Ревнитель веры

Когда Этьен подошел к эотасианцам снова, те старались не обращать на него внимания. А когда все же обратили, то начали смотреть на него все как один очень неприветливо. Этьен злостно сплюнул. — Рено, планы изменились. Мы уходим. Эотасианцы резко замерли. — Что случилось? — обеспокоенно приблизился к нему Лют. — Почему ты вдруг принял такое решение? — Это неважно, — огрызнулся Этьен. — Нам с вами не по пути, вот и все. Рено, пойдем. — Ну уж нет. — Рено нахмурился, повысил голос. — Мы уже договорились. Никуда я не пойду. Этьен раздраженно потер пальцами виски. — Слушай, давай ты не будешь здесь устраивать сцену? Пойдем. Хотя бы поговорим. — Я никуда не пойду. Если хочешь что-то сказать, говори всем. Берас, вившийся неподалеку, резко зарычал, глядя куда-то на восток. Этьен выругался. — Я попросил тебя вежливо. Не заставляй применять силу. — Применять силу? И вот так ты, значит, общаешься с друзьями? — Друзья, — вмешался Лют, — давайте не будем переходить на повышенные тона… — А ты вообще сюда не лезь, эотасианская шавка! — рявкнул Этьен. — Это совершенно не твое дело! — Да как ты смеешь! Раздался выстрел. Со всех сторон их окружал лес, неожиданно понял Этьен. При беглом взгляде он казался редким, но, стоило только всмотреться меж стволами, как глаз натыкался лишь на непроглядную пеструю зелень. Этьен должен был догадаться раньше, чем это могло им грозить. В конце концов, в дирвудских лесах пропало немало людей Вайдвена. Но со времен похода прошло достаточно времени, чтобы инстинкты Этьена успели ослабнуть. Чтобы он не сумел предугадать момент, когда они окажутся в западне. Вооруженные люди всего за несколько мгновений объяли их плотным кольцом. Человек десять, если не больше; у некоторых в руках Этьен успел разглядеть мушкетоны. На какой-то момент все оказались дезориентированы, и в воздухе повисла вязкая, неприятная тишина. Но затем в хвосте группы эотасианцев раздался крик, и тогда внутри у Этьена что-то щелкнуло. Он резко схватил Рено за предплечье, сильным пинком оттолкнул приближавшегося к ним человека. Кого-то за его спиной уже схватили; нападавший, что стоял от них справа, быстро бросился в их сторону. Этьен кратко обернулся на Рено: тот явно был в шоке, но будто бы совсем не из-за происходящего. Выражение на его лице говорило о том, будто бы он увидел здесь кого-то знакомого. Этьен, раздраженно выдохнув, впился в руку остолбеневшего Рено еще крепче, прикрыл на короткий миг глаза, пальцами свободной руки дотронулся до виска. Раздался гулкий собачий рык. Это было хорошо. Первым делом Берас кинулся на человека, бежавшего к нему справа, резко впился зубами ему в ногу, потянул в сторону. Когда тот с коротким вскриком упал, пес бросился влево — к тому, которого Этьен давеча пнул, — и с разбегу на него запрыгнул, вцепившись тому в плечо. Этьен почувствовал на губах влагу. Понял, что действовать надо сейчас. В первую очередь он с силой толкнул Рено обеими руками вперед: тот очнулся и, все еще еле соображая от страха, бросился бежать в заросли. Этьен прыгнул следом, но тут вдруг инстинктивно обернулся, высматривая в общей толкучке Дарела. Нет, его не схватили. Хватал он сам. Этьен успел усмехнуться прежде, чем Берас прыгнул прямо перед его носом. С живота у пса капала кровь, но он словно не ощущал этого. Этьен знал, почему. Но спасать собаку не стал, бросившись следом за Рено, и пропал через секунду меж стволов. Остальные эотасианцы шибко не сопротивлялись. Их быстро связали, несколькими холостыми выстрелами пресекли всякие попытки к бегству. Собаку уложили чуть раньше — двумя пулями в спину. Дарел, пнув напоследок труп пса, тяжело вздохнул. — В последнем