибудь послать на север корабли. — Джейме обо всем позаботится, — заявил живо Тирион, — Я же показывал тебе его последнее письмо. — Ну да, спустя несколько недель тебе наконец пришло в голову…. — Отец запретил мне видеться с тобой. А в тот единственный раз, когда я у тебя побывал, ты был слишком занят тем, что читал мне нотации… Манс отмахнулся. — Не важно. Дело в том, что если даже Джейме убьет Ивара, работорговцы об этом еще не скоро узнают, корабли будут по-прежнему отправляться за живым товаром… — Они просто найдут кого-то еще на место Ивара или попытаются сами захватить рабов, — признал неохотно Тирион. — Вот видишь, я способен рассуждать здраво, — Манс улыбнулся, — Я тут поспрашивал вчера немного, потом с Селми парой слов перекинулся и пришел к выводу, что мне лучше попытаться поговорить об этом с Десницой или со Станнисом Баратеоном, чем с самим Робертом. Как считаешь, с кем из них? — Ты пытаешься меня задобрить, делая вид, что тебе нужен совет? — спросил Тирион наугад. Манс фыркнул. — Я до вчерашнего дня про Станниса и слыхом не слыхивал, а имя Аррена вспомнил только потому, что Джейме его пару раз упоминал. Если ты сейчас хлопнешь дверью, мне придется нанести визит твоему дядюшке, узнать, что он думает по этому поводу, — он усмехнулся, — Но мне льстит твоя уверенность, что я по щелчку пальцев могу узнать все на свете. Но Тирион все равно не доверял ему. Все упиралось в тот разговор в домике Бриони, когда Тирион осознал, что Манс просто использовал его, чтобы вытянуть из него нужные ему сведения. Он до сих пор так и не знал, что Мансу понадобилось в Утесе Кастерли, не говоря уж о том, что Манс собирался делать в Королевской Гавани. Разумнее всего было сейчас повернуться, уйти и забыть о нем до тех пор, пока корабль Гериона не отчалит в Эссос. Но ведь помочь Мансу в этом деле значило помочь и Джейме. — Я бы посоветовал Станниса, — сказал Тирион. — Один из приближенных к нему рыцарей по рождению простолюдин, и человек, говорят, он неплохой. Если кто и способен всерьез отнестись к тому, о чем ты собрался говорить, так это сир Давос — если он в Королевской Гавани, конечно. Если ты впрямь хочешь встретиться с Мастером над кораблями, нужно, чтобы он за тебя замолвил словечко. — Тирион вспомнил еще кое-что. — Давос был контрабандистом. Возможно, его опыт придется кстати? — Контрабандистом, — повторил Манс, — а теперь он рыцарь? Тириону пришлось объяснить вклад Лукового Рыцаря в осаду Штормового Предела, и Манс кивнул, потирая подбородок. — Да, это в самый раз. Но почему ты все время говоришь только обо мне? Разве это не наше общее дело? Все-таки Джейме именно тебе написал о захваченном корабле Дозора и о своей вылазке, и ты даже наплевал на наследство, чтобы отправиться на поиски этих рабов. Это ли не лишнее подтверждение тому, насколько все серьезно? Тирион был удивлен, но, поразмыслив, понял: Мансу, который так любил покрасоваться перед кем-то, просто нужен был зритель, который сможет отдать должное его уму и хитрости. И если я приму его предложение, он решит, что я больше не злюсь на него из-за разграбленных крипт. Он боролся с собой, но желание увидеть, что же будет дальше, во второй раз за это утро одержало верх. Он сам никогда не говорил со Станнисом, но представление о нем имел, и ему было любопытно, как Манс поведет себя с человеком, на которого не действовали его обычные уловки. — Почему бы нет? — сказал Тирион, все же немного уязвленный тем, что его так легко оказалось уболтать и задобрить. Впрочем, у него все-таки оставалась еще одна несыгранная карта. — Но я не уверен, что мы успеем разыскать сира Давоса. Серсея требовала тебя к себе. Она хочет, чтобы ты играл для нее и ее свиты на обеде. — Верно, — сказал Манс натянуто. Он повернулся к столу и залпом осушил свою кружку. — Тогда ты выясни, в городе ли этот Давос, но пока не говори с ним. Поговорим, когда я закончу… петь королеве серенады. Тирион нахмурился, он ожидал не этого. Но Манс уже снова принялся за еду и, почувствовав на себе взгляд Тириона, посмотрел на него, словно недоумевая, почему он еще здесь. Тирион покачал головой и вышел, недовольный тем, что после всех этих разговоров сомнений насчет Манса у него только прибавилось. Джейме Ланнистер был болен. На его памяти такого с ним еще не случалось, но холод, сырость и дурное обращение день за днем все-таки сумели подкосить его богатырское здоровье. Сперва насморк и отрывистый лающий кашель его безмерно раздражали, но потом он решил, что это даже к лучшему. Герта и Трута не позволяли снимать с него путы, и его уже тошнило от того, что он не мог самостоятельно ни поесть, ни зад подтереть, что его шпыняли и опрокидывали в грязь по любому поводу. По мере того, как сознание его затуманивалось, все это переставало иметь значение. Часто лишь холодная отстраненность Куорена пробивалась сквозь пелену апатии, вызванной болезнью, и тогда Джейме спрашивал себя, а было ли притворством поведение Куорена. Даже сам Джейме не мог не согласиться с тем, что в этом была своего рода справедливость. Он наплевал на мнение Куорена, заставил его прогнуться, унизил — что ж, теперь он расплачивался за это чередой своих собственных унижений. Если я выберусь, часто думал Джейме, мы будем квиты, и ему не придется больше злиться. Но эта мысль была слабым утешением, которое меркло по мере того, как Джейме все яснее осознавал ужасную правду: сбежать ему не удастся. Сколько бы он ни пытался найти лазейку, все было впустую. Он пытался заигрывать с сестрами, пытался договориться с ними, пытался настроить их друг против друга. Добрую половину дня он пытался убедить Труту, что она его выкрала и что он готов дезертировать ради нее. — Женщины мужчин не крадут, — выплюнула она под конец. — Серебряная Волчица меня выкрала, — ответил Джейме — и лучше бы он этого не делал. После этого женщины принялись потешаться над тем, что он спал с дикаркой, мужчины — насмехаться над тем, что он позволил женщине завладеть им. Он уже готов был добавить, что и с сестрой своей спал, лишь бы они оставили Серебряную Волчицу в покое, и только мысль о том, что он окончательно упадет в глазах Куорена, его остановила. В тот же день Джейме понял, что заболел, и это стало для него последней каплей. Он бросил все попытки выкрутиться, и все последующие дни для него прошли как в тумане, пока однажды он внезапно не обнаружил, что они оказались среди построек. По большей части это были приземистые хижины, попадались среди них и палатки, но они тянулись насколько хватало глаз, исчезая в сизой дымке. Скарсунд. Теперь все разрешится, так или иначе. Куорен шагал рядом с Джейме, ведя Крапинку и вторую лошадь в поводу. Забывшись, Джейме попытался опереться на него, но Куорен только хмыкнул и грубо сказал: — Держись прямо, Цареубийца, и улыбайся, на тебя люди смотрят. Хотя эти слова звучали как жестокая насмешка, он был прав. Джейме был рыцарем и Первым Разведчиком Ночного Дозора. Закашлявшись, Джейме расправил плечи и попытался выпрямиться, насколько это было возможно в путах. Когда они пришли к новехонькому дому собраний, муж Герты отправился привязывать лошадей, а Куорен взял веревку, на которой вели Джейме, и потянул его к входу, словно собаку на поводке. Внутри от яркого света и тепла у Джейме закружилась голова. В центре зала был большой очаг, и пока его тащили мимо, он с тоской проводил его взглядом. — Мы привели Цареубийцу, — выкрикнула Трута, чем вызвала ужасный переполох. Толпа вокруг пришла в движение. Зал собраний казался таким же бесконечно длинным, как тронный зал в Красном Замке, и, оглядываясь вокруг, Джейме не различал лиц, словно они были в тени. Чувствуя, что теряет связь с реальностью, Джейме натянул веревки, чтобы они врезались в кожу. Боль вернула его на землю. Их процессия приблизилась к помосту во главе зала, который был устроен на манер высокого стола в замках южнее Стены. Взгляд Джейме привлекла женщина с распущенными золотыми волосами в плаще из медвежьей шкуры, которая сидела в конце стола. Он вспомнил, как Далла впервые появилась перед ним, словно дух, сотканный из лунного света и снега. Она здесь? Или я брежу? Пальцы Куорена впились в его предплечье, и Джейме поспешно отвел от нее глаза, вместо этого он стал