Баллада без слов

Можно было вернуться назад, но при мысли о возможной встрече с братьями Кармины живот неприятно сводило. Да и толковых лекарей в маленьких селениях всегда приходилось искать днём с огнём — такие скорее угробят, чем поставят на ноги. Сам Лютик о врачебном искусстве знал непозволительно мало: к нему даже слабые недомогания цеплялись крайне редко, и забивать голову ерундой про то, какое снадобье от какой хвори помогает, он не считал нужным, за что теперь и поплатился. — Боюсь, нам придётся сильнее отклониться от цели, — тихо проговорил Лютик, так и не глядя на Джиллиан. Видеть её покрасневшее лицо, блестящие от жара глаза и искусанные губы было для него пыткой. Лучше бы он сквозь землю провалился, или какой-нибудь гравейр выскочил из кустов и растерзал бы его. Тупой бездарный мешок, набитый песенками и болтовнёй, никакой пользы от него нет! — Гелибол стоит в стороне, мы окажемся дальше от Цинтры, но это ближайший крупный город, в котором… Его прервало надсадное хрипение Джиллиан. Она согнулась, прикрывая рот рукой, заходясь сухим кашлем. Лютик беспомощно замер, не зная, как помочь. В тавернах и кабаках люди кашляли нередко — если подавились или там слишком много пива хлебнули — и обычно кто-то просто со всей дури шарахал такому человеку кулаком посреди лопаток, всё как рукой снимало. Джиллиан такой способ только навредит. Пока он мысленно паниковал, приступ прошёл: Джиллиан распрямилась, пытаясь восстановить дыхание, и подняла на Лютика виноватый взгляд. — Я в порядке… — её голос стал сиплым. — Я постараюсь больше не задерживать нас. Его передёрнуло: он хоть и не понимал сказанного, но догадался по интонации и по выражению лица, что это оправдание. — Уж кому тут виниться нечего, так это тебе, — ответил Лютик против воли сердито: так-то сердиться не на кого было, кроме себя. Но Джиллиан с горечью заговорила снова, подумав, видимо, что разозлила его, и на этот раз кашель прервал уже её речь. Лютик осёкся, коря себя за резкость, придержал Джиллиан за плечи. — Но как добраться до Гелибола, пока тебе так тяжко… Он убрал пряди со вспотевшего лба Джиллиан и неловко приобнял девушку, притягивая ближе. Её мелко трясло. Увы, на лекциях по медицине, куда Лютика пару раз заносило в период обучения (уж больно хорошенькими были некоторые медички), он обычно либо флиртовал с оными, отправляя любовные записки, либо дремал под монотонный бубнёж магистра. Единственное, что ему вспомнилось — когда тело одновременно и горит, и мёрзнет — это очень плохой признак. — Давай-ка посадим тебя на Вальдо? Этому ослу до лошади далеко, можно его не опасаться. Увидев, что он похлопывает Вальдо по спине, Джиллиан замотала головой. Её упрямства, однако, надолго не хватило: они прошли совсем немного, как ей стало ещё хуже. Ноги едва слушались, кашель всё чаще заставлял останавливаться. — Ну-ка не ломайся, милсдарыня, — не выдержав, Лютик подхватил её и, не обращая внимания на слабые протесты, уместил в седле. Вальдо всхрапнул, недовольно поведя ушами, но брыкаться не стал. Джиллиан тоже не хватило сил сопротивляться — она даже не смогла ехать прямо, наклонилась к ослиной шее, прикрыв глаза, и Лютику пришлось неотрывно следить за тем, чтобы она не свалилась на землю. Он крепко пожалел, что не чародей, иначе наколдовал бы снадобье или хотя бы переместил их сразу в Гелибол, чтобы не тащить Джиллиан извилистыми лесными тропами. Когда стало ясно, что последние силы её покинули, Лютик остановил Вальдо и на скорую руку разбил стоянку. — Чем, чем же прогоняют лихорадку? — бормотал он себе под нос, устраивая провалившуюся в забытье Джиллиан поудобнее: одно покрывало сложил в несколько раз, чтобы было мягче лежать, вторым укутал по шею. — Кажется, магистр Солос рассказывал что-то про обильное питьё… Благо, запасы воды у них имелись, но Джиллиан уже не могла самостоятельно справиться даже с таким простым действием. Лютик поддерживал её за голову и поил, следя, чтобы она не поперхнулась. Тонкая струйка воды стекла по подбородку и ниже, намочила тунику — сперва Лютик отрешённо наблюдал, как ткань темнеет, а потом чуть не подскочил, осенённый идеей. Он отодрал от своей рубашки небольшой кусок, пропитал его водой и обтёр лицо Джиллиан, надеясь, что