Лица

Напитанный солнцем, ветром высушенный, просоленный морем насквозь — он стоит, набросив на плечи китель, и с ухмылкой смотрит в морскую даль. Там на рейде качаются корабли; там под ветром хлопают флаги — перекрестье синих полос, и ему кажется — он слышит хлопки. Ему кажется — синие полосы на сердце печатью легли, и он, к слову, совсем не против. Земле далеко до того, что дарят ему корабли. На погонах под солнцем блестят золотые орлы. Они светятся даже в пыли, когда он бросает китель, готовясь к драке. Ему это всегда кстати; он всегда готов почесать о чужие носы кулаки. Он врагам говорит: если видишь меня, если слышишь «полундра!» — беги. А нет — надейся лишь на удачу. Над солнечным морем чайки плачут. Он крепок болью и солью; когда с разбитых губ на тельняшку капает кровь, это не мешает ему ухмыляться. Его недаром боятся; вдали поднимается алое зарево, но пусть только посмеет коснуться его берегов — огребет по морде без лишних слов, а из моря дадут залп корабли. Слишком много крови пролито за этот клочок земли — слишком много, чтобы даже подумать сдаться. Остается одно — сражаться. Остается одно — снова и снова бросаться в бой, пугая кровавой ухмылкой. А пока… Ветер норовит сорвать бескозырку, чайки кричат, прошивая солнечные лучи, и море — еще не могила. У Севастополя есть еще время — чуть-чуть подкопить силы.