смотреть вперед. Герта говорила с человеком, сидящим во главе стола, и он привстал, чтобы получше разглядеть Джейме. Это, без сомнения, и был Ивар. Он был невысоким, но широкоплечим, и совсем не таким, как Джейме ожидал. Он был не просто хорош собой, он выглядел как лорд — на нем был серебристый меховой плащ, ножны на поясе были черными, в рукоять меча был вделан драгоценный камень. — Что вы сделали с его рукой? — перебил он Герту на полуслове. Трута засмеялась. — Мы нашли его уже с этим обрубком. Надо было ему и вторую отрубить, — добавила она, нахмурившись. Король перегнулся через стол и посмотрел в глаза Джейме. — Как это произошло? — Это работа Плакальщика, — хрипло ответил Джейме, — после Ульфа. — Сразу после этого? — Когда Джейме кивнул, Ивар как-то весь обмяк и оперся на стол. — И с тех пор ты уже не был ни для кого угрозой. Джейме с горечью улыбнулся. Седеющая рыжеволосая женщина, сидевшая рядом с Иваром, встала и начала что-то говорить. Джейме знал, что должен слушать, но у него не было сил. Его мысли снова устремились к женщине в конце стола. Манс упоминал, что Далла собиралась посмотреть на Ивара своими глазами, но она давно должна была бы быть далеко отсюда. Почему она задержалась здесь так надолго? Обрывочные слова рыжеволосой женщины долетали до него как в тумане: — …у него есть друзья среди вольного народа…. убьешь его по своей прихоти — люди возмутятся… все должно быть честь по чести…. Джейме поднял голову, не веря своим ушам. — Что ты предлагаешь? — спросил Ивар, этим окончательно сбив Джейме с толку. — Собери завтра вождей. Пусть выскажутся. Герта и Трута тотчас яростно запротестовали, но в этом их сложно было винить: про Ивара говорили, что он спит и видит, как заполучить голову Джейме, а теперь он спокойно слушал какую-то старуху, которая требовала судить Джейме по справедливости. Когда Трута обозвала ее старой каргой, Ивар, к изумлению Джейме, с такой силой ударил ладонями по столу, что обе сестры вздрогнули и отпрянули. — Еще раз вы оскорбите мою мать, — сказал он с угрозой в голосе, — и я вырву вам обеим языки. Боги, так это еще и его мать. После того, как Герта и Трута угомонились, мать Ивара сказала сыну: — Если ты дашь вождям высказаться, все будут знать, что ты дал Цареубийце шанс, тебя будут считать разумным и справедливым королем. — Ее глаза скользнули по Джейме. — Он умрет, в этом сомнений нет. Но нужно сделать все правильно. — Отец не стал бы… — Он не в том состоянии, чтобы рассуждать об этом. Да и все равно ты бы его не стал слушать. Но это еще был не конец. Молодая женщина, сидевшая на скамье, заявила, что Ивар ведет себя как слабак и должен прикончить Джейме здесь и сейчас. Сестры Ульфа ее горячо поддержали, и Ивар снова заколебался, но его мать с удвоенным пылом начала доказывать свою правоту. Другие тоже начали высказываться, пока наконец Куорен не рявкнул, что скоро начнет убивать, если не получит обещанной награды. Ивар уже открыл рот, но потом, заметив что-то, перевел взгляд в сторону, где сидела Далла, и спросил: — Далла, ты что-то хочешь сказать? Взгляд Джейме метнулся на Даллу, которая встала со своего места, чтобы выйти из-за стола. Она покраснела. — Куорен, — позвала она, ее губы тронула улыбка. Что она делает? — ужаснулся Джейме. — Она же его не может знать. Или она догадалась… и выдает его? Куорен поднял голову. Судя по тому, как он изменился в лице, как потемнели его глаза, он подумал о том же, о чем и Джейме, но Далла поспешно добавила: — Послушай, сейчас не время досаждать королю. Останься со мной сегодня, а завтра, когда все будет кончено, получишь свою награду, — сказала она многообещающе. Джейме начал смеяться, но его смех быстро перешел в удушливый кашель. — Вы друг друга знаете? — спросил Ивар Золотой Лук с тенью улыбки на губах. — Встречались когда-то давно, — проворчал Куорен после паузы. Обращаясь к Далле, он добавил. — Я теперь человек женатый. Джейме вспомнил, как Куорен во всеуслышанье собирался подарить Крапинку своей жене. Он понимал, что это только уловка, но ему все равно было смешно. — Но поговорить-то мы можем, — настаивала на своем Далла, — мне бы очень этого хотелось. — Она взглянула на Ивара. — Если уже все решено… Джейме как раз казалось, что еще ничего не решено, но мать Ивара подтвердила: — Решено. Ивар пожал плечами. — Значит, так тому и быть. Завтра вожди соберутся, обсудят это дело, и Джейме Ланнистер будет казнен так, что никто к этому не подкопается. — Он ухмыльнулся. — Иди, Далла, не буду тебя удерживать и отвлекать от… беседы. — Его слова встретили взрывом смеха, теперь, когда дело уладилось, все споры утихли. Со всех сторон посыпались шутки и непристойности, но заметного эффекта они не возымели: лицо Даллы было непроницаемо, а Куорен как будто вообще ничего не слышал. Когда Ивар позвал людей, чтобы увели Джейме, Далла подошла к Куорену и, положив руку ему на плечо, зашептала что-то ему на ухо. Впервые за все это время лицо его дрогнуло и скривилось, словно она ему пыталась опарышей скормить. Кто-то схватил Джейме за руки, но он успел выдавить из себя: — Слишком хороша для такой седеющей образины как ты. — Реакции Куорена он уже не увидел, потому что в следующее мгновение его бесцеремонно потащили прочь. Не стоило этого говорить, подумал он, когда его пинками вывели из дома собраний. Наверное, Куорену и так было не сладко от того, что красивой женщине — женщине его лучшего друга — приходилось изображать, что у них что-то было, когда у самого Куорена никогда ничего, кроме долга, не было. Но раскаяние Джейме поутихло, когда он вспомнил, что ему так и не представилось возможности смыть с себя похлебку, в которую Куорен его макнул. Может, Куорен об этом и не думал вовсе. Его подобные мелочи никогда не заботили. Гораздо вероятнее, что он сейчас думает о том, как я жалок. Люди Ивара привели Джейме в неказистую каменную хижину, там его швырнули на пол и привязали за руку к грубо сколоченной кровати. Культю ему оставили свободной. — Дом будут охранять, — предупредил его один из людей Ивара. Джейме промычал в ответ что-то нечленораздельное, но остаток сил уже окончательно покинул его. Даже не дожидаясь, пока все уйдут, он откинул голову назад, оперев ее на деревянную опору, к которой был привязан, глаза у него закрылись, и он провалился в сон. Ему снилось, что он верхом въезжает в Красный Замок, во весь голос вызывая Ивара сразиться с ним и умереть. Но вместо Ивара там был Безумный Король, который подвесил Куорена над огнем, и Джейме удавился, пытаясь ему помочь, с каждым движением все туже затягивая петлю на своей шее, пока Бенджен Старк с побелевшим лицом стоял и смотрел, вцепившись в бесполезный меч. Если бы пару недель назад Вель кто-то сказал, что она будет бежать за Эйроном Грейджоем сквозь промозглый туман, она бы только посмеялась. Она сама не понимала, что изменилось за это время. После того дня, когда он спас ей жизнь, Эйрон вовсе не стал меньше бесить ее, скорее даже наоборот, но вот теперь ей по какой-то неведомой причине было не все равно, что с ним. Они сидели в зале собраний и уплетали горячий суп, когда на веревке втащили Джейме Ланнистера — он был связан, весь в грязи и кашлял так, словно собирался выкашлять все внутренности. Эйрон метнулся прочь, словно вспугнутая белка, и после минутного колебания Вель последовала за ним. Этот олух, должно быть, побежал к сердце-древу. В последнее время, если только он не донимал Вель своим нытьем или расспросами, то сидел там, на поляне. И хотя поначалу он радовался тому, что ему удалось спасти Вель, казалось, что чем больше он размышлял о случившемся, тем больше он сомневался. Он говорил, это очень странно, что Утонувший Бог явил себя так далеко от моря, да еще и ради женщины — насколько Вель понимала, женщин он вообще ни в грош не ставил, — когда Вель просила о видении именно своих богов. «Тогда, может, это был не твой бог», — отвечала ему всякий раз Вель, пока он не признался, что железнорожденные не признавали никаких других богов. Никто в здравом умен не будет поклоняться богам деревьев и листьев, если только не хочет, чтобы его на смех подняли… и в то же время нельзя было и ожидать, что Утонувший Бог будет спасать какую-то язычницу так далеко от моря, так