Дождь льёт напролом, и ты насквозь промок А меня пощадило Я будто взлетаю, но вниз головой С крутого обрыва Больно невыносимо
***
Ты же сразу оценил меня, а не мой аутфит Сердце играет по правилам, но с тобой фолит
Elvira T — Невыносимо.
В Новом Орлеане все стабильно. Газ в лицо и выстрели из табельного оружия [порой деревянными пулями] — бонус от полицейских. Острые клыки вонзающиеся в шеи невинных жителей и туристов — бонус от вампиров. Жалобный вой и нахождение растерзанных человеческих останов — бонус со оборотней во главе с их новым альфой. Кровавые и темные ритуалы на кладбище — бонус со стороны местных ведьм и колдунов, которые все еще пытаются добить выживших и вернуть себе власть во французском квартале. Пощады и покоя нет даже в святом месте этого проклятого города — Церкви Святой Анны. Клаус Майклсон замечает свисающие, с перил балкона, флаги, подойдя к особняку своей семьи. Ему встречаются две чем — то встревоженные девушки.И почему он слышит их разговор, а они его не замечают? Словно того не существует.Ты рядом, а у меня уже дефицит Тебя и витамина D3 — зачем так сильно бодрит? И только мысль о тебе тащит меня в bad trip Невольно я пролила всё вино на себя Так больно. Но я беру всю вину на себя.
И промокая под дождем, пройдя на территорию заостряет внимание на тканевых флагах: первый черный на котором золотистыми цветом выделяется Геральдическая лилия.Вторрй цвета алой крови на котором черная буква «М» и герб семьи, третьей лиловый, на нем так же изображена роза, которая символизирует красоту и любовь. Неужели сменились официальные цвета Марди Гра? Фиолетовый символизирует справедливость, золотой — власть и силу, а зелёный — веру. Что это все означает? Что символизируют эти цвета? Черный — мрак и тьму. Красный естественно кровь врагов и невинных, что проливается на этой земле, Вуду. А лиловый цвет, что означает? Привязанность? Примирение? Верность? Таинственность? Или даже траур… — Промок, любовь моя, — услышав такой знакомый голос. — Я же предупреждала, что сегодня лучше не покидать дом. Алану замечает сидящей на полу гостиной. Рядом с ней трехлетней малыш, который сжимает в своих руках машинку. Вот то место, где царит покой и уют. Этого же он и желал на протяжение стольких лет? Семью и место, которое называет домом. Алана выглядит такой домашней [счастливой]. Убирает за ухо прядь волос. А кто сказал, что дома нужно выглядеть некрасиво? Наоборот.В серых штанах из легкой ткани, удобной пуловер в тон, на ногах тапочки. Слегка закасана ткань и на ее левой руке несколько браслетов, которые так гармонично смотрятся: из жемчуга и такой он уже где — то видел. Точно на запястье Ивони. Еще один золотой. Последний браслет с плетением в звенья ленты. Вместе укладывают ребенка спать в детской. За это время он успел обсохнуть и переодеться. Почему не остался дома в такую непогоду? И что делал на улице? Выходит это он держит город в страхе [как и мечтал]. Куда подевались все семейные фотографии, что всегда стояли на камоде? Где все? Этот запах зеленого чая с жасмином, почему — то его раздражает.Она сидит на кухне, перевернула страницу книги, которую читала. У нее есть свободное время, ведь спать ей не хочется [давно пробоемы со сном, а прикасаться к снатворным боится. Вдруг переборщит с дозой и не открыть глаза]. Так забилось сердце, когда тот прошел в кухню.Руки, в которых держала белоснежную фарфоровую чашку, задрожали.По взгляду наполненному злобой и яростью понимает, что еще секунда и тот сорвется. Хорошо, если не предметы интерьера, а не нее. Хватает так грубо за руки, буквально но вытаскивает из — за стола, швыряет чашку. Теплый чай пролился на ее одежду, а осколки валяются на деревянном полу. Почему он так поступает с ней? Хватается крепко за волосы и ударяет головой о стол. В чем она провинилась? И почему молчит [берет всю вину на себя]. Это она ведет себя не так, провоцирует его и раздражает. — Я не просила тебя выбирать нас, Ник, — полушёпотом, голову опустила, словно кается перед ним в чем — то. А уже после этих слов он хватает ее за руку, что украшение рвется, а у нее сердце сжимается от вида разбросанных белоснежных жемчужин. Это украшение единственное напоминание о матери. Почему он так мучает ее? Нескольких ударов с ее хватит на сегодня.