Пасхальное чудо

Fireflight – Core of my Addiction

- Что такое? Вы соскучились по мне? Здорово-здорово! Значит, это любовь, верно? Утиганата экстатично кружился вокруг тебя юлой, ожидая твою снисходительность. Ты подозвала меч на поляну, где растелился изумрудный ковёр травы – самое удобное и живописное место для того, чтобы заняться совместным подготовлением к празднику. Несмотря на то, что ты проявила инициативу, ожидая провести этот день с любимым мечом, на деле ты выражала беспристрастие на его милый лепет; ты попросту смущалась реагировать так быстро взаимным ответом, посему тебе было проще перейти к делу. - Касю, ты знаешь, что такое Пасха? - Конечно-конечно! – взбодрился меч, начав с удовольствием рассуждать на эту тему. - В конце концов я ведь дитя реки, а нам многое известно о человеческом мире. Так что Вы всегда можете положиться на мои знания. - Тогда ты знаешь, как готовиться к ней, - сыто заключаешь ты. - Ведь я хотела попросить тебя помочь мне покрасить яйца к будущему пиру, пока у нас царит мир в Цитадели. Касю опешил. Перед глазами завертелся калейдоскоп реминисценций и печальных тризн, когда им владел ещё старый хозяин – Окита Содзи. Именно данный воитель доказал ему, вбил крепким молотом в извилины, что он никому не нужен, пока на нём есть повреждения. Киёмицу помнил каждую инсомнию из-за расстройства, одиночество, в котором он тонул, каждое нестерпимое полымя, которое оставляло ожоги памяти на его никчёмности. Помнил каждый ночной прилавок, в котором его продавали от безысходности каким-то беднякам, и то, как они использовали его вне схваток, в повседневности, для вскрытия каких-либо жестянок. Клеймо бесславия. Шрамы остались; их ни стереть, ни вывести, ни скрыть татуировкой. О них не забыть. Никогда. Даже если рядом будет новый хозяин, совершенно противоположной наружности, с иными ценностями. Поранившись однажды из-за одного дорогого человека, ты будешь сомневаться в других. Это бремя придётся нести. С ним придётся смириться. Когда-нибудь его придётся перебороть. Но старые раны слишком хорошо ужились на слабой душе. Касю будто был создан для того, чтобы они построили на нём свои селения. - Что? – он делает вид, что не понимает, о чём идёт речь; так проще укрываться от невзгод. Его личный защитный панцирь – трусливое избегание. - Я не очень хорош в таких вещах. Ты взвеяла брови на лоб, демонстрируя удивление от его противоречивости. Касю же постарался не обращать внимание на твоё недоумение. Он сделает всё, чтобы сохранить себя. Он уверен, что счастье в красоте. - Не ври, - хмуро качнула ты головой. - Ты же сам сказал, что разбираешься в этом. От ремесленников он знает и поговорку о том, что язык – главный враг человека, когда он развязывается. Но держать его на Гордиевом узле слишком трудно, пока ты ждёшь от него честность. Часть его сердца хочет завуалировать правду, а другая часть, которая тянется к тебе, алчет рассказать всё. - Вы ведь знаете, что я не люблю работу, где надо пачкаться, - приглушённо признаётся утигатана, пытаясь безрезультатно удержать в своём тоне ломтик бодрости. - Если я буду хоть как-то испорчен… меня разлюбят. Киёмицу вспоминает однажды услышанную легенду о девушке, которая влюбилась в добродушного охотника, что провёл её через тернии леса к зримым звёздам свободы – совсем как ты его. Но её чувствам не дано было обрести взаимность – у мужчины уже была возлюбленная. От отчаяния особа превратилась в алый цветок, имеющий причудливую форму сердца. Касю боялся превратиться таким же образом в ту самую дицентру. Прекрасное соцветие с печальным значением – из такой упаковка и была сделана его истинная суть. На душе пустовал огромный саксаул. Ты тяжко вздохнула, будучи огорчённой его состоянием, которое ты чувствовала вторым сердцем. Оно билось в унисон с его, сопереживая и сострадая, проливая водопад крови и замораживая его стылым осознанием того, что к несовершенным в этом мире быстро теряют интерес. Но ведь всё было совсем не так. И всё внутри тебя болело от того, что брюнет не мог примерить на себя