рапорте этого не было, — прокомментировал кто-то из солдат. — Почему не прирезал сразу? — Это вызвало бы большие подозрения, не думаешь? — Определенно. Но тогда мы могли бы обойтись без раненых. — Кем были те двое? — спросил другой, сидя на земле и потирая окровавленное плечо. — Будем преследовать? — Нет, они не с ними. Просто прибились на одну ночь. — Дарел! — крикнул откуда-то сзади усаженный на колени Лют. — Что это значит?! — О, дружище. — Дарел вязко улыбнулся, не оборачиваясь. — Это значит ровно то, о чем ты подумал. — Да как ты мог, несчастный безбожник! У нас же был план! Ты же сам его придумал! — Ну, мне кажется, это должно натолкнуть тебя на некоторые мысли. Эотасианцев, крепко связанных, быстро выстроили одной колонной. Командир солдат, полный человек с фетровым беретом на голове, вышел вперед, подозвал к себе Дарела. — Приятно слышать тебя где-то помимо отчетов, — улыбнулся он. Дарел мимолетно отдал честь. — Аналогично, капитан. — И все-таки, что с теми двумя? Собака принадлежала им? — Ну, тут такое дело… — Значит, им, — вздохнул командир. — Меня это беспокоит. Фактически, они совершили нападение на военнослужащих. При исполнении. — Ой, да забудьте. Они испугались. В таком деле всякое бывает. — Я могу это допустить, но все же. Ты ничего не почувствовал в тот момент, когда на Андреса напала та псина? Дарел обернулся на едва не рыдавших эотасианцев. Смотрел на него один Лют. Смотрел очень и очень неприветливо. — Ну, чтоб вас успокоить, — Дарел потер затылок, — я могу сходить за ними. Не вижу причин вас задерживать, выдвигайтесь без меня. Командир лишь молча кивнул ему, глядя на мертвую псину. — Впрочем, — усмехнулся Дарел, вновь взглянув на него, — надеюсь, вы мне это зачтете. — Магранов огонь, надо же, и правда тот самый Дарел, — шумно расхохотался капитан. — Только-только вернулся в строй, а уже клянчит премию! Хорошо, иди. Но меч держи при себе. — Так точно.

***

Когда за его спиной раздались два ровных выстрела, Этьен явственно ощутил, что вот-вот потеряет сознание. Попали не в него — в конце концов, убежать он уже умудрился достаточно далеко, пусть кровь из носа у него и хлестала без остановки, — но в голове все равно помутнело. Он медленно перешел на шаг, согнулся, схватившись за голову, и, не удержав равновесия, все-таки упал. Лицом — прямо в куст. И тут вдруг спазматично рассмеялся. Вот это и впрямь очень смешно, думал он, зажимая пальцами виски. Просто до коликов в животе смешно. Только-только все начало устаканиваться, только у него перед глазами вырисовались какие-то планы, и тут раз — как и не было ничего. Эотас, видно, точно не умер. Потому что вряд ли какому еще богу пришла бы идея над Этьеном так скверно подшучивать. Он поднялся, отряхнув плащ и вытянув из волос запутавшиеся в них ветки. Заметил, что эотасов символ у него на груди стал почти не виден под слоем свежей крови. — Вот те раз, — вслух посетовал Этьен. — И где ж мне теперь еще одного такого портного искать… — Какого портного? Этьен даже оборачиваться не стал. Только улыбнулся. — Была в одной западной деревеньке портняжка с чувством юмора. Редкое качество для человека такой профессии. — Ну, я с портными мало знаком, — сказал Дарел, выходя вперед. — Мы форму не от них самих получаем. Этьен утер рукавом кровь с губ, сплюнул куда-то в сторону. — Ладно, в Хель эти прелюдии, — процедил он. — Ты меня если скручивать пришел, то не тяни. У меня еще дела. — Это ж какие? — Всякие сайферские дела. Башку твою изнутри взорвать, например… Ну, ты понимаешь. Дарел нервно усмехнулся. Правая его кисть дернулась в сторону рукояти меча. — Ты бы поаккуратнее с такими вот заявлениями. Я ж и поверить могу. — А