Близнецы Фаул

Внутри комнаты безопасности Виллы Эко, Майлз и Беккет Фаул испытывали схожее чувство — и это было замешательство. Замешательство не было чем-то новым для обоих мальчиков, но это был первый случай, когда они почувствовали его одновременно. Для объяснения: поскольку близнецы были так непохожи друг на друга во всем, кроме физиогномики, не было ничего необычного в том, что действия одного приводили в замешательство ум другого. Майлз уже потерял счет тому, сколько раз попытки Беккета поговорить с дикой природой приводили в шок его логический мозг, а Беккет, со своей стороны, ежечасно приходил в изумление от научных лекций брата. Так что, как правило, один близнец был в ясном уме, в то время как другой пребывал в замешательстве, но в данном случае они были озадачены как единое целое. — Что происходит, Майлз? — спросил Бекетт. Майлз не ответил на вопрос, неохотно признав, что тоже не совсем понимает, что именно происходит. — Минуточку, брат, — сказал он. — Я обрабатываю информацию. Майлз действительно обрабатывал информацию, почти так же быстро, как процессоры в комнате безопасности. Гелевая инкарнация НИНЫ, возможно, и растеклась лужицей на полу, но сам искусственный интеллект был в безопасности внутри защищенных систем виллы ЭКО и теперь воспроизводил кадры из сети камер, подвешенных под метеозондом. Эти камеры находились за пределами клетки Фарадея и, к сожалению, не выдержали воздействия электромагнитного излучения, но до этого им удалось передать видео на сервер Фаула. НИНА сосредоточилась на двух интересных моментах. Во-первых, ИИ обнаружил рассеивающийся след от пули и проследил за ним до материка, чтобы обнаружить там замаскированного снайпера, волосатого парня со старой русской винтовкой Мосина, возраст которой, если НИНА была права, составлял более восьмидесяти лет. — Вот и виновник, — сказала она из настенного динамика. — Подлый снайпер возле гавани. Это не было причиной замешательства Майлза, поскольку звуковой удар должен был откуда-то прийти, и в конце концов, у семьи Фаул было много врагов со старых недобрых времён. Тот факт, что один враг использовал старинное оружие, мог относиться к вендетте, имевшей десятилетнюю давность и имевшей отношение к любому числу предков близнецов, скорее всего Артемису-старшему, который когда-то пытался проникнуть на рынок русской мафии в Мурманске. Миссией этого снайпера может быть банальная месть, а что может сильнее ранить отца, чем пуля, пущенная в его сыновей? Второй и более явной причиной изумления Майлза была другая фигура, попавшей на объектив одной из камер. Крошечное существо появилось из ниоткуда, покрутило педали, удерживаясь в воздухе, а затем рухнуло в шахту с водорослями. Замешательство Беккета носило более общий характер, но у него был один вопрос, когда братья просматривали запись с воздушного шара. — Педальная фея! –воскликнул он. — Но где же ее велосипед? Майлз не был склонен отвечать, но был склонен не соглашаться. — Нет никакого велосипеда, брат мой, — отрезал он. — И я не верю ни в фей, ни в волшебников, ни в полубогов, ни в вампиров. Это либо подделка фотографий, либо помехи от спутниковой системы. Он перемотал пленку назад, остановил на моменте, когда фигура замерла в небе, и, присматриваясь, шагнул ближе. — Увеличить, — сказал он своим очкам, которые Майлз оснастил различными линзами, украденными из закрытой лаборатории его старшего брата. Артемис установил на своей двери двадцатидвухзначный код безопасности, который Майлз подсознательно подсказал ему, шепча на ухо каждую ночь в течение недели, пока он спал. В довершение всего выбранные Майлзом числа можно было расшифровать с помощью простого буквенно-цифрового шифра, чтобы сложить латинскую фразу Stultus Diana Ephesiorum, что в переводе означало «глупая Диана». Поскольку Диана была римской версией греческой богини Артемиды, в честь которой была назван Артемис, то это всё было очень сложной и трудоёмкой шуткой, которая, по мнению Майлза, стала лучшей шуткой в его исполнении. — Да, — сказал Бекетт. — Увеличить. И белокурый близнец добился своего увеличения, просто сделав шаг ближе к экрану, что, по правде говоря, было и эффективнее, и экономичнее. Майлз изучал замершее существо. Казалось очевидным, что существовала, по крайней мере, вероятность того, что это был не человек. Бекетт ткнул пальцем в настенный экран, испачкав его