Саламандры не улыбаются

По лестнице пронёсся грохот шагов, и дверь с визгом распахнулась, заставив Санса отскочить. “Человек!..” — начал было Папирус, но отвлёкся, заметив брата: — “Санс! Ты… тоже здесь?.. Вы тут вдвоём? Вауви!” Вы спрашиваете Папируса, зачем он пришёл. “Ох, точно!” — Папирус выпрямился, уперев руки в тазовые кости. — “Я получил почту и!.. Санс!” — он вновь повернулся к брату. — “Помнишь, я рассказывал тебе о своём друге по переписке?” “Это тот, который вместо половины слов рисует смайлики?” — Санс, успевший нацепить улыбку, почему-то отвёл взгляд. — “Разве он не молчал почти полгода?” “У него был тяжёлый период”, — кивнул Папирус и многозначительно поднял указательный палец: — “Но речь не о том! Когда я в прошлый раз написал ему, что у нас есть рабочий кинопроектор, он ответил, что раньше у него тоже такой был. Он давно сломался, но ленты остались”. — Папирус в предвкушении посмотрел на вас; вы ощутили волну холода, скатившуюся по спине. — “Он прислал мне несколько замечательных фильмов! И ты, человек, просто обязан посмотреть с нами хотя бы один!” С этими словами скелет сгрёб вас в охапку и понёс в аудиторию. От шока вы едва промямлили что-то протестующее. Папирус уже пытался показать вам какой-то «фильм». Это стало одним из худших ваших воспоминаний об этом месте. Папирус усадил вас в скрипнувшее кресло — вымытое во время вчерашней уборки, занявшей всё утро, — и, мурлыча какой-то приставучий мотив, направился к «кинопроектору». Вы застыли, не в силах собраться с мыслями. После того как он включил эту жуткую, трещащую машинку в тот раз, на белой стене перед вами внезапно возникли монстры — они едва не вывалились прямо на вас! Стоит ли вспоминать, с какой скоростью вы вылетели из аудитории? Вы поёжились от неловкости. Скелеты потом долго объясняли вам, что бояться здесь нечего, что это просто картинки — как «фотографии, отснятые подряд очень быстро», но это звучало не особо убедительно. Вы только сейчас заметили, что изо всех сил вцепились в сиденье. Санс сел через кресло от вас, оставив место Папирусу. Он кажется немного нервным. Вопрос о «родителях» задел его так сильно? Поймав ваш испытующий взгляд, скелет нервно усмехнулся и окликнул брата: “Чё как, бро? Нашёл что-то сансационное?” Папирус промолчал. “Бро?” Санс завозился, полуобернувшись. Вы повернулись тоже: Папирус задумчиво вертит в руках коробки с фильмами. “Санс”, — отозвался он, наконец, — “я не уверен, что это стоит включать… Эти фильмы…” “Что за фильмы?” “Эм…” — Папирус вгляделся в надписи: — “«Смех из могилы», «Следуя за котом через рощу», «Похороны живого»… Эти фильмы, они достаточно… специфические. Я не думаю, что человек поймёт сюрреализм”. Санс присвистнул. “А у твоего дружка своеобразные вкусы. Похоже, он просто редкостьный пессимист!” — он снова развалился в кресле, но вдруг опомнился: — “Постой, ты их уже видел?” “Только «Следуя за котом»”, — бросил Папирус, не отрываясь от изучения очередной коробочки. “Когда?” “В школе”, — ответил Папирус рассеянно. — “На открытом уроке, который проводил кружок кинолюбов. Честно говоря, фильмы Морто Мистери уже тогда показались мне слишком… таинственными”. “Припоминаю”, — Санс нахмурился. — “Это после него ты неделю спать не мог? Ты же говорил, что не помнил, как назывался фильм. Поверить не могу, что в школе разрешили показать что-то подобное…” Последнюю фразу он пробубнил так, что вы едва расслышали слова, но при этом чётко различили в них злость и досаду. Эти фильмы настолько ужасны? “А я и не помнил название”, — Папирус поднёс к лицу очередную круглую коробочку. — “Просто ребята на следующий день только эти фильмы и обсуждали. Ох, боже…” “Что там ещё?..” — Санс снова извернулся в кресле, чтобы увидеть его. “«Праздник цветов»…” Папирус произнёс это слабо и как-то… скорбно. Санс замер. “Что?” — Он несколько секунд смотрел на брата, прежде чем подскочил с ошеломлённым видом и направился прямо к нему. — “Постой, ты серьёзно? Но его не отмечают уже!..” “Лет сто…” — закончил за него Папирус, всё так же скорбно и растеряно. — “С тех пор, как мы оказались здесь”. Санс взял коробку из его рук и прочитал: “«Боюсь, что когда-нибудь не выдержу и сожгу эту запись. Пожалуйста, не