так ей станет хоть немного легче. Она что-то простонала, не открывая глаз. Так начался самый изнуряющий отрезок их пути. Они и прежде продвигались совсем не быстро, теперь же остановки отнимали львиную долю времени. Если бы сложности ограничивались промедлением, это было бы ещё полбеды, но самочувствие Джиллиан не улучшалось. Лютик потерял покой и сон, дни слились в один — в одно сплошное мучение в попытках спасти хрупкую девушку от хвори. Он сновал в поисках свежей воды, собирал травы, в которых ничего не понимал, но всё-таки пробовал сделать из них согревающий эликсир или настойку, чтобы растирать спину — кажется, при кашле нужно растирать спину… Он в ужасе смотрел, как Джиллиан сгорает от неспадающего жара, лепеча под нос непонятные слова. Ещё страшнее становилось, когда она затихала полностью и лежала без движения — так, что приходилось прикладывать ухо к груди, чтобы различить едва уловимое, затухающее дыхание. А самым страшным был шипящий присвист, неизменно сопровождающий каждый вдох и выдох. Лютик молился всем богам, о которых когда-либо слышал, а чаще всего взывал к Мелитэле, уповая на её милосердие. Больше ему уповать было не на что. Очередной ночью, измаявшись от бессонницы, он решил, что лучше придумать себе какое-нибудь занятие, чем лежать и бороться с пугающими видениями, в которых Джиллиан умирала у него на руках. Может, сходить к озеру, набрать остывшей после заката воды, смочить лоб своей несчастной спутницы — пусть мелочь, а всё-таки облегчение. Лютик привстал на локте, повернулся к Джиллиан, уверенный, что она дремлет — и застыл, увидев, что её глаза широко открыты. — Джилл? Ты почто не спишь? — негромко окликнул он. — Мне холодно, — отозвалась она, не поворачивая головы, и протянула к нему ладонь, совсем исхудавшую за время болезни. Лютик провёл пальцем по коже, покрытой мурашками. Он думал, что Джиллиан мучается от лихорадки, а она, кажется, мёрзла. — Я… того… — он замялся, не зная, стоит ли предлагать ей своё покрывало. Если бы Джиллиан не болела, он ещё попытался бы как-то объясниться: мол, никаких низменных поползновений, только невинное желание согреть. Сейчас все слова казались лишними, и Лютик, собравшись с духом, придвинулся ближе, оборачивая покрывало вокруг Джиллиан. — Иди ко мне. Она не возразила — Лютик гнал мысль, что ей просто не хватило бы на это сил, и надеялся, что ей не противны его прикосновения, — поэтому он бережно прижал Джиллиан к себе и держал до тех пор, пока её рваное дыхание не сменилось тихим сопением. Тогда тревога слегка отпустила его душу, но объятия он так и не разомкнул, провалившись в сон. Утром Лютика разбудило шевеление: Джиллиан проснулась первой и лениво заворочалась в его руках. Он не успел отстраниться — она слабо улыбнулась, а потом уткнулась лбом в его плечо. — Доброе утро. Её голос всё ещё сипел, но что-то в нём неуловимо изменилось. Лютик всё же слегка отодвинулся и мягко приподнял её подбородок, заглядывая в глаза. Они больше не мерцали нездоровым блеском, взгляд стал почти таким же ясным, как прежде. Сердце часто-часто забилось о рёбра — впервые за последние дни надежда на лучшее получила шанс укорениться. — Как ты, Джилл? — Лютик провёл ладонью по её лбу и не нашёл признаков горячки. Кожа, совсем бледная, но уже не воспалённая, больше не горела под пальцами. Он боялся поверить, что самое опасное миновало, и всё же ничего не мог поделать с приливом воодушевления, охватившим его существо. Джиллиан промолчала, словно хотела сначала прислушаться к своему состоянию, потянулась и села. Её тонкие запястья подрагивали от напряжения, пока она опиралась на них, но Лютик не решался помочь, чувствуя, что ей важно справиться без постороннего участия. — По-моему… — заговорила она и тут же закашлялась. Лютик вскочил, метнулся за флягой и, пока Джиллиан потихоньку делала глоток за глотком, с волнением вгляделся в её лицо: неужели ему лишь померещилось улучшение? — По-моему, пик болезни прошёл, — оттерев губы, Джиллиан вернула флягу Лютику. — Кашель пока сильный, но температура спала. Не знаю, как это объяснить. Если честно, даже не представляю, есть ли в вашем мире градусники. Что бы она ни сказала, прозвучали её слова бодро. Джиллиан, видимо, старалась