If you die,l'll kill you

Часы в коридоре только что пробили двенадцать, когда Энн проснулась от громкого, непрерывного стука в парадную дверь. Она села прямо в постели, сонно потирая глаза и зевая. Энн понятия не имела, кто бы мог быть в такой поздний час. Сначала она подумала, может быть, она все еще спит; в конце концов, она была известна невероятно активным воображением. Но после того, как несколько раз она ущипнула свое предплечье, стук все еще продолжался, и Энн была уверена, что это был не сон. Мгновение спустя она услышала крик снаружи, за которым довольно громко открылась входная дверь. Затем раздался ужасный грохот, как будто кто-то рухнул на кухонный пол и унес всю мебель с собой. Она мгновенно вскочила со своей кровати, натянула ночную рубашку и, схватив масляную лампу с прикроватного столика, вышла из комнаты, ее сердце яростно забилось ей в грудь. Если ей нужно будет ударить кого-то по голове, это должно быть что-то, что может причинить боль. — Энн! — кричала Марилла с первого этажа. У Энн участилось дыхание. Она спускалась по лестнице по две ступеньки за раз, прыгая с глухим стуком с последнего шага и почти врезаясь на полной скорости в Мариллу, которая стояла внизу с обеспокоенным выражением на лице. Она не выглядела обиженной, к огромному облегчению Энн, но было ясно, что что-то не так. — Что случилось? — Энн ахнула, схватив Мариллу за руку. — С тобой все в порядке? Мэттью в порядке? Я слышала, как ты кричала, и был шум и… — Нет, дорогая, я в порядке. Мэттью в порядке, он на кухне. Но мне нужно, чтобы ты пошла со мной, Энн. Это действительно важно, чтобы ты поступила именно так, как я говорю, ты понимаешь? — Голос Мариллы был спокоен, странно спокоен, но Энн чувствовала отчаянную настойчивость в ее нежных словах, которые заставили ее желудок сжаться. Она позволила себе пройти через темноту на кухню, масляная лампа все еще крепко сжималась в ее другой руке. Увидев что случилось, Энн выронила лампу из рук, и та упала на пол. В середине ее кухни Мэттью и Баш прижались к Гилберту, который лежал между ними. Казалось, что они пытались удержать его; его руки и ноги бешено болтались, и он так хрипел и задыхался, что Энн подумала, что вот-вот выкашляет свои легкие. Двое мужчин двинулись в его сторону, чтобы прижать руки, и только тогда Энн увидела его лицо. Щеки Гилберта были ярко-красными, волосы прилипли к его лбу, который блестел от пота. Он был невероятно бледен, весь цвет полностью стекал с его лица. Он снова закашлялся, ужасный грохочущий кашель, и Энн почувствовала, как тошнота поднимается в ее горле, как волна, обрушившаяся на нее. Внезапно Марилла потрясла ее за руку. Энн оторвала взгляд от парня перед ней. Она чувствовала себя так, словно была в оцепенении, совершенно оторвана от реальности. — Энн. — Голос Мариллы был резким, и он пронзил ее смутные мысли, как нож. — Мне нужно, чтобы ты сосредоточилась. Иди и принеси ткань — опусти ее в холодную воду и принеси сюда. Ты понимаешь? Энн, мне нужно, чтобы ты послушалa меня. Что-то будто щелкнуло внутри нее, и вскоре она бежала к водяной помпе снаружи и обратно в гостиную, где Мэттью и Баш сумели поднять Гилберта и отнести его к дивану. Она передала ткань Марилле, которая опустилась на колени рядом с ним и прижала ее ко лбу. Гилберт отпрянул от ее прикосновения, борясь с руками, удерживающими его, и Энн заметила, что он начал бесконтрольно дрожать, когда она подкралась ближе. Он издал громкий стон, почти как рыдание. — Я знаю, Гилберт, все хорошо, все будет хорошо. Мэттью, принеси ведро, я думаю, нам это может понадобиться. Себастьян, подержи его руку на мгновение. — Марилла звучала спокойно, но по голосу Энн могла