Лучше, чем "замечательно"

      Утром, когда Генри попытался встать, то тут же откинулся обратно на подушки, почувствовав жуткий колокольный звон, едва не расколовший его череп пополам. Фрейя, что уже стояла где-то внизу, кажется и так ждала его слишком долго — они ни разу не заходили в спальни друг друга, соблюдая личные границы каждого, а потому в каждое предыдущее утро встречались внизу, уже готовые к пробежке, в районе семи утра.       — Генри? — она, не получив ответа на свой восклик, после небольшой паузы быстро поднялась по ступенькам и замерла у прикрытой двери в спальню. Постучав и дождавшись слов Генри с разрешением войти, она заглянула в комнату.       — Прости, я что-то… Не знаю, — произнес Генри, сам не понимая, что случилось. Фрейя, нерешительно подойдя к нему и присев на край его кровати, видимо, уже оценив, что выглядит он неважно, коснулась своей ладонью его лба и поморщилась.       — Кажется, ты переусердствовал в воскресенье, — хмыкнула Фрейя. — На твоем лбу можно завтрак готовить, так что для тебя пробежка сегодня отменяется.       Генри попытался с ней поспорить, и даже сел на постели, но тут же пожалел об этом решении, и видимо, это не осталось для нее незамеченным, потому что она взглянула на него каким-то удивительно строгим для восемнадцатилетней девушки взглядом. Она заставила его лечь, поправила его одеяло, и ненадолго задумалась, вспоминая, что помнит о лечении простуды, потому что она надеялась, что у Генри нет ничего серьезнее простуды.       Никаких лекарств, за исключением согревающих и разогревающих мазей для мышц и простых обезболивающих таблеток у него не оказалось, поэтому Фрейя ушла на прогулку с Кэлом, заварив для Генри чай с лимоном и чабрецом и убедив его провести в постели хотя бы один день, в который у него не было ни работы, ни каких-либо других планов, пообещав, что в таком случае, к утру он непременно почувствует себя лучше. Он, помедлив, все-таки согласился, приняв, что в чем-то Фрейя права. Генри, конечно, понятия не имел, с чего бы его организм так легко расклеился, но, возможно, ему действительно стоило бы передохнуть и расслабиться — завтра наверняка он будет чувствовать себя ощутимо лучше.       Как только он услышал, как за подругой захлопнулась дверь, то почти сразу снова заснул, так и оставшись в полусидящем положении в постели, а когда проснулся, то обнаружил, что Фрейя какими-то неведомыми усилиями заставила его устроиться в постели удобно, так чтобы сон в положении сидя не испортил его спину, и при этом похоже, даже его не разбудила, либо сделала это так легко и ненавязчиво, что в легкой дремоте он даже не заметил ее указаний, и просто выполнил, что просили. На тумбочке у постели — новый, еще горячий чайник с заваренным чаем, и несколько разных таблеток, которые можно было купить без рецепта, и порошок, который нужно раз в несколько часов размешивать в жидкости и выпивать, убеждая себя, что это поможет. Несмотря на то, что чайник был еще горячим, Генри, как ни прислушивался, не смог различить никаких признаков жизни в доме, даже Кэл сейчас воспользовался ситуацией и заполз к нему на постель, чтобы погреть и пообнимать своего хозяина.       Поняв, что морозит его уже не так сильно, как с утра, он выдохнул, но все-таки разобрался со всеми оставленными Фрейей лекарствами, потратив на прочтение инструкций минут пятнадцать. Может, справился бы и быстрее, вот только голова по-прежнему нещадно болела, словно к его лбу и вискам накануне вечером кто-то несколько раз хорошенько приложился каким-то тяжелым предметом. Выпив лекарства и мысленно поблагодарив свою спасительницу, он вновь откинулся на подушки. Кажется, единственное, что он мог сейчас делать, это изучать потолок своей спальни и почесывать Кэла, так и сопевшего рядом, положив морду своему хозяину на живот.       И, оставаясь в постели, он вновь вернулся к мыслям о Фрейе. Как легко, даже не ожидая его просьбы, она сделала все необходимое, не спрашивая, позволит ли он о себе позаботиться. Она просто сама сделала все, что было нужно, даже не получив — по крайней мере, пока — его благодарности. На этом его размышления о девушке-соседке не прекратились. Оставшись в доме в одиночестве, он невольно вспоминал прошедшие несколько дней, которые стали совершенно особенными для него в этом доме, а заодно и весь прошедший год, что он был знаком с Фрейей. Познакомившись в конце сентября в офисе Нетфликса, в следующий раз они встретились на съемках в феврале, меньше чем за секунду, едва ли не с одного взгляда нашли общий язык, пусть Фрейя и временами ощутимо робела. Но не только перед ним, а скорее, перед любым, у кого опыта было хоть немного больше, чем у нее.       