поверхность тем, что в тот момент покрывало его руку. — Майлз, это фея на невидимом верто-байке. Я уверен на миллион процентов. — Нет такой штуки, как верто-байк, и у тебя не может быть миллиона процентов, Бек, — рассеянно сказал Майлз. — В любом случае, почему ты так уверен? — Помнишь рассказы Артемиса? — спросил Бекетт. — Он рассказал нам все о феях. Это было правдой. Их старший брат часто рассказывал близнецам истории о волшебном народе, живущем глубоко под землей. Сказки всегда заканчивались одними и теми же строчками: Феи хоронятся глубоко, и потому выживают, но если им когда-нибудь понадобится подышать свежим воздухом или посмотреть на Луну, они знают, что мы сохраним их секреты, потому что Фаулы всегда были друзьями Людей. Фаул и фея, фея и Фаул, сейчас и навеки.<i/> — Это были сказки, — сказал Майлз. — Как ты можешь быть уверен, что в них есть хоть капля правды? — Я просто уверен, — сказал Бекетт, и эта часто употребляемая фраза гарантированно приводила Майлза в приступы негодования и ярости. — Ты просто уверен? Ты просто уверен? –взвизгнул он. — Это неприемлемый аргумент! — У тебя писклявый голос, — заметил Бекетт. — Как у маленького поросенка. — Это потому, что я в ярости, — сказал Майлз. — Я в ярости, потому что ты представляешь свое мнение как факт, брат. Как можно разгадать эту тайну, если ты всё время бормочешь всякие глупости? Бекетт сунул руку в карман своих шорт-карго и вытащил липкую конфетку. — Вот, — сказал он, покачивая карамельным червяком перед Майлзом, как будто тот был живым. — Эта карамелька красная, а тебе нужно что-то красное, потому что твое лицо слишком белое. — Мое лицо побелело, потому что у меня активизировался режим «бей или беги», — сказал Майлз, радуясь тому, что может что-то объяснить. — Красные кровяные тельца сейчас сконцентроировались в моих кончностях на случай, если мне придется сражаться или бежать. — Это о-о-о-очень интересно, — сказал Бекетт, подмигнув брату, чтобы тот понял его сарказм. — Так что последнее, что я сделаю, — это съем этого липкого червяка, — заявил Майлз. — Один из нас должен быть взрослым одиннадцатилетним ребенком, и это буду я, как обычно. Так что, что бы я ни делал в ближайшем будущем, поедание конфеты не будет частью этого. Ты понимаешь меня, брат? К этому времени Майлз уже засунул червяка в рот и принялся шумно его сосать. Он всегда был простофилей, когда дело касалось леденцов. В данном случае он просто обожал карамель, которую сосал. Бекетт дал ему несколько секунд, чтобы тот расслабился, а затем спросил: — Лучше? — Да, — согласился Майлз. — Гораздо лучше. Ибо, хотя Майлз и был признанным гением, он по натуре тоже был склонен тревожиться и нервничать из-за малейшей мелочи. Бекетт улыбнулся. — Хорошо, потому что писклявый гений — это глупый гений. Однажды мне это приснилось. — Довольно грубо, но точно, Бек, — сказал Майлз. — Когда голосовой регистр человека поднимается более чем на октаву, это обычно является результатом паники, а паника приводит к определенной опрометчивости поведения, нетипичной для этого человека. Но Майлз в этот момент более или менее разговаривал сам с собой, потому что Бекетт отошел, как он часто делал во время лекций своего близнеца, и смотрел в окуляр панорамного перископа комнаты безопасности. — Очень мило, Майлз. Но тебе лучше перестать объяснять то, что меня не волнует. — И почему же? — немного сердито спросил Майлз. — Потому что, — ответил Бекетт. — Вертолет. — Я знаю, Бек, — сказал Майлз, смягчаясь. — Вертолет. На самом деле Бекетт, казалось, не знал и не интересовался очень многими вещами, но были некоторые темы, о которых он был осведомлен больше всего — одной из таких тем были насекомые. Трубы были другой темой. А также вертолеты. Беккет обожал вертолеты. В моменты стресса он иногда упоминал свои любимые вещи, но в его высказываниях о вертолете было мало смысла, - если, конечно, он не добавлял следом номер модели. — Вертолет, — настаивал Бекетт, освобождая место для брата у механического перископа. — Армейская модель AgustaWestland AW139. — «Пора обратить внимание», — подумал Майлз. Майлз поправил очки на лбу и быстро взглянул в перископ, чтобы убедиться, что на материковой гряде действительно находится вертолет. Вертолет имел опознавательные знаки ирландской армии и поэтому не нуждался в ордерах на посадку на острове, если таково было намерение армии. — «А