далеко от своих последователей — это была ересь и богохульство. «Чем больше я об этом думаю», — сказал ей однажды Эйрон, — «тем крепче моя уверенность в том, что единственным объяснением, которое приняли бы мои братья, были бы проделки Штормового бога. Но я в это не верю». Ему не пришлось объяснять ей, почему он так убежден в обратном. Вель чувствовала, он искренне верит, что в тот день в богороще поступил правильно — впервые за долгое время, если не за всю свою жизнь. Он очень гордился тем, что спас ее, для него это много значило, и он не готов был от этого отказываться. Ему не хватило бы силы духа. Вель даже не удалось убедить Эйрона в том, что ее спасение могло быть вовсе не связано с ее видением, что это могло быть случайным совпадением. Ведь это его брат был в ее видении, а главное, она была мертва, а теперь — жива. Она же не могла всерьез верить, что Эйрон мог оживить ее без помощи какого-то божества? «Но ты действительно это сделал», — попыталась однажды настоять на своем Вель. — «Ты прыгнул за мной в воду и вытащил меня. Ты, а не какое-то божество». «Но это не я вернул тебя из мертвых», — возразил ей Эйрон. «Твои руки и твои губы», — сказала Вель и приподняла бровь, намеренно напрашиваясь на грубую шуточку. Шутить после того дня он тоже перестал. Словно ее видение просочилось ему в череп и стерло все, что не относилось к его брату. Но Эйрон только огрызнулся: «Не смейся над этим!» — и сбежал от нее к сердце-древу. Вель боялась, что он отирается возле сердце-древа в тщетной надежде найти ответы. Она не спрашивала, но стала приходить туда на закате, чтобы увести его назад в поселение, чтобы он не оставался один в лесу после захода солнца. Может быть, поэтому он взял в привычку надоедать ей своей болтовней и сидеть с ней за ужином, в то время, как Даллу все чаще можно было видеть за столом Ивара. Я сама даю ему повод думать, что мне на него не плевать, еще и поощряю в этом заблуждении, подумала Вель. На поляне было сыро и холодно, моросил дождь, и Вель натянула на голову капюшон. Ее глаза скользнули по поверхности пруда, но без особого волнения. Ни вода, ни чардрева не пугали ее. Вель сама решила ухватить меч за лезвие, так чего теперь жаловаться на порезанные руки. Эйрон сидел, нахохлившись, перед деревом, словно бесформенная мрачная тень, мокрые волосы висели сосульками. Он был так погружен в свои мысли, что вздрогнул, когда Вель дотронулась до его плеча. — Это я, — сказала она, и ее голос во мраке прозвучал странно и тихо. Эйрон покосился на нее. — Ты зачем пришла? — Ты выглядел так, словно тебя что-то очень расстроило. По его лицу стекали дождевые капли. Он снова повернулся к дереву. — Глупости. Я много раз говорил, что ненавижу Цареубийцу. — Так же, как говорил Далле, что не веришь, что за тобой кто-то придет. Но Цареубийца попытался, а теперь его схватили, и дела его плохи. Хочешь сказать, тебя это не волнует? — Она говорила об этом как ни в чем не бывало, но ее обыденный тон не был притворством. Судьба Джейме ее не тревожила. Блейн и Далла выманили его на север, Блейн и Далла действовали заодно. И хотя Вель ничего не знала наверняка и так и не смогла добиться от Даллы подробностей, как ни пыталась, Далла просила ее доверять ей. Конечно, у Вель были свои догадки. Отец Ивара вот уже четыре дня не вставал с постели. По словам Сигвин, он не первую неделю страдал кишечными коликами, но в последние дни стал совсем плох. Знахарка утверждала, что ему недолго осталось. В окрестностях Скарсунда росли травы, которые могли сжечь человека изнутри, если дать им время. И Вель знала, кто еще об этом знает. Еще она знала, что Верена любит Даллу, зато со своим мужем Верена при ней ни разу и словом не обменялась, и Вель своими глазами видела, как холодно Верена встретила возвращение Ивара. Тут крылось что-то еще. Сговор. Услуга за услугу. Это не Джейме нужно бояться. — Мои переживания не имеют значения, — сказал Эйрон. — Это пройдет, и вообще все это не важно. Не важно, если с братом твоим сравнивать? . Вель вздохнула. — Я не хочу тут стоять и мокнуть под дождем. Пойдем в мою хижину, разожжем очаг. На прошлой неделе Ивар подарил мне заморские чайные листья — я приготовлю чай. Он все еще колебался, и Вель взяла его за руку и потянула. Эйрон мрачно посмотрел на нее. — Отпусти меня, женщина. Я тебе не собака, чтобы меня тянуть. И Грейджои с Железных Островов не пьют чаи, — добавил он презрительно. — На деревья часами они тоже не пялятся, — сказала язвительно Вель и снова потянула его. — Ты теперь из вольного народа. Можешь делать, что хочешь. Так ты и впрямь хочешь киснуть тут как дурак, пока член себе не отморозишь, или лучше пойдем? На его лице заиграли желваки, он тяжело вздохнул и наконец сказал: — Сначала отпусти меня. Вель отпустила, не спуская с него глаз. Но когда она развернулась и стала уходить, он без единого слова последовал за ней. Они уже довольно далеко ушли от богорощи и теперь петляли по лесным тропинкам, когда Эйрон нарушил молчание. — Ты зря думаешь, что Цареубийца сюда за мной явился. — Уверен? — Я Грейджой, — ответил Эйрон резко, — он — Ланнистер. Нас разделяет вековая ненависть. Да и потом, я о нем много чего слышал. — От Ивара? — На Стене, — сказал Эйрон. Он ускорил шаг, и Вель пришлось перейти почти на бег, чтобы не отстать. — Он такой же, как Эурон. Остер на язык, правила ему не писаны, предпочитает общество бастардов и полукровок. Люди говорили, что Лорд-Командующий пляшет под его дудку, многие на него жаловались. Как только он стал Первым Разведчиком, он все поставил с ног на голову и начал наводить свои порядки, — Эйрон фыркнул. — Хотя, по правде сказать, это уже больше на Тайвина смахивает, чем на моего брата. Вель вспомнила, как Джейме с отрешенной улыбкой вертел в руках фибулу из чардрева, которую, по его словам, ему подарила маленькая девочка, как они вместе с Серебряной Волчицей хохотали на весь лес — удивительно, как они только не попали в засаду пять раз кряду. Впервые за очень долгое время она вспомнила, с какой серьезностью и теплотой он всегда говорил с ней. Не как с ребенком, а как будто ему было действительно важно, что она скажет. Эйрон еще не закончил говорить. — Он оставил за себя этого громилу, и когда Лорд-Командующий предложил мне отправиться в Восточный Дозор, тот уперся и стал настаивать на том, чтобы я дождался возвращения Цареубийцы, дескать, Цареубийца со мной разберется. Уж конечно я после этого не стал там задерживаться, — он фыркнул, — Ланнистер небось расстроился, что упустил такой шанс. Бьюсь об заклад, он… Вель поймала его за рукав и остановила. — Ты где-то что-то неправильно понял. Эйрон нахмурился. — Я слышал, что кое-кто из одичалых любит Цареубийцу. Только не говори мне, что и ты купилась на те лживые слухи, которые… — Я с ним встречалась, — перебила его Вель, почти прошептав эти слова. Подтянув его ближе к себе, она тихо заговорила. — Это мы с Даллой несколько лет назад привели его в деревню Ульфа. Мне кажется, его забавляла мысль о том, что он может убить еще одного короля, но он никогда бы на это не пошел, если бы не разыскивал ту девочку. И раз он явился сюда, он пришел за тобой. — Эйрон ничего не ответил, и Вель добавила. — Манс, про которого говорила Далла, — это же друг Джейме. Неужели никто на Стене даже не придал значения тому, что лучший приятель Первого Разведчика дезертировал? Неужели никто об этом и словом не обмолвился? — На Стене я был почти все время пьян, — огрызнулся Эйрон. Он отшатнулся от нее, его глаза были распахнуты, словно его кто-то ударил исподтишка. — Далла обманула меня. Ведь она сказала мне… — Она сказала, что понимает твое желание отомстить. Она же не сказала, что разделяет его. — Вель не хотелось защищать сестру, но, если она позволит Эйрону усомниться в Далле, это его попросту добьет. Эйрон продолжал пятиться, и она поспешно добавила. — Я видела Джейме во сне. — Как и Эурона, — заявил он торжествующе. — Да не как Эурона, олух ты этакий, — рассердилась Вель. — В моем сне он был серьезно ранен, больше я ничего не запомнила. Но у Даллы тоже было видение про него, и еще одна лесная ведьма его видела. Есть люди, которые считают, что он сможет помочь в войне с Иными. Тормунд в этом уверен. О том, как Далле