Прирожденное зло

Просыпайся! Крик неверующего разума, последний отчаянный вопль будильника или причитания нянечки около кровати больной. Я не знаю. Любить злодеев — не порок, как думала я, а вот быть злодеем — это разговор другой. И вовсе они не рождаются такими: жестокими и беспощадными, с единственной, тупой идеей, заключённой в покорении города, страны, мира — нужное подчеркнуть. Зачем? Просто потому что хочется. Чем не повод, а? Не верю. Я была очередной наивной девчонкой, которая жаждала попасть в один из фэнтезийных миров, чтобы вернуть злодеев на путь истинный, не дать сойти на дорогу, ведущую к смерти. Не дать им погибнуть, всего-то, и сделать счастливее. Но я не ждала, что мое желание сбудется. Я — Алекса Питерс, одна из сироток небольшого приюта на окраине Лондона. Бывшая Санька Петрова, которой в новогоднюю ночь очень захотелось кардинальным образом вмешаться в судьбу юного Тома Риддла, не позволить ему совершить череду ошибок и убить ими самого себя. И Саньке казалось, что сиротство, как и минус сотня лет от отметки в календаре — ерунда, с которой она справится на раз плюнуть. Что направить на путь добра мальчишку будет просто, одним своим присутствием обеспечив ему радугу над головой и отсутствие дурных помыслов. Санька была дюже уверенная в себе, но глупая девушка, катавшаяся все свои скромные семнадцать лет, как сыр в масле. Она до глубины души ошибалась, и я теперь это понимаю. Алекса, как без зазрения совести сокращали Александру, родилась в непримечательный январский вечер, после чего была брошена на пороге приюта, завернутая в женский платок. И за это миссис Коул, главная по денежным делам и воспитательной части, меня не любила, как можно не любить нежеланный, плохой подарок, который теперь — лишним, активно уплетающим обеды ртом — мозолит ей глаза. Я мало отличалась от других приютских, такая же не шибко ладная, так зато голодная. Но по той же причине, что миссис Коул меня недолюбливала, остальные взрослые меня жалели. Малышка, которой от родной матери досталась только шерстяная шаль да записка с именем, датой рождения и просьбой крестить дитя. Брошенная холодной ночью, с грустными, как будто вечно наполненными слезами глазами Алекса, и Бог судья той женщине, что поступила так с невинным ребёнком. Я слушала эти причитая нянечек и надеялась, что мать Алексы умерла, избавив меня от необходимости придумывать оправдания ей и её поступкам. Умерла — и всё тут. Я думала, что смогу изменить к лучшему жизнь будущего Темного Лорда. Видела это не то что жизненной целью, а собственным кредом и смыслом к существованию. И, конечно же, я быстро вычислила его среди воспитанников, опираясь на размытые приметы: черноволосый и нелюдимый. Мы все, правда, были такими (ладно, черноволосыми — не все), но только к одному мальчишке миссис Коул обращалась «несносный Том». Случай, чтобы познакомиться поближе, подвернулся как нельзя скоро: нас, как любимчиков дражайшей главной воспитательницы, запихнули в карцер. За нарушение порядка, так сказать. — Дело — дрянь. Я выражалась лаконично, компенсируя нехватку словарного запаса емкостью смысла. Набора простейшей ругани и повседневных фраз с лихвой хватало для выживания. В карцере не забалуешь, только похудеешь на сырой воде, сочинишь похабный стишок, тут же забудешь его, но вспомнишь мать вашу, природу. То ли темная комнатушка и, по прозе жизни, место у параши были не лучшим сочетанием для источения лучезарности добра, то ли моя великолепная задумка была априори провальной, но… — И не побазаришь, херня полная, — послышался глуховатый голос из-за тонкой стенки. Я плюхнулась на лавку, а бывалый «нарушитель порядка», добавил: — Риддл. — Питерс. Но я не нашла поводов возразить чему-либо: он оказался нормальным пацаном со своими странностями, а вы мне покажите-ка человека без тараканов в башке. То-то же. Оказался нормальным и очень похожим на меня человеком, а не юным злодеем-террористом-рецидивистом. Его тоже жалели многие нянечки, как и меня, как и многих сирот, но — вот такой у человека загон — жалость его раздражала, как раздражал Том главную воспитательницу. Тоже нежданный подарок к Новому году, обременительный для кошелька приютского