Очаровательная девушка, скрашивающая его одиночество, каким-то удивительным образом делала все проще и легче. Танцевать, пусть и совсем недолго, с ней было легко. Легко было вставать по утрам и идти на пробежку, пробегая больше, чем было в его ежедневном плане. С ней даже легко было готовить — ему буквально хотелось это делать, в то время как он, когда жил один, куда чаще заказывал что-то в ресторане здорового питания, когда находился на диете с подсчетом калорий, либо прогуливался поужинать до любимой пиццерии в квартале от дома в свои официальные выходные.       Ему нравилось шутить рядом с ней — ее смех был обычно звонким, а чувство, появляющееся где-то в груди, как только он ее смех слышал, было сродни тому, как услышать приятный комплимент о себе или о том, чего ты больше всего в себе стеснялся. С Фрейей было хорошо не только смеяться, но и говорить. И молчать. Он вспоминал, кажется, бесконечные съемочные дни, когда их площадки совпадали, и они так или иначе находились рядом, пусть и не играя в одной сцене, но все же проводя время друг с другом. К концу дня, когда он чувствовал себя выжатым, как лимон, после целой съемочной смены, когда он даже не снимал доспехи и не присаживался отдохнуть, тренируясь сценическому бою, приручению Зевса, исполнившего роль его экранной Плотвы, или бесконечно учил реплики, что вечно вылетали из головы, Фрейя почти всегда становилась его тихой компанией. Она, может, и хотела бы о чем-то поговорить с ним, но, замечая, насколько он измотан, просто составляла ему компанию во время ужина в отеле или вечерних перекусов прямо на съемочной площадке у кого-то из них в трейлере или просто где-то в отдалении от людей — чтобы было тихо и спокойно. Генри даже подозревал, что и с Фрейей, вероятно, происходило то же самое. Это ведь вообще были ее первые серьезные и столь длительные съемки, так что и ее наверняка изматывали эти смены, после которых он, судя по всему, был единственным, кто мог составить ей достойную компанию. Как-то вскользь Фрейя упомянула, что Аня бесконечно болтливая, а Джои она почти не знает, а потому стесняется даже больше, чем Генри. Алан, оператор, с которым они общались, и ее визажистка обычно торопились вернуться в отель, чтобы успеть созвониться с семьями, поэтому Генри и становился ее лучшей компанией для молчаливых и тихих ужинов и вечерних перерывов.       Он не мог перестать думать о девушке, которая сейчас наверняка увлеченно работала в офисе Нетфликс. Хотя, по правде сказать, он даже не знал, чем она сейчас занималась. Но отбойные молоточки в его голове так и не переставали выстукивать ее имя, попутно задевая какие-то нервы и клетки мозга, видимо, хранящие память о ней, иначе как это все еще объяснить?       Генри закрыл глаза, надеясь вновь провалиться в сон и отбросить все эти мысли о девушке-соседке с сияющей улыбкой, но пока выходило как-то паршиво. Точнее, не выходило совсем. Она не желала покидать его голову, оставаясь рядом, даже когда Генри понял, что хочет перестать о ней думать.       Но он не мог.       Совсем.       И объяснение этому пришло слишком быстро. Последний раз он чувствовал что-то подобное лет десять назад, когда встретил ту единственную девушку, на которой искренне собирался жениться. В последние несколько лет он совсем не вспоминал Уитакер, а вот в первые годы после разрыва делал это постоянно. И также постоянно он думал о ней, когда добивался ее взаимности, ухаживая за девушкой с разбитым сердцем.       Как только он осознал это сходство и понял, что глупо убеждать себя в каких-то совпадениях, сердце пропустило парочку ударов. Он сел на постели и уткнулся лбом в колени, чувствуя, как свинцовую голову тянет вниз. Может, это и было похоже на то, что он чувствовал, только познакомившись со знаменитой наездницей, но сейчас все было совершенно иначе. И все было неправильно. И шло по неправильному, ужасному, или даже хуже, чем по просто ужасному пути. А от всех этих мыслей, взъевшихся роем разъяренных пчел в его голове после осознания такого простого факта, что о Фрейе он думает также, как о Эллен Уитакер, лучше ему и его свинцовой голове точно не становилось.