А завтра все повторится. — И прибери здесь, — с такой пренебрежительностью. Она перед ним, валяется на полу, на виске кровь, губа кажется разбита. Убрать что именно? Помещение? Самой убраться из его жизни? Уходит ванную, где харкает кровью, сперва в ладони рук, пачкает белоснежную раковину, включает теплую воду. А дрожь в руках так и не унимается, на протяжении нескольких минут, что она пытается отмыть кровь с рук. Почему так позволяет поступать с собой? Как ее еще осколком от чашки не задело. И ей так хочется бить кулаками об эту раковину и кричать, во весь голос. Не хочет Алана быть кровожадной и требовать жестокого наказания для такого монстра, как Клаус Майклсон. Наказание — это прежде всего вред семье и ребенку, то есть им же. Если синяки затянутся, шрамы заживут, то как быть с ранами душевными? Лишает его всего. То же затянутся и придет время осознание милосердие [во что она верит. Только прошло уже три года, а ничего не меняется. Три года великой трагедии и несчастье]. Она прощает его, за то, что он так мучает ее. И ей смертельно горько, что все обернулось вот так. И она верит, что время пощадит залечит их раны. Не будет так больно. Сейчас их раны потеря свежи и так глубоки, а значит процесс восстановления будет очень — очень сложным и долгим. Возможно, боль и поутихнет, а вот шрамы будут напоминать о страданиях, и именно эти шрамы [разбитый лоб, например, как сегодня, губа, нос] послужат напоминанием, той, которая их носит что, никогда не пожелает она испытать подобное. Время ведь идет только вперед [никак назад]: они отвлекутся, позабудут о все плохом и начнут копить хорошие моменты.Он проявляет агрессию, злость, но все это время она ждет чего — то лучшего. Или просто стоит подождать момента, пока станет сильнее. Не успеет тот опомниться, как время пройдет: она будет здорова, готова идти дальше [без него] и дать отпор. Отстоять себя, даже если физически он сильнее. Больно [выносимо]. Алана смотрит в серые глаза семилетнего сына [такие же красивые, как у отца], который после школы садиться на заднее сиденье автомобиля и бросает рюкзак. Ингвальд Саммерли Майклсон — наследие остатков этой семьи.Унаследовал силу могущество, величие и врагов. Поэтому уйти она не может, начать все с начала. А любила ли она? Не может это остановить. И почему они не делают семейные фото? Куда важнее, почему она не ведет себя, как мать. Мать, которую она же ли лишила жизни и не безболезненно, а вырвав сердце. Все, что ей осталось — одна жемчужина, что сейчас, как подвеска на серебряной цепочке висит на ее шее. Кстати, его подарок.Приказал ювелиру сделать это украшение из тех белоснежных жемчужен, что уцелели и которые она собрала в шкатулку. Точнее извинение за нанесенные ей травмы и она прощала. Может ему так проще — подкупать и покупать. Или умирает проклятая Предками Ивони или не станет города. Выбор казался очевиднвм: одна жизнь взамен на сотни. Что важнее? Была бы мудрой и умной, как мать, не выбрала бы его. А как еще крышей не поехала? Обручена Алана Роллод кажется с проблемами. В страшных снах представить не могла, что тот, кого она полюбила омерзительное чудовище. Лучше бы мимо прошла. Нельзя же быть такой глупышкой. Ему просто плевать и проще напиться до беспамятства, забыться и так он борется со своими внутренними демонами.Это ее не удивляет [за столько лет совместной жизни]. Гнев внутри его невозможно потушить [а вот подлить биньзин в полыхающей костер — запросто]. Как бы не пыталась — все попытки четны иначе, почему на ее плече темно — синий синяк. Динамит ведь в любом случае исполнит свое предназначение — взорвется и разрушит.Бомба взорвется и мноие пострадают [особенно те, кто оказались в самом эпицентре]. Контролирует ее каждый шаг уверяя, что именно так защищает и принадлежит она только ему. Пусть кто осмелится только посмотреть на нее [голову оторвет]. Если он Король на шахматной доске, то она до сих пор не знает, какая роль ей отведена.