Лето в стеклянной банке

      Молчание никогда не было проблемой. В последнее время это вообще была едва ли не самая частая форма их общения друг с другом. Слова всё чаще никак не шли на язык, вместо них мысли доносились пространными жестами, тихими вздохами и напряжёнными взглядами. И так было не потому, что говорить не хотелось или было не о чем, нет. Вернее, не только лишь поэтому.       Оба прекрасно понимали, что с каждым днём пропасть между ними становится всё шире, — из-за внезапно возникшего отчуждения, недомолвок и простой неловкости — но молчали они так часто, скорее потому, что слова всё равно ничего бы не дали. Пустая ложка никогда не наполнит пустую тарелку. В правильной компании молчание бывает важнее доверительной беседы.       Но нынешнее молчание было…неправильным. Чужеродным, как лишняя конечность, болезненным, как вскочивший на неудачном месте прыщ, и таким гнетущим, что хоть воем кричи. Так молчат не близкие, безоговорочно доверяющие друг другу друзья, так молчат давние враги, посторонние люди, объединённые очередью в одну кассу, стеснённые крохотным пространством лифта, захваченные в плен транспортной толкучки; люди, которым попросту не о чем говорить, которые не существуют друг для друга вне этого сиюминутного микро-мирка.       Стук. Отрывистый лай. Беспорядочный топот лап по земле. Шорох кустов. Снова топот. Липкая влага на ладони. Короткий задиристый рык. Взмах руки и всё по новой.       Юзуки играла с псом, даже не пытаясь придать своим механическим движениям хоть каплю жизни или хотя бы изобразить не такой остекленевший взгляд. Шин, прилежно не замечая её настроя, носился за мячом, подбадривая самого себя собственным лаем и рычанием. Хару стоял у ближайшего дерева, опершись спиной о ствол, скрестив руки на груди, и разглядывал клочок парка из-под полуопущенных век. И едва ли его взгляд при этом был осмысленнее взгляда Асакавы.       Так прошли — или проползли — пять минут, потом десять, затем двадцать. Вот время уже перевалило за полчаса, но никто так и не произнёс ни одной фразы. Ни единого слова. Даже когда они привычно встретились в квартале от парка. Ничего. Глухо, как в вакуумной камере. Любой нормальный человек уже давно задал бы вполне логичный вопрос — а зачем вообще было встречаться?       А ответ был всего один. Просто привычка.       И бестолковая попытка двух клубков с нервами распутаться, сделав вид, что полдня назад не произошло то, что тогда произошло. Смешная шутка. Будто хоть кто-то теперь мог это сделать.       Они все видели, что с Хару что-то не так. С самого утра он был тише самого себя и выглядел так, словно последние часы перед пробуждением только и занимался тем, что выигрывал мировые первенства. Юзуки не знала, насколько сильно это бросается в глаза остальным, зато прекрасно знала, что Макото видит, возможно, даже больше неё самой. Но тот всё время посматривал на неё с таким болезненным любопытством, что девушка просто не рискнула заговорить. Да и Тачибана проявлял столько же дружелюбия, сколько среднестатистический водитель утреннего автобуса. В итоге им оставалось переваривать все свои опасения и беспокойство в одиночку.       Наверное, стоило сказать, что они ожидали чего угодно. Но это было бы такой же ложью, как слова про то, что снег выпадает только летом. И даже ещё хуже. Потому что они не ожидали ничего, что могло пошатнуть их устоявшийся незыблемый мир. Однако…       Хару остановился. Не сделав и круга, остановился. Прямо посреди бассейна, грохочущего напряжённой гонкой, он стоял с потерянным видом, как будто едва соображал, что делает, не говоря уже о том, зачем он это делает.       Они не готовы были увидеть позорнейший проигрыш. Но даже это было бы лучше того, что произошло на самом деле. И дело было вовсе не в пятнающей честь любого спортсмена отметке о дисквалификации, а в чём-то гораздо более важном.       Хару, их Хару, который оставался верен себе, несмотря ни на какие превратности судьбы, который не жил ничем другим, кроме мыслей о воде и плавании, оказался отвергнут ими. Потерял связь с самыми ценными вещами в своей жизни. И теперь…кем же он окажется без них?       Юзуки видела только один ответ на этот вопрос, но он был настолько отвратительным, что она даже не осмеливалась озвучивать его самой себе, даже в мыслях. Мучительная боль разливалась в душе от одного только воспоминания о случившемся, словно всё это происходило с ней самой. Словно это её жизнь увязла в водяной бездне и ушла на дно, обречённая остаться там навсегда. В каком-то смысле, наверное, так и было. Так что она даже не потрудилась ничего сказать Го, когда сразу же после заплывов вольным подхватила рюкзак и ушла, не слыша отчаянных попыток подруги дозваться до неё. Эстафета её уже не интересовала. Ничто уже не интересовало. До самого конца турнира она простояла снаружи, опершись спиной о стену здания спорткомплекса, тупо глядя в безоблачное небо, такое до тошноты приветливое и яркое.       За остаток дня они с Хару ни словом не перебросились, как если бы не хотели друг друга видеть вообще. И всё-таки оказались здесь. Вместе. Ещё одна дурацкая шутка, из которых, кажется, состоял весь подходящий к концу день. Жаль только, что он до сих пор не закончился.       Вместо очередного бездумного броска Юзуки, проигнорировав просящий взгляд мохнатой морды с её умилительно высунутым языком, крепко сжала пальцами резиновый мячик. Вечерний, густой от молчания воздух тараном прорвал звучный писк, отдающий фальцетом бесталанного певца, которому отдавили ногу. Цветастая резина неприятно холодила кожу и пачкала ладонь остатками липкой собачьей слюны. А может, мороз по коже бегал от собственных же мыслей…       — Собираешься и дальше молчать?       Асакава вздрогнула, и раздалась новая порция писка. Она никак не ожидала, что Хару опередит её, и на этот раз была точно уверена, из-за чего так подёргивались колени. Причиной её дрожи был не мяч, не пёс и не она сама — это было присутствие Нанасэ. Но даже при всём этом Юзу нашла силы легко усмехнуться.       — И когда это ты стал так зависеть от моей болтовни?       Вышло даже почти сносно. Голос не дрожал, не пищал, не ёрзал, как непослушная змея, вполне правдоподобно передавая сарказм. И с задиристым рычанием вырываемый Шином из ладони мяч взвизгивал, и рука подыгрывала псу, дёргаясь взад-вперёд, и Хару молчал себе под деревом, пока Юзуки его поддевала — всё почти как обычно. Всего одна деталь выбивалась из привычного распорядка. Незначительная, тонкая и прозрачная, словно комар на фоне горящей лампы. Но от того только более заметная.       Асакава совсем забыла с вызовом стрельнуть в собеседника взглядом. Даже ни разу не обернулась на него.       А Нанасэ был достаточно умён, чтобы понимать, что это неспроста.       — Ты до сих пор ничего не сказала, — терпеливо пояснил он. — Почему?       Юзуки прекрасно понимала, о чём именно речь. Естественно. Как же иначе? Сегодня иных поводов и быть не могло. От этого невольно потянуло на нервный смешок.       — Да мне как-то нечего особенно, — показательно отвлечённо передёрнула она плечами. Наконец резиновый кругляш благополучно был освобожден из плена склизкой звериной пасти. Подняв руку, девушка со всем задором зашвырнула мяч подальше. Причём вообще не позаботившись, куда именно кидает. Шин проводил игрушку озадаченным взглядом, приподняв уши. Но вот они дрогнули, уловив нужный звук, и колли с радостным лаем умчался на поиски.       Дождавшись момента, когда у Асакавы уже не будет отговорок, чтобы не смотреть в его сторону, Хару снова заговорил. Он и сам не очень понимал, к чему этот допрос, но не мог остановиться. Всё случившееся давило на него куда больше, чем на остальных. В конце концов, проблема была в нём, предал все возложенные надежды именно он, променял светлое будущее на эгоизм тоже он — и знал, что сейчас они все его осуждают, не понимают, считают полным глупцом. И Юзуки не исключение. Иначе с чего бы ей ещё так старательно отводить взгляд? Так, как если бы она стыдилась их общения…       И когда Юзу снова открыла рот, снова не бросив даже короткого взгляда через плечо, уверенность стала ещё больше. С каждой минутой эта упорно игнорирующая его намёки спина начинала всё больше выводить из себя. Она же даже не желает сказать ему в лицо то, о чём думает, удерживая всё своё осуждение и непонимание внутри. Ещё бы, ведь идиот Хару наверняка не поймёт!       — Врёшь. Я прекрасно знаю, что ты хочешь спросить.       Откуда же ему было знать, о чём на самом деле думала Асакава.       Да, она не понимала его сейчас. Осуждала… И как никогда сильно желала дотянуться, достучаться, хорошенько встряхнуть и заставить открыть глаза. Заставить посмотреть вокруг, сбросив с глаз привычную пелену. Заставить его понять, на какой отчаянный шаг она уже практически решилась, только бы остаться рядом с ним, в то время как он всё никак не мог перебороть свои капризы.       — А, ты о турнире, — механически отозвалась Юзу, снова поведя плечами; от разговоров, раскрашенных в какие-то уныло-фиолетовые тона, её пробирало вполне реальным морозом. — Если честно, не слишком. Или ты хочешь рассказать?       — Не слишком, — непонятно от кого отводя взгляд в сторону, повторил парень, тоже передёрнув плечами. Перепрыгнула ли эта зараза на него с Асакавы или наоборот, но и ему почему-то безветренный летний вечер казался холоднее зимнего ночного бурана.       Девушка ответила единственным не вымученным за весь вечер тихим смешком.       — Вот я и не хочу спрашивать.       Из кустов выполз с ног до головы покрытый листвой, ветками и прочими растительными запчастями Шин, больше похожий всё на тот же оживший куст. Попытки отряхнуться и почесать за ухом помогли разве что понять, что затея эта гиблая, а желание выгрызть всё мешающееся зубами остановил окрик хозяйки. Потому что ей отчего-то жутко мешали жить колтуны на его шерсти; настолько, что она начинала делать ему за это больно жуткой шипастой штуковиной, холодной на ощупь и крайне неприветливой на вид. И чего этим двуногим не сидится, спрашивается? Всё бы им что-то в порядок приводить.       Впрочем, сейчас, утомившись играми с мячом, колли был очень даже не против развалиться в траве, предоставив Юзуки копаться в своей шелковистой шерсти. Шипастая штуковина, по счастью, лежала дома на полочке.       Асакава между тем была жутко рада отвлечься на пса. Она надеялась, что ковыряние в его колтунах, как всегда, поможет успокоить нервы, собраться с мыслями и, наконец-таки, начать серьёзный разговор с Хару, который стоило бы завести уже очень давно. Лучше бы ещё прошлым летом. Рассказать, что за странности творятся с её учёбой, зачем они нужны и чего она вообще решила остаться в Иватоби вопреки давним планам семьи. Попросить его подумать ещё раз о том, что он собирается делать со своим будущим. И спросить, что ей делать с её собственным.       Трюк не удался — Шин был уже наполовину чист, а спокойствие всё не приходило. Казалось, даже наоборот. Выбирание колючек лишь разбудило оставшиеся дремлющие остатки нервов; Юзуки всё чаще ошибалась, заставляя пса поджимать уши и поскуливать, что поднимало изнутри ещё и чувство вины.       Вот так же и с её собственными проблемами. Всякий раз, пытаясь распутать очередной колтун и убрать мешающую жить заразу, думая, что всё делает правильно, она ошибалась и в итоге причиняла боль людям вокруг неё. И ходила кругами вокруг самой большой колючки, закопавшейся в самое густо поросшее пушистой шерстью место, вынимая те, которые прекрасно могли бы убрать и без её вмешательства.       Но когда-то очередь должна была дойти и до неё.       — Слушай, Хару. Для чего ты плаваешь?       Она снова не взглянула на него. Вместо этого гипнотизировала взглядом последнюю вытащенную веточку, которую бездумно крутила в пальцах.       Наверное, она снова сделала неправильный ход, выбрала не ту тактику, пошла не тем путём. Но даже понимая это, не хотела сдаваться. Нельзя просто так повернуть назад и даже не попробовать. Третий раз же должен быть более везучим, верно?       Нанасэ удивился вопросу гораздо больше, чем показало его лицо; или даже ещё сильнее, ведь задала его Юзуки. От этого по спине пробежала ещё одна порция холода. И когда их доверительное общение наполнилось таким количеством непонимания? Или оно на самом деле всегда таким было и просто никто не хотел этого замечать?       — Ты прекрасно знаешь.       Он словно самого себя пытался в чём-то убедить таким ответом, хотел снова поверить, что Юзуки прекрасно его понимает и никакие порушенные надежды учителей, незнакомых агентов и даже друзей этого не изменят, что хотя бы она не станет его ни в чём обвинять, жалостливо смотреть и приторно сочувствовать. Что услышит и заметит, почему всё так обернулось.       Но она не смогла бы заметить. Потому что он всё ещё разговаривал с её спиной. Даже то и дело косящийся на него Шин, виляющий хвостом, выражал больше участия.       — Ну да… Знаю, но… Давно уже не вижу.       Когда Юзу наконец ответила, тон её отдавал скупой сухостью механической куклы, которой осточертел постоянно преследующий её металлический привкус во рту. Даже трава под ёрзающим на месте Шином и та звучала живее. Однако парня в дрожь бросило отнюдь не из-за интонации.       Куда страшнее были слова, сорвавшиеся с языка девушки.       — О чём это ты? — бесцветным голосом бросил Хару. Если бы в этот момент Асакава повернулась, то легко раскусила бы эту маскировку: увидела бы вперившийся в пучок травы взгляд, напрягшиеся плечи, сжатые кулаки. Распознала бы за всем этим страх и наверняка бы передумала отвечать.       Но она раскусила его сразу же, — даром что они столько времени проводили вместе — и потому не решилась обернуться. Если сейчас она снова пойдёт на поводу у чужих чувств, сдастся под напором желаний, нашёптываемых собственной слабостью, то поймает себя в ловушку, откуда никогда уже не сможет сделать шаг вперёд. Либо они разберутся со всем прямо здесь, пока решимость Хару оставаться в стороне от собственного будущего до сих пор пошатывается после случившегося сегодня, либо пролегшая между ними пропасть утаивания окончательно поглотит все остатки дружбы. Всё или ничего.       — О том, что твоё плавание больше не твоё, — ответила Юзуки со странной смесью твёрдой уверенности и расплывчатой растерянности. — В последнее время ты будто борешься — с водой, с самим собой, с…вольным… Будто…       — Глупости. Я плаваю так же, как и всегда.       Холодное отстранённое упрямство, убеждённость в своей правоте, так свойственные обычному Хару и так неуместные сейчас, заставили Юзу поджать губы и шумно втянуть носом парковый воздух. И ей очень хотелось бы взбеситься просто из-за того, что её перебили, а не из-за того, как именно это сделали.       — Врать сначала научись! — грубо огрызнулась она, бросив быстрый уничижительный взгляд через плечо. — Ты же понимаешь, что…       — А с чего ты взяла, что ты понимаешь?       Шин громко взвизгнул, крутанулся на живот и, мгновенно вскочив на лапы, отошёл от хозяйки. В собачьих глазах читалось вполне осмысленное осуждение. Ещё бы! Кто же так внезапно дёргает за такие колтуны, да ещё на чувствительном пузе? Тут и расчёска с ножницами начинают казаться не таким уж плохим вариантом.       Сама же Юзуки будто и не заметила движения своих пальцев. Будто они не сжимали сейчас огромный клок белой собачьей шерсти с начинкой из зелёного шипастого шарика. Она заметила только брошенный в неё вопрос. Словно опущенный под ворот толстовки кубик льда, он скользнул по позвоночнику липкой мерзкой змеёй, оставляя позади себя длинный шлейф парализующего холода. Того самого, с которым никакое лето справиться не способно.       А вслед за холодом пришла ярость — такая же обжигающая и всепоглощающая. Ей хотелось кричать. Хотелось схватить его за кофту, ударить по лицу, огреть по лбу случайно подобранной палкой, всю душу вытрясти. Пустить по этому айсбергу такую трещину, чтобы обломки потом нельзя было даже просто сложить друг с другом. Что угодно, только бы стереть это выражение лица хоть на мгновение, хоть мельком разглядеть то, что он вечно за ним прятал. А он прятал и ещё как! Уж она-то знала это наверняка. И всё равно…всё равно не имела понятия, что именно.       И чем яснее становилось осознание того, что это желание бесполезно, тем ярче становилось само желание.       Оно же сейчас и придало странной решимости подняться на ноги и наконец повернуться к нему лицом. К тому парню, с которым ещё пару часов назад она хотела поговорить совсем о других вещах. Вся бессильная в своей бесполезности ярость выражалась теперь лишь в нервно подёргивающихся крепко-накрепко сжатых кулаках и подрагивающих губах.       — По-твоему, все вокруг тебя слепые? Безмозглые? Бесчувственные? Так, что ли? Думаешь, мы будем бесконечно глотать твои дурацкие отговорки и молчать?       — Не моя вина, что вы считаете их дурацкими. Я лишь говорю то, что считаю правильным.       Он напрягся, это было видно. Спокойствие, неуязвимое ни для каких превратностей повседневной жизни, практически не способное сломаться, тем не менее угрожающе затрещало. Юзуки, ещё секунду назад желавшая этого, на мгновение растерялась. Поскольку сам Хару после турнира был молчаливее своей ненаглядной скумбрии, об их выяснении отношений с Рином после той самой стометровки вольным девушке рассказал Макото; причём рассказал с огромной неохотой и лишь после стократных заверений, что она будет молчать.       Асакава дурой не была и достаточно знала пловцов. Понимала, что Рин молчать ни за что не станет — только не после всего, что уже случилось. Но она и подумать не могла, насколько на самом деле был взвинчен всем этим сам Нанасэ. Насколько сильно давило на него всё вокруг последние пару месяцев. И насколько сильно он не желал сдаваться.       Бесит. Как же бесит.       — Вот как? А может проблема всё-таки не в нас? — буквально выплюнула Юзуки, требовательно топнув ногой по земле. Рядом сидящий Шин невольно содрогнулся и дёрнул ушами.       — Может быть. Но если так, я с этим ничего сделать не могу, — силясь удержать остатки самообладания, отозвался Хару. Взгляд водянисто-синих глаз упорно проходил сквозь стоящую напротив девушку, будто она была бестелесным фантомом. Призраком той, которая ещё недавно была близким другом. Впрочем, она в долгу не оставалась. Ещё немного и молнии, испускаемые грозовыми тучами у неё в глазах, могли соткаться из воздуха и спалить дерево за спиной Нанасэ.       В каждом дуновении июльского ветра слышался грохот — грохот доверия, рассыпающего на куски и улетающего в ширящуюся пропасть. В это самое мгновение они перестали быть друзьями ровно настолько, чтобы можно было рубить с плеча самую нелицеприятную правду и, главное, быть уверенным, что тебя услышат.       — Уверен, что ничего? — хмыкнула Юзуки с ядовитой издёвкой. — Или тебе просто удобно так думать?       — И что же, по-твоему, я должен сделать? — Тону Нанасэ не хватало одного жалкого мазка лишних эмоций, чтобы догнать девушку, однако это только сильнее накаляло обстановку. Сейчас даже Нагиса не рискнул бы встревать между ними с призывами успокоиться; его энтузиазм попросту размазало бы о бетонную стену вдруг возникшей взаимной неприязни.       Личное напряжение последних недель каждого в отдельности слилось в бурный поток слепого злобного раздражения.       — Для начала разобраться со своим плаванием! Хоть раз подумать не о том, что ты хочешь плавать с друзьями, не о том, что ты чувствуешь в воде. Хоть раз выкинуть из головы свой идиотский вольный. И вспомнить о самом себе. О том, что ты значишь среди всего этого, где твоё место. Можешь спорить со мной сколько влезет, но сейчас ты заставляешь себя плавать. И с каждым разом тебе всё сложнее это делать. Плавание больше не делает тебя счастливым, ты…больше не свободен и никогда больше не будешь. Ты ведь сам всё это прекрасно понимаешь! Так почему ты…       Слова лились сами собой, настоящей скороговоркой. Так, что дыхание перехватывало. Голова кружилась то ли от самой ситуации, то ли от пустеющих с каждым сказанным словом лёгких. Она напрочь забыла обо всём, что собиралась сделать сегодня — рассказать о своих собственных чувствах, обо всех своих планах, спросить, что ей делать со всем этим сейчас, когда времени уже не осталось. А в итоге могла только сотрясать воздух в попытках докричаться наконец до окончательно запутавшегося разума Нанасэ.       Неужели даже в такую минуту этот идиот не мог ничего понять?       — Вот как.       Простой, короткий ответ, который едва слышен был за пылкой речью Юзуки, но всё же она услышала его. Услышала и мгновенно замолчала. Вылей на неё сейчас кто-нибудь таз с грязью из осенней лужи, она и то чувствовала бы себя лучше. Не потому, что Хару ответил. А потому, что только эти простые слова уже дали ей понять, что она не достучится до него; все сказанное ею оказалось просто брошено на ветер. Он слушал, но не слышал, не желал слышать. Слушал и видел в ней врага, злейшего врага, который пытался отнять у него самое дорогое в жизни, задавить в нём то, что делало его им.       — Выходит, ты тоже думаешь, что мне нужна мечта? Что, если я найду её, всё сразу станет проще? Так же, как и Рин? Верно?       Взгляды их пересеклись и впервые за долгое время она не отвела глаза, смущённая его близостью и вниманием. Ведь в эту минуту практически ненавидела его, искренне ненавидела — это баранье упрямство, это подчёркнутое безразличие, это старательно напускаемое спокойствие, уже нисколько не помогающее скрывать его же злость.       И ненавидела себя за то, что даже сейчас не могла просто отпустить его.       — Ты… — дрогнувшим голосом произнесла она, ясно ощущая, насколько глубоко ногти вонзились в ладони. И это ощущение подстегнуло её снова бросить в атаку. — Разуй уже глаза, прошу тебя! Правда не понимаешь, зачем мы это делаем? Всё ради тебя самого!       — Если всё это ради меня, тогда вам не за чем лезть в мою жизнь! — угрожающе бросил парень и Юзуки едва не вздрогнула, впервые услышав в его голосе такую горечь. — Почему вы пытаетесь убедить меня в том, что я не прав? Почему не можете просто принять мой собственный выбор? Всё, что вы делаете, пытаетесь навязать мне свои желания. Хватит уже!       — Всё потому, что ты сам не справишься, и мы это видим. Ты окончательно запутался. Пытаешься уцепиться за прошлое, за свои старые мысли. Но пойми наконец, что это сейчас всё совсем по-другому. Мы ведь уже не дети.       Она больше не кричала. Знала, что бесполезно. И говорила больше не она, это было всё накопившееся внутри отчаяние; ей никуда не деться, пока они не поставят точку в этом споре. Нельзя идти в одну сторону, свернув на разные дороги. А Юзуки прекрасно знала, что уже не сможет заставить себя вернуться назад и изменить выбранное направление — оставалось лишь позвать его за собой. Хотя бы не бросать всё вот так, она никогда себе этого не простит, если бросит его в таком состоянии.       Уже неважно, что она уезжает. Неважно, что чувствует к нему на самом деле. Важно только то, чтобы он не пошёл на дно. Потому что Хару, потерявший плавание, будет уже не Хару. А дальше…       — И что же, по-твоему, я должен сделать?       — Открыть глаза и посмотреть вперёд! Намного дальше, чем сейчас.       — То есть выйти в большой мир? Это имеешь в виду? Хочешь, чтобы у меня появилась там своя цель?       Он видел, как она дёрнулась в его сторону, явно намереваясь подойти ближе, и как это решение у неё в глазах сменилось на смятение. Возможно, ему бы тоже хотелось, чтобы она шагнула навстречу, протянула руку, поняла, но осознавал, что это невозможно. Потому, что не желал принимать её слова, не желал признавать, что она права. Что кто-то из них прав. Ведь это значило, что его маленький мир, безупречный и правильный, на самом деле не прочнее песочного замка, построенного в разгар шторма. И что совсем скоро этот мир они безвозвратно потеряют.       Юзуки напор парня заставил растеряться. Ответы не шли ни на язык, ни на ум, вместо них было только жгучее желание бегом броситься прочь, а назавтра сделать вид, будто ничего и не было. Злость схлынула с концами, даже не махнув на прощание, из-за чего дальше надрываться казалось уже простой глупостью. Голова гудела, словно храмовый колокольчик, во рту пересохло, всё тело казалось чужим — день выпивал из него последние остатки всяческих сил.       Но деваться было некуда. Или сейчас, или уже никогда.       — Ты и сам этого хочешь, но боишься признать, — поникшим от усталости голосом отозвалась девушка, опустив голову. — Боишься признаться самому себе, что всё, во что ты верил до сих пор, ради чего плавал, ничего не стоит. Ты загнал себя в ловушку, из которой просто не хочешь вылезать. Я понимаю, что это тяжело. Честно. Но… Чего же ты так боишься?       — Боюсь? — неожиданно резко ответил Нанасэ, снова заставив её содрогнуться всем телом. — Выходит, вот, на что это похоже для вас. Но я не боюсь, я не принимаю такую жизнь, только и всего. Выйти на мировой уровень? Превратить свою жизнь в непрерывную гонку за наградами? Позволить кому-то решать, для чего и как мне плавать? Всё это не для меня. Только я решаю, ради чего я плаваю. Вот и всё.       Его тон опять напомнил ей, что разговор этот не принесёт им обоим ничего, кроме новых страданий и чувства вины, что им не переспорить друг друга, что пора прекратить всю эту бессмыслицу. Но ведь… у неё осталось так катастрофически мало времени. Меньше двух недель отделяло её от пресловутого «большого мира», но что толку, если его там не будет?       — А может, стоит хоть ненадолго позволить кому-то решить за тебя? — неуверенно подняв взгляд, предложила Юзуки. — Всё, что угодно, можно бросить в любой момент, но что, если завтра уже нельзя будет этого даже попробовать?       — Бросить, значит. Как ты это сделала?       Ветер прошелестел по верхушкам ближайших деревьев. Ветка хрустнула под подошвой, когда она отшатнулась от него. Где-то вдалеке взвизгнул автомобильный гудок, раздался чего-то смех. Озадаченно гавкнул Шин. Но Асакава ничего этого не услышала. Ничего уже давно не стесняясь, она широко распахнутыми глазами смотрела на стоящего напротив парня, которому вчера вечером едва в любви не призналась, которого много раз ставила на место своего лучшего друга, которого так сильно боялась потерять, что практически отказалась от собственной жизни. Смотрела и не видела.       Сказанные им слова ударили её наотмашь с такой силой, что реши по ней сейчас проехать поезд, она этого бы не заметила. Все бывшие в голове мысли выдуло, как тетрадные листы сквозняком.       — Чт… — неуверенно заговорила девушка, кое-как вернув себе контроль хотя бы над языком, однако Хару ещё не закончил.       