я не могу и не буду стрелять по вертолету армии Ирландии», — подумал Майлз, хотя было очевидно, что армия вот-вот возьмёт близнецов под свою опеку. Большинство людей этот факткрайне успокоил бы, но исторически заключение в под стражу не заканчивалось хорошо для членов семьи Фаул, и поэтому отец всегда советовал Майлзу принять определенные меры предосторожности, если арест или даже заключение с целью защиты покажутся неизбежными. — Всегда оставляй себе путь отступления, сынок, — говорил Артемис старший. — И помни, что у тебя есть близнец. Майлз всегда серьезно относился к тому, что говорил его отец, и поэтому регулярно обновлял свою папку «путь отступления из тюрьмы». — «Следует обратиться к классике» — подумал он и сказал брату. — Бек, мне нужно тебе кое-что сказать. — Время историй? — весело спросил Бекетт. — Да, — сказал Майлз. — Именно так. Время историй. — Это что-то из рассказов Артемиса? «Миссия в Арктику» или «Код вечности?» Майлз покачал головой. — Нет, брат, это очень важная история, поэтому тебе нужно сосредоточиться. Можешь ли ты максимально сосредоточиться? Бекетт не был в этом уверен, потому что часто вещи, которые Майлз называл очень важными, сам Бек считал в лучшем случае второстепенными. Например, некоторые из многих вещей, которые Майлз считал важными: 1. Наука 2. Изобретения 3. Литература 4. Мировая экономика И вещи, которые Бекетт считал чрезвычайно, если не жизненно важными: 1. Глуп 2. Разговаривать с животными 3. Арахисовое масло 4. Пустить ветры, только по необходимости, перед сном. Эти списки редко пересекались. — Это важно для меня или только для большого мозговитого Майлза? — спросил Беккет с изрядной долей подозрения. Это был очень волнующий день, и было очень похоже на то, что Майлз собирался испортить его своим здравым смыслом. — Для нас обоих, обещаю. — Честно-пять-запястьями? — спросил Бекетт. — Честно-пять-запястьями, — сказал Майлз, поднимая ладонь. Они стукнулись рёбрами ладоней, и Бекетт, уверенный, что обещание «пять-запястьями» никогда не будет нарушено, плюхнулся на гигантскую подушку. — Прежде, чем я расскажу тебе эту историю, — сказал Майлз, — мы должны стать транспортом для некоторых очень особенных пассажиров. — Какиех пассажиров? — спросил Бекетт. — Они, должно быть, совсем малюсенькие, если мы собираемся стать для них транспортом. — Они малюсенькие, — сказал Майлз, которому было не совсем удобно пользоваться такой субъективной единицей измерения, как «малюсенькие», но Бекетт должен был сохранять спокойствие. Он открыл дверцу из оргстекла на крыше аквариума с насекомыми и достал оттуда горсть крошечных прыгающих существ. — Я бы даже сказал, малипусенькие. — Я думал, мы не должны были трогать этих парней, — сказал Бекетт. — А мы и не должны, — сказал Майлз, разделяя насекомых между собой и братом. — Разве что в случае крайней чрезвычайной ситуации. И это определенно чрезвычайная ситуация. Майлзу потребовалось всего две минуты, чтобы рассказать свою историю, которая, по сути, была планом побега, и еще шесть минут, чтобы трижды повторить её, дабы Бекетт мог запомнить все детали. Как только Бекетт повторил ему все этапы истории, Майлз убедил своего близнеца надеть какую-нибудь одежду, а именно белую футболку с надписью «о-оу!». Эту фразу часто употреблял как сам Бекетт, когда он ломал что-то ценное, так и люди, которые знали Беккета, когда видели его приближение. Майлз даже успел вывести из строя более агрессивную оборону виллы, которая могла решить взорвать вертолет с помощью ракет класса «земля-воздух», прежде чем раздался стук в дверь. — «А вот и кавалерия», — подумал Майлз. В этом редком случае Майлз Фаул ошибся. Женщину в дверях никто бы не принял за кавалерийского офицера. На самом деле, это была монахиня. — Это монашка, — сказал Бекетт, проверяя камеру внутренней связи. Майлз подтвердил это, взглянув на экран. Это действительно была монахиня, которую, судя по всему, спустили в корзине с висящего вертолета. — «Если будем сидеть тихо, то она, возможно, уйдёт, — подумал Майлз. — В конце концов, этот человек скорее всего даже не знает, что мы здесь». Майлзу следовало бы высказать эту мысль вслух, а не просто продумать её в голове, потому что Бекетт со скоростью света нажал кнопку громкой связи и сказал: — Привет, таинственная монашка. Говорит Майлз Фаул, один из близнецов Фаулов. Мой брат Бекетт тоже здесь, и