Пешки, что погибает первой? Королевы, которая защищает Короля. А как бонус избиения. — Не трогай ее! — семилетний мальчик спешит спуститься с лестницы, бросил держащую в руках детскую книгу сказок. Этим вечером стал свидетелем, как его отец в гостиной ударил мать по лицу, да еще с такой силой, что та просто упала на ковер. Кровью и разбитым носом ее уже не удивишь. Пытается ухватить того за плотную ткань черных джинс и очевидно, что Клаус Майклсон церемониться не будет и Игвальду тоже достается. Впервые познал, каким омерзительным может быть его отец.Тот, кто по идее должен наставлять, обучать быть сильным и то, что некоторые вопросы решить можно только дракой, как заговорить с понравившейся девушкой. А чему такой отец может обучить его? Только жестокости и ненависти, которая бесконкчна. — Щенок! Мальчишка. Слабак! — Ты из ума выжил! — выкрикнула Алана, подползла к ребенку и прижала к себе разрыдавшегося сына. А ему то, какое дело до них? Эгоистичен и безразличен.Поступит, стандартно, налив себе виски и рассевшись на диване с такой самодовольной ухмылкой. Ему правда так нравится наблюдать за унижениями других. Минус в плюс превратить не может. Все происходящее [не] справедливо. В этот раз ей больнее, чем в предыдущие. Опять в полном одиночестве сидит на заднем дворе, под отступом фонтана. Никого кроме охране наблюдающей за ней. Рядом стоит бокал с янтарной жидкостью, что по идеи должен помочь заглушить боль, но нет. Пропала Алана Роллод. А ему плевать? Любить [ненавидеть]. Перед его глазами ее лицо в кровоттеках, на губах засохшая кровь. — Алана… Вот правда не ожидала его увидеть здесь и то, что тот упал на колени перед ней. В руки взял лицо. Теперь молча, в полной мере, может наблюдать созданное им же творение. Это сделал он. Нельзя же перестать любить человека даже если тот кардинально меняется на твоих глазах. Алана все еще пытается держаться за что — то хорошее. Ему уже ничто не поможет.Так почему же она все еще его можно спасти. — Все будет хорошо, Ник, — ладонью проводит по его волосам. Больно [не] выносимо.Я влюбляюсь постепенно Становлюсь мирной, степенной Твои пальцы грубо в мои волосы Я ведь стерва, держу тебя в тонусе Ты нарушил весь кодекс игры, но Теперь, очевидно, забирай бонусы
Должна соответствовать ему и тем более его статусу. Спускается по лестнице так медленно, а стоя внизу и наблюдая за ней, понимает, что в ней что — то изменилось.И дело не только в кольце с лазуритом, но и взгляде. А как так произошло, если обращаться она не планировала и давал он ей слово, что выбор у нее будет. Так значит слово свое не сдержал. А виноват он. Тот, кто не привык брать вину на себя. Не пощадил и ее. Так вот произошло это одним вечером, когда тот не рассчитал силы.Помнит, как испугался держа в своих руках ее окровавленное лицо.И стоя у двери видел это видит Ингвальд. Светловолосый десятилетней мальчик. Да, сегодня тот самый вечер, когда ее отец оторвался от мольберта, и был такой достойный праздник. Ну конечно же, наследник Майклсонов празднует День Рождения. Причесан, на нем костюм.Не было только семьи.Семьи, которая отвернулась от Клауса Майклсона, после того рокового выбора. Элайджа даже имя брата слышать не хочет. Ребекка предпочла сбежать вместе с Марселем [ничего нового и для нее это стандартное поведение]. Остальным живым родственникам нет дела. Его поставили перед выбором: жизнь дочери или сына. Так выбрал он сына и Алану, а не Хейли и Хоуп.Каково матери наблюдать за страданиями своего ребенка? Видеть, как тело покрывается серыми венками и обращается в горсть пепла, что осталась на руках волчицы. Радающая Хейли наблюдала, как жизнь покидает единственно ребенка. А потом он прекращается все ее страдания вырывая сердце. Отстрадала свое королева оборотней Хейли Маршалл — Кеннер и заслужила [нет, не смерти от рук отца своего ребенка], а покоя. А вот Ингвальд, которого к себе прижимала Алана, отказываясь верить что это реально и ее ребенок мертв[он уже не дышал, бледный, холодный], заплакал открыл глаза на радость матери, по щекам которой текли слезы. Теперь он рядом и все будет хорошо. И щечки вновь розовым румянцем покрыты.