Он видел мелькнувший в её глазах суеверный ужас, знал, что эти слова наверняка будут стоить им обоим существовавшей между ними столько времени дружбы, однако остановиться уже не мог. Только так он мог избавиться от этого разговора и донести всю глубину своей усталости и отчаяния. Достало всё это, достали их нравоучения! Почему они не могут просто оставить его в покое и позволить самому решать, что делать дальше? Почему так настойчиво вбивают ему в голову свои желания, такие далёкие от него?       Почему, почему, почему?       Почему только такой ценой он может заставить её замолчать?       — Разве не так ты поступила со своей мечтой? Разве не предала её только потому, что хотела пожалеть себя? Твоя ссора с Иватой стала просто удобным предлогом для того, чтобы сбежать. Если бы ты действительно так сильно к этому стремилась, тебя ничто бы не остановило. Ведь в этом же смысл вашей «мечты», правда? Так почему я должен сейчас слушать кого-то, кто сам просто трусливо сдался вместо того, чтобы хоть что-то сделать?       «Да в том, что я готова всё бросить, виноват ты сам! Ты и только ты, твоё упрямство! И наша ссора с Сюити здесь не при чём!»       Так она должна была ответить, должна была поспорить с ним. Ведь он ошибался, так сильно ошибался; словно старался воткнуть оставшуюся часть в паззл, который с самого начала собирал неправильно. По её собственной вине. Даже сквозь затопленное вернувшейся злостью сознание Юзуки это понимала, то, что сама всё испортила своей игрой в молчанку, что это её слабость сейчас вклинилась между ними, искажённая и неправильная. Понимала, но всё же… Кто вообще ему дал право говорить ей такое? Этому тупому барану, который упорно не видел ничего дальше собственного носа!       Он впервые представал перед ней настолько взвинченным, настолько готовым окончательно сорваться. Подчёркнуто спокойный голос буквально источал холодную едва сдерживаемую ярость, копившуюся в нём, как запах рыбы, гниющей на солнцепёке в завязанном мусорном мешке. Стоит только приоткрыть его, чтобы задохнуться.       Однако Асакаве сейчас было на всё это наплевать. Потому что её собственное зловоние тоже вполне могло вышибить из кого-нибудь дух.       — Не говори так, будто всё обо мне знаешь, — прошипела она, впиваясь взглядом в лицо Нанасэ. — Ты понятия не имеешь, почему я тогда так поступила. И моя мечта не твоего ума дело!       — Разумеется. Ведь мы для тебя просто замена, верно? Средство от совести. Нам не нужно ничего о тебе знать, потому что…       Мяч мелькнул в пространстве между ними зеленоватой шаровой молнией. С глухим звуком воткнулся в плечо Хару и упал к его ногам, будто убившаяся о лобовое стекло гоночной машины птица, заставив парня опомниться и замолчать. Скользнув пустым взглядом по собачьей игрушке, на которой всё ещё поблёскивали остатки слюны Шина, он поднял глаза.       И мгновенно понял, что разговор окончен.       Юзуки так и застыла с выкинутой рукой, запустившей мяч как будто по собственной воле, в отрыве от её желаний. Голова девушки низко опустилась, чёлка полностью скрыла от собеседника её глаза, в секунду потускневшие. Если прошлые слова заставили застыть от ужаса, то эти… Эти буквально втоптали её в парковый газон, заботливо уронив на голову грузовик сырой, червивой земли.       Она поняла, что больше ничего не заставит себя сказать ему.       — Идём, Шин-чан.       Отворачиваясь, Асакава даже не потрудилась поднять глаза — ни на парня, ни на пса, которого окликнула. Задрожавшие от бессильной обиды руки торопливо спрятались в карманы ветровки, подошвы кроссовок громко шаркнули по примятой траве. Наверное, в этот момент горло должно было сжаться от подступающих слёз, но внутри не осталось ничего. Только намерение уйти, уйти как можно дальше отсюда, от этого города, от этих людей. Забыть последние два года как страшный сон. И никогда больше не видеть никого из них. И особенно этого…       Шин, почувствовав смену настроения, давно уже бросил кататься по газону и с глубоко озадаченным и погрустневшим видом сидел теперь между двумя подростками, крутя головой, дёргая ушами на каждый резкий возглас хозяйки. Когда любимый мяч просвистел у него над головой, направляясь к парню, пёс даже не шевельнулся. Лишь опустил морду, глядя, как игрушка притихла в траве. Поднять его он решился тогда, когда Юзуки обратилась к нему.       С тихим шорохом поднявшись с травы, колли осторожным шагом приблизился к Хару, сосредоточенно понюхал его обувь и брюки и только после этого взял мяч зубами. Собрался было уже последовать за Юзуки, которая нарочито медленным шагом удалялась от них по парковой дорожке, но поднял блестящие чёрные глаза на парня. Тот взглянул на пса в ответ. Лишь бы не смотреть на уходящую ярко-синюю ветровку. Заметив это, пёс снова озадаченно склонил голову набок, будто спрашивая, что происходит, хвост его приподнялся и неуверенно вильнул несколько раз. Они с Нанасэ никогда большими друзьями не были, но Шин давно привык к нему и к отношению Юзуки к нему. А сейчас чувствовал, что что-то случилось.       Когда пёс коротко заскулил, Хару на секунду ощутил, что тот его упрекает и призывает сказать хоть что-нибудь, пока он ещё здесь. Однако парень молчал. Сегодня уже явно не до разговоров. Никому из них.       Однако смотреть во внимательные звериные глаза было просто невыносимо, так что Нанасэ бессознательно приподнял руку и потянулся к мохнатой макушке. Шин снова завилял хвостом, легко подаваясь навстречу, но тут…       — Шин-чан!       Услышав голос Юзу, пёс растерял уверенность — хвост его снова опал, уши виновато прижались к голове, а сам он отступил на несколько шагов. Но снова остановился и глянул на парня, так и оставшегося стоять с поднятой раскрытой ладонью. Свободный от человеческих проблем, тем не менее ощущающий неправильность ситуации, собачий разум разрывался на части, одна из которых бежала вслед за любимой хозяйкой, а другая в это время тянулась к человеку, который явно был важен для неё. Не в силах решиться, Шин так и мялся посреди дорожки, пока Юзуки снова не подала голос.       — Шин, ко мне!       Она частенько ругала его, случалось, даже шлёпала по ушам и бокам, как любой владелец собаки, но никогда прежде Шин не слышал в её голосе столько злобного нетерпения и угрозы. Повинуясь им, пёс наконец окончательно отвернулся от Нанасэ и затрусил вслед за Асакавой. Всю дорогу до дома он понуро шагал рядом с ней, держа в зубах мяч, звонко цокая когтями по тротуару. И никто из них даже не подумал про поводок.       Юзуки не помнила, как они добрались до квартиры. В последний раз она чувствовала себя настолько выпотрошенным соломенным чучелом только после того, как разругалась с Сюити. Ей казалось, что даже ноги за неё переставляет кто-то другой. Только стянув с ноги кроссовок, она пришла в себя.       Шин аж подскочил от неожиданности, когда ботинок с грохотом влетел в балконную дверь, преодолев всю гостиную буквально со сверхсветовой скоростью. Подзабытые навыки президента давали о себе знать.       — Чтоб тебя!       Вслед за этим второй ботинок влетел уже в стену, оставив после себя толстое пятно зеленоватой от травяного сока грязи с подошвы.       — Ну почему?!       Забыв про невымытые лапы, Шин прошёл в комнату и осторожно обнюхал упавшую обувь. Несмотря на громкие звуки, перепугавшие его полминуты назад, она казалась не такой уж опасной. Он обернулся к Юзуки, желая гавкнуть и сообщить, что всё в порядке, но тут же передумал.       Асакава даже не смотрела на него, на оставленные им грязные следы. Она сидела на корточках, до того сильно прижимая ладони к лицу, будто хотела оставить себя без глаз, и плакала. Струящиеся из-под ладоней слёзы с едва слышным стуком падали на пол.       — Почему? Ну почему всё так обернулось? — дрожащим голосом причитала девушка, несдержанно хлюпая носом. Внутри будто какой-то шар лопнул, у неё текло, казалось, даже из ушей. Будто вся «вода», которой она наглоталась за последние месяцы, стремилась выйти наружу; она сама выталкивала её из себя, всю, без остатка. Чтобы ни одной капли больше не осталось. Надоело. Достало. Бесит уже. Сколько можно убеждать себя, ведь это не её стихия. Ей здесь не место.       И сегодня ей это доказали.       Шин не стал настаивать на мытье или на ласках, или пытаться оттолкнуть её руки, чтобы слизать с лица всю лишнюю соль. Просто подошёл к ней и тихонько лёг рядом, устроив мохнатую голову на хозяйской стопе, и теперь единственными звуками, наполняющими их скромную обитель, было шумное собачье сопение и тихие всхлипывания Юзуки.       Только однажды Шин заинтересованно приподнял морду, услышав её голос, однако по-прежнему не удостоился ни взгляда. И всё же ощутил, как между ушей устроилась знакомая ласковая ладонь.       — Не волнуйся, больше я никогда не сбегу.       Вот, что она сказала. И на эти простые слова, так много значившие для неё, пёс не ответил ровным счётом ничего. Впрочем, больше ничьё мнение по этому поводу Юзуки не волновало — ничьё, ни на йоту. Начиная с этого момента, её жизнь станет её личным делом. Потому что никому больше она не нужна.