мы дома одни. Мы будем с вами через минуту — мы внизу, в комнате безопасности, прячемся от звукового удара. Я очень рад, что ЭМИ не уничтожила ваш вертолет. В заявлении Беккета содержались практически все сведения, которые Майлз хотел сохранить в тайне. — Gracias, — сказала необычная монахиня. — Я буду ждать вашего прихода. Бекетт подпрыгивал от возбуждения. — Майлз, это же монашка с вертолетом! Ничего-то ты не понимаешь! Это начало нашего первого настоящего приключения. Так и должно быть—я чувствую это локтями. Беккет часто что-то чувствовал локтями, которые он считал экстрасенсорными. Иногда он сканировал ими банки с печеньем, чтобы посмотреть, есть ли там печенье, что Майлз никогда не считал настоящим испытанием для локтей, поскольку один из роботов НИНЫ заполнял кухонные контейнеры, как только их умные датчики сообщали сети, что они пусты. — Бек, при всём уважении к твоим локтям-экстрасенсам, — сказал Майлз, — почему бы нам не успокоиться и не придерживаться плана? Если мы можем остаться, мы останемся, но, если нам придётся выйти, помни мою историю. Бекетт постучал себя по лбу. — Все это здесь, брат. Злой Хомяк в измерении огня. — Нет, Бек! — рявкнул Майлз. — Не эта история! — Ха! — воскликнул Бекетт. — Ты огрызнулся на меня. Я выиграл. Чтобы успокоиться, Майлз сосчитал до девяноста семи простых чисел. Одним из самых больших развлечений в жизни Беккета было дразнить брата до тех пор, пока он не срывался. Это было несправедливо, потому что очень трудно было отличить Беккета, который действительно чего-то не знал, от Беккета, который притворялся, что ничего не знает. — Ха-ха, — сказал Майлз без тени юмора. — Ты меня поймал. Ты — большой комик, а я — просто тупица Майлз. Но в свою защиту скажу, что я пытаюсь сохранить нам жизнь и не дать попасть в армейскую камеру. Бекетт смягчился и обнял брата. — Ладно, Майлз. На этот раз я откажусь от победы, потому что у тебя нет чувства юмора, когда ты нервничаешь. Давай поднимемся наверх, и ты сможешь прочитать этой монашке пару своих лекций. Майлз вынужден был признать, что это звучит замечательно. Новые уши для новых лекций. Как бы ни хотелось Майлзу Фаулу поспорить с таинственной монахиней и прочитать ей монолог, он решил не торопиться, пока не доберется до входной двери. Он знал, что это всегда хорошая идея — заставлять потенциальных врагов ждать, так как они с большей вероятностью обнаружат свое истинное «я», проявляя нетерпение. Бекетт не знал об этой тактике, и поэтому Майлзу пришлось буквально удерживать его, цепляясь за петли ремня. И, таким образом, Беккет потащили брата следом за собой, как осел тащит телегу. Они прошли через укрепленную стальную дверь и поднялись по узкой лестнице из полированного бетона в главную жилую зону, четырехугольник открытой планировки, ограниченный с трех сторон стеклянными стенами, сквозь которые была продета проводящая сеть, служившая как для поддержания целостности клетки Фарадея, так и для укрепления окон. Переработанные деревянные полы были устланы коврами, расположение которых могло показаться случайным для неопытного глаза, но на самом деле они были тщательно уложены в соответствии со школой фэн-шуй Ба Чжи. В помещении доминировали стол из сплавного леса и грубый каменный камин, работающий на переработанных гранулах. Но главной особенностью виллы был панорамный вид на Дублинский залив, который она показывала жителям. Майлз помнил, как они с отцом приезжали на остров еще до начала строительства виллы. — Криминальных авторитетов всегда тянет на острова, — сказал Артемис Фаул-старший. — Они есть у всех великих. У полковника Хутенкампа был Флинт-Айленд. У Ханса Хертекната — остров Пауков, который, как я полагаю, больше походил на ледник. Иши Майоши, злобный изобретатель, обладает островом в Японском архипелаге. А теперь у нас есть остров Делки. И Майлз спросил: — Мы что, криминальные авторитеты, отец? Отец молчал с полминуты, и у Майлза возникло ощущение, что он тщательно подбирает слова. — Нет, сынок, — сказал он наконец. — Но иногда с огнём приходится бороться огнём. Майлз знал, что это метафора, и как ученый чувствовал себя обязанным проанализировать ее. — Огонь — это аналог преступления, — сказал он. — Итак, если я правильно тебя понял, ты говоришь, что иногда единственный способ победить преступника — это обратить его собственные методы против него самого. Артемис-старший