Тогда — то он него окончательно отвернулась семья. — Алана! Алана! Алана! А как смотрел на нее слыша ее последний предсмертный хрип и смотря в глаза. И так хотел бы произнести вслух свою последнюю просьбу: « — Открой глаза». Так хочет, чтобы она прекратила все это. Открыла свои глаза, обняла его, а главное осталось живой. Но Алана Роллод умерла. Ему ведь не нужна была веская причина, чтобы выйти из себя. Неважно. Она во всем виновата. Он сдвинулся с горя. Сегодня же праздник и пришлось ему соответствовать, как и ей. Ее белокурые локоны собраны в прическу, в ушах массивные и длинные бриллиантовые серьги.Вечернее платье из лавандового шифона с длинной свободной юбкой и приталенным силуэтом. Лиф с V-образным декольте и драпировками на груди дополнен короткими рукавами-крылышками, которые переходят на открытую спину в виде волнистых объемных рюш. Струящаяся юбка. На ногах белые кожаные босоножки. И такой прекрасной мальчик запомнит свою мать. Запомнит ее живой, а не вот такой, мёртвой, лицо перепачкано кровью, на руках отца, который перенёс ее тело на постель. А перепуганный Ингвальд убежал и закрылся в своей комнате. Нужны ли ещё большие причины для ненависти? Ей что теперь вечность мучаться.Прокусив запястья он вынуждает ее выпить кровь вампира [слишком поздно], потому что свои грустные серые и прекрасные глаза она откроет совершенно иной.Пусть ненавидит, но без нее еще круче у него снесет крышу. И любезно предоставленный пакет, с кровью запускает в кирпичную стену. И его бьет кулаками в грудь, по лицу. И кажется он совсем не против.Не защищается. И кажется она становится сильнее [опаснее], пробует теплую кровь девушке под внушением, которая оказывается рядом. И этот терпкий вкус она никогда не позабудет, как и первое убийство, испачканное кровью платье. Точно же его больное «Я». И Алану Джоли Роллод он сломал.Зачем ей отключать эмоции [глупость же], если теперь может на нем отыгрываться. В романах пишут же о любви до гроба [так почему и у них так не может быть?], будто невозможно сломить настоящую любовь и дух.Клаус Майклсон знал прекрасную и невинную, принципиальную девушку, которая была подобна нежному цветку лиловой розы. И ее улыбка, и ее смех когда он шутил, и этот цвет волос. И ее верность. И ее преданность. Так что же превратило ее в ревущую от боли скотину. Почти всякого можно сломить. На ней только его черный джемпер из легкой хлопковой ткани, который еле прикрывает бедра и кружевную ткань ее трусиков, на шее украшение, очевидно мужское. Такая яркая и желанная. Та, что очевидно держит его на определенном уровне.Нет больше в ней печали пережитого, стыда и тем более чувства вины. Такая стерва никого не пощадит. — Какая же ты, прекрасная, — улыбается Клаус. Точнее он хотел сказать «Мрачная». Она улыбается в ответ, обхватывает ладонями его лицо, тянется к его губам. Майклсон тут же подаётся ближе, грубо хватает ее за волосы и ей этот нравится, как ему нравится, что она прокусывает его губу и этот жаркий поцелуй дурманит, как вкус металлической крови. Она такая пылкая, торопливо снимает его серый джемпер, проводит ноготками по его груди и прессу, и Майклсон негромко шипит, как только она прижимает его к стене касается своими губами его губ. Он практически срывает с неё этот предмет одежды, а затем подхватывает на руки и идет к лестнице ведущей на второй этаж, в спальню.Клаус целует её тело, касается, словно она и правда идеальная и правильная кукла Barbi, только в современной версии, и исключительно для взрослых.Кукла, с которой он может делать, что угодно: ломать руки или надеть красиво, дорогие ювелирные украшения, чтобы вывести в общество.