***

      Тишина — в сущности, не такая уж плохая шутка сама по себе. Конечно, она часто тяготит человека, даже привыкшего к уединению, даже любящего его, ведь даже такие люди стремятся разбавить её хотя бы какими-нибудь звуками, будь то мурлыкание любимой музыкальной колонки, шорох крана, включенного во время мытья посуды, или просто врывающийся через открытое окно шум уличной жизни. Однако бывают моменты, когда слышать не хочется даже собственные мысли. Ни единого случайного звука, ни одной бестолковой мысли в голове, только звенящая тишина абсолютного одиночества. Это редкость, но такая ли уж странная сама по себе?       Когда нужно перелопатить кучу дел. Когда внутри скребётся настоящая кошачья свора. Когда просто не хочется никого видеть. В любой подобной ситуации не хочется ничего делать, не хочется ничего и никого слышать, не тянет даже что-нибудь впихнуть в себя от скуки — ни порцию дурацких телешоу, ни плитку шоколада. Тупая апатия немого ожидания какого-то мифического облегчения, которое обычно приходит под маской мышц, затёкших от сидения в одной и той же глупой позе без движения. Потому что в такие моменты ничего не делается: воли хватает лишь на то, чтобы сесть в первом попавшемся углу и молча страдать в объятиях звенящего ощущения, незамутнённого ничего посторонним, кроме собственного едва слышного дыхания. Иногда такие моменты и правда помогают, становясь ценнее любой поддержки и уютных разговоров с самыми близкими.       Но только не в том случае, когда выстраданную тишину самым жестоким образом убивают стуком в дверь. И ещё каким стуком. Таким от которого в квартире начинает ходить ходуном всё вплоть до оконных стёкол и риса в кухонных банках. Будто скромная квартира в провинциальном городке — последний оплот обороны стойкого народа, оставшийся посреди выжженого пепелища разрушительной войны, и враг уже стоит у дверей, всей мощью тараня ворота, вооружившись носорогами и словами в танковой броне. Стоило бы поставить памятник умельцу, сотворившему дверные петли, до сих пор не сдавшие позиций под таким натиском.       Юзуки, который день проводящая без иных живых существ, кроме пса, внутри своего личного пространства, и, строго говоря, желающая поступать так и дальше, сопротивлялась долго. Кто бы ни долбился, терпением он явно не отличался. Если сделать вид, что никого нет, он должен будет уйти, а она снова останется в тишине.       Однако, как оказалось, некто за дверью был гораздо терпеливее её самой. Не смог бросить начатое.       Нехотя поднявшись на ноги, девушка потрепала за ушами напрягшегося от стука Шина, и направилась к двери. По пути успела приготовить порцию словесного яда и за ручку взялась уже в полной боевой готовности. Пусть попробуют отбиться.       Правда, как только Юзу приоткрыла дверь, как ей едва не выдрало руку ею же, а уже через секунду Асакава поняла, что валяется спиной на полу. И повалил её не сквозняк. Тот как минимум должен был быть не таким тяжёлым и не должен был так загораживать свет.       — Юзу-чан, скажи, что это неправда! Пожалуйста-пожалуйста! Ведь неправда же?!       Нагиса, который, очевидно, и исполнял роль остервенелого барабанщика, сейчас в буквальном смысле сидел на Асакаве верхом, до побелевших костяшек пальцев сжимая её плечи. Глаза парня были переполнены прямо-таки благоговейным ужасом и отрицанием.       Больше никаких объяснений Юзу не требовалось. Она ещё с полминуты созерцала красоты своего белого потолка, после чего с трудом приподняла голову. Снова посмотрела на искажённое мольбой лицо Хазуки, отметила за его спиной ещё три знакомых силуэта и опять стукнулась затылком о паркет.       — Так, — недовольно пробурчала она, стараясь держать себя в руках. — Во-первых… Ай! А во-вторых, — она перевела укоризненный взгляд на ту фигуру, которая больше остальных напоминала Рэя, — я ведь, кажется, просила.       — Не смотри так, это не я, — устало помотал головой парень. И от одного вида этого жеста захотелось плюнуть ему в лицо. Вот ведь страдалец нашёлся! Да какие у них всех вообще могут быть проблемы, интересно?       — А кто тогда? — зашипела Асакава, отпихивая Нагису и рывком садясь на полу. И в этот момент собственный озвученный только что вопрос уже подсказал ей ответ на самого себя: — А, ясно.       Рин, кто же ещё. Стоял бы Рюгадзаки здесь сейчас так спокойно и таким аккуратненьким, если бы раскололся, как же! А кроме него только Мацуока был в курсе всех её далеко идущих планов на ближайшее и всё последующее будущее. Выходит, он и растрепал. Неужели решил отомстить за бесполезную скрытность?       От этой мысли Юзуки передёрнуло в приступе раздражения, такого привычного в последние дни. Ну почему все снова лезут в её жизнь со своими нравоучениями, считая, что только они и знают, как правильно поступать, а она сама безнадёжно несмышлёнее месячного щенка, гонящегося за собственным хвостом? Чего они все цепляются к ней? Разве не проще наплевать? Тем более, что теперь она была уверена — ни одна живая душа в этом пропахшем морем с привкусом протухших водорослей городишке не хочет её понимать. Не хочет, не может. И никогда не сможет. Они друг для друга — предметы удобства, что она для них, что они для неё.       Так какого чёрта сейчас разыгрывать всю эту трагикомедию?       Между тем, последняя так и продолжала набирать обороты, в упор не замечая подрагивающие плечи Юзуки.       — Чего? — громко протянула Го, вихрем оборачиваясь к Рюгадзаки. Глаза её блеснули такой угрозой, что тот невольно отступил на шаг. — Рэй-кун, ты что, был в курсе?       — А? Правда, что ли, Рэй-чан? — непонимающе обернулся к другу поднявшийся с пола Нагиса.       — Что? — чуть громче, чем следовало бы, отозвался Рэй, ещё немного попятившись. — Я…Да я не…       — Выясняйте отношения где-нибудь в другом месте!       Властный окрик Асакавы заставил всех троих притихнуть, едва сдержав синхронный испуганный писк. Даже молчавший где-то в стороне Макото ощутил прилив желания хорошенько сглотнуть и убраться подальше. В свою бытность президентом студенческого совета Юзуки с её любовью к швабрам и прочим подручным средствам самообороны имела репутацию весьма и весьма далёкую от одуванчика, добивающегося от других желаемого грамотным хлопаньем ресницами, предпочитая нагонять жуть. Проще говоря, имела статус демона. Её громкий голос так часто разносился по коридорам и вырывался из кабинетов, что вся школа приучилась обходить его десятым коридором. Однако то было другое. Тот голос часто был полон злости, но никогда не источал столько плохо скрываемого…отвращения.       Будто она не просто не хотела их видеть, она знать больше не хотела об их существовании. И дело было отнюдь не в раскрытой Рином тайне её переезда за границу.       Последние пару недель Юзуки ни в какую ни шла на контакт ни с кем из них — не брала трубку, не отвечала на горы сообщений, не открывала двери и даже не оборачивалась на улице, неизменно делая вид, будто у человека просто приступ галлюцинаций, абсолютно её не касающихся. Несколько дней назад Нагиса почти два часа провёл, канюча у её входной двери в попытках уговорить пойти вместе с ними на салют. Дверь Юзу тогда всё же открыла, но лишь затем, чтобы отчеканить: «Извини, но у меня куча важных дел» и хлопнуть ею так, что подавшемуся вперёд Хазуки едва не откусило нос. При этом тон у подруги был такой, что даже у него отпало желание продолжать свои попытки. Он, конечно, ещё раз неуверенно обернулся, прежде чем уйти, но и только.       И понятия не имел, что Асакава всё это время стояла, прижавшись спиной к дверной панели, судорожно сжимая пальцы на руках и пытаясь восстановить дыхание. Большого труда стоило ей не броситься следом за ним. Но если бы она это сделала, уже никогда не смогла бы забыть всё, что оставляла здесь.       Хотя после того проклятого вечера регионального турнира она желала только тихо исчезнуть, навсегда и окончательно спалив любые пути, по которым смогла бы потом вернуться в ностальгический мирок с запахом хлорированной воды и вкусом только что пережёванного стекла. Хотела навсегда выкинуть его из головы. Всё, что получила и что могла бы получить.       Глупое желание, эгоистичное, ленивое…но другие выходы упорно не шли в голову. Стоило только вспомнить лицо Хару, каким она его видела в последний раз и то, что он сказал ей. «Ведь мы для тебя просто замена, верно? Средство от совести. Нам не нужно ничего о тебе знать…»       Наверное, думать о том, что все они так считают, было совсем неправильно и нечестно, но…если даже он так думал, то кому она вообще здесь могла по-настоящему довериться? У кого могла попросить помощи? И то, что эта четвёрка сейчас стояла здесь, на её пороге, с такими истерзанными непониманием лицами, с такой открытостью и дружелюбием смотрящие на неё, без капли осуждения или обиды, только подчёркивало всю неправильность сложившейся ситуации.       