возвращай её»”. — Он усмехнулся. — “Откуда он вообще мог это взять?” — Папирус забрал коробку назад и вскрыл её; Санс неуверенно поскрёб черепушку. — “Хочешь проверить?” Повозившись немного, Папирус запустил кинопроектор и с обеспокоенным лицом повернулся к «экрану» — стене с белым полотном. Сначала на потемневшем фоне замелькал какой-то мусор; сквозь стрёкот от машины пробился странный фыркающий хруст, словно кто-то пытался сдуть с лица прядь волос. А затем… Даже бесцветно-серая, подрагивающая запись не помешала вам ощутить трепет. Возникший на экране монстр выглядит… «потрясающе» — так бы вы его описали. Благородная вытянутая морда, светлые изогнутые рога, невероятно широкие плечи и мощное тело… что уж упоминать о богатой броне и великолепной мантии. Вы невольно вжались в спинку кресла. Окажись вы рядом с ним по-настоящему — непременно спрятались бы за кем-то из взрослых! И даже не постыдились бы! Сзади раздались восхищённые возгласы: “Санс! Это же!..” “Азгор!.. Хех… Король монстров во всей красе! Жаль, что чёрно-белый. Даже звука нет…” Короля будто окликнули, он повернулся к вам, смягчив своё величие тёплой улыбкой — не менее прекрасной, чем он сам. Вы медленно выдохнули. Король кивнул немного в сторону, призывая посмотреть на что-то, и картинка подвинулась, открывая вид с огромного балкона. Внизу, встревоженными муравьями, копошиться размытая серая толпа. Наверняка она была до боли пёстрой. На записи все эти монстры одинаково бесцветны, будто нарисованы простым карандашом, но, тем не менее, они живые. Они были. Каждый из них стоял там, задрав голову и затаив дыхание, король приветствовал их энергичной речью, смеясь, жестикулируя, с трудом держась на одном месте. Он мёртв. Вы чувствуете нечто странное, разглядывая его через этот жуткий механизм, осознавая, что он уже никогда больше не сможет улыбаться. Азгор мёртв. И большинство из его слушателей, вероятно, тоже. Папирус присел рядом с вами, завороженно глядя на них. Картинка сменилась; похоже на рынок. Вы движетесь через поток разнообразных, весёлых монстров, скользите вдоль стоек, столов и ларьков, ломящихся от украшений и одежд, фруктов и игрушек — и всё это, без исключения, в цветах. Они всюду. На платьях, рубашках и шляпах, в букетах и гирляндах, на полотнах и картинах… Зонты в виде роз и колокольчиков, чайные чашки, похожие на нарциссы… Вы безуспешно пытаетесь рассмотреть всё и сразу. Девочкам, которые всё свободное время возились в саду, точно бы это понравилось. Анине тоже. Картинка дёрнулась, и на этот раз… “Воу!” “Божечки! Я и не знал, что мы праздновали вместе с людьми!” Папирус наклонился вперёд, его глазницы будто сияют от восторга. Среди монстров и вправду полно людей: они танцуют, смеются, хлопают в ладоши и, кажется, поют. Они выглядят такими счастливыми… Вы невольно заприметили двоих детей: человеческий ребёнок отплясывает вокруг монстрика и тянет его в самое веселье. Тот смеётся в ответ, но с места не сходит. Своим видом и вытянутой мордочкой он сильно напоминает короля. “Гляди, Санс!” — Папирус указал на монстрика. — “Это же принц Азриэль! А это, должно быть, тот человек!” Вы переспрашиваете Папируса, что это за человек, и лишь после задумываетесь, не стоило ли вам дождаться конца фильма. Санс пошевелился, показавшись из-за ёрзающего от радости брата. “Королевская семья монстров усыновила человеческого ребёнка, в последние годы перед войной”, — начал он задумчиво. — “Это стало чем-то вроде символа мира и стёртой границы между понятиями «монстр» и «человек». Королева верила, что нет разницы, чьего ребёнка воспитывать. Вообще говорят, что она очень любила детей. Она содержала приюты и школы, куда принимали как детей монстров, так и человечьих отпрысков. Королева Ториэль никогда не делала различий, да и король её в этом поддерживал”. — Санс посмотрел на экран: картинка приблизила принца и человека, и теперь они оба машут руками и что-то кричат вам. — “Говорят, принц очень полюбил этого человека, они стали по-настоящему родными. Семья, где не существует расовой границы, а есть только любовь и забота”, — голос его звякнул от неясной эмоции, и он добавил с явной насмешкой: — “Утопия”. Вы прищурились. И