Безвольная кукла, которая ничего не должна испытывать. Кукол же делают из пластмассы. Она так сильно держит за его шею и кажется слегка царапает кожу острыми ногтями и он терпит эту горько — сладостную боль. Определенно не смогли бы быть вместе до конца. Он толкает ее на постель и она так довольно ухмыляется [словно получила самое желаемое]. А он забирается сверху и так сдавливает ее талию и бёдра сдавливает так сильно, что не будь она вампиром, то ее ожидали бы синяки. Она тонкие клыки запускает в его плечо, а затем слизывает выступившую кровь, которая капает медленной струей, на ту самую татуировку по которой она размазывает его же кровь. И почему грубость ее заводит? Заводит то, что он не целует ее в шею, а кусает. Эйфория, которая круче любого наркотика. Он был глупцом каждый раз, если бы отпустил её [любимую и [не] ценную игрушку. Не допустит этого. Полностью подчиняет себе слыша сорвавшейся с губ громкий стон. Алана толкает его, заставляя упасть спиной на постель, и удобно устраивается сверху. Теперь ее очередь управлять этой игрой, целует испачканными кровью губами его грудь, спускается все ниже и ниже. —Все, что угодно, любовь моя — улыбается он, проводя ладонями по её икре, словно пытаясь сгладить следы от грубости или наоборот царапает когтями ее кожу. Подобны на диким зверям. Именно любовь и нежность — последнее, что нужно Алане Роллод, и он это понимает. Он думает, что и такой её не меньше любит, наоборот, но вслух это не говорит, что любит [неважно кого] и насладился бы чувством умиротворения, которое редко посещает его. Клаус бегло осматривает лежащую на постели Алану, которая кажется уснула после всего, задерживает взгляд на ее талии и оценивает последствия бурной ночи.На красивом лице, как и теле, остались следы крови такой темно — оранжевой. Это все ерунда, то что он делал ей больно, как и она ему. Заживет. Кровь смоется. А вот в ее глазах давно не может прочесть чувств: ни любви, ни нежности, ни тепла. Ничего… Они этого друг друга лишили. Он плавно поднимается с постели, натягивает на себя черные джинсы, наливает из графина, что стоял на маленьком столике, в бокал виски и выходит на балкон. А внутри что — то болезненно царапает сердце, что невыносимо.Ты либо мой, ты либо мой Либо ничей, определяйся Я подсадила тебя на качели Теперь сам, блядь, катайся Ты будто атомная бомба А я Хиросима Зачем ты делаешь так больно Невыносимо?
[Не]пощадил ее. Что поделать если она стала подобной ему. Что поделать если они сами выбрали этот путь и подписались [кровью] на все происходящее. Зато теперь всегда сможет быть рядом с сыном и защищать. На годовщину «совместной жизни» она приготовила для «любимого» необычный сюрприз. В столовой накрыт стол, горят свечи. Ей так подходит выбранное воздушное и нежное, вечернее платье персикового оттенка, своим деликатным сиянием украшает все. Взлетающие при малейшем движении рукава — «крылышки» подчёркивают красоту ее рук. Пышный подол делает талию визуально ещё тоньше и изящнее, а драпировка на лифе приковывает внимание к груди и почему же она не подобрала колье? Вот туфли любимой марки ее матери подобрала. Официант приносит блюдо и почему-то не открывает, а спешит удалиться. Блюдо на котором окровавленное сердце, мёртвые птички колибри и еще драгоценное колье с этим самыми птичками испачканное кровью Клаус Майклсон отрывает лично и все понимает. [Не]ужасается. А типа, что она сделала не так? Точно. Убила Керолайн Форбс. Этого он [не] ожидал. Этот шрам глубокий и не смогла она позабыть. Хватает ее за глотку, валит на пол, туфлем наступает на лицо. Разве этого она добивалась? [Не] боится. Время лечит других, а не их. Точно не их. Смехом заходится, прекрасно зная, что ничего он ей не сделает. — Если хочешь поплакаться, то можешь спуститься в подвал.Там валяется тело. Не мешало сжечь, но это я предоставлю тебе, любовь моя.Или лучше поцелуй меня и надень на мою шею то колье. В чем конкретно он ее обвиняет? В убийстве Керолайн Форбс? Той, которую он полюбил когда — то, как и Алану Роллод после.Да сколько таких любовниц у него было. Растоптать, сломить ее в силах, а выбросить не может. Почему [не] может просто сесть в машину и уехать. Почему он все же подняв ее, в следующий момент целует, вжимает в стану и ей это нравится. [Не] место им друг с другом. Неужели карма достигла и его? А как он поступал на протяжении долгих столетий.Не так же? Полчаса назад понял, чтобы он не выбрал, все равно ждет один и тот же финал. А от тела нужно избавиться. И Алана с превеликим удовольствием смотрит, как бездыханное тело этой блондинки обращается в серый пепел.Могла бы бензина подлила. Кто будет следующем? Если он не будет с ней, то ни с кем не будет. Никому не отдаст. Раньше Алана Роллод ценила каждую человеческую жизнь, а сейчас измелилась. Отнимает жизни невинных.