довелось столкнуться с Иными, Вель рассказала Эйрону вскоре после того, как он вытащил ее из воды. Все-таки упыри играли немаловажную роль в ее видении и были частью тех бедствий, что сопровождали появление кракена. К ее изумлению, Эйрон сразу поверил, впрочем, уже позже она поняла, что он поверил бы и в конец света, достаточно было предположить, что Эурон может быть к этому причастен. — Каким надо быть глупцом, чтобы полагать, что самовлюбленный калека вроде него может противостоять Иным? — Я в это верю, — сказала Вель с жаром. — Если боги его выбрали, должна быть какая-то причина. Что, если ему предстоит сражаться не только с Иными, но и с Эуроном? — Сама она в это, конечно, ни минуты не верила, но зато Эйрон охотно заглотил наживку. — Я… если… если даже это так, — сказал он, — он все равно против моего брата не устоит. — Ты-то сам так его боялся, что поспешил поскорее сбежать в другой замок. — Я его не боялся, — прорычал Эйрон. — Я ничего не боюсь. Всего ты боишься, подумала Вель, но Эйрон продолжал: — Просто там у него были… приспешники. Этот туповатый громила. Мормонт. Еще кучка уродов, которые лезли в драку, стоило слово дурное про него сказать. Да даже мейстер, — он выплюнул это слово, словно грязное ругательство, — хорошо отзывался о нем, хотя Цареубийца прирезал его кровного родственничка. — А ты не думал, что у них могут быть причины уважать его? Это заставило Эйрона замолчать. Вель быстро зашагала вперед, и ее спутник молчаливой тенью последовал за ней. Хижина была пуста, когда они пришли. Если повезет, суматоха вокруг Джейме задержит Даллу, пока Эйрон не придет в себя настолько, чтобы Вель со спокойным сердцем могла его выгнать. А когда она вернется, Вель сделает вид, что спит, и тогда ей не придется выслушивать ее вечные недомолвки, в которых лжи было столько же, сколько правды, и терпеть на себе ее озабоченный взгляд. Вель развела огонь в очаге, потом сняла с себя отсыревший плащ и отложила его в сторону. Эйрон стоял, сложив руки за спиной, и смотрел, как она, усевшись на постель, заворачивается в меховое одеяло. — Что, даже не попросишься ко мне под шкуры? — спросила Вель. — Раньше ты так не скромничал. — Сейчас есть вещи поважнее, — ответил Эйрон и отвернулся. — И тебе не нравилось, когда я так говорил. — Мне не нравилось, когда ты говорил глупости. Но ты в последнее время стал таким серьезным, что у меня голова от тебя трещит. Что толку вечно хмуриться? Мрачной миной проблему не решить. — Вель вытянула перед собой ноги и стала разглядывать свои сапоги. — Это же я тонула, и я и вполовину так сильно не переживаю из-за случившегося. — Она вообще об этом старалась не думать. Так было легче. — Ты же собиралась рассказать что-то о Джейме Ланнистере, — сказал Эйрон кисло, — Может, его уже и в живых нет, а ты болтаешь тут о всякой ерунде… — Если бы он был мертв, уже горел бы погребальный костер, и люди плясали бы вокруг его трупа. Поживет еще немного. — С чего бы Ивару оставлять его в живых? — спросил Эйрон с ноткой сожаления в голове и нахмурился. — Уж конечно не для того, чтобы я мог ему отрезать что-то и отправить Тайвину. Я теперь и сам вижу, что… такого никак не могло быть. Когда я его об этом просил, мне это иначе представлялось. Тогда ты, скорее всего, был пьян. — Сядь, — сказала Вель. — В ногах правды нет. Мне о многом надо рассказать. На мгновение она задумалась, разумно ли это. За время их знакомства Эйрон не проявил особой храбрости, да и человеком чести его назвать было нельзя. Зато он был преданным. Эйрон нахмурился, но все-таки сел, долговязый и угловатый. Вель до этого сама не отдавала себе отчета в том, как сильно ей хотелось выговориться и довериться кому-нибудь, а начав говорить, она уже не могла остановиться. Она рассказала ему про свои догадки и подозрения, про сговор Даллы и Блейна, про загадочную болезнь Халвара, к которой, вероятно, Далла приложила руку, про то, как Далла сослалась на слова Эйрона, когда поделилась с ней вестями о Мансе, и как она уже тогда предупреждала Вель, что Джейме может появиться в Скарсунде; рассказала про Ивара и работорговцев и про то, как Далла отругала ее за то, что она сочувствует Ивару. Когда она наконец выговорилась, Эйрон угрюмо посмотрел на нее. — Ничего хорошего это все Ивару и Сигвин не сулит, — сказал он. — Тебе-то что? — огрызнулась Вель, — Ты к ним всегда ровно дышал. — Зато тебе они нравятся. У Вель в горле встал комок, слезы подступили к глазам. Она вонзила ногти в ладонь, чтобы не расплакаться. — Что ты будешь делать? — спросил хрипло Эйрон. Вель мрачно усмехнулась. — Стисну зубы покрепче и как-нибудь переживу завтрашний день…. А потом постараюсь забыть, оставить все в прошлом. Я никак не смогу помочь им, не навредив Далле, а на это я не пойду. Она моя сестра. Он уронил голову и уставился в пол. — Это и впрямь так много значит? Вспомнив про Эурона, она осторожно подбирала слова. — Дело даже не в том, что мы с ней одной крови. Но я ее знаю. — Вель обняла себя руками, словно отгораживаясь, — Она никогда бы не причинила мне боль, если бы у нее не было на это веской причины. Она бы никогда не пошла на это только ради себя. Она верит, что так будет лучше для всех. Для нашего народа… и для меня тоже. Наверное, ее ужасает мысль о том, что произойдет, если она просто будет бездействовать. На стене хижины плясали две тени — огромный нахохленный силуэт Эйрона и рядом с ним странная маленькая фигурка Вель. Большая тень дернулась, вытягиваясь в ее сторону, но потом вернулась на место, и Вель выдохнула с облегчением, думая, что разрыдалась бы, если бы он попытался утешать ее. — Мне было бы проще, если бы я ничего не понимала, — пробормотала Вель. — Если бы я думала, что она меня ненавидит. Тогда я могла бы просто злиться. Эйрон поднял голову. — Нет, ты не права. Я… я все отдал бы за возможность так верить кому-то из моих оставшихся братьев. Ты… — он резко сжал зубы, и по его телу пробежала крупная дрожь, словно он наживую вырвал из себя кусок мяса и теперь пытался вытерпеть боль. Нужно было что-то сказать или сделать. Вель вспомнила, что собиралась заварить чай, и подумала, что если снова это предложит, он разозлится и начнет ворчать, и им обоим уже не будет так неловко. Но она не успела ничего сказать, потому что в этот момент дверь в хижину распахнулась. Эйрон вскочил на ноги с таким видом, что любой заподозрил бы неладное, а Вель уже открыла рот, чтобы холодно поздороваться — то, что она понимала, что движет Даллой, вовсе не означало, что она ей все прощала — но слова застряли у нее в горле, потому что за Даллой вошел еще один человек. Он был таким же высоким, как Эйрон, но гораздо шире в плечах, и мяса у него на костях было больше. Лицо у него было суровым, черты — резкими, а взгляд серых, как сталь, глаз — ледяным. Эйрон взвыл, словно смертельно раненый зверь, и как подкошенный рухнул на соломенную подстилку. Щеки у Даллы горели, ее лицо искажала гримаса. Она явно не ожидала увидеть тут Эйрона, но прежде, чем она успела хоть слово вымолвить, верзила в несколько шагов пересек комнату, схватил Эйрона за грудки, и, вздернув его так, что у него даже ноги от земли оторвались, швырнул его в стену. — Ты, — прорычал он, прижимая Эйрона грудью к стене, — ты не похож на пленника. — Куорен, — сказала Далла, но взгляд ее был прикован к Эйрону. — Я не понимаю, что… вы же с Вель никогда не ладили… Вель вскочила на ноги и вытащила нож. На нем была кольчуга, но она могла достать подколенные сухожилия. — Отпусти его, — потребовала она. Он, похоже, не слышал ее, и нож в ее руке тоже не заметил. Его лицо было прижато почти вплотную к лицу Эйрона. — Я ведь говорил Джейме, что оно того не стоит. Я говорил ему бросить твою никчемную шкуру на произвол… До Вель наконец дошло. Она обернулась к Далле. — Так это что, тот самый Куорен? Да откуда ты только берешь всех этих треклятых ворон? Что он тут делает? Как он вообще попал в Скарсунд? — Он пришел с сиром Джейме, — ответила устало Далла. — Под видом его пленителя. И я… я дала понять, что…. — Ее лицо говорило лучше всяких слов. Вель расхохоталась. — Ты дала понять, что собираешься спать с ним? И все поверили? Куорен все еще держал Эйрона, но теперь Вель знала, с чего он на него взъярился, так