Подобно стихии

Ты явился ко мне, пробравшись сквозь сети Интернета, где я искала со скуки новых друзей. Ты активно распространял свои флюиды, но я оставалась непреклонной, подобновдовствующей королеве – слишком сильно разочаровалась в мужском поле, ничего личного. Однако на встречу я согласилась; зелёная, как болотная жаба, тоска – самый главный мотиватор покинуть свою зону комфорта. Увы, глубинная аффилиация тоже управляла моими действиями. Ты показался мне всего лишь симпатичным, - честно говоря, я была уверена, что мои сердечные барьеры нерушимы и я отправлю тебя, как и многих кандидатов, в зал ожидания, - но твоё обаяние пришлось смычком по моей стихнувшей впечатлительности. Волк в овечьей шкуре, который нахально прижал меня к своему телу, когда я дрогнула от холода. Такие, как ты, если верить правилу, отъявленные ботаники, боящиеся подышать в сторону девушки. Но ты изумил меня своей неожиданной смелостью; я возмущалась чисто для вида, но на деле впервые за полгода я ощутила, как сквозь твёрдую почву скептицизма прорвались ростки трепета. - Ах, ты можешь так не стонать от своей быстрой ходьбы? А то я немного беспокоюсь за тебя, вдруг прямо тут помрёшь. - Тебе не нравятся мои стоны?! - Конечно нет. Кому понравятся звуки умирающей коровы? - Отлично! Тогда я вообще не буду стонать при тебе! Нигде! - А, эмм… это было слишком категорично. Ну да ладно. Твои глупые шутки, претендующие на эпиграммы, тоже внесли разлад в мою душу. А на второй встрече ты показался мне воплощением безупречного Ареса. Мне, как лаборатной крысе, будто ввели окситоцин – гормональный клей, та самая молекула любви, которая соединяет противоположности. Всё в моём организме детанировало, перевернув прежний строй. Тебе не обязательно знать об этом, но после встречи с тобой я впервые громко рассмеялась на улице: так откровенно и вульгарно, словно портовая путана. Но я была счастлива. На самом деле я получила долгожданный дофамин, когда ты написал мне: «Значит, любишь кусаться? Я тоже. И я хочу следы от твоих зубиков». У нас была своя романтика, достойная войти в топ запрещённых рукописей, и я считала это презентом судьбы. - Кажется, завтра мы даже успеем погулять. А потом заглянем ко мне, чтобы попить кофе. - Но я не пью кофе. Давай побалуемся водичкой. - Ну, ты поняла, что мы будем не кофе пить. - Чай? - Да. Горяченький. С сахаром. Возьмёшь столько, сколько захочешь. Обмажешься им. - Это уже извращение, Фурута. - И этим мы тоже побалуемся. И вообще, почему ты не на работе? Сижу и такой: «Не понял!». И дальше: нейронные связи, биохимические процессы, трусы учителя по логике, в связи чего зарождается суждение, что Вы, юная леди, незаслуженно греете попку на месте. - Эй, мне тоже нужен отдых. Сегодня у меня выходной. - Тогда приходи ко мне. Или я устрою свидание со своей рукой. - Никаких рук, я запрещаю! Верность, конечно, хранить хорошо, но нужно и разнообразие. У меня не поворачивалась шея после той ночи – она была вся в твоих отметинах. Ты сказал, что никто не оставлял на тебе следы, и я с энтузиазмом переусердствовала исполнить твою просьбу включить эту акцию. Окружающие смотрели на нас, как на жертв изнасилования. А я любовно оглаживала свежий шрам на твоей руке от своих зубов, вспоминая гулью традицию: мы ведь теперь женаты. Теперь ты никогда не сотрёшь меня из своей жизни даже корректором – клеймо побледнеет, но не исчезнет, оставшись навсегда, как родимое пятно. Я ужасная собственница, Фурута, поэтому ликовала, как ведьма на давно запланированном шабаше. - Помнишь, как ты ругался на мои стоны? - Эй, это было давно. И тогда я просто беспокоился за тебя. В двадцать лет, знаешь ли, стоит уже беречь своё здоровье, дорогая. - Нет, я не то имею в виду. Просто тогда я сказала, что не буду стонать при тебе. Но в итоге я нарушила же собственные слова. Ты ужасно влияешь на меня. - Да, я такой – красивый и молодой. Ты заставляешь меня смеяться. С тобой я будто поднималась на зиккурат, упиваясь опьяняющим опиумом. Я не хотела трезветь. Я обещала себе, что не свяжу жизнь со спиртным, но ты опьянял