я предельно серьезен. Из-за тебя мы влипли в передрягу. Такое, знаешь, не очень настраивает на дружелюбный лад. — Ой, Этьен… — Дарел напряженно потер лоб обожженной рукой. — Я ж пытался этого избежать, право слово. Так уж вышло, что поделать. Но мы все еще на одной стороне, поверь мне. Этьен неприятно сощурился, медленно, чтобы снова не потерять равновесие, сложил руки на груди. — Поверю, что поделать. Не в том я состоянии, чтобы еще с кем-то воевать. С остальным потом разберемся, мне еще надо искать Рено. — У тебя из носа… — Ай, забудь, — отмахнулся Этьен, делая неуверенный шаг вперед. — Ты идешь? Дарел вздохнул. — Иду, куда деваться. Они разыскали Рено минут через пять среди зарослей малинника. Тот стоял на коленях, еле слышно что-то бормоча. Этьен, увидав это, сумел только вздохнуть. — Эй… Рено дернулся, быстро взглянул на подошедших. В глазах у него блеснул испуг. — Это они тебя?.. — Нет, нет. — Этьен вновь утер губы. — Это… Ой, неважно. Ты как? — Не знаю, — пожал плечами Рено, медленно поднимаясь. Протянутую Этьеном руку он проигнорировал. — Только вы, значит, сумели… — Нет, не совсем. Считай, что только я. — Как это? Дарел вздохнул, пренебрежительно махнул рукой в сторону Этьена, закатив глаза: мол, рассказывай, раз так невтерпеж. — Из-за него это случилось. Взгляд у Рено в один миг словно бы помутнел. Он вздрогнул, сжал руки в кулаки. В следующее же мгновение вдруг дернулся в сторону Дарела, замахнулся с каким-то бессильным рыком, вмазал по воздуху — Дарел увернулся, будто бы и не напрягшись. Рено едва не упал, отклонившись в сторону замаха, но затем ударил опять — снова мимо. Попытался еще раз, но на этот раз Дарел просто перехватил его руку, быстро вывернув ее за спину и усадив Рено на колени. — Сволочь! Последняя сволочь! — Уймись, юноша, — спокойно выдохнул Дарел. Одной рукой он держал Рено за предплечье, второй уже тянулся в сторону его волос. — Лучше уймись сам. Этьен возник рядом с ним очень быстро, одним легким движением выудил из его ножен меч. Сделал шаг назад и с усилием выбросил его куда-то в кусты. — Эй! Это собственность эрла! — Да мне искренне срать, чья это там собственность, — зло проговорил Этьен. — Дарел, отпусти его. Рено, успокойся. Ты ему все равно ничего не сделаешь. Дарел с силой толкнул Рено вперед, сам отпрянул назад, тут же неудовлетворенно вздохнув и скрестив руки на груди. Рено уперся локтями в землю, прерывисто вдохнув; плечи у него дрогнули. — Как же это подло… Как же… низко… — Успокойся, — мягко проговорил Этьен, присев рядом и положив Рено руку на спину. — Соберись. Новым насилием мы все равно ничего не решим. Как и слезами. — Боги, смотреть тошно, — зло пробурчал Дарел, оглядывая округу в поисках меча. — Распустил нюни, как девка какая. А сам даже всей правды не знает. — Ой, да заткнись уже. Свой меч Дарел нашел ровно к тому моменту, когда Рено уже более-менее успокоился. Они с Этьеном сидели рядом, бок к боку, на толстой подстилке из мха, украшенной редкими опавшими листьями. За их спинами тихо шелестели осины и буки, кряхтели тонкие сосны. Птицы молчали, напуганные выстрелами. Кругом стояла глубокая, какая-то первобытная тишь. Дарел подошел к ним, уверенно запихивая меч обратно в ножны. Затем, закончив, взглянул на них и со вздохом вновь скрестил руки. — Садись, чего уж. Не отнимая рук от груди, Дарел тяжело бухнулся перед ними, не сводя при этом насмешливого взгляда с Рено. Тот, подтянув колени к груди, смотрел на него очень и очень зло. — Теперь рассказывай. — Чего рассказывать-то? — Я вот тоже не понимаю, — вдруг хрипло сказал Рено. — Такой, как он, может только врать. Нам нельзя здесь вот так вот сидеть. Нужно идти на