что она убрала нож обратно на пояс. — Я же сказала тебе отпустить его. Куорен швырнул Эйрона на соломенную подстилку, как котенка. — Как ты здесь очутился, Грейджой? — спросил он, нависая над Эйроном. — Говори правду, если не хочешь, чтобы я ее из тебя выбивал. — Есть более важные…. — начала было Далла, но Куорен перебил ее. — Братья Ночного Дозора погибли. Среди них были люди, которых я знал, хорошие люди. А этот, который на моей памяти и трех шагов по прямой сделать не мог, жив, здоров и в ус не дует. Я хочу знать, как так вышло. Эйрон медленно поднялся на ноги, двигаясь, как дряхлый старик. — Ты же не станешь слушать. Ты уже меня осудил. Вель встала между ними. — Расскажи ему Эйрон. Чтобы больше к этому не возвращаться. К ее удивлению, Эйрон сначала взглянул на нее, потом на Даллу, прежде чем кивнуть. — Люди, которые взяли наш корабль на абордаж, были вооружены гораздо лучше нас, — его слова предназначались скорее Вель, чем Куорену. — Я не знаю, кто это был — работорговцы или контрабандисты. Мы просто патрулировали берег. Никто не ожидал нападения. — Он втянул воздух сквозь зубы. — На мне была броня, поэтому в резне я уцелел. Но когда все закончилось, я сдался в плен. В живых осталось только несколько ворон, капитана убили. — Теперь он смотрел на Куорена. — Те, про кого ты говорил, погибли в схватке. У двоих языки были хорошо подвешены, и они в итоге примкнули к контрабандистам. После того, как один из нас сумел выпутаться из веревок и прикончил их человека, они решили перерезать нам глотки, и дело с концом. Я предложил им выкуп за себя, но это не сработало, тогда я сказал, что много чего могу рассказать о Дозоре. Вспомнил, что среди одичалых был какой-то работорговец и подумал, что они могут иметь дело с ним. Куорен оскалился. — Вы же из-за Ивара и патрулировали берег. Не пытайся ставить себе в заслугу то, что вообще вспомнил о его существовании. Этот осел дальше своего носа все равно ничего не видит, подумала Вель. — Кончай, — велела она Эйрону, видя, что он колеблется. — Контрабандисты все равно держали путь к Ивару, им не составило труда захватить меня с собой. Уж не знаю, какую цену они назначали, но Ивар согласился. Сначала я был пленником, но потом он меня порасспрашивал и в итоге… — Эйрон замялся. — Решил, — подсказал Куорен с презрительной усмешкой на губах. — Решил, что ничего стоящего я не знаю, — пробормотал Эйрон, — и что любви к Дозору я не питаю. — Что ты ему рассказал… — Довольно, — перебила его Далла, и в ее голосе прозвучали стальные нотки. — Нужно быть глупцом, чтобы отдать жизнь за дело, в которое не веришь, и за людей, от которых слова доброго не слышал. Нет ничего удивительного в том, что Эйрон невзлюбил Дозор после того, как с ним обошлись. — Да он даже не попытался…. — возразил Куорен, но Эйрон выступил вперед. — Какой смысл мне был пытаться? Ты и Торне — вы только и делали, что орали и насмехались надо мной, и еще Мормонт с его осуждающим взглядом… — его голос надломился, он отвел взгляд в сторону и сказал резко. — Теперь уже неважно. Вель говорит, что Джейме Ланнистер может противостоять Вороньему Глазу, и значит, я должен быть… верен Цареубийце… теперь. Вель потерла пальцами переносицу. Он правда не понимает, как бредово это звучит со стороны, или ему все равно? — Вороньему Глазу? — повторил Куорен со странным выражением на лице. — Девочка, о чем… — Вель, — сказала она. — Мое имя… Далла схватил Эйрона за руку. — О чем ты говоришь? — Вель… то есть, у меня есть причины считать, что мой брат представляет собой угрозу и как-то связан с Иными. — Он моргнул. — Это было видение. То есть у меня было видение. Возле сердце-древа. Но Куорен не дал Далле ответить. — Ты сказал, что твоего брата зовут Вороньим Глазом? Эйрон отступил на шаг назад. — Да. Далла снова попыталась заговорить, но ее слов не было слышно за голосом Куорена. — Откуда взялся вороний? У вашего дома другой герб. — Я не знаю, откуда у Эурона это прозвище. На его личном гербе тоже вороны. Может, ему просто нравятся птицы, которые клюют мертвечину. — Вель, — сказала Далла, но Куорен снова перебил ее. — Какой именно у него герб? — Багровое око с черным зрачком. Две вороны по бокам. Куорен долго разглядывал Эйрона, потом повернулся к Далле. — Сейчас все равно не время это обсуждать. Зачем ты меня привела сюда? Я увидел старого друга среди собравшихся в зале. Мне надо с ним поговорить. Далла взяла котелок и налила в него воды из стоявшего в углу кувшина. Вель не выдержала и засмеялась, и Куорен смерил ее холодным взглядом. — У меня нет на это времени, — сказал он. — Не обращай на нее внимания, — ответила Далла, которая, присев, перебирала мешочки с травами и листьями. Найдя то, что искала, она бросила горсть в воду и поставила котелок на огонь, после чего невозмутимо взглянула на Куорена. — Ты можешь идти, если так хочешь. Тебе, конечно, не составит никакого труда разыскать Блейна в таком большом поселении. — Сделав вид, что задумалась, она добавила. — Хотя… Он ночует не в зале, готова поклясться, к этому времени он уже ушел к себе. Лицо Куорена залила краска гнева. — Где он ночует? — В доме, похожем на этот, — сказал Далла, — с четырьмя приятелями, с которыми успел сойтись. Они, безусловно, будут только рады скорее скрыться с глаз долой, пока вы будете шушукаться в уголке. И, конечно, нет абсолютно никакой опасности, что кто-то узнает тебя, пока ты будешь тут шариться в потемках. — Кто может его узнать? — спросил недоуменно Эйрон, повторяя мысли Вель. — Тридцать лет он сражается за Дениса Маллистера, — Далла выпрямилась. — Те, кому пришлось с ним однажды столкнуться, вряд ли его забыли. Возможно, в последнее время слухи поулеглись, но раньше на западе его именем детей пугали. — Я… — начал Куорен. — Успокойся, — голос Даллы смягчился. — Отдохни немного. Джейме должен был явиться. Это часть плана. Плана, который мы с Блейном придумали многие месяцы назад. Придумали вместе. — Пока он пытался это переварить, Далла повернулась к Вель. — Возьми с собой Эйрона и идите в дом собраний. Мы с Куореном будем говорить, и я не думаю, что ты хочешь это слышать. Мы с тобой поговорим завтра. После. Всю веселость Вель как рукой сняло. Пока она пыталась найти слова, вмешался Эйрон: — Она вас не выдаст. Ты можешь ей доверять. — Ну разумеется, — согласилась Далла, как будто даже удивленная тем, что он мог думать иначе. — Но… будет жестоко еще сильнее вовлекать ее в это дело. — Не без усилия она посмотрела Вель в глаза. — Я неверно выразилась. Можешь остаться, если хочешь. Но лучше тебе сейчас уйти. У Вель отлегло от сердца, когда она поняла, что дело совсем не в том, что Далла считает ее ребенком, а в том, что она пыталась уберечь ее. Пыталась быть милосердной. Ее гнев и боль поутихли. На смену им пришло странное ощущение беспомощности. Она пыталась ненавидеть Даллу за то, что та делает, но не могла. Часть ее требовала остаться, но все-таки Далла была права: она не хотела это слышать. — Будь завтра осторожна, — сказала ей тихо Вель. Удивление, которое отразилось во взгляде Даллы, заставило Вель ощутить угрызения совести, что было попросту глупо, учитывая все обстоятельства. Она поспешно вышла из хижины, но, оказавшись снаружи, остановилась и замерла. Дождь уже прекратился, туман настолько рассеялся, что кое-где в разрыве облаков виднелось небо, а если прищуриться, можно было и звезды разглядеть. Эйрон вышел следом за ней. Чтобы развеять тяжесть на душе, Вель обернулась к нему и передразнила: — Я… видение… у сердце-древа. Впечатляющая ложь. Я просто в восхищении. — Железнорожденные не лгут, — сказал Эйрон с достоинством. — Коварство — удел женщин, и Утонувшему Богу оно неугодно. — Почти все, что угодно Утонувшему Богу, по твоим рассказам подозрительно смахивает на выдумки пьяных мужланов, которым нужен был предлог, чтобы делать то, что им вздумается. Ты уверен, что ноги у него не отсюда растут? — Увидев, что он всерьез оскорбился, Вель вздохнула. — Это шутка была. Но раз уж мы об этом заговорили, наверное, мне не стоило тебя защищать? Эйрон огляделся вокруг, словно опасался, что его братья могут их подслушать. — Не стоило. — Ты правда так думаешь или просто чувствуешь, что должен так говорить? — Если бы я это не всерьез