Там, где кончается ненависть

***

Адриан Агрест свернул зонт, оглянулся на широкую линию Темзы под двумя башнями с разводным мостом и зашёл в кафе. Официант указал на столик у окна и принял короткий заказ, сделав запись в блокноте. Адриан сел. Дождь проливал потоки воды на Лондон, по панорамному окну бежали линии капель, размывая пейзаж. Принесли кофе с корицей и двумя плитками шоколада, он сделал глоток, обжёгся и отодвинул чашку. Близился вечер. Когда Адриан уезжал из Парижа, он не думал ни о каком контракте в Британской столице, хотел просто отдохнуть, подумать, пожить один, но здесь всё завертелось, и, за неимением лучшего варианта, пришлось остаться. Ключевым фактором стала Кагами Цуруги, которая жила в городе, пока шёл комплекс соревнований Кубка Мира по фехтованию: она появилась в особенно сложный период переживаний, появилась и снова стала другом, способным утешить, помочь, в нужный момент сказать необходимые слова поддержки. Кагами помогла ему, уделяя всё свободное время их встречам и разговорам — она была одна и кроме спорта не занималась ничем. Адриан в свою очередь фехтование любил, поэтому билеты на соревнования лишними вовсе не были; он бессовестно пользовался своей популярностью, чтобы пройти за кулисы и прилюдно поприветствовать подругу, чем добился сводки в Лондонских новостях об отношениях чемпионки и модели, которых на самом деле не было. Адриан как раз вспоминал подробности этой самой сводки, когда колокольчик над дверью кафе небрежно звякнул, и за сложенным синим зонтом показалась она. Кагами Цуруги по-прежнему стриглась коротко, так же изящно одевалась и смеялась тем самым задорным смехом, который он помнил ещё со школьных времён. — Привет, — она улыбнулась и бегло коснулась губами его щеки, — как дела? — Да. Немного нервничаю. Осталось совсем чуть-чуть до конца контракта… — Планируешь вернуться домой? Адриан нервно сглотнул. — Наверное. Я чувствую, что уже готов вернуться. — И правильно. В конце концов, он твой отец, уж его-то ты можешь простить. Мисье Агрест не виноват, что Маринетт повела себя так легкомысленно, и вообще, я тоже собираюсь навестить мать, и, возможно, остаться в Париже, — Кагами смущенно погладила кулон в виде золотого сердца, лежавший в вырезе её расстёгнутой спортивной куртки. — Что ж, тогда поедем вместе. С тобой, пожалуй, будет даже легче перенести эту встречу. Она смущённо опустила взгляд и протянула руку через стол, накрывая его ладонь. Он улыбнулся уголком рта. Иногда ему казалось, что Кагами могла стать для него больше, чем просто другом, но в такие моменты Адриан всегда ловил себя на мысли, что непостижимо сравнивает её с Маринетт. Он скучал по Плаггу, по отцу и по ЛедиБаг, отгоняя любовь, которая уходить не хотела, и страшно боялся новой встречи… боялся и ждал. — Думаешь о ней, да? — Нет, — чуть грубее, чем собирался, ответил Адриан, — об отце. Думаю, после ухода Натали ему пришлось нелегко. — Он справляется, я уверена. Твой отец не так прост, как кажется. — Я знаю, но это не мешает волноваться за него. — Единственное, что он, скорее всего, переживал тяжело, так это твой отъезд. Тебе стоит вернуться. — Наверное, ты права… я должен поехать. — Конечно, — Кагами снова тепло улыбнулась, — В вашей небольшой семье только вы есть друг у друга, ты и отец. Очень важно помнить об этом… Я поеду с тобой и поддержу. Вместе, мы справимся. Эта фраза резанула слух, болезненно напоминая о многих эпизодах, когда ЛедиБаг говорила так же — сразу подумалось, что неплохо бы иметь возможность удалять из памяти ненужную или приносящую боль информацию. — Адриан, — она поймала его угрюмый взгляд, — всё будет хорошо.