фонда. Собратья наши и сосестры, поняв, кому принадлежат все «симпатии» начальства, старались держаться от таких любимчиков подальше, чтобы не быть отлюбленными за компанию. Здравое стремление, я вот к вшивым или гнидным тоже не горела желанием подходить, ну их к черту. — Риддл, — я коротко махнула рукой в знак приветствия, присоединяясь к созерцающему морской горизонт мальчику. Храни Господи директора Вула и его коттеджный дом где-то на побережье. Нас на недельку-другую летом свозили «на природу», пока мистер Вул покидал своё жилище по неотложным делам, которым тоже большое, человеческое спасибо. Иначе сидели бы сиднем в приюте, и носа оттуда не казали, как узники в темнице сырой. — Питерс, — поздоровалась со мной личинка Темного Лорда и продолжила обозревать морские дали. Море — это хорошо, хоть и ютились мы не по-роскошному, а по принципу где упал, там и твоё место. Как говорится, в тесноте да не обедал. — Хочешь, место одно покажу? — Это после которого Эми во сне мочится? — Теперь это проблемы Бенсон. И Бишопа. — Мерзавец, — восхитилась я злорадному веселью парнишки, изрядно заинтригованная и взволнованная. Такая движуха началась, ух, — веди. Делать пакости друг другу стало доброй приютской традицией, хотя доброты в ней было — шиш с маслом. Подсунуть мерзость в постель, вроде выловленных во дворе лягушек, или заменить горячую воду в грелке на ледяную. Подставить за кражей кухонных продуктов или поставить подножку, пнуть ведро с грязной водой, чтоб окатить ей с головы до пят. Выбирали слабых или тех, кто просто не нравится: меня, Тома, тщедушную-синюшную Мэри и другую Мэри, с испещрённым некрасивыми конопушками лицом. Риддл умел дать сдачи, за что ему попадало от миссис Коул, да и я не отставала, так что свиданки в карцере случались у нас часто. Даже выучились перестукиваться через стенку по особому шифру, чтобы не привлекать внимания болтовней. Быстрым шагом, попинывая попадающиеся под ноги камни, мы тащились к какому-то обрыву, в котором должна быть хитровымудреная пещера с чем-то ужасным. Если это то самое место, конечно. Приютские — страшные люди, пролезающие во все щели, даже забитые досками, и в узкую расщелину что Риддл, что я протиснулись, не моргнув и глазом. Внутри было темно, хоть тот же глаз выколи, и шумно: громоподобным эхом от скатов пещеры отражались звуки разбивающихся о скалу волн. По влажным стенам скользила рука, заменив тактильными ощущениями зрение, но скоро темнота перестала быть непроглядной, и я даже могла отчетливо видеть своего спутника. — Отпадное местечко, — со знанием дела присвистнула я, повидавшая немало туристических гротов и троп когда-то в будущем. И тайник для куска души выйдет, что надо: фиг пролезешь, хрен найдёшь. А нашедших добьют мертвецы из озера, образовавшегося внутри пещеры из подточивших скалу морских вод. — А то! Пацан резво подошёл ко мне, вцепляясь в руку и разворачивая её ладонью вверх, и положил на меня что-то. Оно было склизким и быстро поползло своими маленькими лапками вверх, к плечу, вызывая мерзейшие мурашки. Сколопендра, мать вашу, природу. — Ну и дрянь, — я брезгливо дёрнулась всем телом, старательно спихивая с себя эту отрыжку мироздания. Фу, копошится своими зацепками на ножках, хуже жабьей слизи. Хрень исчезла с руки, мурашки остались в напоминание. — А че-нить ещё есть? Утопленники, например? — Ещё не нашёл, — ответ был очаровательным, как по мне. Он ещё, понимаете ли, не раздобыл, но все впереди, уж я-то помню. Надеюсь, что-либо Бенсон, либо Бишоп дождались сколопендры и испытали на себе неповторимые ощущения от встречи с ней. Вредный очкарик Бишоп, я знаю, боится темноты так, что может сделать лужу, — он выскочил бы из пещеры, как ошпаренный. Тот ещё трус, я вам скажу, но первый дятел приюта. Стучит нянечкам на всех без зазрения совести. А вот Эми… Эми лучше не лезть ко мне в ближайшие недели, пока мы делим одну комнату. — Не испугалась? — А похоже? — Не-а, — Риддл выпустил меня из хватки своей клешни, но вместо этого протянул открытую ладонь почти к моей ладошке, чтобы я точно не потеряла её. Видно, зрит в темноте лучше моего. — Том. — Алекса, — я с готовностью пожала протянутую руку, скрепляя переход