***

      Фрейя вернулась домой около шести вечера и сразу поднялась наверх, в его спальню, не увидев его внизу и не заметив даже следов того, что он спускался на кухню. Все было точно в том виде, как она оставила утром, а потому она, вкрадчиво постучавшись, заглянула в его спальню, проверяя, не спит ли он.       Генри услышал ее шаги, когда она прошла в его спальню, видно, чтобы забрать чайник и проверить, принимал ли он что-то из лекарств, он зашевелился и приоткрыл глаза, а Фрейя, заметив, присела на край его кровати, рядом с ним, так что они друг друга почти касались. Она дотянулась своей рукой до его лба и прислушалась к собственным ощущениям — кажется, сон, лекарства и горячий чай сделали свое дело, и температура немного спала. Да и выглядел он ощутимо лучше, чем утром.       — Как ты?       — Терпимо, — сказал он, сев на постели. Впервые за день он сделал это, не поморщившись от боли.       — Спасибо за твою заботу.       Фрейя пожала плечиками и отмахнулась, словно все, что она делала, не имело значения. Но Генри так не думал. Она, конечно, воспринимала его как друга, старшего брата или, может, даже кого-то вроде отца, учитывая, насколько он ее старше, а потому считала это само собой разумеющейся мерой, но на самом деле это была забота, теплая, милая, очень греющая сердце и выручающая забота, которой она, на самом-то деле, наполняла каждый предыдущий день в его доме и многие дни на съемочной площадке, впрочем, получая и ответную заботу от него.       На душе от этого вновь стало гадко. Она видела в нем не более, чем актера, коллегу, и друга, а Генри отчаянно нуждался в большем, понимая, как это глупо и нереально. Все эти мысли о девушке и чувствах к ней, что так или иначе возникали в его голове, уж пора признаться самому себе, не только сегодня, но и в последние дни и даже месяцы, пусть он никогда не давал таким мыслям свободы, немного сводили его с ума. Они будут работать вместе еще неизвестно сколько. Будут встречаться на пресс-конференциях и премьерах в декабре. Встретятся вновь на съемках. Неизвестно, сколько сезонов еще им предстоит отснять. Два? Три? Четыре? И каждый раз они будут ближе и ближе взаимодействовать, потому что Геральт и Цири будут ближе.       Но, может, все не так плохо, и он разводит лишнюю драму?       — Мне так хочется тебя обнять, ты выглядишь абсолютно разбитым, — по губам девушки скользнула милейшая, очаровательнейшая улыбка, и как только она, сказав это, не встретила его несогласия и не ощутила, что он против, Фрейя прильнула к нему, крепко его обняв.       И Генри, чувствуя ее горячее дыхание на своей груди, и ощущая через тонкую ткань футболки ее руки, касающиеся его тела, подумал о том, что он совершенно точно не драматизирует. Глядя на светлые слегка вьющиеся локоны, на ее тонкие светлые руки и тонкие и изящные черты ее лица, он понимал, что дело не в том, что он слишком уж одинок, или что они с Фрейей просто провели слишком много времени вместе. Она была в его вкусе. Она была интересной. И они каждый раз находили тему для разговоров, не в силах наскучить друг другу или друг друга утомить. Она была милой, пусть и сама, может, даже не понимала, насколько это привлекает и насколько прекрасно это выглядит. Генри вообще казалось, что Фрейя пока не очень хорошо представляет, какой эффект производит на людей. Даже не в плохом смысле, скорее просто в силу юного возраста и малого публичного опыта, она наверняка не думала, каким природным магнетизмом и женским очарованием обладает. И Фрейя наверняка никогда еще не задумывалась обо всех тех простых и невинных женских жестах, которые в состоянии сводить мужчин с ума — она пробуя что-то, всегда мечтательно закрывала глаза, а когда она, замерзая, пила что-то горячее или наконец одевалась, уголки ее губ сами по себе слегка поднимались в милую улыбку. Только сейчас он понял, что в голове скопился нескончаемый список всех тех вещей, что он считал ее милыми чертами. Едва ли он мог вспомнить хотя бы пять таких же милых, впечатляющих его черт у любой из своих подруг или знакомых, да и едва ли кто-то из его бывших девушек, как бы хорошо он к ним не относился, мог похвастать таким же списком очаровательных мелочей.       