сказать, что она паникует так же сильно, как и все остальные. Что касается ее самой, Энн едва могла дышать. Гилберт был болен — действительно болен. Она никогда не видела, чтобы кто-то выглядел так плохо во всей Эйвонлеи, даже когда жар заставил горожан падать, как мухи на зиму. Но Энн знала, что это не обычная лихорадка. Это было что-то намного хуже. — Марилла? — прошептала Энн, опустившись на колени рядом с Гилбертом. Он открыл глаза и смотрел прямо на нее, хотя они были не сфокусированы. Марилла протянула ткань Энн и осторожно прижала ее ко лбу Гилберта. — Все будет хорошо. — Марилла встала. — Продолжай делать это и дай ему воды, когда он этого захочет. Я собираюсь забрать Дельфин — не стоит держать ее одну в доме. Мэттью скоро вернется. Мистер Лакруа, как быстро вы можете бежать? Баш уже был на полпути за дверью, когда она говорила. Он крикнул что-то непонятное, выбежав из дома и по грязной дорожке к городу. Энн предположила, что именно туда он собирается — чтобы позвать доктора — но она не была уверена. Ее мысли превратились в желе, и она едва могла сосредоточиться на чем-либо, кроме того факта, что теперь она осталась одна в своей гостиной практически без света, наклонившись над Гилбертом и чувствуя себя самой беспомощной из всех, что она когда-либо чувствовала за всю свою жизнь. Гилберт снова закашлялся, напрягая лицо от боли. Не в силах думать ни о чем другом, она начала гладить его влажные волосы; как только она положила руку на его горячий потный лоб, рука Гилберта вздрогнула и отчаянно сжала ее. Он задыхался, бормоча в замешательстве на свое окружение. — Эй, Гил, все в порядке. Это я, это Энн. — она прижала его руку к своей щеке, пытаясь успокоить его. — Видишь, это я. Гилберт уставился на нее широко раскрытыми глазами, изо всех сил пытаясь вдохнуть. —Морковка? — пробормотал он, его рука направилась к ее косе. Если бы это была другая ситуация, Энн отругала бы его, или наорала на него, или, возможно, даже сломала бы что-то об его голову, как в прошлый раз; но реальность ударила ее так сильно, она не могла ни на секунду разозлиться на него за то, что он вернул свое страшное прозвище. Фактически, она была рада этому — по крайней мере, он все еще узнавал ее. — Да! — Воскликнула Анна. В ее голосе звучала истерика, которую она едва могла контролировать. — Да, это я. Морковка. Ты помнишь это? Гилберт кивнул. Энн видела, как он снова начал дрожать. Она хотела забрать ткань, но Гилберт держал ее за руку так крепко, как только мог. — Нет. — он начал бредить, — холодно. Не надо." — Гилберт, ты замерзаешь. Мне нужно снять это. — она попыталась снова, но он держался еще крепче, его дыхание стало учащенным. —Нет. — Его голос вновь дрогнул, и Энн подумала, что ее сердце может разбиться вдвое. —Пожалуйста. Нет. — Хорошо. — Краем глаза Энн увидела, как Мэттью возвращается в комнату с ведром из конюшен. Едва она собралась спросить, для чего это нужно, но Гилберт внезапно наклонился вперед, отталкивая ее от себя; она схватила ведро у Мэттью и как раз вовремя поставила перед ним. Мэттью наклонился через некоторое время и молча взял ведро; он посмотрел на Энн с выражением боли в глазах. Она знала, что он не хочет, чтобы она осталась, но было ясно, что он не собирается ее останавливать. Он знал ее слишком хорошо, чтобы попытаться изменить ее мнение. Рядом с ней Гилберт упал на диван. Его веки начали опускаться, и в своем изумленном состоянии Энн подумала, что это хорошо, что если он спит, ему не придется какое-то время иметь дело с чем-либо. Но как только он закрыл глаза, Мэттью появился позади них. Он выглядел более обеспокоенным, чем Энн когда-либо его видела, и это испугало ее. — Энн, нам