на следующую стадию знакомства — поименную. Иначе говоря, мне прямо дали понять, что тест на вшивость пройден, Питерс запишем к «своим». Так-то в десять местных и двадцатник ментальных лет визжать от противного насекомого — стыдоба, иные эту гадость едят, причмокивая от удовольствия. И ничего, приятного аппетита. Хотя подвираю я знатно, ментально я на скорости лечу к возрасту тела, как рогаточный снаряд летит кому-то четко в лоб. — В солнечные дни тут атас как красиво будет. — Проверим. Попав в собственную идиотскую мечту об искоренении зла, та Санька не заметила, как сама стала таким же прирожденным злом по имени Алекса. Я не заметила, но почему-то не жалела. Было временами трудно, иногда даже нестерпимо (обычно это приходилось на зиму), но я прижилась. Привыкла к немногочисленным обитателям приюта Вула, их всего с два десятка девчонок и чуть поменьше — мальчишек. Выучилась говорить на просторечном, но понятном английском и предсказывать погоду по оттенку серого неба над Лондоном. Мы не были совсем жестокими, даже убийством невинных букашек не промышляли, только виновных. Риддл стал мне приятелем, потому что друзей мы не заводим, и на долю одной Алексы Питерс этого было достаточно. — Ты мне доверяешь? — более идиотского вопроса в приюте не найти. Тут не доверяют никому, кроме самого себя, да и то не всегда. Но я все равно спрашиваю. — Нет. А ты? — Тоже, — усмехаюсь я, и Том зеркально копирует мои эмоции, иронично приподнимая уголок губ. От него же я научилась сердито шипеть сквозь зубы, похоже на звуки, которые приятель издает, разговаривая со своими ползучими тварюшками. Он упорно пытался вычислить во мне такую же девицу, каких вокруг собралось прилично, и старался напугать меня то змеей, то своими способностями. Но я, напротив, приходила в непривычный ему восторг. Хладнокровные шипелки меня не трогали, а настоящая, не жульническая магия: всякие гипнозы, телепатические штуки и левитация — заставляла меня почувствовать себя в шкуре ребёнка, впервые отведённого на цирковое представление. — Но давай стащим хлеб с кухни? Вместе. План действий на пару прост, как счёт до трех: первый заговорщик отвлекает кухарку, полноватую и рябую тетку, а второй в это время стягивает со стола буханку, пряча её под кофту, и даёт дёру. Повариха, чей скудный репертуар блюд ограничивался кашей и похлёбкой, относилась к тому типу взрослых, которые детей недолюбливают. Но, как и миссис Коул, вынужденно сталкиваются с детьми ежедневно, что здорово мешает спокойной жизни и тех, и других. Единственная уловка, которая могла сработать с такой кухаркой и которую я должна привести в действие, была слезливая девчачья истерика из-за крысы. Ключевой элемент спектакля — крыса, без участия которой тетка даже не глянет на рыдающую девчонку, но раздобыть серое, зубастое чудовище не было сложно. Я сто лет уж знаю, что в подвальчике под кухней и на ближайшей помойке прописались два крысиных клана, которыми Эми пугала Мэри-конопатую и даже подсунула одну той в подушку. Крику было — на весь дом! — Ну как? Выгорело? — стирая следы крокодильих слез с лица, спросила я у тщательно шифрующегося Тома. Он, жучара, специально молчал, чтобы я волновалась и задавала уйму вопросов. — Не тяни кота за бубенцы, колись. Пан или пропал. Пиршество или сутки на воде. Нередко случался второй исход, и нас либо обоих, либо по одиночке отправляли отбывать наказание. Карцер, милый карцер. Мы старались выгораживать друг друга, чтобы обоим не страдать, и такое проявление настоящего приятельства грело душу. Надеюсь, не только мою. — Да есть, — расплылся в довольной улыбке Том, вытаскивая из-за пазухи свежий хлеб, при виде которого натурально слюнки побежали, — ты ещё сомневалась во мне, Ал? Паникерша. — Сам такой, Томми, — весело перепихиваясь и обмениваясь необидными колкостями, мы добредали до дворовой дровницы, где сторож с доисторических времён держал сто раз отсыревший запас дерева для топки. На поленцах, под скатом навеса, можно было спрятаться и по-тихой пировать стыренным добром. Не пойман — не вор. Любить злодеев — это одна болезнь, неизлечимая, тяжелая и порочно-приятная. Но они всегда остаются на страницах книг, ещё чаще — на