***

Габриель Агрест приехал в студию за три часа до намеченного времени и теперь сидел в кресле у небольшого столика, нервно постукивая карандашом по блокноту. Три пустых стаканчика кофе из Старбакс стояли рядом, там же на тарелке валялся надкусанный кусок круассана. Он уже изнывал от ожидания, а время, как на зло, тянулось слишком медленно, не давая шанса избежать нежелательных мыслей. Габриель старался прятать эмоции, способные помешать работе, держал лицо, но неизменно каждый раз вспоминал, вспоминал и вспоминал: то раздумывая о возможной линии событий, которая могла бы быть в случае успеха Бражника, то коря себя за то, что стал противиться судьбе, — в любом случае, сейчас он пожинал плоды всех своих решений. Впрочем, не только он один… Маринетт ворвалась в двери, опоздав всего лишь на минуту — она была растрёпана, но одета представительно и стильно. Белые широкие брюки, туфли на каблуке и свободного кроя блузка делали из неё настоящую леди… ЛедиБаг… Агрест не знал, оставил ли Мастер Фу талисман Божьей Коровки или забрал, как и прочие, но по-прежнему был уверен, что, несмотря на всю неуклюжесть этой мадмуазель, она ещё могла дать фору по стойкости и силе кому угодно. За всё время работы, он начал восхищаться ей: не только талантом, но и той личностью, которую Маринетт из себя представляла, — их творческий союз стал дорог обоим. Они бесстрашно подшучивали друг над другом, язвили и даже выглядели со стороны как отец и дочь, а незнакомые люди чаще всего именно так и думали. И всё же основной причиной частых встреч с ней была вовсе не она сама, а Натали Санкёр. Габриель вот уже много месяцев пытался найти бывшую помощницу и вернуть: прошлое медленно угасало и становилось частью воспоминаний, но не любовь, обрушившаяся на него внезапным открытием в тот самый день. После того, как он попрощался с Эмили, только Натали занимала его мысли, а Маринетт являлась ключом к встрече с ней… ключом, который упорно отказывался поворачиваться в замочной скважине. Она верно хранила секрет своей новой подруги, и даже проследить за ней не представлялось возможным, ибо, как только рабочий день заканчивался, девушка исчезала в неизвестном направлении. Два нанятых детектива не справились с этой задачей, не удалось и ему. — Доброе утро, — сказала Маринетт, прерывая его размышления, и плюхнулась в соседнее кресло, от чего один из стаканчиков пошатнулся, упал на бок и вылил остатки кофе на поверхность стола. Агрест проигнорировал этот момент — он уже давно к такому привык. — Доброе… вы сегодня хорошо выглядите. — Спасибо, — уголки её губ еле заметно дёрнулись, — во второй половине дня встреча с представителями компании по одному моему кулинарно-дизайнерскому проекту, надо соответствовать. А тут у нас что? — Наконец, последние эскизы воплотились в реальность. Три комплекта, и мы можем готовиться к официальному показу. Маринетт достала ручку и чистый свёрнутый лист А4, свой блокнот она забыла. Опять. — … И вы не зададите мне стандартного вопроса сегодня? Что-то случилось? — Это всё равно не имеет смысла… Я знаю каждое слово, которое будет в вашем ответе. — Ну ладно, — она усмехнулась, — Хлоя согласилась представлять женскую линию? — Естественно, она никогда и не отказывалась от этого. — А с мужской линией что? По-прежнему никого не видите в этой роли? — Я закрыл кастинг. Адриан прилетает в Париж как раз ко времени, и мне уже прислали контракт, подписанный его рукой. — Адриан что?.. — после прозвучавшего имени мозг отказался сохранять какую-либо информацию. Габриель медленно повернулся и взглянул на неё. Он уже давно знал, чем пожертвовала ЛедиБаг, чтобы спасти его доброе имя в глазах сына... и пусть, в некотором смысле, это было не очень удачно, с задачей она справилась. — Не хотите обсудить со мной это сегодня вечером? Как обычно… кофе и фирменные круассаны Дюпен-Чен. Маринетт вздрогнула. — Я уже и так достаточно близко и часто общаюсь с вами, чтобы наводить на определённые подозрения даже моих родителей. Если мы и сегодня встретимся тет-а-тет вне рабочего времени, боюсь, это будет фиаско. — Мою репутацию уже едва ли можно