такую простую истину. «Глупый-глупый Касю. На одной внешности не уедешь. Гораздо больше ценится то, что внутри. Мы любим мандарин не за яркую кожуру, а за его вкусные дольки», - рассуждала ты внутри себя, делая маленькие шажки навстречу неразумной утиганате. - Касю, внешность – лишь обложка; самое красивое находится на страницах, между строк, - проговаривала ты в темпе анданте: умеренно, вкрадчиво, достаточно слышно для его сердца, чтобы оно успело впитать во все поры твоё мудрое высказывание. - И мне очень нравится то, из чего сконструирован твой внутренний мир. Поэтому не беспокойся об этом. Никто лучше тебя не справится с покраской, поскольку у тебя присутствует отличное чувство вкуса. Твои слова проникают внутрь, светясь в Касю, как аргандова лампа. Страхи быть непризнанным всегда нападали на него шотелом – серповидная форма этого меча ловко огибала щиты, поражая броню противника. Впрочем, у Касю даже почти не было эгиды. И доспехов. Он часто оставался обнажённым перед своими слабостями, и те, хихикая глумливыми ракшасами, заставляли его позорно пасть на колени. Но ты словно валькирия, которая вызволила его из поле боя, когда было уже почти поздно. Ты милосердно оставила его на земле, дав ему ещё один шанс проявить себя, исправить ошибки прошлого, и подарила часть своей артиллерии. Киёмицу вполне радовала перспектива оказаться в заоблачном царстве, где ты, ристая на облаке, подавала к его столику мёд, но сражаться за твоё благополучие – его обязанность, цель и смысл. Он не применяет её даже на релакс, предоставленный тобою же. Нет, он благородный воин, который защитит тебя от призраков прошлого. Изящный самурай, что отдаст жизнь за свою гейшу. Непоколебимый солдат, спасающий историю человечества. Твою историю. «Я болен, прозрачен. Ты видишь меня насквозь». - Хе-хе, я чувствую Вашу веру, - подбодрился парень, прижав ладонь к сердцу, словно ты поднесла ему оберег. - Значит, это действительно любовь? – ты смущённо улыбнулась, предпочитая мариноваться в тишине, не сразу раскрыв свои карты, что придало Киёмицу дополнительный стимул сражаться за твою благосклонность. - Ну что ж, если мне придётся запачкать руки, чтобы заслужить её окончательно, я готов. Заметив, как молодой человек нерешительно переступил свои принципы, после твёрдо устояв на новоявленной почве задания, ты спокойно выдохнула, позволив себе комичный разряд атмосферы. - Спасибо. Другие всё равно отказались, сославшись на тренировки. Глаза меча, которые доселе матово блестели, внезапно потухли, словно ему отключили электричество, и полезли на лоб. - Эй, так Вы обманули меня?! – брюнет хоть и недовольно топал ногой, отбивая капризную чечётку со скрещёнными руками, но его тон старательно держался в диапазоне оптимизма. - Нууу, не совсем, - ты неловко почесала затылок, не зная, как оправдать своё деяние. - Но почти. Хотя я действительно хотела, чтобы с этим заданием мне помог именно ты, - поняв, что его карты нечем крыть, ты решила выложить все свои на стол; твоё лицо немного помрачнело от вынужденной прямоты, ведь ты хотела ещё немного помучить своего подопечного. Поначалу утиганата злился, словно ты совершила бесцеремонную подсечку. Но затем сердце, пережившее бурный прилив плазмы, растолковало твои действия иначе. На лице меча неожиданно нарисовалась бесхитростная улыбка, полная какой-то младенческой восторженности, словно малыш в его лице впервые осознанно засмеялся. - Полагаю, другие возненавидели Вас, поэтому и решили сбежать от ответственности, - предположил с полной уверенностью брюнет; поначалу ты хочешь осуждающие цокнуть на его самонадеянность, но через секунду ты уже чувствуешь в горле щекочущий смех умиления, которому ты согласно улыбаешься. - Но Вы приняли верное решение, выбрав меня – Вас я буду любить вечно. Даже если мне придётся заняться для этого грязной работой. Он будто отдаёт честь с последними словами и с полной решимостью победить в соревновании за твою любовь принимается за покраску. Становится не так страшно заниматься грязной работой, после которой аккуратные