Четверка Тьмы

Серое, низкое небо сливалось с границей такой же мрачной черной земли. Была поздняя осень, но пока она не спешила радовать первыми заморозками. Вся трава пожухла под мелкими косыми дождями и почернела, постепенно разлагаясь, перегнивая. Прямо на поле, на расстеленном пледе, восседала небольшая девочка. Ее волосы были бледно-желтого оттенка, почти, очень близкие к седине. Лицо очень худощавое, но само выражение на нем… Безумие. Полнейшая отрешенность, отдаленность от естества… иногда очень резко перерастающая в легкую заинтересованность, а затем почти моментально бросавшаяся в налет ненормальности — горящие бешеным огнем серые глаза навыкате, вспыхнувшие от внутреннего приливающего жара щеки. Черты ее лица заострялись, теряли выдуманный покой, и приобретали почти что хищнические очертания. Будто бы глазами ребенка изнутри становилось что-то темное, почти демоническое. Ее голос то напевал мертвой до весны земле легкую колыбельную, то переходил на длинный, монотонный рассказ, затем срывался на дикий крик и вопль. Она то заламывала тонкие руки, то прятала их в складках своей первой детской мантии, то вцеплялась клещами в оттопыренные весьма глупо карманы — первое, что приходило обычно у детей в одежде в негодность. Ветер повторял ее метания, напевая и завывая над поникшими травами. Иногда он играл остатками листвы, принесенной издалека — последняя в этом уходящем году. Девушка в этот миг леденяще расхохоталась, что сильно не соответствовало облику ее самой. А затем начала безумно хихикать, даже со слезами, выступившими на глазах. Одна слезинка упала на землю. Словно повторяя следом, трава вокруг нее начала покрываться пленкой мороза… Чума… Безумие пришло в наш мир. Пока еще маленькое, неокрепшее… … но от этого и более страшное. *** Молли Уизли только всплеснула руками — опять хоть и старая, но еще в хорошем, пригодном для носки состояния (после одного из братьев-близнецов Уизли), одежда ее младшего сына Рональда стала просто серой кучей поношенного тряпья. А сам он казался просто наряженным в сероватую мешковину, выцветшие ткани и лоскуты. Все смотрелось на нем как на вешалке. — Рональд! Во что ты опять превратил свои вещи, ну ты только погляди! Младший только взглянул на нее грустным покорным взглядом. На миг в голубых глазах мелькнуло странное выражение, которое было испугало мать, но она тут же выкинула, выбросила это из головы. А зря. Рон пошел мимо кухни, сглотнув голодную слюну — Молли Уизли, его мать, копошилась над кипящим чаном; рядом нож сам собой чистил картошку. На сковородке поджаривалась, скворча, курица. Ему всегда хотелось есть. Он заворачивался в свои тряпки, которые считал гораздо лучше обычной одежки, и думал только о еде и приходящем блаженном чувстве плоти — когда первый кусок съестного касается рта. Изменения с Роном произошли давно — он не походил на других «подобных» Уизли типажа Фреда и Джорджа, так как был бледным как смерть (потерявшим все свои веснушки), со впалыми щеками, посаженными глубоко в череп глазами, и поблекшими, с почти исчезнувшей фамильной рыжиной, волосами. Молли горько, но с завидной периодичностью сокрушалась по этому поводу, а отец — Артур только качал головой, всегда молчаливо соглашаясь с женой. Вообще в семье постоянно царил матриархат. Самому мальчику было наплевать на них. Самым реальным в его размеренной жизни казалось постоянное острое желание пищи и воды. Потому что Голоду было наплевать на остальных. Он угнетал, третировал и отуплял все остальные чувства и эмоции мальчика, делая взамен рациональным, жестоким, хитрым. Но он еще пока не вырос… *** Ее глаза, в которых будто бы постоянно бегало невидимое электричество, радовали лишь картины боев, распрей. Ей из всех земных звуков нравился звон клинков холодной стали, шумы взрывов и далекое эхо выстрелов. Ноздри блаженно втягивали едкий аромат пороха, острый запах пота и пролитой крови. Из книг ее интересовало все, что связано с мировой историей конфликтов государств и стран; любила она естественные и точные науки. Она фанатично обожала детективы, гулять по военным музеям, также дополнительно занималась совершенно не девичьими занятиями — борьбой, стрельбой, боксом. Увлекали ее и восточные единоборства, тяжелая атлетика. Кино, песни боевого настроя в первых появившихся плеерах, баллады о победах и поражениях… Зарисовки в альбоме оружия — как современного, так и древнего. Все это очень увлекало Гермиону Джин Грейнджер. Родители как будто бы были слепы — их радовали успехи дочери в учебе, она во всем была первой… их гордостью, отрадой… И часто не видели каким адским пламенем горят глаза их любимой малышки. Не замечали кровавые, зловещие отблески ее кудрявых прядей. Не замечали они и как часто, почти любовно, она водит тонким пальцем по лезвию острого ножа, и, если поранится, то с удовольствием слизывает с кожи выступающую кровавую капельку. Ведь Война всегда жаждет крови и зрелищ… *** В этом доме никогда не звучал смех. В этом доме ни одно растение или живое существо не приживалось. Живущий там невероятно толстый ребенок Дадли Дурсль постоянно закатывал своей матери Петуньи истерику за истерикой, вымогая то щенка, то котенка, то хомячка… Которых потом приходилось хоронить в очередной коробке из-под хлопьев или в мусорном пакете. Черной тенью за спинами Петуньи, Вернона и Дадли Дурслей возникал будто бы из ниоткуда худощавый и черноволосый мальчик, о существовании в доме которого можно было только догадываться. Прислонившись к дверному косяку, мальчик смотрел на то, как под громогласные вопли, сопли и плач кузена женщина, превозмогая собственную брезгливость, заворачивала очередной холодный трупик. Потом маленькая похоронная процессия везла запакованное мертвое существо до ближайшего леска, и там старший Дурсль, матерясь про себя, совершенно нехотя маша лопатой, зарывал это в землю. Мальчик оставался в доме один. Хотя… он никогда и не был один. Тени, повинуясь жесту ладони, поднялись со всех углов и послушными змеями скользнули к своему хозяину. Лаская. Придавая сил. Юный рассмеялся леденящим смехом, лишенным всякого веселья. Его волосы шевелились от несуществующего ветра, а глаза светились фосфоресцирующим, мертвым огнем. Лорд Смерть пришел в мир живых…