испортить, а вашу тем более. Приезжайте ко мне после семи, думаю, очередной откровенный разговор нам не повредит. Она не успела ответить, обратив внимание на первую модель: костюм с длинным пиджаком и прямыми брюками сидел неровно. Модельер поправил очки, Маринетт встала и осмотрела швы. — Это нужно исправить, вот здесь перешить, а этот шов на талии никуда не годится, — обратилась она к представителю, стоявшему за спиной модели. Габриель тоже поднялся, изучая ткань и изгиб воротника. — Согласен. И ещё, здесь будет лучше пустить белым швом с тесьмой того же цвета, а рукава расширить приблизительно на два сантиметра с каждой стороны. — Нет, белый шов сольётся с тканью, от чего как раз недавно мы ушли. Надо заменить... — На красный? — Возможно, но я бы предложила зелёный. Работа закипела и четыре часа без перерыва шла своим чередом, увлекая их в водоворот швов, воротничков, тканей и аксессуаров. — Я всё-же, не смогу к вам прийти, — сморщила нос Маринетт, как бы между прочим, вставляя своё слово в наступившей короткой паузе. Она загибала ворот последнего варианта фиалкового платья, — с нас и правда достаточно пересудов. — Ну мы-то с вами знаем, что ничего подобного нет и быть не может. Вы либо охраняете меня, чтоб бывший Бражник снова ничего не натворил, либо мы с вами друзья, — ответил он, подправляя вторую сторону, а после разгладил кружевной рукав, вернулся к креслу и внёс что-то в блокнот, — Я склоняюсь ко второму варианту… хотя и первый ничего. — Мы хорошие приятели, я бы сказала. И всё же, прошу меня извинить… сегодня никаких душевных разговоров. — Это уже не первый раз, когда мне хочется обсудить свои идеи с вами, а вы куда-то исчезаете на ночь глядя. Кто вас ждёт? — Вы знаете кто… Габриель спустил очки на нос и глянул на неё поверх серебристых дужек. — Вот мне интересно: мы, кажется, неплохо сработались. Вы сочувствуете мне, даже жалеете где-то, а покрываете всё равно Натали. Что ж за беспредел, мадмуазель? — он неудачно попытался скрыть ухмылку. — А знаете почему? Она моя подруга, а вы… — Маринетт подмывало ляпнуть какую-нибудь пакость, — вы просто тип, который меня бесит. — Неужели? А мне помнится, что вы восхищались мной… — О, да, но это совсем не мешает мне иногда хотеть вас убить. Агрест вернул очки на место, ухмыльнулся и проводил взглядом представителя, который унёс платье и костюмы на доработку. — Значит, ответа на свой вопрос я не получу? — Увы. Это не моя тайна и открывать её не мне… — Ну, а, если серьёзно. Я, например, волнуюсь, что вы добираетесь на такси ночью, без машины… ведь водите-то вы не плохо, а так… ну знаете… мало ли что. — Я отлично ориентируюсь в темноте и могу себя защитить… Да, и разве это имеет значение? — Для меня имеет. Вдруг я стану последним, кто увидит вас живой. Когда она услышала это, то бросила сумку, которую собирала, и, вскинув голову, рассмеялась по-детски чисто. Этот смех, как ничто другое, показывал их сложившиеся рабочие отношения, которые в рамках моды были действительно почти дружескими. — Если вы станете последним, кто видел меня живой, боюсь, что убийцей вы и будете. — Ну, вот вообще не смешно, — притворно оскорбился Габриель. Маринетт сделала серьёзное лицо. — Ладно, признайтесь, что вы просто боитесь быть дома один? Она знала, что задела его за живое и уже ждала ответного пинка, но он промолчал и только развёл руками, когда Маринетт повязала шёлковый шарф вокруг шеи и скрылась за дверью.

***

Лука шёл по вечерним улицам, теребя пальцами ремень от чехла гитары, перекинутой через плечо, и напевал мелодию. Его группе предстоял концерт на Эйфелевой башне в эту пятницу, а у них, как говорится, конь не валялся, да ещё и в команду пришёл новый ударник, который никак не мог подстроиться под них — менять и искать нового уже не было ни времени, ни возможности. Мысли вертелись вокруг этого события, пока ноги медленно несли его в сторону автобусной остановки. В свою съёмную однушку на окраине он не спешил, там было пусто, ведь Лила после развода не оставила ему даже кота… Как это случилось? Лука и сам не понял. Она просто ушла, а ему не хватило ни любви, ни