убедить его в том, что ей стало легче — оставалось лишь уповать, что это было и в самом деле так. В течение дня Лютик получил возможность удостовериться: перелом к лучшему произошёл. Джиллиан, пусть и очень ослабевшая из-за хвори, уже не проваливалась в лихорадочный бред, а к полудню даже отважилась на прогулку — совсем недолгую, под руку с Лютиком, но ещё недавно об этом не могло быть и речи! И если прежде Лютику приходилось потчевать её через силу, деля лепёшку на крохотные кусочки, то теперь она попросила еды сама. Отчего-то облегчение и прилив радости, которые испытал Лютик утром, заметив первые признаки выздоровления, сменились угрюмым настроением. Он видел, как Джиллиан счастлива вздохнуть чуть свободнее, однако видел и то, как она осунулась, отощала, видел, с каким трудом ей давалось возвращение к их обычному распорядку, видел — и не мог не проклинать себя за это. Она догадывалась, что с ним неладно — Лютик нередко ловил на себе её встревоженные взгляды. Днём ещё удавалось притворяться, будто он не замечает их, под вечер её озадаченность стала для него невыносимой. Они сидели у костра, ужинали в молчании, но тишина не мешала Джиллиан глазами вопрошать «что с тобой?». Лютик уронил голову в ладони, не зная, куда скрыться от этих глаз. Однако предчувствуя, что она не отступится, смирился наконец, с тем, что придётся поговорить начистоту. Никакие блокноты и рисунки тут не помогли бы, он будет просто рассказывать, а уж что Джиллиан поймёт, то и поймёт. — Я сплоховал. Очень, — произнёс Лютик, не отнимая рук от лица. — Вот и всё. Кармина отыгралась на тебе за то, как я поступил с ней однажды, а я был бессилен защитить тебя, Джилл. Видишь, какая штука? Я тебя подвёл. Он не ждал от неё ответа, давно привыкнув к тому, что Джиллиан не любит много болтать, и намеревался продолжить повествование. Но она ответила. Откашлялась и заговорила, почти не хрипя. — Лютик, послушай, — её тихий голос преисполнился непреклонностью. — Мне неизвестно, что там случилось, в этой деревне, но я вижу, как ты изводишься теперь. Если это потому, что со мной… обошлись не очень-то гостеприимно, то перестань корить себя, пожалуйста. От этого нам обоим только тяжелее. Я ведь не слепая — понимаю, как этот мир отличается от моего, и понимаю, что без такого провожатого не протянула бы здесь и дня. Мне страшно представить, что бы со мной случилось, встреться мне кто-то другой. Даже если бы это был добрый человек, бросил бы он всё, отправился бы в путешествие с какой-то странной незнакомкой? Отдал бы всё своё время на то, чтобы помочь девушке, которая и двух слов на его языке связать не может? Неужели ты не понимаешь, как мне повезло, что рядом ты? Ты уже сделал в сотню раз больше, чем возможно, ты ничем мне не обязан, и мне никогда не отблагодарить тебя. Ты и так постоянно подвергаешь себя опасности, не взваливай на себя то, что можно просто отпустить. Всё ведь обошлось, Лютик, всё обошлось! Пожалуйста, не горюй. Он, затаив дыхание, слушал, не решаясь перебить, а Джиллиан, умолкнув, потянулась к его лицу и коснулась пальцами уголков рта, осторожно потянула их вверх. Лютик не сразу смекнул, что это она делает, пока не обнаружил себя улыбающимся. Увидев, что уловка сработала, Джиллиан тоже просияла. Это придало её облику нечто особенное. Лютик знал, как Джиллиан улыбается, когда готовит похлёбку и тихонько напевает при этом. Знал, как она улыбается, наблюдая за его шутливыми выходками и комическими сценками. Знал, как она улыбается, когда он наигрывает её любимые мелодии. Сейчас она улыбалась совсем по-новому, проникновенно, будто сердцем, а не губами. — Добрая у тебя душа, Джилл, — задумчиво сказал Лютик. — Другая давно схватила бы лютню покрепче да огрела бы меня по затылку за то, что уши развесил, опасность проморгал. Здесь у нас ухо надо всегда держать востро. Разнежишься, бдительность потеряешь — тут-то всё кащеевым панцирем и накроется. Впрочем, это ты не ведаешь, что я натворил, потому и не серчаешь… Джиллиан зябко повела плечами, и он решился подвинуться ближе, приобнимая её. Кажется, под вечер лихорадка снова напомнила о себе, но Лютик надеялся, что это лишь отголоски недуга. И всё же стоило убедиться в том, что Джиллиан