Отбрасывает труп, слизывает кровь на губах, недовольна, цокает языков, переступает через тело, а он еще наслаждается кровью бедной невинной жертвы. — Моя мертва, мне становится скучно, Ник. А кем она становится? Монстром? Вечерами вместо семейных посиделок или настольных игр скандалы и крики, с обязательным напоминанием, как они ненавидят друг друга. Как двое некогда любящих друг друга так могут возненавидеть? Она ведь перестала быть жертвой, может дать ему отпор и любит провоцировать. Бутылку бурбона, которую выхватила из его рук, в стену запускает. И не волнует ее стоимость или что это был коллекционный.Скорее он расстроился видя на полу разлиную коричневую жидкость. И плевала она на то, что это может разозлить его. Узнала, о том, что он флиртовал с какой — то девицей, когда вчера написался в баре.А больше он ничем не занимается. А может все зашло куда дальше. Кто знает… А ей вдобавок ко всем тягостям терпеть и его похождения? Ну уж нет. — Как же ты мне омерзителен! Не забывает вдобавок ударить по лицу. — Убирайся! — Так я и уйду, с превеликим удовольствием, только ты первый выметайся к своим дешевкам! — Не такие они уж и дешевки. Судя по расценкам. И как им расхлебать все то, что сами же натворили? Давно уже все извращено у этих двоих. Потому что боль стала такой сладостной.Он не орет, когда та ломает ему руку, ногой отшвыривает к стене, в их спальне и сдерживает свое слово — уходит [не навсегда, а в гараж, где стоит когда — то ценная для нее вещь — мотоцикл]. Не остановит он ее, а наоборот опускает руки на перила балкона, куда вышел и его не волнует кровь, что на лице. Задумался о том, что как она еще не сбросила его отсюда, вниз головой. Убить же друг друга не могут, как и пощадить. Застёгивает молнию кожаной куртки и о шлеме словно позабыла, садиться на байк. Теперь ей точно не нужен этот предмет защиты. Каково это бояться умереть нелепо волнует жалких людишек, а не ее. Чтобы адреналин разрывал. А показатели спидометра в сто сорок километров в час. Эту опасность она не пытается избежать. Какая ответственность? Сбежать от реальности может, как только завела двигатель этого старенького восстановленного байка. Растворяется в движении, смотрит на мимо проезжающие автомобили [возможно это происходит стишком быстро]. Концентрируется, расслабиться, может подумать о многом, а вот насладиться красотой родного города не может. Именно мотоцикл лечит ее искалеченную душу, связь с чем — то хорошим. Здесь, во французский квартале, за городской чертой она не скованна крышей того дома, а главное им. Под открытым небом, сладостная свобода ощущается максимально. Зачем он делает ей так больно? Алана Роллод «владеет» этим мотоциклам, то Клаус Майклсон ею и если байк сменить можно [купить самую последнюю навороченную версию или наоборот ретро], то своего владельца она сменить не может [не имеет никакого права]. Она не только пользуется этим средством передвижения, но и знает досконально историю этой модели, уверенна на все сто процентов, что мотор заведется. Слезает с байка и просто падает на этот серый асфальт. Сама себе поклялась, что больше никогда не заплачет.Не сдержала данное обещание. Всякую радость и позитив словно засосало в какую — то воронку и ничего не осталось. Расцарапать бы грудную клетку и схватить сердце, и все завершить все одним точным движением. Когда же это всё закончится? Как заглушить все это? Потому что сон давно перестал быть спасением. Клаус не самый покладистый, со своим непробиваемым и вспыльчивым характером — но одновременно любимый, как этот старый мотоцикл. И единственный, кто способен сделать все, чтобы она не свихнулась окончательно. И она возвращается еще до наступление рассвета.Надышалась ночной прохладой и свежестью, свободой. Все хватит с нее. Пока возвращаться к невыносимой жизни, точнее существованию [вечному]. И он встречает ее на пороге гостиной, с бокалом виски и этой ехидной ухмылкой, что видны ямочки на щеках, словно знал, что именно так все и будет. А самое худшее, что свидетелем всего этого был ребенок.