желания, чтобы её вернуть. Из их большой квартиры в центре он съехал в спальный район, подальше от городской суеты, где не было ничего примечательного, однако музыкальная студия, арендованная его группой, по прежнему оставалась на месте, и ему приходилось мотаться каждый день в город и обратно, без права остаться и заночевать где-то поблизости. Стемнело. Фонари зажглись над набережной, тускло отражаясь в Сене. Вечер пах яблоками, выпечкой и орхидеями, которые приносили мечтательное настроение в его размеренную неспешную жизнь. Лука перепрыгнул узкую полоску газона и нырнул под козырёк остановки прямо в тот момент, когда опустевший автобус скользнул мимо. Подошёл следующий, тоже с ненужным ему номером, неспешно раскрыл двери, пару минут задумчиво попыхтел, скрипнул, заурчал и направился прочь, шурша колёсами. — Стой! Не уезжай! Блииин, опять… — знакомый женский голос метнулся вслед уже уехавшему транспорту. Он обернулся как раз вовремя, чтобы поймать летящую со всех ног и споткнувшуюся о бордюр Маринетт. — Привет, — растеряно произнёс Лука и поставил её на ноги. — Извините, — она отошла от него, поправила блузку и подняла голову, — Лука?! Они несколько секунд смотрели друг на друга. — Рад тебя видеть. Снова опаздываешь, да? — Да уж, — фыркнула Маринетт, — если честно, не хотелось брать такси, но теперь видимо придётся… каблук вот сломала. Он серьёзно взглянул на её туфли, а потом грустно улыбнулся. — С ума сойти, я, оказывается, так по этому скучал… Она смутилась и покраснела. Возникшее молчание оказалось слишком давящим, чтобы терпеть его долго. — А ты куда? Разве ты не здесь живёшь? — Больше нет. Маринетт безуспешно пыталась вернуть каблук на место и при этом старалась продолжать разговор. — Вы переехали? — Я, — Лука многозначительно выделил это слово паузой, — переехал. — О, — она снова встретилась с ним взглядом, — я могу узнать, что случилось? — Ты, вероятно, видела и знаешь, что нам обоим «посчастливилось» стать Нефилимом, из-за того что Лила использовала мои чувства к тебе... После этого как-то не заладилось. Она ушла… Вечность прошла, а, кажется, будто вчера было. — Значит, ЛедиБаг испортила жизнь гораздо большему числу людей, чем думала... — Что? — Мне жаль, Лука. — А? Да, мне тоже… — он смолк на пару секунд, а после спросил, — а как поживаешь ты? Маринетт передёрнула плечами и бросила вконец отломившийся каблук. — Кручусь, верчусь, работаю, в общем. — А как же свадьба с Адрианом? Не сложилось? — Свадьба? — она приоткрыла рот от удивления и на мгновение впала в ступор, но тут же догадалась, — ааа, ты про ту фотосессию? Не хочу об этом… всё так глупо вышло… — Значит, сейчас ты одна? Маринетт не ответила, Лука не решился продолжать разговор. Время медленно подползало к полуночи, накрывая Париж влажной прохладой в бледном свете луны... темнота окутывала сферы фонарей, как вязаное покрывало.... проехал ещё один пустой автобус, не подходящий ни одному из них — этот был последним, и ждать больше не имело смысла. — Может, посидим где-нибудь, раз уж мы оба одиноки?.. Знаю, я говорил, что не может быть дружбы после любви... Да, но с тех пор многое изменилось. Теперь я беру свои слова назад. Она тяжело вздохнула и повернулась к нему. — Лука, так уже происходило однажды, тебе не кажется?.. То есть... я хочу сказать, что… я, безусловно, готова стать тебе верным другом, но ни кем-то большим… потому что… он всегда будет между нами. Всегда. Поэтому, если ты на что-то надеешься, это напрасная трата духовных сил и времени. — Я понимаю, Маринетт, и вижу, что ты не готова сегодня к прогулкам. Давай тогда встретимся в выходные… А знаешь, приходи на концерт в пятницу? После сможем поесть мороженое и пройтись. — Я, правда, не могу сейчас никуда пойти, меня ждут дома, и я, наверное, уже вызову такси. Она дрожащими руками достала телефон, набрала номер и сделала заказ. Они простояли так до приезда машины, а после тепло попрощались и расстались на дружеской ноте. Маринетт не могла чувствовать и не могла знать, какую боль испытал Лука после разговора с ней, однако он действительно собирался дружить и искренне этого хотел.