действительно пошла на поправку. — До Гелибола рукой подать, уж дойдём, как и собирались, — он поворочал угли, чтобы стало теплее. — Найду тебе хорошего лекаря, он подберёт надёжные средства, не то, что я тут пытаюсь состряпать. Хороший лекарь, правда, непременно станет въедливо расспрашивать о том, с чего пошла хворь, а об этом Лютику говорить не хотелось — да видно придётся. Эх, была бы Джиллиан местной — насколько всё было бы проще, да и не робел бы он перед ней, давно бы уже охмурил, не ограничиваясь томными вздохами и взглядами. — Если бы ты родилась в наших краях, — озвучил Лютик свои мысли, — и мы с тобой повстречались где-нибудь на ярмарке или на пиру, я бы сразу за тобой приударил. Сочинил бы балладу о твоей неземной красоте и прелестном характере. Спел бы под окном, а ты бы слушала и к концу песни уже души во мне не чаяла. Коли у тебя была бы строгая родня, встречались бы мы украдкой, а коли приветливая — стал бы я желанным гостем в доме. Наведывался бы нечасто — вестимо, мне, как помощнику ведьмака, не пристало долго задерживаться на одном месте, — но всякий раз стремился бы скорее тебя повидать. И чем дальше, тем сильнее тосковал бы в разлуке, тем сильнее хотелось бы не расставаться. И однажды ты бы сказала мне: «Милсдарь Лютик, я, конечно, люблю тебя крепко, никого другого мне не надобно, да только где тебя носит вечно? Сколько можно с ведьмаком этим шляться по самым гиблым местам?» А я бы тогда тебе ответил: «Сам не знаю, золотце моё, не привык я к оседлой жизни, но теперь вижу, что странствия мне отныне не в радость, если нет тебя рядом. Хочу, чтобы ты всегда оставалась подле меня». А ты бы тогда зарумянилась, опустила глаза в пол, я бы подхватил тебя, закружил, и… Вальдо, щиплющий поблизости траву, ткнулся мордой под локоть, выдернув Лютика из мира грёз. Он вздохнул, потрепал осла по шее, ничуть не рассердившись, и всё-таки договорил. — …и была бы ты моя. Сказал — и тут же закусил губу, словно Джиллиан могла разгадать смысл прозвучавших слов. Она ничего не ответила. Лютик запоздало различил её мерное дыхание — задремала, значит, пока он разглагольствовал об их несостоявшейся истории. — Так-то, Вальдо, — обратился он к ослу за неимением главного слушателя. — Была бы она моя, чтоб мне провалиться на этом месте. Вальдо с шумом выпустил воздух из ноздрей, что можно было трактовать и как поддержку, и как сомнение. Лютик и сам озадачился тем, куда завели его фантазии. Прежде они сводились к плотским утехам, а мысли о чём-то постоянном Лютика, напротив, отталкивали. Он довольно насмотрелся на жёнушек, держащих своих мужей в ежовых рукавицах, на мужей, поколачивающих своих жёнушек, и всегда считал, что его поэтическая тонкая натура далека от этих житейских сцен. Но Джиллиан не имела с ними ничего общего. Она словно была соткана из неземного свечения: даже когда Лютику пришлось выхаживать её, даже после тяжёлой хвори — даже теперь ему всё ещё так казалось. Он готов был держать её в объятиях до утра, и весь следующий день, и следующий, и следующий. Правда, не далее как сегодня он сокрушался о своей наивности, обернувшейся для Джиллиан суровым испытанием, и пенял себе, что хуже него спутника не найти… Поняв, что вконец запутался в своих чувствах, Лютик принял единственно верное в таких обстоятельствах решение — отправиться спать. Он отнёс Джиллиан в шатёр, с сожалением отпуская драгоценную ношу, устроился на боку и сомкнул глаза, надеясь, что сон не заставит себя долго ждать. Джиллиан пробормотала что-то сквозь дрёму и вдруг приникла к Лютику, обвивая его спину рукой. Он замер, боясь пошевелиться. Через тонкую ткань рубашки ощущался каждый изгиб разгорячённого тела Джиллиан, прижавшейся ещё теснее, и Лютика тоже бросило в жар. В голову тут же полезли мысли, очень далёкие от целомудренных. «Да у тебя, верно, совсем струны за колки заехали, раз ты о таком думаешь, — осадил себя Лютик. — Её-то лихорадит из-за болезни, вон, едва-едва начала поправляться, а тебя-то куда понесло!» Как бы ни хотелось дать волю желанию, он стиснул зубы и выпутался из объятий Джиллиан, отодвигаясь подальше. Она ещё что-то прошептала, так и не проснувшись, Лютик кинул в её сторону последний тоскливый взгляд и решительно отвернулся.