Поняв, что объятие у них выглядит слишком односторонним, Генри поспешно положил ладонь на ее лопатки, чувствуя, как девушка расслабленно выдохнула, ощутив это прикосновение — видимо, она до сих пор немного нервничала рядом с ним, в чем он и мог бы углядеть свое очарование, если бы не понял, что влюблен. Вот тебе еще одно доказательство, идиот — она и обнять тебя спокойно не может, а ты вздумал о чем-то хоть немного большем.       — Никогда не думала, что ты можешь выглядеть плохо, — шепнула Фрейя, отстранившись.       — М-м-м, дружеская поддержка, обожаю, — ответил Генри слегка скрипучим больным голосом. Фрейя, осознав, как прозвучали ее слова, сжала губы в тонкую полоску, и начала уже лихорадочно соображать, как исправить сказанное, но, заметив, что Генри абсолютно расслаблен на этот счет, тут же успокоилась, напомнив себе, что пора бы привыкнуть — они друзья, и его совершенно не задевают такие мелочи, и ей стоит перестать каждый раз бояться его задеть.       — Может, тебе обратиться к врачу?       — Нет, все в порядке, легкое недомогание и хандра просто смешались в адский коктейль, — отказался от ее идеи Генри.       — Хандра? Почему? Я, признаться честно, думала тебя оставить на вечер, но если у тебя плохое настроение или тебе грустно…       — Нет, нет, не отменяй свои планы из-за меня, — торопливо остановил ее Генри. — У тебя нет причин оставаться дома, я серьезно.       — Уверен?       — Разумеется! — Генри взглянул в глаза Фрейи. — Я не хочу, чтобы из-за меня ты оставалась. Серьезно, Фрейя, я взрослый мальчик и могу сам о себе позаботиться.       Она бросила в его сторону оценивающий взгляд, видно, прикидывая, насколько он подходит под описание взрослого мальчика, и сочтя его образ довольно подходящим, кивнула и пожелала ему хорошего выздоровления. Через двадцать минут сборов — он слышал ее хождения из угла в угол по соседней комнате — она заглянула к нему вновь, так что Генри даже удивился, насколько эта Фрейя с темным макияжем на глазах и в пусть и миленьком, но довольно коротком платье, не походит на ту Фрейю, что он видел изо дня в день. Хотя, что ему удивляться — она юна, она в Лондоне, где наверняка есть не одна и не две ее подруги, и она наверняка захочет оторваться. Сказав, что она отлично выглядит, а он не соврал, Генри пожелал ей отличного вечера. Фрейя с очаровательной улыбкой попросила его выздоравливать и забыть про всю хандру. Он пообещал стараться.       Ее дорога до паба заняла удивительно долго, целых сорок минут в кэбе, которые она потратила на просмотр записи своего же старого балета — успела посмотреть целиком первый акт и поняла, что не так уж и плохо помнит все движения и те моменты, которые давались ей труднее всего. Сегодняшний вечер, вероятно, будет последним, когда она позволит себе небольшую свободу, которую, по правде, обрела только несколько дней назад. Если уж и не сегодня, то после отъезда из Лондона ей точно предстоит забыть про свой обычный рацион, бокал вина за ужином (не то, чтобы это уже было ее традицией, скорее она планировала это сделать такой эстетической богемной частью ее жизни сразу после того, как ей исполнится восемнадцать).       А еще ей предстоит забыть о Генри. Не совсем, конечно, и не навсегда, но не будет больше всего, что происходило между ними в его доме — все эти очаровательные разговоры, объятия и дружеские шутки. Все это исчезнет как минимум до февраля, если не навсегда, ведь за эти полгода вся химия их дружбы может легко испариться. И едва ли они найдут повод встретиться снова, после того как она уедет, а в период осенних и декабрьских пресс-конференций, когда повод увидеться у них уже будет, наверняка на все эти разговоры не останется сил. По коже пробежал морозец от осознания, что эта замечательная неделя, половина которой уже прошла, вот-вот закончится, оставив после себя лишь приятные воспоминания и еще более неприятное, нежели обычно, одиночество, которое она ощутит в тот же момент, когда сядет на поезд Лондон-Оксфорд.       