Вопреки судьбе

      После созерцания лесного пейзажа в течении черт знает сколь долгого времени, я наконец уснула от усталости. Несмотря на душевную боль и опустошенность, телу все же нужен был отдых.       По ощущениям, я проспала всего пару часов. Ну, если это можно было назвать пробуждением: вся в грязи и поту я с громким вздохом, больше похожим на всхлип, подскочила в…кровати? Какого черта я делала в кровати?! Засыпала-то я в лесу. Затем я огляделась и поняла, что нахожусь в небольшой деревянной хижине, стены и пол которой были в шкурах различных животных. Я лежала на достаточно узкой односпальной кровати, застеленной хлопковым постельным бельем. Из других предметов мебели присутствовал также массивный двухстворчатый шкаф, к которому булавками и кнопками были прикреплены фотографии пистолетов, ружей и прочего оружия, небольшая прикроватная тумба, на которой лежали несколько книг с потрёпанный корешком, и громоздкий табурет, стоящий около широкого подоконника, на котором располагалась пара глубоких не вымытых мисок. В целом жилье было не таким уж отвратным, но и не было уютным. Приемлемое, просто приемлемое.       Вскоре дверь, находящаяся прямо напротив меня, со скрипом отворилась, и в нее вошёл сам хозяин этого дома: высокий бородатый мужчина с отличной фигурой, крупными чертами лица, большими зелёными глазами и светло-русыми волосами. Он был одет в коричневую куртку и такого же цвета штаны, на его плече висела кобура с охотничьим ружьём внутри, а в руках, по-видимому, располагался, очевидно, будущий ужин — пара толстых куропаток.       Мужчина молча кинул на подоконник, будто на стол, добычу, снял верхнюю одежду и прошел мимо меня, хватая нож, чтобы приступить к разделке и приготовлению еды. Для него, видимо, не было удивительно то, что в его жилище сидит грязная, в прямом смысле слова, девушка с заплаканными глазами и до сих пор трясущимися руками, ввиду событий вчерашнего дня.       В тот момент я была напугана, так что не выдержав столь долгого молчания, я резко спросила:       — Какого черта я здесь делаю? И кто вы вообще такой? — я была на взводе после всего, так что уже не давала отчёта своим действиям, а эмоции выходили наружу самостоятельно, — да и вообще, какого черта вы даже не поздоровались?! И я ещё раз повторяю: кто вы такой?!       Несмотря на мой истерический монолог с явным обилием риторических вопросов, мужчина спокойно ответил:       — Я Фредд. Вчера, на заре, я решил поохотиться на диких дроздов, которые вскоре после охоты превратились бы в сытный завтрак. Но вместо этих жирных птичек я нашел тебя, спящую посреди тропы, которая ведёт в самую глубь леса. Ты была измазана грязью и кровью. Ну и я решил, что оставлять тебя здесь было бы свинством, так что вместо предполагаемой добычи, домой я принес тебя. Но не думаю, что тебе хотелось бы провести этот день в черт знает каких дебрях леса, без единого человека. Я прав?       — Да, — со стыдом за свои колкие слова ответила я, — я, кстати Сара. Приятно познакомиться.       — Вот и славно! А теперь иди поешь, — и Фредд жестом указал на его импровизированную кухню.       Я молча подошла и села на табурет, удивившись тому, что мужчина уступил мне его без сомнений. Видимо, несмотря на немного дикарские манеры и отсутствие воспитания, радушный хозяин в нем все же живёт. К слову, я и не заметила, как за это время Фредд успел разделать, нашинковать и пожарить мясо с сомнительными овощами, видимо найденными в Сентфорском лесу. Только сейчас я ощутила всю силу двухдневного голода, и с жадностью накинулась на блюдо. Охотник тем временем уминал свою порцию, облокотившись об подоконник. Еда, несмотря на свою примитивность в приготовлении, была вкусной, что определенно радовало. Во время трапезы весь гнет мыслей и воспоминаний ненавязчиво отошёл на последний план, позволяя мне вдоволь насладиться пищей.       Когда я доела, Фредд собрал посуду и положил в металлическое ведро, на которое я не обратила внимание.       — Утром схожу к озеру и помою, — сказал он, как бы объясняя, что он не абсолютный абориген, который есть из немытой посуды, а достаточно цивилизованный мужчина для данного типа местности, — а теперь пройди к кровати, твои раны нуждаются в скорой обработке. Ты ведь не хочешь сдохнуть от обилия гноя, что в скором времени появится, если вовремя не произвести лечение?       Вопрос был риторическим, так что я молча встала и направилась к кровати. Фредд тем временем проследовал за мной, но остановился у прикроватной тумбы. Там, как оказалось, у него лежали медикаменты. Ну, если букет странных растений, больше смахивающих на сорняки, какие-то вытяжки из трав в стеклянных бутылочках и широкие листья очередной, незнакомой мне растительности можно назвать медикаментами… или вообще хоть чем-то относящимся к медицине.       Фредд отделил один лист травы, достал стеклянный флакон с жёлтой жидкостью, капнул пару капель на лист, а затем наложил, будто бинт, на левую руку, туда, где было особенно много ссадин.       — Это сок пиретрума, — спокойно проговорил Фредд, — ты не первая, кого мне пришлось спасать в этом проклятом лесу. Пару лет назад сюда забрел богатый торговец из Северного Китая, который всего лишь хотел прогуляться, но так увлекся дивным лесом, что забыл следить за дорогой. В общем, когда я его спас, он дал мне литровую бутыль этого волшебного сока, сказав, что он может и целить, и обеззараживать одновременно. Так что с того времени спирт покинул мой арсенал снадобий. Правильно я тогда поступил. Сколько дашь, столько и получишь взамен, как говорится.       — Я с вами не согласна, Фредд, — ответила я, — жизнь бывает крайне несправедлива.       — Ха! И это мне говорит дитя, которое втрое младше меня, — красноречиво улыбнулся мужчина, — хотя, кому как знать. Думай, что хочешь.       С этого момента мы больше не говорили. Пока Фредд обрабатывал раны и перевязывал мои травмированные конечности, в мою голову начали закрадываться воспоминания прошлого. «… сколько дашь, столько и получишь…». Человек разве дал мне столько же, сколько я ему пыталась дать? Он дал мне, и прежде всего себе, возможность вновь полюбить,. по настоящему полюбить? Без всей этой дешёвой любви и напускной святости, какой обладала лишь его первая возлюбленная. От Человека в Маске я хотела лишь его собственной свободы в для него самого. Свободы от стальной клетки воспоминаний прошлого, подпитываемых многолетним одиночеством. Свободы от вечно сидящего в голове Человека образа этой дряни Аннет. Ведь без свободы, я не могла открыться ему до конца, равно как и он не смог принять меня всю от начала и до конца. Принятие было даже не так существенно, как наличие достаточного количества силы воли, чтобы суметь подпустить к себе предельно близко. А ведь я бы не испугалась, не сдалась, не убежала бы как это сделала Аннет…       Но Человек не смог. И я не смогла. И это послужило кармой обоим: мне — многолетним кошмаром и потерей друзей, а ему — ещё большей замкнутостью и дальнейшей, извечной боли в сердце. Мы, сами того не до конца понимая, были связаны: меня тянуло к нему, а его — ко мне. Несмотря на все то, что он мне сделал. Несмотря на такую же боль, что я в какой-то мере ему причинила. Он — мой, а я — его. Это была аксиома на веки. Чёртово утверждение, не требующее доказательств.       Из моих глаз непроизвольно потекли слезы сожаления и бесконечной горечи. И от Фредда это не укрылось:       — Тебе больно? Почему ты плачешь?       — А тебе когда нибудь хотелось забыть навсегда и одновременно воспроизвести вновь, как пластинку, прошлое жизни? — ответила вопросом на вопрос я.       — Ах… я кажется понял. Красноречивые воспоминания не хотят покидать белокурую головку?       — Ты прав, — сказала я, продолжая захлебываться собственными слезами.       Фредд, в силу своего опыта, понял, что мне нужно было проплакаться без попытки успокоить со стороны кого-либо. Я просто рыдала, осознавая, что внутри меня нет ничего. Райский сад в клетке собственного тела, состоящий из певчих птиц любви и цветов доверия и жизни, разом сгорел, не оставляя даже пепла. Только тело. Чертова клетка. Безжизненная оболочка, которой придется волочить свое бренное существование оставшиеся десятки лет.       Вскоре Фредд закончил лечение и настоятельно порекомендовал, несмотря на его щедрость, попытаться встать и с его помощью покинуть лес, как и его обитель. Охотник аргументировал это тем, что кровать одна, да и к тому же узкая, и он вряд-ли хотел бы делить ее с кем-либо.       Что же, я была такого же мнения, так что спорить не стала. Поблагодарив за сделанные для меня блага, я, морщась от боли, встала. Фредд тут же подхватил меня под руку, и так мы, выйдя из дома, побрели в лес.       Во время нашего путешествия, если это можно так назвать, я мысленно прикидывала, куда охотник сможет меня сплавить на этот раз. Но затем я вспомнила, что арендовала комнату на несколько дней в ветхом доме местной старушки на время похорон. Покопавшись в памяти, я также вспомнила точный адрес и тут же назвала его своему спасителю:       — В Сентфоре я проживаю по адресу 78, улица Вознесения.       — Хорошо, я знаю, где это, — ответил Фредд       Хотелось узнать, откуда это он знает маленькую, ничем не приметную улочку в Сентфоре, при этом живя в лесу, но сил не было от слова «совсем». В сон клонило с геометрической прогрессией, глаза осоловело пытались уловить хоть что-то, а в голова была наполнена тяжёлым свинцом. Я снова едва ли могла стоять на ногах, так что моему спутнику пришлось практически тащить меня на руках.       Спустя некоторое время мы все-таки дошли до места назначения. Фредд постучал в дверь своим большим мужским кулаком, и нам открыла собственница жилища. Фредд вошёл сначала в дом, а затем и в мою комнату. Он заботливо опустил меня на кровать, я к тому времени уже мирно посапывала.       — Я надеюсь, что мы ещё увидемся, так что не прощаюсь, — сказав это тихим шепотом, мужчина поцеловал тыльную сторону моей ладони и покинул жилище.       Впервые за все время, проведенное в Сентфоре в любом возрасте, мне не снилось абсолютно ничего, только непроглядная тьма, свойственная…пустым снам?       Хотя к черту размышления, завтра у меня начнется новая жизнь, точнее существование с элементами прошлого. Но все это завтра. А сейчас можно было насладиться приятной дремотой.