Неторная дорога

      День выдался ясный и погожий, тёплый и солнечный, но всё равно уже очень похожий на осенний: было в нём невероятное спокойствие и умиротворение, — почти такое же, как в глазах самого отшельника.       В полдень старик с удовольствием прогулялся вдоль сжатого поля, затем пообедал и немного вздремнул, а вечером вышел на крыльцо скита и уселся с книгой на чисто вымытой верхней ступени — не столько почитать, сколько полюбоваться на закат… И был немало удивлён, когда в вечерних сумерках, вдалеке, там, где сходились перекрёстком две пыльных дороги, увидел группу белокосых всадников, — как ни верти, его соотечественники в Ринтаре появлялись всё же не так уж часто. Впрочем, подъезжать близко к жилищу отшельника всадники не стали — кроме одного, того, что ехал впереди всех остальных.       Высокий белокосый мужчина, на вид пятидесяти с небольшим лет осадил корову прямо у крыльца и, спешившись, с вызовом и некоторой брезгливостью посмотрел на старика: то, чему тесть решил посвятить себя в старости, Хаскиль не одобрял, хотя и в отличие от своего сына, слова на эту тему никогда раньше не произносил, боясь расстроить супругу… Но теперь и это было неважно!       — Где он? — не поздоровавшись, сразу же спросил посол.       Старик захлопнул книгу и ответил прямым взглядом и лёгкой, почти радушной улыбкой.       — И тебе доброго вечера, любезный зять, — проговорил он в ответ. — С чего это ты вдруг опомнился? — спросил он, но всё же добавил: — Далеко отсюда, не волнуйся.       — Я спрашиваю: где он? — повторил мужчина, повысив голос и подходя ближе.       Бывший путник отложил фолиант и поднялся на ноги.       — Зачем тебе это знать? Ты же выгнал его, — проговорил он.       — Если Вы мне не скажете добром, я буду вынужден применить силу, — пообещал Хаскиль.       — Да, валяй, — разрешил бывший путник, издевательски и абсолютно бесстрашно улыбнувшись. — Только и осталось тебе, что перерезать горло старику. Я понимаю, что произошедшая беда тебя сломила, но это ведь не значит, что в ней нужно обвинять всех вокруг! И да: эта беда, чтоб ты знал, не у тебя одного произошла! И если про себя я даже уже не говорю, то Альку-то моя дочь матерью была, а ты…       — Молчать! — сорвался на крик посол. — Все беды в моей семье — только от Вас! Это из-за Вас умерла моя жена! Это Вы забили голову моего сына своей Пристанью! Это уверовав в Ваши бредни, он сбежал! А теперь Вы ещё и, как я понимаю, попустительствуете ему?.. — он умолк, тяжело дыша. — Скажите где он, или я… Вас убью, клянусь!..       — Где-то я такое уже слышал, — усмехнулся старик. — Я не боюсь тебя, и ты это прекрасно знаешь. — добавил он. — Но я скажу тебе, где Альк. Думаю, он уже добрался до своего нового дома…       — Какого это дома? — вскинулся посол.       — Того самого, в который ты приходил просить руки моей дочери, — вздохнул отшельник. Помолчал, глядя куда-то вдаль. — И ведь я тогда уже знал, к чему всё это приведёт! — проговорил он, покачав головой, — но она так любила тебя! Разве я мог отказать или вмешаться…       — Меньше слов! — рявкнул посол. — Он с… этой?       — Её зовут Рыска, — с нажимом произнёс старик, снова встретившись с зятем глазами.       — Да мне наплевать, как её зовут! — взвился мужчина. — Зачем Вы отдали ему тот дом? Как вообще могли допустить такое? Я хотел, чтобы он почувствовал, как плохо без денег, без семьи и без жилья, приполз ко мне на коленях, а Вы… — Хаскиль ещё много чего хотел бы сказать, но отшельник не дал ему договорить:       — А я считаю, — с нажимом, но так и не повысив голоса, произнёс он, — что на то мы и старшие родственники, чтобы помочь своему сыну и внуку, когда он в этом нуждается! Да и пожалеть его немного не помешает, коль на то пошло — ведь матери, которая могла бы это сделать, у парня больше нет! И мне жаль, что до тебя такие простые вещи так и не доходят, хотя ты и чрезвычайно умный человек, — он помолчал, буравя зятя взглядом. — Да, я подарил ему свой дом, пусть это и не ахти чего: у него скоро свадьба, пусть поселится там с женой…       — Какая, к Сашию, свадьба?! С какой женой??? — заорал посол, не веря ушам. — Да неужели мой сын способен жениться на весковой дуре! Ну ладно, если просто спать с ней! Но жениться?! Да уж, это точно Ваш внук, не перепутаешь: непонятно что в голове! А дом, кстати, могли бы и кому-нибудь более достойному подарить: Альк ведь не единственный Ваш внук, есть другие, благоразумные…       Отшельник снова со вздохом покачал головой. Уже не слушая зятя и отвернувшись от него, он поднял со ступени крыльца свою книгу, бережно прижал к груди. А когда у взбешённого мужчины закончились гневные слова, снова, хотя уже и без надежды быть услышанным, обратился к нему:       — Я бы хотел попросить тебя унять свой пыл и оставить их в покое, — начал он, обернувшись через плечо, — я хотел бы попытаться объяснить тебе, что он и так настрадался — да и ты тоже, раз на то пошло, и своим необдуманным поступком ты сделаешь всем только хуже, хотел бы напомнить, что твоя покойная жена и моя дочь не одобрила бы этого, хотел сообщить, что Альк нашёл себе достойную, а главное — любящую его девушку, которая может стать ему хорошей спутницей на всю жизнь… но я не буду этого говорить, потому что это бесполезно. Потому что ты сейчас озлоблен и почти безумен. — старик помолчал, а потом снова посмотрел зятю в глаза и озвучил таки то, что уже давно, ещё до визита к нему Алька и Рыски, подсказывал дар: — Что ж, если хочешь, езжай туда. Устрой то, что собираешься. Но помни: за всё в жизни положена расплата! Например, я расплачусь за все подправленные дороги с крысами. А ты… думаю, для тебя у божини тоже найдётся наказание, такое, что и подумать страшно, и придёт оно с такой стороны, с которой бы ты и ждать не мог.       Хаскиль на миг переменился в лице: с молодых лет, с того самого дня, как он впервые познакомился с отцом своей тогда ещё будущей жены, его злило умение этого человека видеть всех насквозь и всё наперёд знать, и тем сильнее оно стало злить, проявившись в старшем сыне!.. Но на этот раз он быстро справился с собой, навесив на лицо надменную улыбку.       — Мне? Положена расплата? — рассмеялся мужчина. — Какая расплата? Что можно у меня ещё отнять? Я всё потерял!       — Поверь: ты не прав, — нахмурился отшельник, взявшись за ручку двери, — пока мы живы, нам всегда есть, что терять.       — Да замолчите Вы уже!.. — перебил отшельника посол.       — Я-то замолчу, — с горечью ответил старик, — а вот ты… Ты думаешь, тебе сейчас плохо? Ты даже не представляешь, насколько хуже может ещё быть! И ты в шаге от того, чтобы это прочувствовать, — пообещал он, — если не успокоишься…       — Да пошёл ты, старый хрыч! — рявкнул Хаскиль, отворачиваясь от тестя и тут же вскакивая в седло.       На душе его было мрачное ликование: пусть старый и угадал, но на намерения его это повлиять никак не могло.       С горечью посмотрев вслед зятю, отшельник вернулся в скит и молча упал на колени перед изображением Хольги, склонил голову пред Её ликом. Божиня требовала от него смирения. Снова — смирения…