нужно, чтобы он не спал. — он сказал, становясь на колени рядом с ней. —Он должен бодрствовать, когда доктор прибудет сюда. Гилберт? Послушай меня, тебе нужно открыть глаза, сынок. Гилберт только застонал в ответ. Энн снова подняла руки к его лицу; он горел. Она почувствовала сильную панику в себе и начала говорить, не совсем понимая, о чем она говорит. —Гилберт? Если ты меня слышишь, мне нужно, чтобы ты сосредоточился. Мне нужно, чтобы ты попытался не заснуть, хорошо? Послушай, Гил, ты не можешь сейчас взять и умереть на мне, это просто нечестно. Кого я должна буду выигрывать в орфографических играх мисс Стейси, если ты умрешь? И я никогда не смогу снова ударить тебя грифельной доской, что, кстати, я и планировала делать. И Уинифред, ты не можешь просто оставить ее, когда вы двое должны были…" — Энн. — глаза Гилберта были приоткрыты. Он протянул руку и убрал локон перед ее лицом. — Не Уинифред. Нет, нет, не Уинифред. — Это хорошо. — Мэттью сказал. — Разговаривай с ним. Я собираюсь проверить, где доктор. Энн подавила рыдания, когда Мэттью снова оставил ее одну. Разговаривать с ним. Она могла сделать это. Хотя мало что из того, что он говорил, имело смысл, она была рада, что он не был полностью без сознания. — Не закрывай глаза. — прошептала она. Она не могла смотреть на него; ее глаза пробегали по комнате, отчаянно ища что-то еще, чтобы сосредоточиться. —С тобой все будет хорошо. Грудь Гилберта вздымалась вверх и вниз; казалось, что он был близок к обмороку. — Не Уинифред. — повторил он хрипло. — Что ты имеешь в виду? — Не Уинифред. Ты сказала — его отрывистый, мучительный кашель прервал его слова, и Энн почувствовала, как по ее щекам потекли слезы, когда она обняла его, его тело дрожало и содрагалось. А в мыслях было лишь то, насколько ей жаль. В этот момент входная дверь распахнулась, и в комнату вбежали Мэттью, а затем Баш и Доктор Уорд. Марилла тянулась позади, неся плачущую Дельфину на руках. Энн смотрела, как лицо доктора Уорда падает, когда он становится на колени рядом с ней. — Уведите ее отсюда. — это было все, что он сказал. Энн почувствовала, как руки обвились вокруг ее талии. Она сразу начала бороться, но руки были слишком сильны, и вскоре ее подняли с земли и понесли подальше от Гилберта. Но она не могла уйти, не так, не тогда, когда он нуждался в ней больше всего. Неужели никто не видит? Он нуждался в ней. Она нуждалась в нем. Какое это имеет значение для Уинифред, или дурацких ухаживаний, или дурацких правил и предложений? Они были нужны друг другу. Это было просто. Секунду Энн все еще находилась в объятиях Баша. Затем она начала сопротивляться и бороться, как будто кто-то напал на нее, ее руки и ноги развевались так же, как у Гилберта, когда они пытались вытащить его из кухни. Она едва слышала отчаянный голос Баша, просящий ее успокоиться, но она не могла остановиться, и вскоре ее схватили другие руки. Она задыхалась и боролась, всхлипывая, крича, отчаянно пытаясь вырваться из держащих ее рук. — Не надо. — она захныкала, когда Марилла опустила руки. — Пожалуйста. Нет. Марилла, позволь мне увидеть его, пожалуйста! — Прости, Энн. Мне очень жаль. — Марилла тоже плакала. Энн почувствовала, что ее тело онемело. — Вы не можете заставить меня уйти! Пожалуйста, Марилла, — рыдала Энн. Из-за пелены слез, она едва могла видеть что-либо над ней. Она почувствовала истощение, и вскоре казалось, что все ускользает от нее. — Отпусти меня! Пожалуйста, пожалуйста, отпусти меня… — Я не могу, Энн. — голос Мариллы был далеко. — Мне очень жаль. Он будет в порядке, обещаю. С ним все будет хорошо. Энн не была уверена, что поверила в это. Но она все равно старалась изо всех сил.