меня. И я не могла закодироваться. Не хотела. Вечно пьяная и вечно счастливая – такая перспектива устраивала меня гораздо больше. И пусть люди не так смотрят – с некоторых пор меня интересовал лишь твой атомный взор, от которого я заживо запекалась в болезненно-сладостном смущении. - Помнится, меня чуть не увезли пьяные парни. - Я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось. - Это было давно, когда мы ещё не были знакомы. - А, тогда ладно. - Эй! То есть, раз мы были не знакомы, то пусть меня убивают? - Ха-ха-ха! С тобой я перестала стесняться встречать зарю в неприглядном виде. С тобой я научилась мирно засыпать в чьей-то компании, кроме подушки, участвуя в ярких грёзах. Только с тобой мне хотелось принимать ванну – без тебя она казалась слишком просторной, что я могла легко утонуть. А помнишь, как мы смутились, когда я не позволила тебе самостоятельно умыться? Да, мы оба чувствовали себя неловко, когда мои руки машинально потянулись исследовать твоё тело губкой. Но я чувствовала, что должна полностью изучить его, омыть своей любовью, очистить от грязи загадочного прошлого. - В меня никто никогда не влюблялся. Почему-то в эти слова была вшита хроническая боль. Иногда ты уместно хвастался своей внешностью, и я была уверена, что ты знаешь себе цену. После этих слов я поняла, что ты занимался притворством – ты не считал себя привлекательным потому, что никто не доказывал тебе это. Шутливый апломб – всего лишь инертная попытка не увязнуть в полном самобичевании. Я была безумно удивлена тому, что ты так и не нашёл ту, что сумеет разглядеть твою красоту, сравнимую с искусством. Впрочем, я недолго оплакивала твою несправедливую судьбу – ведь я пришла, чтобы реставрировать её. И я гордилась своим безупречным зрением, которое смогло отыскать огранённый бриллиант среди безликой ржавчины. - Тогда я буду первой и последней. С каждым днём я погружалась в тебя, как в лаву: я сгорала, но моё прохладное тело восполнялось недостающим теплом. Это было переизбытком, но я никогда не могла сказать себе спасительное «стоп». Даже когда тромбы норовили сорваться, обещая мне скорую смерть, я всё равно продолжала погребать себя в чувствах, которые были за пределом влюблённости. Я всё время хотела сказать, как зависима от тебя, но мне не хватало решимости. А мой внутренний прагматик твердил, что время ещё не пришло. Как глупо; тогда я не понимала, что любовь не устанавливает будильник. И тогда я просто боялась признаться в своей самой жестокой слабости. - К тебе пристают на работе девушки-следователи? - Никто, кроме тебя. - Потому что я похотливое животное? - Нет. Ты любишь меня. Я замерла; ты застал меня врасплох. Даже когда догадка оказалась верной, я продолжала гордо отпираться от своей предательской природы, которая навязала мне одержимость тобой. - С чего ты так решил? - Ты купила мне шаурму. Если бы из человечины, я бы уже предположил, что это откровенное предложение руки и сердца. - Ну, я люблю тебя, как друга. - Эй! Френдзона? Ты отшучивался, но, кажется, эта тема слегка задела тебя. Я забыла о твоём прошлом, когда тебя не ценила другая девушка, - случайно раскрыла зарубцевавшуюся рану, - и поспешила исправиться, преданно уткнувшись в твоё плечо. - Сначала как друга, а потом как парня – у меня это норма. Глаза прикрываются, и под веками вспениваются и бурлят фантасмагорические картины нашего будущего. Сконцентрируйся на них, удержи их, возжелай. Сердце находится в чудесном хаотичном калейдоскопе. Мне нужно хирургическое вмешательство, чтобы нас разделили, но у меня не хватит сил. Мне страшно. Я никогда прежде не испытывала таких эмоций к человеку. Меня даже не волнуют твои странности. Я люблю, люблю, люблю. Повторяю это, как мантру, но не произношу вслух – с тобой я всё ещё шучу о слабости своих чувств, когда на самом деле они крепче терракотовой армии. Останови меня, Фурута, это ничем хорошим не кончится. Но ты продолжаешь утыкаться в мою грудь, твердя, что нельзя быть такой соблазнительной, и создаёшь сюр из своих слов, - я не знаю, шутка это или нет, - который