рассмеялся и взъерошил волосы сына. — Я просто думаю вслух, сынок. Фаулы вышли из этой игры. А теперь почему бы нам не забыть, что я когда-то упоминал криминальных авторитетов, и просто наслаждаться видом? Видом, который Майлз теперь совершенно игнорировал, пытаясь замедлить энергичное продвижение своего брата к входной двери. Он был уверен, что, как только они дойдут до двери, он мог бы часами спорить с монахиней о юридических прецедентах через домофон, пока рак на горе не свистнет —или, по крайней мере, пока он не расскажет родителям о сложившейся ситуации. Проблема была в том, чтобы сдержать Беккета. Как оказалось, эта проблема уже была несущественна. Когда они подошли к входной двери, та была уже открыта. Монахиня, вышедшая из спасательной корзины, сжала пальцы на приборе размером с хоккейную шайбу, привязанному к ее ладони. — Вот вы где, chicos, — сказала монахиня. — Дверь просто открылась сама собой. Невероятно, не так ли? Действительно невероятно, подумал Майлз. Эта монахиня, возможно, не так добродетельна, как предполагает ее одежда. Женщина у входной двери Виллы Эко действительно была монахиней, но её одеяние было чуть более стильным, чем то, что обычно ассоциируется с различными религиозными орденами. Она была одета в простой черный льняной халат, который мог бы означать, что она любит фильмы «Звездных войн» или только что открыла для себя талантливого молодого дизайнера. Халат был перетянут широким атласным поясом, который указывал на древнюю японскую культуру. Свои неестественно золотистые волосы монашка уложила в стиле, известном в салонах как причёска «ведущей новостей 80-х», и закрепив сверху вуаль из черного полиэстера, подцепленную шляпной булавкой с драгоценными камнями. — Buenas tardes, chicos, — сказала она. — Я сестра Йеронима Гонсалес-Рамос де Зарате из Бильбао. После первого имени Бекетт ничего не услышал. — Джеронимо-о-о! — восторженно воскликнул он, всплеснув руками. — Нет, niño, — терпеливо ответила монахиня. — Йеронима, а не Джеронимо. Бекетт послушно поменял манеру крика: — Йеронима-а-а! — и простодушно спросил. — Сестра, почему вытакая красная? И почему вы так странно пахнете? Йеронима снисходительно улыбнулась. Это были вопросы, которые большинство людей хотели бы задать, но задавали.  — Видишь ли, chico, моя кожа имеет легкий оттенок из-за моего ордена: Сестры розы. Мы окрашиваем нашу плоть в красный цвет нетоксичным анилиновым раствором красителя, чтобы продемонстрировать нашу преданность Марии, Розе без шипов. А запах — от краски. Пахнет миндалём, не так ли? — Да, это похоже на миндаль, — сказал Бекетт. — Мне это нравится. Могу я покрасить так же свою кожу, Майлз? — Нет, брат, — ответил Майлз, улыбаясь. — Нет, пока тебе не исполнится восемнадцать. — обращаясь к монахине, Майлз спрятал улыбку. — Сестра Йеронима, похоже, вы вломились в наш дом. Йеронима сложила руки, словно собираясь молиться. — Я монахиня. Я бы никогда так не поступила. Кажется, я уже говорила, что дверь была открыта. Возможно, ваш ЭМИ воздействовала на замки, нет? Майлз был рад, что розовая монахиня солгала. По крайней мере, теперь он знал, в каком положении они находятся. — Вы, как минимум, вторгаетесь в частную собственность, — возразил он. Йеронима отмахнулась от него, как от назойливого комара. — Я не подчиняюсь глупым законам вашей страны. — Понятно, — сказал Майлз. — Полагаю, вы подчиняетесь высшей силе. — Sí, absolutamente, если вам так угодно. — Высшая сила сидит в вертолёте? — спросил Бекетт. Йеронима натянуто улыбнулась. — Не совсем так, niño. Давайте просто скажем, что я не связана правилами вашего правительства. — Очень мило, — сказал Майлз. — Но сегодня мы не делаем церковных пожертвований. Не могли бы вы позвонить еще раз, когда родители будут дома? — Но я здесь не для пожертвований, Майлз Фаул, — сказала Йеронима. — Я здесь, чтобы спасти вас. Майлз изобразил удивление. — Спасти нас, говорите, сестра? Но мы находимся в самом безопасном месте на земле. На самом деле, я нарушаю инструкции моих родителей, разговаривая с вами. Так что, если вы не возражаете… Он попытался закрыть вышеупомянутую дверь, но ему помешал левый кожаный сапог монахини, который она зажала между дверью и косяком. — Но я возражаю, niño, — сказала она, открывая дверь. — Вы несовершеннолетние, оставленные без присмотра и подвергшиеся нападению неизвестного