правда, сложно поверить в эти гуляния, смех и веселье. Эти люди выглядят такими… идеальными. С живыми детскими глазами и улыбками. Нарядные и свободные. Ни при одном из них нет фонаря. Вы вздрогнули от изумления, осознав это. Их руки свободны, от поясов тянутся ленты и цветочные гирлянды — но не стеклянные колбы с живым светом. Вы жадно, до рези в глазах, впились взглядом в картину празднества. Люди носят на руках детей, обнимают стариков, бегают, держа над головой длинные лёгкие ленты, те змеятся по воздуху за их ладонями… Папирус обеспокоенно окликнул вас. Вы несколько раз моргнули, пытаясь вернуть свои мысли в аудиторию, и вдруг поняли, что стоите в нескольких шагах от экрана. Когда вы успели встать? “Человек? Всё в порядке?” Вы обернулись. Папирус и Санс пристально смотрят на вас. Вы непроизвольно бросили взгляд на распахнутую дверь. Тело сжалось взведённой пружиной, всем естеством заклиная вас убежать от ответа. Ведь так вы всегда поступаете. Вы сбегаете. Буквально выдавливая из себя слова, вы признаётесь, что не хотите обсуждать это. Братья смотрят на вас со смесью напряжения и жалости. “Всё хорошо, мой друг”, — мягко сказал Папирус, поднимаясь из кресла. — “Я уверен, когда-нибудь ты нам откроешься”, — он прошёл к кинопроектору и отключил его. — “Ничего страшного, если ты не готов говорить с нами на какие-то темы. Я просто хочу, чтобы ты помнил”, — он повернулся к вам, — “что мы всегда готовы тебя выслушать! Правда, Санс?” “Хех”, — Санс расслабленно прикрыл глазницы, — “конечно”. “Что ж”, — Папирус убрал фильм и подошёл к вам, обеспокоенно потирая скулу. — “Думаю, нам пора собираться. Человек, тебе нужно что-нибудь взять с собой?” Вы не сразу сообразили, что он имел в виду. Точно, встреча с Андайн. Вы молча кивнули: ваши записи остались на столе — вы бы не хотели их потерять. “Хорошо, мы подождём тебя в холле!” Вы покинули аудиторию. Нижняя ступенька лестницы угрожающе просела. Вы поднялись на второй этаж. Время пронеслось так незаметно. Нечто слабо дрогнуло внутри, пропустив по телу озноб. Вы даже споткнулись о пыльный ковёр, больно ударившись пальцем. Снизу донёсся отчаянный вопль: “о, боже, что здесь стряслось?!” — похоже, Папирус заглянул в перевёрнутую псом столовую. Комната встретила вас тишиной и тоскливым мерцанием свечи. Рассовав листки по карманам, вы оглядели укромное место, где провели столько времени. Вернётесь ли вы сюда? Отражение в зеркале глянуло на вас с укоризной. Вы обещали верить Папирусу, несмотря ни на что. Вы прегадкий ребёнок, если до сих пор сомневаетесь. Вы затушили свечу и покинули комнату. Вам вдруг безумно захотелось обойти весь дом, каждый его уголок, с наслаждением вспоминая события пролетевших дней. Вы с Папирусом рисовали, убирались, играли в шахматы, он рассказывал вам истории, приключившиеся с ним или с его друзьями. Например, одна его подруга как-то использовала аудиторию для доклада, но вместо кадров с чертежами она случайно взяла свои детские фотографии. Или Андайн: однажды она так увлеклась своей мотивирующей речью, что взобралась на стол — и тот мгновенно сломался под натиском её энтузиазма. Иногда к этим рассказам присоединялся Санс, добавляя что-нибудь неловкое и странно звучащее, выводя Папируса из себя. Это было весело. Вам было по-настоящему весело. Вы перепрыгнули последнюю ступеньку и подошли к скелетам, ожидающим у входной двери. Они оба обронили что-то ободряющее, но вы слишком сосредоточились на своих мыслях, и на заворочавшейся в животе ноющей боли. Оказавшись на улице, вы зажмурились от ядовитого света. Звук захлопнувшейся двери хлестнул по ушам, скатившись по горлу прямо к душе. Ощупью отыскав руку Папируса, вы повисли на ней, не в силах сдержать волнение. Он снова что-то сказал, вы уткнулись лбом в его локоть. Жёсткие пальцы сжали вашу ладонь и потянули вперёд. Глаза немного привыкли, и вам удалось их слегка приоткрыть. Вы оглянулись на тихое, тёмное здание с заколоченными окнами. Ложь не поможет. Вы не хотите уходить. Вы поняли это совершенно неожиданно, но оттого не менее ясно. И вы нашли в себе честность признать это. Вы не позволите саламандре спалить этот дом, он стал слишком ценен для вас. Вы обязательно вернётесь сюда снова.