помощь. — О-о, — усмехнулся Дарел, — с этим ничего не получится. Я это лично проконтролирую. — Ну, теперь я хотя бы понял, зачем ты за нами уплелся. — Этьен выпрямился, уперся ладонями в скрещенные колени. — Тем не менее, ты должен объясниться. — Никому я ничего не должен, — прыснул Дарел. — Я здесь только из-за своего желания. И говорить тоже буду только из-за него. — Да сколько можно! — Рено едва не вскочил, но Этьен быстро утянул его обратно на землю. — Я не собираюсь сидеть здесь без дела и выслушивать бредни этого… этого… Убийцы! Нам нужно идти и спасать остальных! — Уймись, Рено, — серьезно сказал Этьен. — Я ничего не собираюсь делать, пока мы не проясним ситуацию. И ты тоже. — Хватит решать за меня! — Уймись. Рено опять попытался встать, грубо стараясь отпихнуть Этьена, но тут воздух неожиданно дрогнул. Рено тихо осел обратно. — Опять эти сайферские штуковины, — поморщился Дарел. — Прекрати. Лучше начинай уже рассказывать. — Да пожалуйста. Тебе по сути или с начала? — Давай уж с начала. И Дарел, вздохнув, начал рассказывать. — Давным-давно, еще в годы моего детства… — Не с такого начала. — Ой, уже и шутку пустить нельзя. — Дарел достал из-за пояса трубку, прикурился. — В общем… Да Воэдика с ним. В общем тут не получится. Я состою на службе у местного эрла уже больше, дай-ка подумать… Ну, лет десяти — точно. Всякие у меня на службе годы были — плохие, хорошие, даже военные, — и всякие за эти годы со мной происходили ужасы. Некоторые, особливо недавние, мне и припоминать страшно. Тем не менее, что бы там со мной ни приключалось, стойким оставалось только одно: моя верность эрлу. Я хочу, чтобы вы двое понимали это предельно ясно, потому как дело это во всем приключившемся играет роль не последнюю. В послевоенные времена, когда эотасианский вопрос стал перед Дирвудом ребром, эрлу понадобились люди, которые могли бы его порешить верно и, как бы сказать… Безболезненно. Поэтому он собрал отрядец и разослал его членов по разным уголкам владения. Особливость их работы была в том, что они были вольны сами решать, как и что делать — главной задачей стояла необходимость очистить владение от всех эотасианских задниц. И ваш верный слуга, будучи членом этого самого отряда, придумал свою, значит, стратегию, как это все провернуть. Но не сам и не сразу, конечно. В этом мне сильно подсобил знакомый вам мэтр Лют. С Лютом мы познакомились в небольшой деревеньке, посреди которой стоял замечательный и известный во всем владении эотасианских храм. Лют был племянничком местного настоятеля. Особливо примечателен храм этот был тем, что хранилась в нем какая-то эотасова реликвия — и задачей моей там, на официальном, так скажем, уровне было ее изъятие в пользу эрловской казны. Лютов дядя, настоятель Кеин, человеком оказался ну очень уж набожным и в вопросах, так скажу, веры непреклонным. Когда разговор зашел об их храмовой реликвии, он вывалил передо мной какой-то несчастный камень и велел с ним убираться восвояси. Шутник херов. После я ходил к нему не раз и не два, был вежлив и мил, всеми силами пытался ему показать, что я ему не враг — но как об стенку горох. То же касалось и его племянничка. Когда я пришел к ним в последний раз, они и вовсе не пустили меня на порог. И тогда я уже начал угрожать. Я этим не горжусь, честно вам скажу. Но дело есть дело, и иных способов его разрешить я тогда не выдумал. В сердцах, как последний довод, я им ляпнул тогда что-то вроде того, что храм в случае неповиновения и вовсе дотла сожгут… И об этих самых словах я по сей день жалею более всего прочего. Потому как настоятель решил, что лучше уж он сделает это со своей любимой святыней сам. Я до сих пор не