говорил, это означало бы, что я слабак и… Вот тебе и развеялись, подумала Вель. Она положила руку Эйрону на плечо. — Пойдем. Посидим у очага. Ты пару недель назад показывал Далле игру в кости, научишь теперь меня? — Но… — попытался возразить Эйрон. — Пожалуйста, — сказала Вель. Видя, что он все еще колеблется, она откровенно добавила. — Я сойду с ума, если останусь одна со своими мыслями. Эйрон еще сильнее нахмурился, и она подумала, что он откажется, но потом он сказал: — Как скажешь. Сыграем в кости, и если тебе хочется поразвлечься… может, я расскажу тебе, как Виктарион однажды проиграл в карты козе. Вель не стала благодарить его, боясь, что этим его только спугнет и снова все испортит. Вместо этого она искренне ему улыбнулась, пользуясь возможностью. У нее было чувство, что после сегодняшнего вечера ей нескоро захочется улыбаться. Сидя напротив Станниса Баратеона в его солярии, Тирион думал, что зря согласился прийти на эту встречу. Как и предупреждала молва, Станнис оказался человеком неприятным и неприветливым, а в его покоях не было ничего способного скрасить ожидание. На столе стоял лишь одинокий кувшин с водой. Ни Тириону, ни Давосу Сиворту, сидевшему теперь по правую руку от Станниса, не было предложено угоститься. Станнис вообще ни слова не произнес после того, как холодно поприветствовал вошедшего Тириона. Манса еще не было. Собственно говоря, он не опоздал на встречу. Давос сказал, что Станнис встретится с ними после заседания малого совета. Когда паж явился к Тириону, чтобы сообщить, что малый совет разошелся раньше обычного, Тирион тут же отправил его за Мансом, который был у Серсеи. Но даже если бы паж бегом бежал всю дорогу, Манс все равно никак не успел бы прийти раньше Тириона. Станнис, конечно, это знал, и все же он мрачно буравил взглядом дверь, скрипя зубами, словно ему нанесли оскорбление. Когда Тирион и Манс говорили с сиром Давосом накануне, тот предупредил их, что мастер-над-кораблями не в духе. Он только на днях вернулся с Драконьего камня — его дочь слегла с серой хворью и несколько недель была между жизнью и смертью. «У него накопилось много дел, и вдобавок болезнь эта… всем было нелегко», — сказал им Давос. — «Он с вами встретится, но не стоит испытывать его терпение». Не лучшее начало, подумал Тирион. Не в силах выносить гнетущую тишину, он забарабанил пальцами по крышке стола. Пронзительный взгляд голубых глаз переместился с двери на него. — Если у вас есть другие дела, вы можете идти, — сказал Станнис. — Вас тут ничто не держит. По счастью, звук шагов избавил Тириона от необходимости отвечать. В следующее мгновение вошел Манс с лютней в футляре, в черной льняной тунике, но без плаща. При виде лица Станниса его непринужденная улыбка сменилась настороженностью. Оставив лютню возле двери, он медленно прошел вперед. — Что-то не так? — Я не думал, что вы проделали столь дальний путь для того, чтобы развлекать королеву, — сказал Станнис. К своему вящему удовольствию, Тирион успел заметить глубокий вдох и дрогнувшие уголки губ, но потом Манс, видимо, решил, да ну его в пекло, и ответил, не скрывая своего раздражения. — Не вижу, какое это имеет отношение к делу. — Вы явились с опозданием. — Я был уверен, что могу располагать этим временем, о том, что встреча состоится раньше назначенного, мне сообщили в последний момент. По-вашему, я должен был весь день сидеть в своих покоях, чтобы иметь возможность явиться по первому зову? — Он сделал вид, что задумался. — Если так, приношу свои извинения. Давос кашлянул. — Мы только зря тратим время. Вы уже здесь, и мы можем начать. Манс приподнял брови. — Я могу сесть, лорд Станнис? Если вы не возражаете, я бы перешел сразу к делу. Впрочем, если вам угодно обсудить то, как безответственно я провожу свой досуг, я вовсе не против. Люблю иногда поспорить. Хороший спор — все равно что точильный камень для ума. — Не сомневаюсь, что после утра, проведенного с королевой, ваш ум изрядно притупился, — заметил Станнис, — но у меня нет на это времени. Садитесь и выкладывайте, что вам от меня нужно. Манс начал описывать расклад сил за Стеной с подробностями, неизвестными даже Тириону, и напряжение, висевшее в воздухе, постепенно рассеялось. Он рассказал про трех самопровозглашенных королей-за-Стеной, объяснил, что это значило для Дозора, потом в красках расписал те беды, которые сопутствовали воцарению Ивара по прозвищу Золотой Лук. Закончил он тем, что хоть Джейме и отправился разбираться с Иваром, главной проблемы это не решит. Поначалу взгляд Манса был прикован к лицу Станниса, словно он пытался уловить малейшие признаки нетерпения или невнимательности, и говорил он с расстановкой, сухо, не позволяя себе острого словца. Но под конец он разговорился, его речь перестала походить на пересказ чужого донесения. Станнис, в свою очередь, больше не выглядел раздраженным и, по-видимому, отнесся к этому делу всерьез. Сир Давос только хмурился. Когда Манс замолчал, Станнис спросил: — И какую помощь Дозор ждет от Королевской Гавани? — Нам нужны корабли. У Коттера Пайка в Восточном Дозоре их и было мало, а теперь стало еще меньше. — Он взглянул на Давоса. — Тирион упоминал, что в прошлом вы занимались контрабандой. Полагаю, вам известны способы проскользнуть мимо наших патрулей. Возможно, вы знаете людей, которые могли бы быть нам полезны? Я не смею настаивать, но кораблю нужна команда, а команде — капитан, и я не могу представить себе человека, более подходящего на эту роль. Давос перевел взгляд на Станниса. — Тут не жди от меня приказа, — ответил тот. — Отвечай, как считаешь нужным. — Я подумаю, — сказал Давос. Манс удивленно спросил: — То есть вы отправите корабли? — Сколько вам нужно? Манс покосился на Тириона, и после недолгого замешательства, Тирион догадался, что Манс просто не знает, какое число тут будет уместно. Назовет слишком мало — будет выглядеть смешно, слишком много — нарвется на отказ. Поразмыслив, Тирион сказал Станнису: — Десяти будет достаточно. Все-таки Дозор не ведет войну. Им нужно лишь усилить патрули, чтобы работорговцы поняли, что овчинка выделки не стоит. И само собой разумеется, людям на этих кораблях не придется оставаться на севере до конца жизни. О том, чтобы надеть черное, речи не идет, — добавил он. Взгляд Станниса скользнул по Мансу. — Он все верно говорит? — Верно, — подтвердил Манс. Станнис кивнул. — Я обсужу это дело с Джоном Арреном. Короля оно вряд ли заинтересует, но если Десница согласится, то да, я отправлю корабли. Возможно, отправлю и моего лукового рыцаря. — Неужели так просто? — изумился Манс. — Не хочу показаться грубым, но южане редко прислушиваются к просьбам Дозора. Станнис снова нахмурился, словно слова Манса его оскорбили. — Работорговля — мерзость в глазах людей и богов, а этот самозваный король угрожает Ночному Дозору, за который Корона несет определенную ответственность. Я не из тех, кто пренебрегает своим долгом. — И все же многим этим причины показались бы недостаточными. Не зря Тирион посоветовал мне обратиться к вам. Дозор должен быть вам благодарен. — Вы добились, чего хотели, и вам нет нужды пытаться подольститься ко мне, рассыпаясь в благодарностях. Если это все, и наш разговор окончен, меня ждут другие дела. Эти слова стерли улыбку с лица Манса. — Я же бард, милорд. Если бы я хотел подольститься к вам, я бы подобрал красивые слова и положил бы их на музыку. Кто-то не столь миролюбиво настроенный мог бы и оскорбиться тем, что его обвиняют в неискренности. Тирион едва удержался от того, чтобы закатить глаза. Только глупец мог купиться на эти речи, но Станнис глупцом не был. — Я не преминул заметить, что, хоть молва и рисует вас недалеким простаком, здесь и сейчас вы рассуждали более чем здраво. Ума вам, может, и не занимать, но в том, что похвала из ваших уст гроша ломаного не стоит, сомневаться не приходится. Тирион решил, что все-таки Станнис Баратеон ему нравится. Впрочем, его радость длилась недолго, потому что Манс только пожал плечами и небрежно заявил: — Мне в общем-то все равно, какого вы обо мне мнения. Но Дозору действительно нужны корабли. Наш разговор окончен, но я бы хотел переговорить с сиром Давосом наедине, прежде чем уйду. Станнис встал и, опершись руками на