пугает и одновременно бодрит мою сумасшедшую сторону. - Что бы ты сделал, если бы к тебе пристали другие девушки? - Ничего. Я бы просто проигнорировал их. - Точно? - Не беспокойся; насиловать я буду только тебя и нашу дочь. - Идиот. - Если бы у нас был мальчик, я бы назвал его Джейсон, надел на него хоккейную маску и научил убивать людей. - Уже неплохо. - Представь себе, как было бы романтично: он перерезал бы весь детский лагерь, а мы бы целовались возле двух отрубленных голов. - Это прекрасно. То, о чём я мечтала всю жизнь. А как бы ты назвал девочку? - Какое бы имя я ни дал ей, всё равно изнасилую её. - … чёрт. А затем ты внезапно замолк, всмотревшись вдаль; смех закончился, а твои бархатные глаза заволок флёр задумчивости. - Возможно, Ризе. Если моё отрешение от тебя, в котором я начала чувствовать необходимость – адская машина, то я хочу, чтобы она работала слаженнее и быстрее. Механизмы в ней заржавевшие, подверженные коррозии, замедляющие работу. Шестерёнки уже не сдвинуть с места – они покрылись мхом и заросли плесенью – неисправимый случай. Больная любовь как споры грибов: вырывать корни нужно до того, как станет поздно. Я испачкалась её соками… Фурута, ты такой неаккуратный. Почему я влюбилась в тебя? Ты такой сложный, девиантный и далёкий от мира, в котором я должна жить, но я не могу отказаться от тебя. Однако ментальным образом ты услышал мой призыв – исчез сам. Внутричерепное заблуждение о том, что мне будет лучше без тебя, рассеивается – я не смогу без твоего существования. Ты неумолимо удаляешься, а я тщетно гонюсь за призраком, виня себя в том, что я прислушивалась к близким, которые построили для меня жизнь с другим человеком. Я плавилась в сомнениях после того, как ты начал показывать своё безумие, которое я, наверное, не смогу обуздать, а теперь стою под непрерывным дождём и запиваю им хрусталики безвкусных слёз. - Тебе не место в моём мире, (Твоё имя). Ты найдёшь себе другого парня. - Но я не хочу другого! - Я понимаю твою боль; меня тоже бросали. Но это проходит. Потом будешь вспоминать и смеяться. Последними смеются клоуны. Ты ведь так любишь шутить. Почему… Почему, почему, почему я не могу узреть в твоих словах правду? Ты будто пытаешься подавить в себе чувства ко мне ради своих целей, а у меня недостаточно смекалки, чтобы намертво привязать тебя. Меня разрывает на части. - Я… хочу убить тебя. - Не стоит – медики рядом. Не хочу, чтобы тебя посадили. Ты ведь ещё слишком молода. Тебе остаётся только возненавидеть меня. - Я не могу… Помоги мне. - Если ты не ненавидишь меня сейчас, то я уже не знаю, как тебе помочь. Я полюбила тебя… До скребущегося в нутре мазохизма, до инквизирующей меня ненависти, до криков, разрезающих рот, и до крови, которую я выпускала из своих вен. Ты поставил на мне свой флюгер, как на завоёванной территории, и я не имела права сбросить его оковы. За что ты так со мной, если ты знаешь, какого испытывать эту боль и нежелание жить? Время страданий тянулось как назло мешкотно, а попытки придумать тебе весомое оправдание безответственного побега были до смехотворного глупы. Я тоже рассчитывала провести с тобой лишь курортный роман, но не сумела из своей самоуверенности оценить твои способности одурманивать. Я навсегда твоя пленница. Прости, что влюбилась. Я барахталась в огромном тетраэдре своих чувств, пытаясь заглушить твой образ новыми знакомствами с того же Интернета. Ничего не получалось. У них не было твоих рафинированных чёрт, раненного сердца, которое я пыталась пригреть в своей груди, и твоих идиотских шуток. Они не писали мне при первом знакомстве: «Привет, мило выглядишь», а на свидании не думали согреть своими худоватыми руками. У них был один большой недостаток – они не были тобой. А у меня был недостаток ещё хуже – без тебя я не была собой. Кармический узел не отпускает, а сердце бьётся только для родных, живя образом неподвижного овоща. Когда-нибудь это закончится. И солнце снова засветит ярче. Меня удручает лишь один факт: я так и не смогу возненавидеть тебя, даже когда чувства милостиво утихнут.