Впрочем, сияющая Аня, которая прибыла из Нью-Йорка в Лондон только сегодня утром, и с которой они сегодня весь день провели в офисе, встретила ее у паба, где они назначили свои девчачьи посиделки за бокалом вина. Ну и что, что сегодня понедельник? Пожалуй, ни одного из завсегдатаев Лондонских пабов это не волновало.       Чалотра радостно протянула руки к Фрейе, только вышедшей из кэба, и поймала подругу в свои объятия, настолько крепкие и радостные, словно они не виделись в офисе Нетфликс пару часов назад. Аню Фрейя, в общем-то, тоже привыкла видеть в костюме. И если с Генри перемены были разительны, и какое-то время она даже не узнавала его без парика, грима и линз, то все перемены в Ане, по сравнению с Йеннифер, были какими-то легкими и неуловимыми, так что сразу и назвать не можешь, в чем разница, даже если очень явно ее чувствуешь.       — Красотка, — протянула Аня, выпуская Фрейю из своих объятий.       — Есть с кого брать пример, — парировала ответным комплиментом Фрейя, заставив подругу улыбнуться.       Они быстро нашли себе свободный столик в пабе, где могли оставаться не на виду. Конечно, сейчас им везло — никто понятия не имел, кто они такие, и едва ли узнал бы в них тех героинь из трейлеров Ведьмака, так что они могли спокойно сидеть хоть в самом центре, оставаясь неузнанными. Аня шепнула даже, что стоит ценить момент — велика вероятность, что в декабре все изменится. Может, и не так разительно, но изменится, и места для своих встреч нужно будет выбирать чуть тщательнее.       Аня много рассказывала о Нью-Йорке и театре, куда ее взяли на исполнение одной из главных ролей. Она не представляла, как совместит роли в двух театрах в разных полушариях, но была бесконечно счастлива, и так ярко рассказывала Фрейе о репетициях, подготовке и собственных эмоциях, так что и Аллен немного заразилась этой радостью подруги. Сама она не могла похвастать большим количеством новостей; да, она прошла несколько проб в августе, но ни один из проектов еще не перешел к активной стадии съемок, а потому она последние дни августа и начало сентября проводила в бытовой рутине в доме своих родителей.       Несколько раз они переключались на обсуждение парней в пабе, но Фрейя не слишком охотно поддерживала эти разговоры, и потому и Аня стихала. Но она все-таки не выдержала и перевела на подругу удивленный взгляд, как только та отшила миленького парня, предлагавшего ей немного потанцевать. Фрейя поджала губы и слегка качнула головой, отказывая ему, и непонимающе нахмурилась, увидев удивление Ани, появившееся на ее лице сразу после того, как парень отошел.       — Я думала он в твоем вкусе! — она еще раз бросила взгляд в сторону юноши, который возвратился к друзьям, и вернула свое внимание к подруге. — И даже немного похож на Мацея.       — Мне не нравится Мацей! — возмутилась Фрейя, вспомнив поляка, с которым они играли вместе несколько сцен в декорациях падающей Цинтры. Он был хорош собой, мил и очень добр к ней, и они правда неплохо общались, но Чалотра уж точно видела что-то большее за их общением. То, чего уж точно никогда не было и не будет. Это вообще, пожалуй, было особенной чертой Ани — она не была ни сплетницей, ни сводницей, но везде, где хотела видеть что-то большее, всегда видела. — И вообще я бы хотела сейчас сконцентрироваться на работе и всем-таком. Ну, знаешь, не на отношениях, мне сейчас не до знакомств в пабах.       — Никогда в это не поверю, — тут же ответила ей подруга, качнув головой. — Я совершенно точно помню, что ты говорила мне месяц назад.       — Прошел месяц! Когда тебе восемнадцать, один месяц все меняет, — напомнила Фрейя. — Серьезно, я не…       — Ты уже кого-то нашла! — восторженно, возможно, даже слишком громко воскликнула Аня, привлекая на секунду внимание всех остальных посетителей паба в радиусе двух метров. Как только все отвернулись от них, потеряв интерес, Аня придвинулась ближе к подруге и зашептала в радостном возбуждении, — рассказывай.       Фрейя, смутившись, взглянула на подругу, не совсем понимая, что ей нужно рассказывать. Она, кажется, потеряла нить разговора еще на том моменте, когда начала оправдываться, почему не хочет сейчас ни с кем знакомиться — слова уже были настолько привычны и механически заучены, что она даже не обратила внимания, как быстро и бездумно их произнесла. Сколько раз она так говорила в последние год-два, когда друзья горели от нетерпения и желания ее с кем-нибудь свести и устроить потом двойное или тройное свидание где-нибудь.       — Я не… О чем ты хочешь услышать? Прости, отключилась. О парне, да? Ну, если б можно было встречаться с работой, я бы именно такой статус на Фейсбуке и поставила, — Фрейя пожала плечиками, как бы подчеркивая, что у нее нет никаких интересных или жгучих историй. Никаких парней, никаких романов, никаких сплетен.       Аня очевидно было разочарована, а слова Фрейи ее, кажется, не сильно убедили, и она до конца вечера оставалась с мыслью, что на самом деле права. Она даже решила, что Фрейя просто пока ничего еще не поняла о своих чувствах к этому загадочному красавцу, покорившему ее сердце, но Чалотра, если бы здесь был кто-нибудь еще, непременно сделала бы ставку на то, как скоро Фрейя начнет сиять от чувств, буйным цветом распускающихся в ее груди.

***

      Генри оглянулся на скрип ступенек лестницы, ведущей на второй этаж, и заметил Фрейю, которая, увидев, что он еще не спит, приветственно махнула ему рукой. По его мнению и подсчетам, вернулась она куда раньше, чем он мог ожидать. Даже не думал, что увидит ее до наступления следующего утра, потому что вернется она уже тогда, когда он из-за головной боли и температуры давно будет спать.       Но он увидел ее совершенно точно раньше, чем ожидал. Услышал, как дойдя до комнаты, в которой жила, она стащила с себя туфли на высокой шпильке, бросила маленький сияющий клатч на тумбочку, потом вновь услышал ее тихие шаги, а спустя несколько секунд увидел ее на пороге своей спальни — в который раз за сегодня. Она подошла к его постели, присела, не боясь повредить все эти блестки и бусины на ее платье, и дотянулась до его лба тыльной стороной ладони.       — Лучше не стало?       — Стало, — кивнул он, не зная даже, врет он ей сейчас, или говорит правду.       Фрейя, вздохнув, поправила подушку и устроилась поудобнее рядом с ним, как только получила его молчаливое согласие на свой же молчаливый вопрос — она кивнула в сторону фильма, спросив, не возражает ли Генри против ее компании. А у него не было ни одного повода возражать. Посмотрев на ее босые ноги и приоткрытое окно в спальне, Генри подумал, что вставать не будет, и протянул девушке свой плед, который она согласно приняла, сделав свое маленькое гнездо на его постели еще уютнее.       — Виски?       — Не думала, что ты пьешь алкоголь, — нахмурилась Фрейя, так что маленькая, едва заметная морщинка пролегла между ее бровями. Она видела его с алкоголем лишь однажды — когда они вместе слегка пригубили шампанское, вдвоем отметив завершение съемок, но едва ли этот раз вообще можно было считать — алкоголя в тот раз было ничтожно мало.       — Очень редко, — согласился Генри. — Подумал, что, возможно, это поможет избавиться от болезни, или хотя бы даст спокойно заснуть. А еще я в отпуске.       — Хм… Знаешь, да, давай, я поддержу тебя, — дернула плечиком Фрейя, соглашаясь.       Генри дотянулся до початой бутылки виски, которую оставил на столике возле кровати, наполнил единственный стакан — второго заранее он не готовил, а идти за ним сейчас не стал бы ни он сам, ни Фрейя — небольшим количеством виски, учитывая, что будет пить это вместе с милой и юной девушкой, разбавил колой без сахара и бросил пару кубиков льда, разломив пакет с еще живым и почти не растаявшим льдом. Протянув стакан девушке, чтобы она попробовала первой, он постучал по стакану костяшками пальцев, заменяя этим звон стекла, которым они сопроводили бы свою первую серьезную выпивку вместе, если бы стаканов было два.       