стол, бросил на Манса мрачный взгляд. — Он сам за себя решает. Можете говорить с ним, если желаете, но даже не думайте угрожать ему или давить на него. — Я вовсе не собираюсь ему докучать, — поклялся Манс и, обернувшись к Давосу, добавил. — Если вам угодно, сир? Давос кивнул. — Я вас провожу. Поговорим в коридоре, чтобы милорд мог заняться другими делами. Тирион не отдавал себе отчета, насколько затянулся рассказ Манса, пока, встав, не обнаружил, что ноги и шея у него совсем затекли. Он медленно поковылял за Мансом и Давосом, держась в нескольких шагах позади. Если бы Манс не был в черном, со спины они были бы неотличимы. Да и с лица они были похожи как родные братья — роста и сложения они были почти одинакового, волосы у них были примерно одного оттенка, черты лица у обоих были ничем не примечательные. Но в том, что касалось обращения и манер, они были разными, как день и ночь. У дверей Манс поднял футляр с лютней, держа его при этом в руках так осторожно, как Серсея не держала собственного сына. Давос пропустил Тириона вперед и закрыл за ними дверь. — Я вовсе не думал на вас наседать, — сказал Манс рыцарю, снова пуская в ход свое обаяние — теперь хотя бы был шанс, что оно не пропадет втуне. Свободной рукой он откинул волосы с лица. — Я хотел лишь спросить, что вас останавливает. — От меня немного будет проку, — сказал Давос извинительно. — Я не привык командовать людьми, а что касается моего опыта, так он для того, чтобы разогнать работорговцев, и не потребуется. Лорд Тирион верно сказал. Они сами разбегутся, стоит их немного припугнуть. Скорее всего, одного того, что король не остался в стороне, уже будет достаточно, чтобы покончить с этим. Манс с непринужденным видом прислонился к стене. — Тирион мне сказал, что вы во время осады провели корабль с луком в Штормовой Предел под самым носом у Таргариенов. За это лорд Станнис сделал вас рыцарем, а за занятие контрабандой укоротил вам пальцы. Скажите…. что заставило вас рисковать жизнью во имя чужого дела? Что на вас нашло? Давос, хоть и явно не ожидал этого вопроса, рассмеялся. — Да вовсе не во имя какого-то дела. Я просто знал, что получу хорошие деньги за этот лук. — А я-то думал, что говорю с благородным разбойником, совсем как те, про которых в песнях поют. — Вот уж нет. Я просто пытался заработать себе на жизнь. — И все же…. вы ведь изменились после того, как вас посвятили в рыцари? — напирал Манс. Тирион смотрел на него, смотрел на них обоих, пытаясь понять. — Я нашел другой способ добывать себе хлеб. Когда кто-то уже видит в тебе героя, хочется соответствовать. Но я не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Зато я, кажется, догадываюсь, — подумал Тирион. Смеющийся Лев поплывет на восток, а Мансу предстояло отправиться на север на одном из кораблей, принадлежащих Короне, но так или иначе ему придется улизнуть, и если даже капитан не повернет назад, обнаружив, что Манс скрылся, рано или поздно он прибудет на Стену и узнает, что Манс действовал, не имея на то приказа. Человек благородного происхождения из принципа повернул бы назад, заведомо полагая, что Манс действовал из дурных побуждений, и что никакой угрозы в действительности нет. А вот сир Давос, вероятнее всего, задумается. Вот почему Манс так встрепенулся, как Тирион упомянул контрабанду. Дело было вовсе не в умении уходить от патрулей. Он рассчитывал, что бывший преступник не станет слишком уж строго его судить, когда речь зайдет о дезертирстве. Ответ Манса только подтвердил подозрения Тириона: — В Дозоре люди разные. Преступники, люди низкого происхождения, есть и просто подонки. Исходя из того, что мне рассказывали, я подумал, что вам проще будет с ними иметь дело. Давос натянуто улыбнулся. — Я-то знаю, что на Стене за люди. Я торговал с Восточным Дозором. — Поколебавшись, он добавил. — И когда я еще мальцом был, с черными братьями мне довелось столкнуться. Тирион так удивился, что влез в их разговор: — В те времена, когда занимались контрабандой? — Я рос в Блошином Конце, — сказал Давос, — а потом нанялся к одному тирошийцу в команду. Мы продавали одичалым оружие, и Дозор нас накрыл. До самой смерти не забуду лицо Роро, когда нас окружили корабли с черными парусами. — Давос коснулся маленького кожаного мешочка, висевшего у него на шее. — И как его отрубленная голова покатилась, тоже не забуду. Глупость, конечно, но, признаюсь, мне не по себе при мысли о том, что я теперь окажусь на другой стороне. Это неправильно. Боги, да он ведь только этого и ждал, — подумал Тирион, уверенный, что Манс сейчас же примется рассказывать Давосу о своей невинно убиенной матери, чтобы показать, как много у них общего. Но Манс отступил на шаг назад. — Я понимаю это, сир. Я понимаю. — Но? — напирал Давос. — Но эти корабли везут в трюмах не товары. — Он скривился. — Пусть это всего-навсего одичалые, неужели это ничего не меняет? Вы же сказали, что подумаете. Поразмыслите над этим. Тирион, нам лучше…. Давос остановил Манса, схватив его за плечо. — Всего-навсего одичалые? Разве вы не их крови? Манс шарахнулся от него, всю приветливость с него как ветром сдуло. — Не подумал бы, что то, что заботит меня, для вас столь же важно, сир. — Не надо за меня думать, — сказал Давос с жаром. — Людей похищают, невинных людей. Вы же это хотели сказать, верно? В этом вся разница. А я не желал видеть дальше своего носа. Манс наклонил голову с видом человека, который ждет конца недосказанной шутки. Но Давос, похоже, этого не замечал: он говорил, обращаясь скорее к самому себе. — Мария, конечно, не обрадуется, и мне не нравится, что придется оставить Станниса так скоро после болезни Ширен… — Он поднял глаза на Манса. — Но если вам нужна моя помощь, я помогу. Мне нужно сказать ему, — добавил он, вымученно улыбнувшись, и исчез в покоях Станниса. Тирион взглянул на Манса, он собирался спросить его, откуда он знал, что сказать, но Манс привалился к стене и закрыл глаза, лицо его искажала гримаса. — Манс? — позвал Тирион. Медленно выдохнув, Манс открыл глаза и уставился туда, где раньше стоял Давос. — Пойдем, Бес. Наше дело сделано. За всю дорогу Манс не произнес ни слова, и лицо у него было странное. Когда они пришли в свои покои, Тирион хотел поговорить, но Манс немедля скрылся в своей спальне и закрыл за собой дверь. — Да уж, — произнес Тирион, ни к кому не обращаясь. — Я в замешательстве. Делать было нечего, и он ушел к себе. Для сна время было слишком раннее, поэтому он достал из своего сундука книгу и сел за письменный стол. Дозорные на Стене, труд, написанный мейстеромХармуном. Герион подарил ему копию, когда Джейме сослали на Север. Тирион тогда был еще ребенком и тяжело переживал разлуку со своим старшим братом. Под обложкой этого увесистого тома были собраны самые страшные легенды о Твердыне Ночи, из-за которых Тирион не одну ночь провел без сна. Но время шло, и теперь он находил в этой книге своего рода утешение. Тирион зажег светильник, и, хотя его мысли и были заняты встречей и странным поведением Манса после, вскоре он полностью погрузился в чтение. Впрочем, еще и часа не минуло, как он наткнулся на легенду, которую Джейме рассказывал на площади в Ланниспорте, и его мысли тут же обратились к Джейме — и к письму, которое он так пока и не написал, потому что не знал, как рассказать обо всем, что произошло. Тирион несколько раз пытался начать его писать, еще на Смеющемся Льве, но дальше нескольких фраз дело так и не зашло. Он до сих пор сам не понимал, что он чувствует, покинув Утес Кастерли, и даже не представлял, что будет делать дальше. Иногда Тирион даже не знал, его ли это было желание, или это Манс вложил ему в голову идею, от которой он не сумел избавиться до того, как стало слишком поздно. А ведь еще нужно было написать и про самого Манса. Тирион поднял глаза от книги, хмурясь в ответ на свои мысли. Солнце уже почти село, но в его спальне по-прежнему было жарко — слишком жарко. Тирион загасил светильник и вышел в общую комнату, в которой был небольшой балкон с видом на внутренний дворик. Он направился было туда, но остановился, услышав доносящиеся с балкона звуки лютни и голос. …Лесная дева говорит с улыбкою ему, — пел Манс. С тех пор, как они отчалили из Ланниспорта, Тириону не редко