преступника. Мой долг — сопроводить вас в безопасное место. — Я бы хотел, чтобы меня сопровождали на вертолете, Майлз, — сказал Бекетт. — Мы можем пойти с ними? Можем, пожалуйста? — Да, Майлз, сказала Йеронима. — Мы можем пойти, пожалуйста? Порадуй своего брата. Майлз вскинул указательный палец и воскликнул: — Не так быстро! Нельзя было отрицать, что это было немного мелодраматично, но Майлз чувствовал себя вправе потакать своей слабости, поскольку у входной двери стояла монахиня, спустившаяся по веревке с армейского вертолёта.. — Откуда вы знаете, что на нас напали, сестра Йеронима? — У моей организации повсюду есть глаза, — сказала Йеронима с обычной для себя неопределенностью. — Это звучит подозрительно противозаконно, сестра, — сказал Майлз, думая, что сможет задержать ее на несколько минут, пока он будет вытаскивать дополнительную информацию об этой таинственной «организации», которой они должны были просто сдаться. — Звучит так, словно вы посягаете на мои права, что необычно для женщины в сутане. Йеронима скрестила руки на груди.  — Я — не обычная женщина в сутане. Кроме всего прочего, я медсестра-травматолог, и когда-то я бросала ножи в circo — то есть в цирке. Но сейчас не так важно, кто я такая. Важно, кто ты такой, и то, что о тебе говорят, правда, chico. Ты — умный братец. — А я умею лазить! —Бекетт, разорвав в пух и прах затянувшийся план брата, прыгнул в спасательную корзину вертолета и вскарабкался по тросу лебедки быстрее, чем макака взбирается на фруктовое дерево. — А это братец, который умеет лазить, — сказала сестра Йеронима. — И более быстрый. Она отступила назад и открыла дверцы корзины. — Пойдем за ним, chico? Теперь, когда Бекетт взял инициативу в свои руки, у Майлза не было выбора. — Я полагаю, что придётся идти, — сказал он, немного обиженный тем, что его миссия по вытягиванию фактов была прервана. — Но только если ты отбросишьсвои фальшивые любезности. <i>Chico, в частности. Мне уже одиннадцать лет, и я уже не ребенок. — Очень хорошо, Майлз Фаул, — сказала сестра Йеронима. — Отныне тебя будут судить, как взрослого. Дверцы уже закрылись за Майлзом, когда он услышал это замечание. — Судить? Меня будут судить? Йеронима фальшиво рассмеялась. —О, прости меня, это было… как бы это сказать? Просто сорвалось с языка. Я имела в виду, конечно, сказать, обращаться. С тобой будут обращаться как со взрослым. — Хм, — неуверенно произнес Майлз. Впереди их ждал какой-то суд, он был в этом уверен. Йеронима подала круговой знак пальцем, и лебедка активировалась. Когда корзина поднялась в ночное небо, Майлз посмотрел вниз, оценивая вид с высоты птичьего полета на Виллу Эко, которая сверху имела форму буквы «Ф». «Ф» значило Фаулы. — «В тебе все еще есть что-то от преступного гения, а, папа?» — задумался он, и ему стало интересно — а сколько в нём самом было этого качества? Как бы там ни было, Беккет был в безопасности, решил он. Коснувшись пальцами стекол очков, он включил инфракрасный фильтр в линзах и заметил, что на той стороне залива снайпер упаковывает свое снаряжение. — «Целью были не мы, — понял Майлз. — Будь у снайпера даже всего один глаз, он легко мог подстрелить нас на пляже. Итак, что вам было нужно, мистер Бородач?» Он передал эту загадку своему подсознанию, чтобы работать над ней в фоновом режиме, пока он будет иметь дело с сестрой Йеронимой и другим таинственным игроком в их драме. Игроком, который сейчас выходил из шахты с водорослями — вряд ли кто-либо кроме Майлза заметил это, потому что существо, чем бы оно ни являлось, было почти невидимым. — «Невидимка, — подумал близнец-Фаул. — Как загадочно». И как часто говорил его отец: тайна — это просто сложная головоломка. Когда-то и гром был загадкой. Мудрый человек учится у неизвестного явления, делая его известным. — «И мудрый мальчик тоже, отец», — подумал Майлз. Он увеличил изображение существа из бункера и увидел, что одна часть тела была видна даже без инфракрасного излучения. Его правое заострённое ухо. Где-то в мозгу Майлза вспыхнула лампочка. Остроконечные уши. А потом остроухое существо начало крутить педали, и оно поднялось вслед за поднимающейся спасательной корзиной. Бек был прав, подумал Майлз, взглянув на брата, который уже садился в вертолет. Это действительно была фея на невидимом велосипеде. — Д’Арвит, — выпалил он, потрясенный тем, что рассказы Артемиса были скорее