И плохо было именно ему. Зачем ему вообще существовать? Если и метает о чем — то, то о мести и воли. Хорошо, что рядом с ним любимая мать, которая сидит на его постели и обещает быть рядом с ним « Всегда и навечно» Это ведь клятва их семьи? А еще она дарит ему кулон прося, чтобы он не снимал его. Кому, как не матери верить? Самому близкому человеку. А отца он боится. Да его все бояться. Разве его жизнь ценнее остальных? Мать говорит, что естественно. А ему больно становиться при виде страданий матери. И чтобы прекратить все это ему нужно быть сильнее. Почему он все терпит? Ради него? Любит того, кто приносит ей невыносимые страдания [моральные и физические. Правда все побои теперь заживают быстрее] Не знает другой жизни? Боится сделать шаг из этого дома, к свободе и другой жизни? Настолько запуганная, невольная кукла, которая боится пойти против своего хозяина. Стала смиренной. Пощадите Алану [Роллод] Майклсон. И постепенно внутри его зарождается и прорастает семя ненависти, что подобно колючей проволоки окутываете его сердце. И ему кажется, что выбраться отсюда не выйдет. Ему семнадцать и в очередной раз он валяется на асфальте, сплёвывает сгусток крови. Вот зачем он бросил вызов отцу, зная, что все равно проиграет. Так выходит каждый раз. А стоящая на балконе Алана наблюдала за этим. Ну вот что она могла сделать? Только крикнуть: — Довольно. Он и так зол. Поднимается оперившись на кулакам. Любимая мать рядом, утешает прижимая к себе. — Вот о чем ты думал! — Так больше продолжаться не может! Берет его лицо руками. — Запомни, Ингвальд, что ты особенный. Ты наследие этой семьи. Придет время, когда все это будет твоим. Запутался. А что если правду не утаить? Невозможно скрыть, то что скрывалось годами. Если отца он боится, то мать для него все. Ей он верит и эта безусловная любовь, которую невозможно разрушить. Даже, если океаны иссохнут и пустыни исчезнут. Он привык ко всему происходящему в этом доме и криками, осколкам посуды. А теперь за ним [словно тень] ходит охранник Макс. И зачем это? И чем старше он становится тем неныносимее набоюдать за всем. Он же ростет. Не может это продолжаться вечность. И забыть невозможно. И сказать не может. В книгах есть много всего интересного. Например о белом дубе. Кажется теперь у него появляется цель. И что он может сделать? Не может до одного дня. Ему должно быть так непривычно. Просто во время школьной тренировки одноклассник случайно задевает его кулон подаоенной матерью. И силы он не теряет, а наоборот обрел. Хочет только позабыть каким идиотом он был, а его мать оказалась лживой женщиной. И сделает он по — своему. Знает, что хочет. Что остается ему? Сбита с толку, когда родной сын прижимает к стене. — Что ты вытворяешь? — Это ты виновата, мама! — В чем? — Тот кулон лишал меня сил! Да? Отвечай! — так сильно давит на ее шею. И почему она не боится? Пощадит? И так неввносимо больно. — Я хотела только лучшего для тебя, Ингвальд. Лучшего? Именно лучшего? А у него никто и никогда не спрашивал, что для него благо? Вечные переживания того, что слабый. — Что ты делаешь? — рявкнул плявившейся Клаус. Однажды обожглась. Слишком поздно. В руках Ингвальда вырванное сердце матери, серое тело валяется на полу. Так на ком вина за случившееся? Ничего это не напоминает Клаусу Майклсону? Напоминает еще как напоминает… А глаза сверкают желтым. Вот зачем ему на протяжение стольких лет делали больно. И его лишали силы. Принижали. А если оружие способное уничтожить бессмертного? Есть. Клаус неконтролирует себя нападая на сына. Тот же успел отбросить вырванное ранее сердце. В этой схватке нет никаких правил. Но есть один решающей фактор — деревянный кол с вкраплением пепла белого дуба. Именно Клаус учил тому, что оружие способное тебя уничтожить следует держать на виду при этом весьма удачно пряча. Вечерами его сын явно не изучал алгебру с гиометрией и литературой. Разбивает один из бюстов, что стоят в гостиной. Точный удар в самое сердце. Все, что любят Майклсоны обращается в пепел. Тело вспыхивает подобно спичке и обращается в пепел. А этот последний взгляд отца полный ненависти и злобы. А появившееся слезы на глазах Ингвальда. Один. Без семьи. Но с армией и верными слугами, которые покорны. Теперь город в его полном подчинение. Он ничей. Существо обладающее безграничной силой, которое нельзя убить. Бродить по этому дому подобно блеклой тени. Кого он пощадит? А больно ли ему? В этой игре нет никакого кодекса и правил. Первой целью становится ковены. Обладающие силой Предков, но уязвимые. Пора им склониться перед ним. Потом дело доходит до местных вампиров, но тех кажется даже радует смена власти.