***

Засидевшись допоздна в студии и выпив пару бокалов вина, а может и пару бутылок, Габриель вернулся домой. Горилла открыл перед ним дверцу лимузина и слегка придержал за плечо (видимо всё-таки бутылок). Голова страшно кружилась, а ручка входной двери двоилась перед глазами — водитель помог и тут. — Может, проводить? — взмах рукой всё сказал Горилле без слов, и он отступил. Темнота окутала хозяина дома… дома, который действительно пугал. Без Натали тут было одиноко, ещё хуже, чем без Эмили, хуже, чем без Адриана, когда тот переехал на новую квартиру… Даже Нууру и Дуусу смогли бы скрасить его вечера, но не было и их. Габриель так сильно скучал по ним, так сильно тосковал по превращениям и суперсилам, что даже ни разу не спускался в логово Бражника с тех пор, как ЛедиБаг забрала его талисман. Он боялся, что прежние чувства вернутся, а все выстроенные за год отношения сойдут на нет… боялся, что не сможет контролировать себя, свои эмоции… но его всё равно непреодолимо туда влекло. Габриель зашёл в кабинет и остановился у портрета Эмили, покрытого тёмной тканью. (Как только Мастер Фу забрал её в храм, он закрыл все изображения жены, даже те, что стояли в комнате Адриана.) Он поднял глаза вверх, замечая белую ленту справа, и отступил на шаг назад, чтобы сохранить равновесие. Так легко было схватить её, потянуть и… но что-то мешало, что-то не позволяло сделать решающий рывок, утолить любопытство. Страха не было, не было и уверенности, только сомнения, только предчувствия — Агрест закрыл глаза, отсчитал три удара сердца и дёрнул ленту вниз. По шороху понял, что ткань упала, на ощупь нашёл углубления, вдавил, нажал, повернул и вдруг почувствовал резкий толчок: платформа стала медленно уползать вниз вместе с ним. Может одиночество, а может глубокая печаль по ушедшему времени сподвигла его на такое, но как только круглое окно раскрылось, впуская лунный свет, он произнёс: — Нууру! Подними Тёмные Крылья! — голос эхом оттолкнулся от стен и разбился об пол. Никто не ответил. Габриель, наконец, открыл глаза. В помещении было пусто — ни белоснежных мотыльков, ни Квами… ни Маюры, которая, в отличие от бабочек и Нууру, не являлась для него сожалением и тоской, она была болью, жуткой, пронизывающей до костей… Он сделал шаг в центр, но оступился и посмотрел под ноги… в лунной дорожке, рисующей белую линию на полу, лежал блокнот… тот самый, который Натали носила везде с собой. Алкоголь, если он и присутствовал, выветрился мгновенно, размытые очертания комнаты стали вызывающе чёткими, руки сами потянулись вниз, хватая долгожданный и такой неожиданный сюрприз — Габриель в этот момент, словно коснулся её сквозь время и пространство, вспоминая каждый миг, проведённый рядом с ней. Затаив дыхание, он перевернул обложку… десятки страниц были вырваны, одна перечёркнута, а на другой наискосок какие-то записи; остальная часть оставалось пустой… записи… Агрест не сразу понял, что в них первым словом стояло его собственное имя… сердце сделало кульбит и упало куда-то вниз, возможно, даже ниже уровня дома… Натали писала и писала ему, для него… «Габриель, я знаю, что пробираться в твой дом с помощью Дуусу нехорошо, но я делаю это, потому что иначе передать тебе свои слова не смогу. Не знаю, зачем собираюсь говорить всё это... Наверное, потому что хотела бы поблагодарить тебя за любовь, что ты дал мне, за то волшебное время, которое хоть и было обманом, всё-таки стало самым лучшим событием в моей жизни... И потому что хочу сообщить — Дуусу здорова, и я тоже, Мастер Фу сделал то, что обещал... Наверное, ещё и потому, что должна передать тебе мою просьбу. Не держи зла на Маринетт, она сделала всё, чтобы защитить Париж без всяких благих и неблагих целей. Её битва была бескорыстной и жертвенной… Что же ещё?.. А ещё, ты должен знать, что Эмили в последний день просила меня уберечь тебя и вашего сына, она знала, что я чувствую к тебе, и умоляла помочь. Умоляла сделать так, чтобы ты навсегда отказался от идеи победить смерть и вернул талисманы. Не знаю как ты, а я считаю, что пересилила себя и справилась с этим. Я исполнила обещанное…» Дальше предложения были перечёркнуты так, что слова оставались почти не различимы, а послесловие заляпано и размыто, словно Натали плакала, выводя эти строки. «Я люблю тебя Габриель Агрест, мисье Агрест, модельер Агрест, Бражник — как пожелаешь, так себя и называй — я люблю тебя любого, но ухожу и прошу не искать меня, не пытаться выяснить место работы, не ждать встреч, не надеяться ни на что. Я простила тебя, действительно простила, и именно по этой причине мы больше не увидимся никогда. Никогда» В конце текста не стояла точка, будто кому-то из них ещё давалось право дописать историю. Он перечитал ещё раз, а потом снова и снова, и снова, пока не запомнил наизусть каждую букву... каждую фразу. Только под утро Габриель спустился вниз, зашёл в спальню и уснул сразу, как только голова коснулась подушки; в руках, прижатый к самому сердцу, так и остался лежать блокнот Натали Санкёр.