доводилось слышать, как он поет. Он пел застольные и похабные песни для моряков на Смеющемся Льве, пел высокопарные оды Серсее. Но Тирион не слышал, чтобы он пел так душевно, пожалуй, с того самого дня накануне казни, когда Тирион пришел к нему в подземелье. А он не так плох, признал Тирион. И стал лучше с тех пор, как я побывал на Стене. … Твоя постель не для меня… И шелк мне ни к чему, наряд из листьев я ношу… Решившись, Тирион зашагал навстречу льющейся песне. Но если хочешь, будь моим здесь, под густой листвой. Песня стихла, когда Тирион вышел на балкон. Манс сидел, скрестив ноги, на гладком каменном полу, с лютней на коленях. На ограждении лежал кот. При появлении Тириона, он смерил его настороженным взглядом, но не шелохнулся. — Я тебе помешал? — спросил Манс, заглушив струны. — Я хотел подышать воздухом, — сказал Тирион. Манс негромко рассмеялся. — Да откуда здесь воздух. Тут только жара и вонь. Но если тебе так хочется, почему нет. Тирион подошел ближе. — Ты про Даллу думал? — Может быть, — признал Манс. — Мысли о ней помогают отвлечься от мрачных раздумий. Мое будущее туманно, а она как огонек в ночи. Как пламя свечи для того, кто блуждает в потемках. Только бард мог такое сказать. Тирион никогда не был высокого мнения об этой братии, он их не понимал. В другой раз он бы так и заявил, но Манс в кои-то веки был настроен на откровенность, и Тирион не хотел все портить. Манс снова начал перебирать струны, и у Тириона встал ком в горле, когда он узнал песню, которую Манс пел в подземелье. Лютня звучала богаче и глубже, чем голос, и Тирион слушал, не смея шелохнуться. Увы, совсем скоро мелодия подошла к концу. Когда последние ноты стихли, Манс внезапно спросил: — Тебя что-то тревожит, Бес? –Тирион от неожиданности вздрогнул. — Я совсем замотался, был погружен в собственные мысли. Нужно было раньше спросить. Вопрос застал Тириона врасплох, и он, не задумываясь, парировал: — Скорее это я должен спросить, как это тебя ничто не тревожит? — О чем ты? — переспросил Манс, хмурясь. — Вряд ли я бросил бы Утес, если бы отец тебя не высек, но ты уже неделю спустя расхаживал как ни в чем не бывало. Тебя изгнали из твоего дома, но ты при первой же возможности сменил свой черный плащ на одежду Джейме. Теперь ты сидишь тут и мечтаешь о женщине, с которой сможешь быть лишь потому, что дезертировал. Я сам сделал свой выбор, сам решил бросить Утес, и я не могу перестать думать о том, что совершил ошибку. Как только эти слова были сказаны, Тирион сразу о них пожалел. Он сказал глупость, и сказал тому, кто уж точно не мог его понять. Серсея бы высмеяла его, а его отец с отвращением отвернулся бы от подобного проявления слабости. Манс не засмеялся и не отвернулся, он отложил лютню и слегка наклонился вперед, опершись локтями на колени, чтобы посмотреть в глаза Тириону. — Я плакал, когда уходил от Джейме. Лошади у меня не было, и я шел и размазывал сопли, как дурак. На каждом шагу мне хотелось остановиться и повернуть обратно. Приходилось все время выдумывать причины, почему я не должен был этого делать. Каждый день. Чего-то хватало лишь на короткий срок. Гордость, принципы, даже страх — на них далеко не уедешь. — Тогда что? — спросил Тирион. — Злости хватило, чтобы продержаться пару недель. Потом я понял, что не брал в руки лютню с того дня, как ушел со Стены. Во мне было столько горечи и злости, что даже любимые песни не доставляли мне радости. — Он вытянул перед собой ноги. — Я подумал, что это уже перебор, и так дальше нельзя. Вопросы, которые я себе задавал, никуда не делись. Зачем я иду на юг? Почему я не бросился в ноги Маллистеру, моля его о пощаде? Почему я не сбежал в Эссос и не стал там бардом? Но все ответы сводились в итоге к одному и тому же, и я знал, что это то, что действительно важно. — За прошедшие месяцы я выучил эти ответы назубок, — продолжал Манс, — и мне больше нет нужды себе их напоминать. — Он многозначительно взглянул на Тириона. — Но это вовсе не значит, что меня ничто не тревожит, что мне на все плевать. Это значит лишь, что у меня есть свои причины, и они помогают мне вынести то, что иначе я бы вынести не смог. Из-за облаков медленно выползала полная луна, разливая вокруг призрачный свет. Черный кот приподнял голову, дернул ухом — тем, что было не подрано, и снова задремал. Манс нахмурился. — Но сложнее всего мне пришлось тут, в этом проклятом городе. Я ненавижу юг. Ненавижу этих лордов и леди, эту жару, эту вонь. Со Станнисом я не сдержался и чуть все не испортил. Нужно было просто промолчать, но такие люди, как он, меня просто до белого каления доводят. — Он уж точно не хуже Серсеи. — Против Серсеи я ничего не имею, — сказал тихо Манс. — В ней есть что-то от Джейме, что-то, что мне действительно нравится. Иногда, когда она смеется над чем-нибудь, я понимаю, почему он так долго за нее цеплялся. Но гораздо чаще она грустит. — Она называет тебя… — Да знаю я. Зато я использую ее без зазрения совести. Мы с ней квиты. — Манс замолчал и перевел дыхание. –Ты на мой вопрос так и не ответил. — Какой вопрос? — Что тебя тревожит? Тирион огляделся по сторонам. Нужные слова пришлось еще поискать. — Я не знаю. Наверное… У меня же нет никаких причин стремиться в Эссос. Разве что отца позлить. — И еще спасти рабов, — напомнил Манс. — Хотя этого надолго не хватит. Тебе придется что-нибудь еще сообразить. — По-видимому, этого ответа ему вполне хватило, потому что он снова взял в руки лютню и начал играть. Очередную любовную песенку. Как будто это так просто, — подумал Тирион. Глядя на Манса, он спросил. — Тебя и впрямь совсем не терзают мысли о том, как ты вернешься к Далле, как будешь носить другие цвета? Манс засмеялся. — С чего бы они меня терзали? Я только этого и жду. Я ведь тем самым даже никакой клятвы не нарушу. Я никогда не отрекался ни от женщин, ни от ярких цветов. — А как же насчет детей? — спросил Тирион, — Точно помню, что ваши обеты это запрещают. — Детей? –изумился Манс. — Вот уж вопросец. Забавно, я всерьез подумывал о том, чтобы один из обетов все-таки нарушить, но вот этот мне даже в голову не приходил. После пары недель с Джой, когда на мне места живого не было, я уже готов был сказать, что скорее солнце сядет на востоке, чем…. — Один из обетов? — повторил Тирион, мысленно перебирая слова клятвы. Он выпрямился так резко, что даже стукнулся головой об ограждение. — Ты шутишь, наверное. Даже ты не можешь быть настолько самоуверен, чтобы… — Почему? — удивился Манс. — Ну да, это, пожалуй, может показаться необдуманным, но я совершал поступки и поглупее, и я думаю, что Далла будет рада. Она поумнее меня будет, так что если она согласится… — Жена, — произнес Тирион. — Так ты говоришь о том, чтобы сделать Даллу своей женой. — А ты о чем подумал? Тирион не мог обратить это в шутку. Он ответил серьезно: — После всех этих разговоров насчет королей я подумал, что ты решил надеть корону. Его слова ошарашили Манса, даже, когда Тирион заговорил о детях, он не так удивился. Когда он наконец ответил, улыбка его была вымученной. — Ты головой что ли приложился? Я даже не из вольного народа. Я никогда не смог бы…. — Он остановился. — Далла поддерживает Тормунда. — Когда я был на Стене, разве ты не сокрушался, что Тормунд так и сидит на месте и ничего не предпринимает? Манс ничего не ответил. — Похоже, что ты был прав, — размышлял вслух Тирион, — Судя по тому, что ты рассказал, что тебе пришлось отправляться на север и спасать его зад…. — Хватит об этом, — сказал Манс. — Хоть мне и приятно, что тебя это так забавляет, — в его голосе прозвучали ядовитые нотки. Почему бы и нет? - подумал Тирион, — Да весь королевский двор помер бы от смеха. — Даже если и так, в отличие от отца и Серсеи я не склонен заблуждаться на твой счет. Из тебя король вышел бы лучше, чем из большинства тех лордов, которых я знаю, не исключая и нашего нынешнего короля. Глаза Манса впились в лицо Тириона. Когда он понял, что Тирион говорит искренне, взгляд его смягчился, и он снова с улыбкой принялся перебирать струны. — И все равно, это чистое безумие. Лучше об этом больше не говорить. — Он неискренне рассмеялся, — Да и потом, надо быть совсем уж глупцом, чтобы провозглашать себя королем, имея в друзьях Цареубийцу.