историческими, чем вымышленными. Сестра Йеронима приняла это заявление за чихание. — Будь здоров, chico, — сказала она. — Ночной воздух прохладен. Майлз не стал поправлять ее, потому что объяснения вызвали бы дополнительные сложности, поскольку, если верить сказкам Артемиса, слово «д’Арвит» было волшебным ругательством. Майлз молча поклялся себе не использовать его снова, по крайней мере, до тех пор, пока не узнает, что именно оно означает. Лорд Тедди Кровветчи-Суши с удивлением обнаружил, что его настроение несколько улучшилось. Это было бы потрясением для любого, кто знал его, так как герцог был известен тем, что устраивал поистине королевские истерики, когда дела шли не так, как он хотел. У него с детства был эмоциональный триггер, и он выбрасывал свои игрушки из коляски, если ему отказывали в угощении. На семейных сборищах отец часто смущал его рассказом о том, как пятилетний Тедди сбросил своего деревянного коня с утеса Святого Георгия из-за того, что няня подала ему теплый лимонад. И как Тедди был настолько асоциален, что пришлось отправить его в школу-интернат при картезианском монастыре в возрасте пяти лет вместо семи, как традиционно было принято среди представителей высшего класса. Теперь, спустя полтора столетия, общее настроение герцога не слишком улучшилось, хотя он предпочитал вымещать свое недовольство на чужой собственности, а не на своей, и позволял своему раздражению копиться в желудке. Хорошая привычка на все времена. Поэтому лорд Тедди с удивлением обнаружил, что насвистывает, укладывая свои вещи. — «Насвистываешь, старина Тедди? Конечно, тебе следовало бы, как обычно, напевать фанк». Но нет, он был на грани буйства. И с чего бы это? — «С того, старина Тедди, что здесь что-то затевается.Я делаю всего один выстрел, и вдруг армия пикирует на добычу? Фаулы — важная семья, но не настолько же». Остров явно находился под наблюдением какого-то агентства. — «Это ещё раз подтверждает мою уверенность в том, что брат Колман говорил правду». Теперь у Тедди был выбор: он мог продолжать следить за островом и ждать другого тролля, или он мог пойти за детьми Фаулов и найти того, которого он заметил раньше. Лорд Кровветчи-Суши понимал, что куда логичнее для него — продолжать наблюдение за островом Делки, который вскоре останется без охраны, но инстинкт подсказывал ему следовать за Фаулами. Герцог доверял своему инстинкту, который так часто спасал ему жизнь. В конце концов, следить за троллем было бы детской забавой, потому что каждая пуля ЦВ Майоши имела свой радиокод, и Тедди запрограммировал отдельные коды в свои чудесные наручные часы «Майоши Суши», которые имели более тысячи функций, включая оповещение о местных новостях и фактическое время. Серия «Суши» была золотым стандартом среди криминальных приборов. Она включала в себя часы, тренажеры, великолепный фарфоровый пистолет, линию легкой пуленепробиваемой одежды, легковой самолет и ряд устройств для связи. На каждом предмете была оттиснута копия линейного портрета герцога, нарисованного великим Модильяни в 1915 году. В обмен на спонсорскую поддержку Тедди получил ежегодный кредит в размере пяти миллионов долларов США и пятидесятипроцентную скидку на все, что превышало эту сумму. Слоган для серии «Суши» звучала так — «Оставаймя сухим в любой ситуации с Майоши». Это было самое удачное соглашение для обеих сторон. И, по правде говоря, лорд Тедди давно бы объявил себя банкротом без спонсорской поддержки интернет-корпорации Майоши. Со своей стороны, Иши Майоши получил одобрение от одного из самых уважаемых криминальных авторитетов/безумных ученых в сообществе, что с головой оплачивало все счета герцога. — «Старый добрый Майоши, — думал Лорд Тедди сейчас, — и его чудесные изобретения». Герцог и Иши Майоши были товарищами с давних времён. Или, точнее, с тех пор, как Майоши был мальчиком, который солгал о своем возрасте, чтобы вступить в японскую армию, а Тедди Кровветчи-Суши был офицером британской армии. Герцог узнал, что юный Майоши сбежал из тюремного сарая в Бирме, защищаясь дробовиком, который парень смастерил из рамы и пружин своей койки. Тедди сразу распознал в нем гения и, вместо того чтобы сдать мальчика, устроил его учиться на инженера в Кембридж. Остальное, как говорится, было историей, хотя и тайной. По подсчетам Тедди, Майоши уже сто раз погасил свой долг. — «Пусть это будет сто первый раз», — подумал Тедди, поскольку одним из спонсорских бонусов герцога была система «охотник-следопыт», которая могла сканировать информацию сразу с нескольких частных спутников. И поэтому, куда бы ни направился тролль в радиусе нескольких сотен миль, Тедди мог легко последовать за ним. — «Фаулы никогда не услышат моего приближения, — думал он. — И они никогда не заметят пули, которые их прикончат».