фаланги пальцев вымокли в синеве, похожая на гематомы. Касю представляет себе, как ты чувственно поощряешь его, и это становится двигателем к достижению цели. Он верит, что вскопает все грядки, посадит множество деревьев, почистит мех лошадей и искупается без отвращения в крови, только если ты скажешь ему: «Молодец. Ты хорошо поработал». Он жаждет этого, как небесной манны. «Я зависим, меня трясёт. И я падаю на колени». Меч сидит на траве, рассматривая запачканные ладони; несколько минут назад он мог спокойно коснуться ими кончика твоей пряди, а сейчас ему стыдно даже быть рядом. Комплексы снова возвращаются на место, впрыскивая в грудь чернила каракатицы, в которых он беззащитно барахтается, не в силах найти просвет надежды. - Хах… - обрывчато стонет меч сквозь нервный излом улыбки. - Мои ногти… «Будут ли любить меня с такими омерзительными повреждениями?», - размышляет Касю, чувствуя на душе вихрящийся аквилон, обмораживающий его нутро новыми ростками комплексами. Тебе кажется, что ты видишь их воочию. Слишком много сорняков – его сад запущен со времён, когда Окита отказался от него. Избавляться от них слишком долго и опасно для рук – повсюду недружелюбные колючки самокопаний. Но ты нашла решение получше: взрастить новый розарий. - Теперь ты считаешь себя некрасивым? Твой настойчивый взгляд, скользящий по нему, вызывает у брюнета чувство презрения к самому себе. - А… Не смотрите на меня, пока я так потрёпан! – в панической атаке забунтовал меч; он почти что беззащитно свернулся клубком, чтобы скрыть свои недостатки, и добавил аморфным, совершенно потерянным голосом, словно униженно моля пощады у противника, который нашёл его уязвимую точку: - Я не хочу, чтобы Вы видели меня таким… Качаешь головой, встречаясь с монотонными комплексами, и без колебаний окунаешь руку в два стакана с прокрашенной жидкостью. - Касю, смотри! Парень вяло отзывается и, поворачивая голову, застывает в шоке; его хозяйка, подобно цирковой обезьянке, весело кривляется, будучи измазанной в краске – щёки, нос и особенно ладони. Совсем как ребёнок, который видит в грязи свою эстетику. - Ч-что Вы делаете?! – обескураженно восклицает меч, не находя объяснение твоей глупой выходке. Но ты намеренно игнорируешь вопрос, переходя сразу к наступлению: - Я больше не кажусь тебе привлекательной? - по-птичьи склонив голову, наивно вопрошает твоя персона, глядя на него кошачьими глазами, которым хочется отдать всё: свой дом, свою одежду… своё сердце. - Что за глупость? – запальчиво парирует он. - Я буду любить Вас в любом состоянии, даже после смерти, и ни одно дурацкое пятно это не изменит! Ты бередишь его душу своим оскорбительным вопросом. Он считает его ужасно неуместным и принижающим. Как он, Касю Киёмицу, может вообще изменить о тебе своё мнение и отношение? В молодом человеке бурлит уязвлённая гордость и он хочет выплеснуть её наружу вулканом, чтобы крикливо доказать тебе обратное, как ты опережаешь его, усмиряя пыл. «Я больше не могу сдерживать это. Ты – единственная, кто мне нужна. Я в западне и не могу больше скрывать это. Я во власти твоей любви». - Я думаю о тебе то же самое, - спокойно и нежно произнесла ты так, что все взбушевавшиеся черти в нём покорно бегут прочь под натиском полного поражения, и снова оголённый перед твоим обаянием Касю стоит совсем без оружия и без слов. Ты кастовала над его разумом, как истинная ведьма, вызубрившая гримуар. Хотя на прародительниц хаоса ты совсем не походила. Скорее, хрупкая чаровница или травница, которая бережно напоила путника своими зельями забвения, чтобы по утру он проснулся новым человеком. Фрустрация спала с организма, как вредная болезнь, как температура, понижающая привычное настроение. Ты как волшебная таблетка, совершенно не горькая, которую можно есть без усталости и не запивать водой. А можно даже и привыкнуть. - Касю, я просто хотела доказать тебе, что грязь не затмит внутреннее сияние истинной красоты, - продолжила ты, приближая его взгляды к неизбежному смирению. Покориться тебе стало его законной догмой. - Разглядеть