пойму, чем вообще он тогда думал. Я всякое об эотасианцах слышал, да даже сам их знал, но чтоб кто из них, да еще и настоятель, выдумал учинить такое… Бред бредом, казалось бы. Ну и все ж. Ближе к вечеру третьего дня, когда деревенские начали расползаться по домам, я решил наведаться к церковникам вновь. Хотел, наверное, извиниться, попытаться потолковать снова… И в храм меня даже пустили. Только вот Кеина нигде не было. По крайней мере, в наземной части постройки. Сначала раздался дикий треск где-то под землей. Когда я спустился вниз, то обнаружил, что вход в подземелья завален обвалившейся стеной. Кеин, понимаешь, со своими фанатиками заперся изнутри вместе со своей драгоценностью. Я вроде как хотел до них докричаться, растащить завал этот херов, но все бестолку. Сейчас я понимаю, что мне не стоило даже пытаться, потому как многого тогда получилось бы избежать. Но я оставался внизу, как последний кретин. И потому, когда наверху разбились витражи и храм начал полыхать, пути к отступлению мне обрезало. Не помню, как выбрался. Наверное, так бы там и окочурился, если б оказался дохликом типа вас. Очухался я уже снаружи. Как полагается, с ожогами на пол рожи. А храм, понимаете, от деревни стоял совсем недалеко, и сам выстроен был по большей части из камня, потому очень быстро пламя перекинулось на соседние дома. И деревня заполыхала. Вытащить удалось не всех. Женщины, дети… Вспоминать тошно. Многие так и сгорели за запертыми дверьми. Благо, хотя бы виновника нашли очень быстро. Кеин, понимаете ль, племянничку поручил свое хозяйство спалить. А тот от рождения, видно, криворуким оказался, потому как итог… Ну, сами знаете. И народ выживший, значит, самосуд над ним и его дружками решил учинить. Остальных быстро прирезали, а вот Люта, хе, помучить решили. Избили, значит, руку ему отсекли, хотели уж и вторую, но пришлось вмешаться. Не по-людски это было, знаете. Даже после всего этого. Ну и повел я его, значит, к эрлу во дворец на суд. А Лют таким разговорчивым парнишей оказался, все твердил что-то там про эотасову любовь, про милосердие, все дела… И тут меня осенило. Раз он языкастый такой, почему б этим не попользоваться? Ну и тут начался спектакль. Я ему, мол, прости ты меня, братец, святой ты человек, нельзя тебя под суд. Ну, а он, балда легковерная, возьми да и поверь каждому слову. В итоге мы с ним порешили, что наберем к себе народу побольше из таких же вот несчастливцев, да и махнем всей гурьбой в Редсерас, где им задницы уже никто не надерет. Ну и начали, значит, по окрестным весям разыскивать таких же вот, как ты там недавно выразился… Юродивых, да. Долго мы этим занимались, год почти. Несколько таких вот мелких группок насобирали. Мы с Лютом договорились, мол, он мне людей, а я их в нужные руки и до Редсераса. Ну, вы понимаете. И вот надоела мне в последнее время эта вся афера так, что с одного только вида этих рож кишки уже скручивало. Будто б на войне лишний год просидел, знаете. Ну я и сказал Люту, мол, все, дело это уже небезопасное, понаберем кто останется, да и пора б самим в Редсерас отправляться. Ну и, значит, при вас им их Редсерас и устроили. Этьен, я тебе так скажу: в то, что я тебе сказал в подвале, я верю совершенно искренне. Поэтому я тебе, считай, и не врал. Хотя бы в этом, хе, вопросе. Боги — это, бесспорно, важно. Но они от нас далеко и до наших дел им интереса мало. А закон, понимаешь, есть закон. Он учит нас верности, благодаря ему в Дирвуде есть хоть какое-то подобие мира, которое те же боги накануне пытались у нас отнять. Так что если выбирать из всего этого что-то одно, то я выберу закон, каким бы он там ни был. И о выборе своем жалеть точно не буду.