Так не должно было получиться. Она сама виновата в происходящем и не имеет права винить кого-то ещё. По крайней мере тех, кто так искренне желает помочь. Или искусно делает вид, что хочет…       — Простите, — наконец поднявшись на ноги, пробурчала Юзуки. — Я сейчас постоянно на взводе. Идём.       Ребята на всякий случай выдержали паузу, по средствам немых взглядов выясняя, хорошей ли идеей было всё же пробить выросший между ними и Асакавой барьер и прийти сегодня, и сошлись на том же, на чём сошлись несколько часов назад вслух. Если они сейчас этого не сделают, могут навсегда потерять что-то важное. Почему-то каждый ощущал этот факт удивительно остро. И Макото чувствовал себя хуже всех.       «Сдаётся мне, она вам так ничего и не скажет, поэтому скажу я. Но на всякий случай пообещай мне пока не говорить остальным, ладно?»       Когда Рин зашёл к ним в номер в поисках Хару вечером накануне турнира, Тачибана и представить себе не мог, что услышит что-то подобное. Конечно, Мацуока не мог не спросить у него о том, что они с Нанасэ надумали по поводу своей жизни после школьного выпускного. И Макото не особо-то пугали удручённые вздохи по поводу его никакого ответа. Хару так и вовсе отличился красноречием, просто исчезнув в пылу неожиданно образовавшейся в планах пробежки. Но разве можно было предположить, что Рин внезапно решит заговорить о Юзуки. И лучше бы он просто начал задавать вопросы.       Рин рассказал ему обо всём, включая и взятое с Асакавы обещание поделиться с ними всем после регионального. Макото большого труда стоило не выдать себя, учитывая, как ошарашила его эта — уже такая не новая — новость. Пожалуй, поверь он в неё до конца, не смог бы так искусно притворяться. Но он не поверил. Собирался присмотреться к Юзуки, прочитать что-нибудь на её проявившем настолько неожиданные актёрские способности лице, однако случившееся на турнире разрушило его планы. Он мог лишь положиться на честность подруги. Ведь каждый из них знал, что Юзуки можно доверять.       Но время шло. С регионального прошёл день, два, неделя, а Асакава по-прежнему не давала о себе знать, словно никогда её и не было. И тут Тачибана понял, что пора действовать. Что что-то случилось и рассчитывать на то, что она расскажет им всё, становится глупостью. Поэтому он решил рассказать остальным сам.       Младшие слушали его с нескрываемым скепсисом, как если бы им всерьёз рассказывали о паранормальной природе продуктов питания, однако в какой-то момент сомневаться стало слишком сложно. Недоверие достигло таких объёмов, что вместиться могло уже только в невероятной широты рамки правдивой истории. Не прошло и часа, как они, ведомые подстёгиваемым страданием Нагисой, оказались у двери Юзуки.       А то, как их встретила девчонка, которая буквально год назад помогла вытащить клуб из пропасти небытия, которая с таким счастьем назвала их друзьями, имея ещё полдесятка таких же, заставило ребят по-настоящему испугаться.       И от этого испуга только острее ощущалась мысль о том, что их в эту минуту здесь должно было быть пятеро.       Уже четверть часа спустя весь усечённый состав плавательного клуба кружком сидел у столика в комнате у Юзуки, беспокойно ёрзая и потягивая ячменный чай из маленьких стаканчиков, пока хозяйка колдовала над своей порцией какао — как всегда с корицей и, к сожалению, без хорошего сердечного успокоительного. Если бы кто-то взялся изображать, как выглядит граничащая с ссорой дружеская неловкость, то лучшей натуры мог даже не пытаться искать. И где-то между делом можно было бы вполне написать и красноречивый портрет удушливого угнетения. Один вид сложенных аккуратными стопочками и кучками вещей Асакавы, обычно равномерным слоем разбросанных по всей её жилплощади, заставлял этого жуткого зверя участливо высовывать голову, напоминая о своём существовании. Причём не только лишь гостям Юзу. Её саму происходящее угнетало много-много больше. Разве что хотелось не молчать, напряжённо сопя и пряча ладони между коленей, будто украденную реликвию, а хорошенько взбеситься, пинком отправив все свои сумки и чемоданы в окно.       После того разговора ей в принципе хотелось убивать и убиваться больше обычного.       — Так получается, это всё-таки правда, — наконец прервал затянувшееся молчание задумчивый голос Макото. В этом не было ничего странного; кто бы ещё кроме него решился на попытку разбавить сгущающийся вокруг мрак тоскливого уныния и страха. Кто бы ещё подумал, что в такую минуту они начнут бояться.       Словно повинуясь приказу свыше, Нагиса заметно расслабился и даже позволил себе растянуться поперёк стола с выражением крайнего огорчения, на какое только мог быть способен.       — Ну вот! А я уж понадеялся, что Рин-чан всё выдумал, — сообщил он через обиженно надувшиеся губы.       — Не называй моего брата обманщиком! — сейчас же потребовала Го, легонько подтолкнув ногой стол. Нагиса от этого жеста, конечно, не пострадал, хотя вполне мог бы — бутылка с чаем, стоящая у его головы, опасно покачнулась. Оставшиеся не при делах Макото и Рэй на секунду затаили дыхание, молясь на то, что минутой назад всё же закрыли её. В их положении только и оставалось, что разозлить Юзуки лужей на полу.       Асакава же продолжала чахнуть над своей кружкой, слепо глядя расфокусированным взглядом в светло-коричневое полотно какао. Мелко подрагивающие пальцы до побелевших костяшек сжимали кружку, кожа тихо поскрипывала о белую эмаль. И до чего же было хорошо, что за ожившим разговором не было слышно отчаянных попыток девушки восстановить рваное дыхание. Ей казалось, она всё выплакала ещё тогда, но оказалось, что тайные запасы продолжали плескаться где-то на дне опустошённого сознания. Яростное раздражение окончательно отступило, и лучше бы оно осталось на месте. Его переносить было как-то проще.       — Ладно вам, — миролюбиво поднял ладони Тачибана, осторожно косясь на напряжённую спину Юзуки. — Рин здесь уж точно не при чём.       — Точно! — оживилась Мацуока, хлопнув ладонью по столу. По лицу её прошагала тень позабытой мысли и менеджер медленно крутанулась к Рюгадзаки: — Гораздо важнее, что Рэй-кун…       Но Рэй понял её ещё до этой фразы. До того сидящий тише мыши в явно надежде, что окружён вместо людей лягушками, слепыми в отношении неподвижных объектов, бывший легкоатлет поспешно подскочил на ноги. Да так, что проигнорировавший выпад Го Нагиса всё же подскочил с коротким вскриком.       — Надо же, сколько времени! Мне уже пора идти!       Но не успел Рюгадзаки приступить к демонстрации своих высококлассных навыков бегуна-барьериста, как менеджер одним взглядом приварила его подошвы к полу.       — А ну стоять.       — Отстаньте вы от человека, это ведь я попросила его молчать. Он, как и Рин, совсем не при чём.       Тихий и откровенно замученный голос Юзуки вклинился между ними настолько неожиданно, что оба забыли, в чём там вообще у них было дело — Го так и застыла с приоткрывшимся ртом, которому не суждено было произнести вдохновенную речь о скрытности, а Рэй остановился прямо в процессе нервного глотка. Нагиса и Макото в это же время обменялись короткими обеспокоенными взглядами. А уже через секунду все четверо за компанию с приподнявшим голову с лежанки Шином одинаково встревоженно глядели на подсевшую за стол рядом с Хазуки Асакаву. Она же взгляд от чашки так и не оторвала.       В конце концов Мацуока мотнула головой, сменяя лишнюю тревогу на отчаяние.       — Но почему, Юзуки-сэмпай? Разве нам не нужно знать? — бездумно подаваясь вперёд, спросила менеджер.       — Может и нужно, — бесцветно бросила Юзу, едва заметно поведя плечами. Если бы она точно знала, кому и что нужно, её наверняка бы здесь сейчас не было. Возможно, она была бы там, где было бы ещё хуже. Хотелось бы утешить себя хоть немного тем, что где-то трава ещё более жухлая чем здесь.       Её тон будто затрещину залепил Го, у которой тут же раздулись ноздри и поджались губы.       — Может?!       — Ладно, признаю, — нехотя фыркнула Юзу, закатив глаза. — Мне стоило сказать вам раньше. Но теперь уже поздно поднимать эту тему, нет?       Заметив, что переполненная горечью обиды Мацуока и готовая разрыдаться от злобного бессилия Асакава вот-вот свернут беседу на слишком опасную дорожку взаимных упрёков и запредельных громкостей, Макото решил взять слово. Всё же они пришли сюда не ради того, чтобы винить Юзу в её личном — пусть и тяжёлом для них — выборе. Они здесь как её друзья. Они обязаны поддержать её и неважно, что она этого не хотела. Думала, что не хотела. Ведь ей это было нужно куда больше, чем она хотела признавать.       — А как получилось, что Рин узнал раньше нас?       