Теперь то кровь будет литься рекой и они смогут не просто устраивать тусовки. Преимущество оборотней — знание местности и болот. Во всем черном. Сидит в удобной позе с граненым бокалом виски в правой руке, которую поднес ко лбу. Он давно не мечтает. Однажды мечтал о счастливой и дружной семье. Теперь оборвал любые связи с выжившей частью этой самой семьи. Если явятся сюда, то непременно и незамедлительно получат сдачи. Да и Майклсоны самостоятельно разорвали с ним любые связи, после кончины родителей виновником которой он и является. — Скажи, что у тебя все вышло, дружище. Так почему же Макс не отрекся от него? Единственный гибрид, который ему не подчиняется, но верный саратник. — Да. С помощью кровью того пленного волка удалось выследить их. — Тогда идем. Будет грандиозное шоу. — Ингвальд… — Что? — Зачем тебе это? — Поверь, у меня будет такая армия, что никто не посмеет приблизиться ко мне и выступить против, — ухмыляется приобнимая того за шею. — Пора вершить великие дела. В лесу он довольно хорошо ориентируется и зная местоположение лагеря выживших Полумесяцев. Бесцеремонно хватает волчицу, за горло, что вышла с палатки и столкнулась с непрошенными гостями. — Не дёргайся, дорогуша, — прокусив запястье поит своей кровью ломает шею. Зачем он делает ей так больно? Все происходит слишком быстро. Агрессивный и хитрый. Видит перепуганных жителей этого поселения. — Вижу вы знаете, кто я такой, — скрестил руки на груди. Ему смешно наблюдать за всей этой суматохой. Не тронут его слезы детей и женщин. — Бежать бесполезно. Магический барьер. Так… Кто следующей? А эта его ухмылка бесит каждого. Эти клыки и желтый блеск в глазах. Мог бы просто дать распоряжение вампирам убить каждого из стаи Полумесяца, но это было бы слишком просто [скучно]. Куда приятнее сломить дух свободолюбивых волков обратив из в безвольных рабов. А все его боятся и приклоняются, как желал отец. Стал тем, кем бы никогда не стала его сестра [пусть покоится с Миром. Для нее и Хейли даже отстроили склеп, как сентиментально]. В этой комнате темно. Клаус медленно ступает по деревянным доскам, которые трещат под ногами. Узнает по интерьеру, что это его комната. Слегка сменился интерьер. Нет картин. Новый диван. Страшно заглянуть в глаза страху [самому себе]. Почему в отражение зеркала он видит Майкла. Пульс ускоряется, руку сжал в кулак. Славно невиданная сила подтолкнула его к этому зеркалу? — Что тебе нужно? Зеркало, которое должно бы рассыпаться при ударе кулаком уцелело, а вот на костяшках рук Клауса остается кровь. — Ты такой же… Какой такой? Этот взгляд пугает. Похоже Клаус Майклсон многого о себе не знает. Шарахается даже от тени, шагает назад. Его не так просто одолеть. Это было неизбежно. Эта ненависть [всей душой] между отцом и сыном крепшая напротяжение долгих столетий. Это желание уничтожить друг друга и наблюдать, как тело сгорает в ярко — оранжевом пламени. Вот уже в следующей момент он видит собственное отражение. Так должно быть. Но почему он не ощущает себя самим собой? Что это такое вообще? Все это [не] реалистично. Его сын. Он стал тем, кто повторяет им же проложенный путь на крови и трупах невинных. Тотальный контроль. Непрерывный круг. Кажется в этот раз Клаус Майклсон знает, как поступить правильно беря в руки лежащей на рабочем столе деревянный кол и направляя тот в самое сердце. Есть он дал жизнь, то и имеет полное право загубить. Отнять душу. А сгорать заживо [не]выносимо больно, когда кожа плавится, кричать хочется и никакой безболезненной смерти. У всякой жизни есть логическое завершение [даже бессмертной]. Жаль, что определнные выводы и итоги Никлаус Майклсон сделал в финальной точке.