Фрейя, взяв стакан в руки и случайно коснувшись своей рукой руки Генри, поднесла стакан с виски к губам и сделала небольшой глоток. Распробовав вкус, в общем-то, с первого раза, она передала стакан Генри, он вновь коснулся ее пальцев своими, с улыбкой позволил ей повторить его жест с постукиванием пальчиками по стеклянной стенке стакана, и тоже сделал глоток.       — Плохо спится?       — В последние дни, — кивнул Генри, понимая, что с появлением Фрейи совершенно потерял нить повествования в фильме, который смотрел. — Да и я немного не в духе.       — Уверена, это все хандра из-за недомогания, — ответила Фрейя, принимая от него стакан. — Надеюсь, градус алкоголя не позволит мне заразиться твоей хандрой.       — Не переживай, спирт спасает от любой заразы, — хмыкнул мужчина, быстро бросая взгляд на девушку, отпивающую еще немного виски. Из-за колы, устраняющей любой неприятный вкус в и без того мягком виски, она даже не морщилась, и воспринимала этот напиток довольно спокойно, пусть и делая очень небольшие, осторожные, в силу, вероятно, неопытности, глотки.       — А о чем конкретно хандришь? Все в порядке? — лицо Фрейи и правда было озабоченным, словно она искренне переживала за него. Хотя, может это просто была игра теней на ее лице, ведь в комнате был погашен свет, и единственным источником света был горящий экран ноутбука, на котором шел фильм, ставший уже фоном для их разговора, а не поводом посидеть вместе и действительно посмотреть фильм.       — Не обращай внимания, — отмахнулся Генри, вновь наполняя стакан смесью колы и виски.       Фрейя, услышав такой ответ, хлопнула его по плечу и возмутилась, причем, довольно искренне, так что, наверное, и прошлые эмоции сопереживания были настоящими.       — Разве я не твоя подруга?       — Ладно, — согласился Генри, отпивая виски и передавая бокал девушке. Хм. Подруге. — Многие люди убеждены, что я могу получить любую девушку, какую захочу.       — Но это не так?       — Совсем не так, — качнул головой он. — Быть обаятельным на сцене и быть обаятельным в жизни это совершенно разные вещи. Это по-разному работает.       — Даже не знаю… Думаю, ты довольно обаятельный в жизни, — пожала плечиками Фрейя.       — Спасибо, — Генри кривовато усмехнулся, думая, продолжит ли Фрейя расспрашивать что-то, или этой информации ей будет достаточно. И если Фрейя решит расспросить его подробнее, он не был уверен, что сможет ей врать. Правильнее даже сказать, он не хотел ей врать, а сказать правду, очевидно, не мог.       Но Фрейя молчала. Может, ожидала, пока он сам расскажет, предполагая, что так корректнее. Может, тоже думала, что будет правильнее и лучше — позволить ему промолчать или продолжить спрашивать, потому что ей и правда было интересно, да и она была убеждена в том, что разговор с кем-то с возможностью выговориться обо всем, что наболело, лучший, да еще и самый дешевый метод психотерапии.       В этом молчании они даже начали смотреть фильм, последние минут двадцать которого пропустили. По крайней мере, они оба смотрели на экран, а не друг на друга, медленно и неторопливо передавая друг другу стакан с виски. Почти каждый раз они касались друг друга кончиками пальцев, тыльными сторонами ладоней или еще как-то, словно нарочно пытаясь продлить время каждого прикосновения. А, может, каждому из них просто казалось, что это происходит, потому что они были одурманены алкоголем, в то время как в обычной и будничной жизни почти не пили, и из-за этого время стало таким мягким, пластичным и изменчивым. Тянулось медленно, как жидкая карамель.       — Я думал, ты придешь куда позже, и я тебя не застану, — произнес Генри. — Что-то пошло не так?       — М-м-м, не знаю, — поморщилась Фрейя. — Аня, похоже, была одержима идеей меня с кем-нибудь познакомить.       — Тебе эта идея не пришлась по вкусу, я так понимаю?       — Не особенно, — согласилась Фрейя. — Не знаю. То ли день не тот, то ли я просто… как бы сказать. В последнее время я была почти одержима работой, и сомневаюсь, что в ближайшее время что-то поменяется. В таком графике, кажется, нет места привязанностям, да? Как ты с этим справляешься?       — Я уже довольно давно один, так и справляюсь, — ответил Генри, понимая, что шутка звучит слишком печально, но Фрейя все равно улыбнулась, пусть может и из вежливости. — И, знаешь, твой подход был мне близок. Я однажды был обручен с девушкой, и собирался жениться на ней. Ну, знаешь, крепкая семья, большой дом, дети. Но рабочий график все уничтожил.       — Жаль, что у вас ничего не получилось, — шепнула Фрейя негромко.       Она не слишком-то знала о Генри из того, что обычно пишут в таблоидах. Понимала только, что, учитывая его занятость, и что все свободное время во время съемок он проводил с ними или с Кэлом, то никаких серьезных отношений у него, вероятно, нет. Но они впервые говорили об этом вслух, и, пожалуй, этот простой и душевный разговор, только с той информацией, которую он сам мог ей дать и доверить, был в сотню раз лучше, чем если бы она самостоятельно прочла все на его персональной страничке в Википедии или еще где-то.       — Я перестал жалеть, если честно, — Генри так и не отводил взгляда от экрана, словно до сих пор понимал, что в этом фильме происходит. — Пусть все идет, как идет.       — Ты прав, — кивнула Фрейя. Ей была близка эта философия. Наверное, она так или иначе пришла к ней, когда родители начали ссориться, а она была на другом конце Англии, не в силах никак им помочь или просто побыть ребенком рядом с ними, чтобы они вспомнили, что прекрасное у них есть, кроме воспоминаний из молодости.       Генри перевел на нее взгляд, когда Фрейя, взяв у него стакан, вновь задержала их случайное соприкосновение пальцев, не торопясь одернуть руку. В этот момент он очень явно, как никогда прежде, представлял, как, передав бокал, поцелует ее прежде, чем она сделает новый глоток виски с колой. Он накроет её ладонь своей, и мягкими прикосновениями губ добьётся ответа. Через несколько секунд почувствует, как она пытается отставить стакан виски, так, чтобы не разлить содержимое на его постель, и он поможет ей справиться с этим, чтобы обеими руками она могла касаться его тела. Может, она, ответив на поцелуй и поддавшись его губам, запустит пальцы в его волосы, одну руку оставив на его горячей шее, чтобы чувствовать пульсацию вспыхнувших под кожей вен, или, может, она скрестит руки на его шее, не позволяя слишком уж сильно отдаляться от себя, пока он будет продолжать поцелуй, утопающий в той глубокой ночи, где нет хода времени. Он видел любой исход перед своими глазами, и знал, что никогда бы, получив ответ, не притронулся к застежкам на её одежде, получая удовольствие от этого медленного, тягучего развития того, что последние месяцы так или иначе происходило между ними. Он, возможно, уступит ей свою спальню, отправившись на диван и решив, что выгонять даму из своей постели сразу после поцелуя как-то невежливо, и будет куда лучше подарить ещё один краткий, легкий поцелуй перед тем, как пожелать ей хорошей ночи, поправить одеяло и оставить её отдыхать после тяжёлого дня, уходя из спальни с привкусом виски и колы с её губ. Он так явно видел и ощущал все это, что почувствовал, как босые стопы начали подмерзать, словно он уже спускался ночевать на первый этаж, наступая на холодные ступени лестницы и каменный пол на кухне.       Но он также прекрасно знал, что несмотря на яркие и прекрасные картинки поцелуя, которые он себе вообразил, он никогда в жизни на самом деле этого не сделает. И Фрейя, шепнув, что ей уже пора спать, отправилась в свою постель, сама того не зная, оставила его один на один с мыслью о поцелуе, которого никогда не будет.       А он остался один.       Без поцелуя.