Обе девушки перевели на него взгляды — одна отсутствующий, другая недовольно-уязвлённый, однако обе были ему тихо благодарны. Разумеется, этот вопрос тоже нейтральным считался с натяжкой, но много лучше, чем кидаться друг в друга скользким «Это всё ты виновата».       — Случайно, на самом деле. Я просто… — глубоко вздохнув, начала Юзуки. Но внезапно резко мотнула головой и замолкла, глуша невысказанный ответ глотком какао. — Неважно! Так получилось.       Очевидно, в этой степи ловить тоже было нечего. Но оставались и другие охотничьи угодья, выглядящие пока не столь безнадёжно.       — И как давно это было решено? — в прежней осторожной вкрадчивостью задал Тачибана новый вопрос. Непривычно напряжённым для себя взглядом парень неотрывно следил за малейшими реакциями Асакавы. Слишком уж недавно он потерял доверие одного друга, и повторять ошибок не хотел. Тем более, что кричать в случае с Юзуки было вдвойне бесполезно.       — Уже больше года, — последовал глухой ответ, последний звук которого тоже утоп в пропитанной корицей гуще какао.       — Что?! — в один голос встрепенулись Го и Нагиса, но их чересчур живое изумление перебил озадаченный голос всё того же Макото.       — Так давно… Но почему ты столько времени молчала?       В этот момент казавшаяся непробиваемой скорлупа отрешённости Юзуки всё же дала трещину; девушка громко усмехнулась и подняла потемневшие серые глаза, по очереди обведя ребят вокруг себя издевательским взглядом. Напоследок она споткнулась о вопросительно поскуливающего из угла Шина, чья уложенная на пол морда смотрела в ответ с жалостливой укоризной, и снова мрачно усмехнулась.       — Мне что, надо было при знакомстве об этом упомянуть? Что-то типа «Привет, я Юзуки! И знаете, в следующем году мне придётся круглые сутки учиться дома, чтобы спокойно уехать осенью за границу. Не хотите со мной дружить?» Глупо же звучит, — заключила она, со вздохом подпирая руками щёки.       — И всё равно надо было рассказать, — буркнула Го, отвернувшись к стене, демонстративно сложив руки на груди. Неожиданно менеджер вздрогнула и вихрем развернулась обратно: — Постой, а Харука-сэмпай знает?       Пожалуй, в этот момент следовало бы отдать Юзуки первый приз за самообладание, потому как глухо стукнувшее в ушах сердце и желчный комок в горле она умудрилась не выдать ни одним мускулом. Глядевшие ей в лицо младшие товарищи даже не подумали о том, что она собралась им соврать. Не допустили мысли о том, что улетевший в Австралию Нанасэ мог не знать о таких вещах. Они — возможно, но точно не он.       И лишь внимательный Макото успел заметить крохотную деталь, незначительный жест, всегда с головой выдающий любую уловку Асакавы.       — Я говорила ему, — спокойно отозвалась она вслух, впрочем, сразу же снова взявшись за кружку.       — Жалко, его здесь нет, — со вздохом произнёс Нагиса, едва не заставив Юзу опрокинуть ещё не остывшие остатки какао ему на голову.       — Если вы высаживали мне дверь ради разговоров про Хару, которого здесь нет, то можете идти. Мне и так есть чем заняться.       — Но… — попытался было заспорить с её убийственно недовольным ответом Хазуки, но его остановила торопливая реплика Макото.       — Когда ты уезжаешь?       — Послезавтра получу результаты последнего экзамена и уеду в Токио. Ещё пару дней там, пока не соберём все вещи и всё.       — Уже так скоро… — невольно шепнула Мацуока, чувствуя, как разжимается в груди сомкнувшаяся было хватка обиды. Как бы ей ни хотелось дуться и играть в наполненный капризами воздушный шарик, ничего не изменится. Совсем скоро их маленький мирок рухнет; он и должен был рухнуть, но… ведь не так. Не так же скоро и не с таким же треском. Они должны были быть вместе ещё полгода, потом трое выпускников разбрелись бы по университетам, смаргивая непрошенные слёзы, к которым каждый из них уже будет внутренне готов. Так почему же сейчас…       Внезапно раздался оглушительный удар ладоней о столешницу, звякнули стаканы, а ещё через полсекунды многострадальная бутылка всё-таки грохнулась, прокатилась по столу и радостно свалилась на колени к Макото. Однако приподнявшийся Нагиса, смотревший прямо в лицо Юзуки с тем же полным безнадёжной надежды ужасом, с каким, кажется, вечность назад свалил её с ног у входной двери, едва ли заметил эти мелочи жизни.       — Что?! Но как же национальный?! Ты разве не придёшь?       Лишь после этого остальная троица осознала весь масштаб случившейся катастрофы — узнав про скорый отъезд Асакавы, они напрочь забыли о том, что теряют члена команды накануне самого важного события в их общей жизни. О том, что буквально меньше недели отделяло их от национального турнира в Токио. О том, что при таком раскладе Юзуки там не появится. Теперь уже все четверо не скрывали своего страха, глядя на Асакаву.       Но та продолжала прятаться за безразличием. И от того, что оно было настолько явно напускным, становилось только больнее.       — Пока не знаю.       — Но без Юзу-чан будет совсем не то! — продолжал наседать Нагиса.       — Нагиса-кун, мы ведь не можем сейчас вот так запросто изменить ситуацию. Ты должен понимать, что за минуту такое не решается, — внезапно вступил в беседу отмалчивавшийся Рюгадзаки. Молчал, очевидно, из боязни снова вызвать праведный гнев Го на свою голову. После своей провальной попытки сбежать он так и остался стоять, глядя на всё разворачивающееся перед ним безобразие с позиции почти посторонней. Почти.       Обратился Рэй, разумеется, к Нагисе, однако косился недвусмысленно в сторону и без того не обделённой вниманием Юзуки, которой уже было настолько всё равно, что она даже не потрудилась этого заметить. Строго говоря, ни на какой эффект парень и не рассчитывал. Какое там, если даже шумный Хазуки не заставил Асакаву расцветить ему впечатления от жизни порцией какао на макушке. Но если кто-нибудь что-нибудь и сможет сделать, так только сама Юзу. Не то чтобы он рассчитывал на что-то конкретное…       — Да знаю я! — досадливо огрызнулся Нагиса, от бессилия вскидывая сжатые кулаки. — И вообще, чего ты такой спокойный, Рэй-чан? Тебе что, всё равно, что Юзу-чан от нас навсегда уедет?       Юзуки очень хотела бы внести скромные временные корректировки в это его «навсегда», но у побитых в бифштекс овощей обычно плохо получается формулировать свои мысли. Так что она промолчала. Да и зачем сейчас надрываться? Она в завтрашнем дне-то не уверена, не то что в ближайших пяти годах.       — Разумеется, мне не всё равно! — всё же потеряв терпение, прикрикнул Рэй в ответ. — Но это уж точно не нам решать!       — Но ведь… — хотел было поспорить Нагиса, однако в этот момент в Юзуки наконец что-то щёлкнуло. Молча поднявшись на ноги, она привлекла к себе общее внимание, заставив все несказанные реплики остаться таковыми.       — Хватит вам уже, — с прежней усталостью вздохнула Асакава, подхватывая опустевшую кружку и шагая в сторону кухни. И снова ни на кого не глядя. — Что вы тут устроили? Подумаешь, уеду. Невелика потеря. Вы проживёте и без меня, и на турнире прекрасно справитесь сами. В конце концов, я просто помогала вам с клубом.       Она не хотела этого говорить. Не должна была. Она должна была сказать совсем другое — объяснить, как много значит для неё выпавший шанс, рассказать, как сильно она не хотела бросать свою жизнь и их в частности, извиниться за свою глупость, пожелать удачи и пообещать, что она во что бы то ни стало покажется на турнире, чтобы поболеть за них. Возможно, ещё месяц назад она так и сделала бы. Возможно, ещё пару недель назад не допустила бы даже мысли о том, чтобы рычать на них за желание поддержать её. Возможно… Если бы не запомнила последние слова Хару, брошенные в неё подобно охотничьему бумерангу, который по злой иронии вернулся не к самому Нанасэ, а к остальному клубу. Они засели так глубоко, будто всегда там были. Все сомнения, которые она должна была оставить ещё в прошлом лете, вылезли наружу, обрели плоть и вцепились в неё мёртвой хваткой. И теперь содрать их нельзя было, просто пожелав не замечать. Потому что в этот раз она искреннее в них поверила.       И почему она вообще решила открыть дверь? Почему просто…       — Прекрати говорить и вести себя так, будто ты для нас никто!       Требовательный окрик Рэя заставил Юзу застыть на полпути к кухонной раковине, ударил в спину как океанский штормовой прибой. Чувство вины только сильнее сдавило всё внутри, заставив девушку закусить нижнюю губу и до боли в пальцах вцепиться обеими руками в кружку. Но она не обернулась. Слишком стыдно.       А Рюгадзаки тем временем не мучило ничего кроме желания выговориться. Забыть о том, что столкнуло их всех здесь и сейчас, забыть о том, что принесёт им эта встреча, что за ней последует и как они это переживут — забыть и просто сбить с Юзуки её дурацкую отрешённость. Он понятия не имел, откуда она появилась и почему Юзу так внезапно разуверилась в них настолько, чтобы вести себя с ними как со знакомыми из параллельного класса, у которых даже ручку попросить кажется слишком большой наглостью. Знал только, что так оставлять всё нельзя. Они должны напомнить ей, почему они здесь. Что она сделала для всех них. И почему любые её сомнения на их счёт не имеют ни клочка почвы под собой.       