светящихся экранах зомбоштук, какими кишит будущий век, и кажутся далекими. Недосягаемыми, неощутимыми, нереальными. Риддл был реальным, живым и близким, и любить его таким оказалось также просто, как красивого мерзавца из «Тайной комнаты». Этот, близкий, тоже был смазливым малым: невиннейшие глаза да ангельская улыбка — все при нем, оставалось только завидовать. Мои-то «плачущие» глаза красоты не прибавляли, и соломенные волосы тоже не пришей кобыле хвост: ни темные и ни светлые, а так — серо-буро-малиновые. А ему было по барабану, кажется, на волосы и на глаза, лишь бы человеком была «своим». — Где этого несносного мальчишку черти носят, прости Господи? Пришли к нему, дай бог, родственники нашлись… — ругалась миссис Коул, но как-то неправильно, без вкуса и настроения, а волнуясь и жутко нервничая. По всему выходило, что добрый волшебник пришёл в гости к обиженным жизнью змееустам. Пора бы, одиннадцать давно стукнуло и лето уж на исходе, а письма ни в одном глазу. — Том, а Том, несносный ты мальчишка, — я окликнула приятеля, околачивающегося на чердаке, который мы взломали при поддержке взятых на-попользоваться ключей сторожа. Тот заснул пьяным в зюзю, и мы не могли упустить шанс, который выпадает один раз на миллион. — Спорим, тебе сейчас чудеса показывать будут? Мужик с палочкой приперся, в школу чудес позовёт. — Иди к черту, я не из таких, — отозвался мальчишка, вывесившись из потолочного люка наполовину, — а спорим, Алекс. На щелбан. — На пятак щелбанов. — Идёт, — я подала ему руку, и Риддл спрыгнул ко мне, разбивая свободной ладонью рукопожатие. Загадала бы дюжину, да, боюсь, устану пробивать выигрыш: лобешник у будущего ужаса Британии — что дерево, все пальцы поломаешь. Может, шрамированный Поттер был его сынулей? Такие головы никакой Авадой и никакой Кедаврой не возьмёшь. Я провела время ожидания с пользой: нашла во дворе змеюку, которой Том ранее скормил сдохшего кролика. Задира Стаббс считал его своим питомцем, но зверушка приказала долго жить и ушла на тот свет безболезненно. Билли со своим дружком в это время слегли с ветрянкой на две недели, но, вылечившись, вешали всем лапшу на уши, мол, видели несчастного кролика повешенным на стропилах. Хрен его знает, как можно туда подвесить ушастого и где найти подходящие стропила, но пацан бредил под впечатлением от зрелища взаправдашнего повешенного человека. Англия — райское место, чесслово, у нас вот священник прямо в церкви удавился, в связи с чем воскресная служба накрылась медным тазом. Прелесть. Но не о нем сейчас, змеюка от обжорства даже не икала, а живенько шипела и шуршала хвостом. Ну псина псиной, мать вашу, природу. Приятель вернулся из директорского кабинета в расстроенных чувствах, пришибленный, чего за ним не замечалось отродясь. — Ты откуда знала? — спросил Том, сжимая кулаки и испытующе глядя исподлобья. — А я предсказательница, — задрала я нос, стараясь не рассмеяться и не разрушить такой момент, — знаю будущее, что завтра будет или через десять минут. — Базаришь, — отрезал этот Фома неверующий, но уже более миролюбиво, хотя бычиться не перестал, и я тяжело вздохнула: — Ну и не верь, все равно я права была. Так? — мальчишка с мрачным неудовольствием кивнул, отчего челка предательски упала на глаза, сбив всю суровость. — Не дуйся, а иногда прислушивайся ко мне. Я фигни не скажу, зуб даю. — Лады. Но этот хрен двинутый на всю катушку, — тут уж я не удержалась, расхохотавшись, и Том кулачком зарядил мне под рёбра, мол, серьезные вещи обсуждаем, а я ржу, — он шкаф няньки Марты подпалил, прикинь. И грозился из столика свинью сделать, типа волшебник. Хорошо хоть палочку свою волшебную не показал… Мы с Томми снова сидели на дровах, качая ногами и иногда сталкиваясь ими, специально, конечно. Полчаса воспитательнице хватит, чтобы отойти от шока и припрячь нас к какой-нибудь работе, а пока я послушаю о ещё не состоявшемся кавалере Ордена Мерлина и иже с ним. И подумаю, что Магической Британии придётся постараться пережить нас обоих: сильнейшего из Темных Лордов и предсказательницу, которой открыты двери в далекое будущее. Ты уж, держава, постарайся, потому что сироты — страшные люди, это я как Алекса Питерс говорю.