её проблески можно даже сквозь неряшливые пятна. Ты словно Богиня заботы Деметра, которая снизошла до простого смертного, когда он и не надеялся получить отклик. Он старался изо всех сил положить на неё впечатление безвозмездно – достаточно было и надежды на то, что где-то в параллельной вселенной она даже будет лелеять в своей отдельной светлице его образ, как нечто особенное и сакраментальное. Касю не надеялся, что ты коснёшься своей хрупкой дланью его лица и прошепчешь хрустальным голосом: «Ты нужен мне любым». Это поразило его. В самое сердце, будто кто-то проиграл на его грифах живое стаккато смычком. Алые глаза, будто закованные в промёрзший гранатовый панцирь от тоски, растаяли, превратившись в затягивающее водополье. Ты оккупировала его рассудок и, поработав над его функциями, лишила меч сомнений. В организм подали ток с тиратрона, от которого произошла неконтролируемая реакция – из уголков глаз выступили непрошенные слёзы, сотканные из бесконечной, как космос, сентиментальности. Грудь стала слишком тесной, чтобы вмещать в себя бурные радости. «Ты – причина моего привыкания. Я хочу жить, хочу раствориться в тебе». - И… Ты плачешь? – запоздало заметив под потоком своих речей влагу на лице молодого человека, удивлённо и настороженно уточнила ты. Брюнет не был готов к подобной эпидерсии; в состоянии произошёл антракт, в промежутке которого он пытался обуздать смущающий слёзный рефлекс. - Глупая… Я совсем не плачу, - проворчал молодой человек, торопливо утирая перламутровые дорожки на щеках. - Мне краска попала в глаза. Ты улыбнулась; в душе воцарилось умиротворение, как при длительном и упорном дзене. Чтобы не добавлять Касю лишний груз смущения, ты театрально изобразила веру в его неопытную постановку. Как бы ты ни желала развить эту тему, ты проявила толерантность к мечу и перестала очарованно изучать его румянное, как наливчатое яблоко, лицо. - Смывай её быстрее и готовься к тренировке, - подыграла ты ему, направляясь с улыбкой ближе к Цитадели. Фибрами души Киёмицу понимает, что ты всего лишь вступаешь в его игру. И он безумно благодарен этому. Ощущение такое, будто он оказался в Элизиуме, который описывали в человеческих фолиантах, а на языке присутствовал привкус горячего млеко, в котором купались очищенные люди. «Ты – сердцевина моей одержимости». - И всё же я не могу предстать перед Вами в таком неопрятном виде, - несмотря на смысл фразы, Касю оставался жизнерадостным и смотрел не свои ногти уже со странно-расслабленной улыбкой. В конце концов это ещё один повод, чтобы удержать хозяйку подле себя. - Вы поможете мне сделать маникюр? - Конечно, - охотно отзываешься ты, карамельно улыбаясь; от этого мимолётного жеста ему становится легче. И пусть весь мир подождёт, пока ты будешь ухаживать за ним. - И раз уж ты пошёл ради меня не такие жертвы, тогда я сделаю тебе ещё лучше, чем было до этого. Достойная компенсация, м? Ты озорливо подмигиваешь, и утигатана восхищённо проглатывает этот жест, как ягодный экстракт. Мечи по своей сущности холодны, но с тобой Касю чувствует бурный разлив тепла, будто он никогда и не был оружием. Ты словно горячий очаг посреди суровой тундры, зонтик в раскалённой и засушливой пустыне, росистая капель, в которую ему хочется окунаться каждое утро, чтобы получить махитовую свежесть. Нет, в которую он бы падал каждую секунду. Даже если бы когда-нибудь получил угрозу захлебнуться от переизбытка счастья. Именно такая смерть, после которой он обязательно продолжит любить тебя, являлась божьей благодатью. Только после того, как ты одобришь его исчезновение, Киёмицу с благородством примет хладный поцелуй Смерти, представляя на её месте твои мягкие, как пух одуванчика, губы. - Вы ведь теперь определились? – с лисьей улыбкой уточняет он, игриво догоняя твою персону. - С чем? Больше всего на свете Касю боялся однажды увидеть в твоих фаворитах другой меч. Тогда в его сердце, перевитым удушающими стеблями, прорастут кровавые лепестки дицентры, и на горле появится навязчивое ощущение страшной асфиксии. Пандемониум, из