АРМЕЙСКИЙ ВЕРТОЛЁТ

Лазури Хейц никак не могла понять черноволосого мальчика Фаула. Он просто сидел и улыбался ей, будто ясно мог её видеть. Но это не могло быть правдой, потому что другие пассажиры вертолета полностью игнорировали ее. Второй мальчик что-то кричал по-птичьи пролетающим мимо чайкам, в то время как женщина в черном засыпала парня в очках вопросами, которые он беспечно игнорировал, поддерживая зрительный контакт с Лазури и широко улыбаясь. — «Этот ребенок прямо-таки сочится самодовольством, — подумала Лазури. — Он мне уже не нравится. При первой же возможности я заберу тролля и уберусь подальше от этих людей». По правде говоря, она уже начала жалеть о своем порыве сесть в вертолет. Возможно, ей следовало просто дождаться появления ЛеППРКОНа. Но решение было принято, и не было смысла сожалеть об этом. Кроме того, ее педальный механизм был поврежден при падении, и она едва успела добраться до вертолета. Ее крылья самостоятельно сложились, что означало, что она больше не сможет летать, пока ее скафандр не восстановится. Так что теперь ей нужно было сосредоточиться на следующем шаге. Как сказал ей ангел: в прошлом нет будущего. А это означало, что навязчивое переосмысление собственных решений было пустой тратой времени. По крайней мере, она так это поняла для себя. И вот Лазури несколько минут назад выбралась из водорослей, чувствуя себя так, будто «мощволокно» жестоко избило её, и начала крутить педали, чтобы догнать вертолёт. Особый план состоял в том, чтобы закрепиться на полозковых шасси, но они уже были заняты вооружёнными солдатами. Лазури не оставалось ничего другого, как осторожно проскользнуть между ними, стараясь не задеть их автоматы: истина гласила, что все виды воинов не любят, когда их оружие трогают. Она заползла под откидное сиденье, надеясь, что нити «мощволокна» не упадут и не выдадут ее. Хотя чувствовалось, что маскировочные нити так глубоко въелись в ткань комбинезона (не говоря уже о её синей коже), что смыть их уже не представлялось возможным. На данный момент это была хорошая новость. Лазури притаилась в тени, пытаясь подвести итоги. Старайся разузнать как можно больше, специалист. Еще один совет от ее ангела. Один мой друг однажды сказал мне, что золото — это сила. Но он тогда ошибался. Информация — это сила. Информация. У Лазури был явный недостаток этой валюты. И больше чем через минуту она всё ещё ничего не понимала, кроме того, что мальчик в очках все еще смотрел прямо на нее. Если он видит её, то почему молчит? Лазури искренне жалела, что не провела дома никакого исследования по этой семье, прежде чем приступить к своим тренировкам, но файл Фаулов был защищён лучше, чем бумажник гнома. Улыбка странного мальчика не выражала никакого дружелюбия, внезапно поняла она. Это улыбка мальчика, обладавшего каким-то секретом. Что же касается второго ребенка, то он, по-видимому, был простаком, который каркал и визжал на чаек, когда вертолет пролетал над их головами. Примерно через три минуты Лазури добыла две потенциально важные крохи информации. Первое: они направлялись на юго-восток, к материковой Европе. И второе: будучи напрочь лишённой магии, Лазури была вынуждена усердно учиться, чтобы еле как сдать экзамен по языковым способностям. Благодаря этому она поняла, что человеческий ребенок, визжащий на чаек, был не так прост, как она предполагала. Ход ее мыслей был прерван мальчиком в очках, который громко откашлялся. — Ты заболел, chico? — спросила монахиня, на что он ответил: — Я в полном порядке, сестра Йеронима, — сказал он. — Нет нужды кричать мне в правое ухо. Вот же оно, совсем рядом с вами, и его прекрасно видно. Лазури потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что его комментарии были направлены в её адрес, а не на монахиню. Когда загорелся свет, она поспешно зажала рукой правое ухо. — «Д’Арвит, — мысленно выругалась она, что перечеркнуло смысл ругательства. — Значит ли это, что я в долгу перед человеческим мальчиком?»