которого не выбраться – чашелистики будут терпеливо утаскивать вниз, на безликое дно. Чувство такое, будто его дезинтегрируют – распадаться на жалкие и незаметные атомы невыносимо больно. - С тем, кого Вы любите больше, - безапелляционно подсказал молодой человек, слегка капризно надув уста, точно неугомонный ребёнок, который упорно привлекал к себе недостающее внимание. - Мне кажется, я заслужил лидирующую позицию после всего, что мы пережили вместе. Да, он действительно как ребёнок, которому так хочется быть твоим любимцем. Ему так трудно отказать в этих трогательных просьбах-мольбах, даже когда хочется поиграть в недотрогу. Он рушит на пути все твои барьеры, неосознанно мстя за поломку своих. Между вами всегда была своеобразная взаимность. «Я хочу жить, но готов умереть за тебя. Я слишком увлёкся». - Ох, а я ведь хотела оттянуть момент огласки, чтобы не расстроить кого-нибудь раньше времени своим решением, - театрально вздохнула ты, изображая фальшивую тягость из-за вынужденных обстоятельств. - Но, видимо, у меня нет выбора. Ты подходишь близко-близко к мечу, чтобы ваши лбы коснулись друг друга. Киёмицу выжидающе замирает, прося время замедляться, - лучше останавливаться, - по его приказу, чтобы он сумел запечатлеть моменты. Но оно безжалостно. Как и твои тёплые губы, которые припали к уголкам его. Однако память успевает ярко выжечь осуществлённый манёвр, от которого он падает и летит в бездну нирваны. Не хочется останавливаться. Даже по-глупому хочется умереть, чтобы это воспоминание стало последним. О большем он и не грезил. Большего он не смел желать, пока ты обвивала его плечи своими миниатюрными руками. - Не волнуйтесь, Вы никого не расстроите; я всё равно люблю Вас больше всех, - со смехом проговаривает молодой человек, обращая всё в лёгкую шутку, но сам охотно тянется сковать тебя в обруч своих рук. Тлеющий жар внутри метаморфозировался в огнедышащего дракона, который был не удовлетворён безопасной дистанцией. Самообладание трескалось на глазах, обращаясь в осколки, стекло которых отражало его постыдную уязвимость перед твоим чарующим влиянием: яркий ликорис румянца, туман в глазах и сжатый в плотную ленту рот. Хотелось и дальше обнимать тебя, неподвижно стоя на месте, как крепкие монументы, и пусть весь мир ждёт, пеленая ваш дуэт романтическим закатом. Но это желание, которое он считал грешным и постыдным, делало его рабом смущения и разумной жажды отступить. Собственный чувственный порыв казался грубой попыткой навязаться. Сердце отказывалось снимать протесту рассудка и хотела дальше плавиться в амурной электрификации, но рационализм был сильнее. Касю заставил себя почти сквозь зубы проявить тактичность в обращении с хозяйкой, которая порабощала его бедный ум. - Вам стоит отстраниться, чтобы не чувствовать запах пота от меня, - с натяжной шутливостью прошептал меч, балансируя на зыбкой субстанции безрассудства. Энергия набирающими оборот кольцами Нептуна распространялась по телу, сковывала его, делая вынужденным лакеем низменной жажды. Но ты не отпустила Киёмицу, когда он, сохраняя трезвость ума, попытался выбраться из опасных лоз. На его лице отразилось изумление. Ты выглядела невинной и несмышлённой Евой, но внутри бушевала устойчивая страстность огненной Лилит. - Ты говоришь это специально, чтобы не смущать нас обоих? – догадалась ты, и твоё лукавое сплетение улыбки заставило нервно вздрогнуть парня. Ты ещё плотнее прижалась к чужому телу, как птенец, ищущий тепло, и прошептала, опаляя его грудь горячим, как ветер Сахары, дыханием: - Ведь от тебя всегда исходит хороший запах, Касю. От твоих слов его прежняя уверенность восстанавливается, как ткань мемори. В тусклом сиянии подола небес его волосы выглядели, как червлёное золото, а глаза – бездонными винными озёрами, в которых купались ослепительные Ахернары. Он чувствовал себя легче ладьи, скользящей по Тихому океану. Он продолжает стоять на месте, как ему хочется того, и с апломбом сжимает тебя в своих дрожащих руках. Вы неделимы, как архипелаги. «Я слишком увлёкся тобой».