Возможно, она ему не поверит. Возможно, решит, что всё это слова и значить они могут, что угодно. Что всё это может быть просто способом потравить ей душу, разбередив и без того глубокие раны, оставленные целым годом взаимных недомолвок. Пускай так. Но если его слова заронят хотя бы зерно сомнений, они будут не напрасны.       Кроме того, нужно же куда-то деть весь вскипевший внутри поток эмоций.       — Говоришь, просто помогала нам… Пусть даже и так, пусть ты просто позволила Нагисе-куну организовать плавательный клуб и должна была проследить за нами. Пусть изначально мы просто не могли отблагодарить тебя по-другому. Пусть никто и не думал, что всё так обернётся, но… Ведь теперь ты наш друг и часть команды! Для каждого из нас ты такой же незаменимый товарищ, как и все остальные. Так что ты не единственная, кто переживает из-за твоего отъезда. Мы тоже можем переживать, потому что любим тебя! И скучать по тебе мы тоже можем, сколько и как захотим! Поэтому и устраиваем здесь!       Едва его голос смолк, как в квартире воцарилась такая тишина, что стало слышно скрежетание передвигаемой пятью квартирами левее мебели. Трое сидящих вокруг стола подростков смотрели на товарища с бесцеремонностью и шоком аквариумных рыбок, так же бестолково раскрывая рты пару раз за секунду. Юзуки же продолжала радовать решительный взор Рюгадзаки своим затылком. От этого решительность испарилась быстрее чем могла бы. Парень сначала потупил взгляд, кулаки его сжались, брови сошлись и губы поджались в приступе борьбы с желанием провалиться сквозь землю.       Когда же из угла шумно чихнул наименее чувствительный к происходящему Шин, Рэй дёрнулся всем телом и мгновенно рухнул на пол, будто всегда и сидел за столом. Ладони стыдливо принялись закрывать стремительно розовеющее лицо.       — Ого, — первой решилась выразить общее мнение Го. Впрочем, на менее ёмкое описание своих чувств её не хватило, поэтому она остановилась на этом. Зато смогла сподвигнуть на действия более красноречивого оратора.       — Рэй-чан, да ты крут! — восторженно выпалил Нагиса, подаваясь к товарищу через весь стол.       Рюгадзаки только сильнее прижал ладони к лицу и в благоговейном ужасе замотал головой.       — Молчи, Нагиса-кун, я тебя умоляю, — запричитал он.       — Да нет, Рэй-чан, правда круто! Ты прям весь такой серьёзный.       — Говорю же, молчи…       Не получающий в ответ на свои комплименты должного внимания, Хазуки этим остался не слишком доволен. Однако, прежде чем он вознамерился отлепить от лица друга все лишние конечности, между подростками вклинился тихий смех Асакавы. Она по-прежнему стояла к ним спиной, запрокинув голову к потолку, но и этого хватало, чтобы понять, что пусть и временно, вернулась старая-добрая Юзу-чан, искренне считающая их друзьями. Ребята давились своими же вздохами облегчения, боясь разрушить это мгновение.       — Знаю я, — выдохнула Асакава, израсходовав все доступные ей сейчас запасы видимого веселья. — Но вы могли бы и сделать вид, что вам всё равно. Мне так было бы проще. Наверное… А? — не удержав вопросительного возгласа, Юзуки глянула через плечо и пораженчески вздохнула: — Я разве не говорила, что позволю только один раз?       — Но ты тогда ничего не говорила про такие случаи, — парировал зарывшийся носом в её футболку на спине Нагиса, чьи руки сейчас что было сил сжимали не признающую лишних телесных контактов подругу. Единственный раз, когда она позволяла ему такие вольности, был в Токио прошлым летом, в тот вечер, когда она в очередной раз поцапалась с Сюити и впервые позволила себе назвать их друзьями — по-настоящему и безоговорочно. Тогда она сама пошла навстречу, раскрыв руки.       Но Юзу соврала бы, сказав, что была так уж сильно против этих объятий. Сколько бы она ни пеклась о своём личном пространстве, порой даже самой независимой кошке хочется потереться о чью-нибудь ногу и ощутить почёсывание между ушей.       — Что верно, то верно, — согласилась с другом Асакава, после чего едва слышно усмехнулась. — Но, когда придёт время рассчитываться за проигрыш на национальном, я об этом вспомню.       — А мне плевать, — отозвался Нагиса, ещё теснее прижимаясь к ней. Юзуки только пожала плечами.       И молча пожимала ими ещё несколько часов, пока большая часть непрошенных гостей не отправились по домам. За это время Нагиса успел повиснуть на ней ещё не раз и не два. И даже Го, старавшаяся держаться как можно независимее и холоднее, не удержалась и перед уходом подарила Юзуки свою порцию удручённых очередным вторжением в личное пространство нервов. Повезло ещё, что Рэй оказался слишком поглощён эмоциональными последствиями своей пламенной речи и не смог даже толком поднять на подругу глаза. Но Юзу всё же удалось развести его на крепкую «пятёрку». Да такую, что Рюгадзаки всерьёз подумал о том, чтобы потребовать ледяной компресс на дорожку.       Но несмотря на то, что расстались они с заметно подрагивающими губами и ещё не до конца уложившимся осознанием, что, вообще-то, это их последняя встреча и в следующий раз они смогут разве что помочь Юзуки вынести чемоданы, несмотря на всё это, Асакава чувствовала облегчение. И стыд. За то, что столько дней пыталась убедить себя, будто не нужна и никогда не была нужна им, что она всего лишь бесполезный придаток к слаженной команде. Ведь были бы они рядом, будь это так? Прижимался бы Нагиса к ней с таким рвением, если бы искренне хотел от неё избавиться? Наверное, пора было прекращать страдать паранойей от каждого случайного услышанного слова.       Впрочем, окончательно расслабляться явно было рано. Об этом напоминал Макото, так изящно умудрившийся остаться за столом, когда остальные уже вовсю толкались в поисках своей обуви на пороге. Кто бы подумал, что у него хватит лукавства сослаться на помощь с упаковкой вещей.       Прекрасно понимая, о чём пойдёт речь, Юзуки даже не попыталась беспечно шутить. И не бросилась вслед за младшими товарищами, на ходу крича про закончившие в кухонном шкафу конфеты и прочую ерунду. Только отправилась готовить очередную порцию горячего успокоительного. И на этот раз ничего легче крепкого кофе даже не рассматривалось как вариант. Разогнать кровь по жилам до скорости космолёта ей сейчас однозначно не помешает.       Макото терпеливо молчал, будто выгадывая момент, которому, впрочем, не суждено было настать никогда. Поэтому, прождав минут пять, парень всё же решился прервать молчание, сопровождаемое разве что шорохом закипающего чайника и почёсыванием Шина задней лапой за ухом.       — Слушай, Юзуки.       — Чего? — бросила девушка, не оборачиваясь, лишь чуть крепче сжав пакетик с растворимым кофе.       Тачибана уловил этот невесомый жест и справедливо решил, что ходить кругами вокруг хорошей порции тротила, в мнимой уверенности, что так ущерба от неё станет меньше, не слишком-то разумно. И бессмысленно, чего уж тут. Так что он поглубже вдохнул напоследок и рванул с места прямо в карьер.       — Зачем ты соврала насчёт Хару?       Стук частичек молотого кофе по керамике кружки прекратился, раздался шорох сминаемого пакетика. И только Макото забеспокоился, что подруга разучилась дышать, как по квартире разнёсся её тяжёлый вздох.       — С чего ты это взял? Я правда ему обо всём рассказала, ещё после регионального.       Словно доказывая свою абсолютную, граничащую с праведностью честность, девушка обернулась к другу, опершись спиной о кухонную тумбу. Весь её вид выражал искреннюю веру в прозвучавшие слова. Весь, кроме одной крохотной детали. Детали, которая уже во второй раз за сегодня выдавала её прикрытое только лишь нежеланием вспоминать о своей глупости враньё.       — Опять врёшь, — уверенно заявил Макото, многозначительно скосив глаза с лица Юзуки на её руки. Ладонь одной из них в данный момент занималась тем, что с плохо сдерживаемым остервенением разминала пальцами локоть второй.       — Чт… — начала было Асакава, но проследив за взглядом собеседника, мгновенно осеклась. Несколько секунд она и её уже ставшая слишком старой привычка молча смотрели друг на друга, гадая, как вообще они обе здесь оказались и почему всегда причиняют друг другу столько проблем, после чего Юзу с недовольным вздохом уронила здоровую руку и бессильно отвернулась к холодильнику. Терпеть лучащегося добротой и состраданием Макото было выше её сил. Но и просто выгнать его сил не было. Оставалось только безуспешно делать вид, что его присутствие её нисколько не заботит.       — Хватит уже так делать.       — Извини, — покорно, словно нашкодивший щенок, кивнул Тачибана. — И всё-таки?       Юзу не удержалась и громко фыркнула, передёрнувшись всем телом. Из-под маски покрытого трещинами арктического айсберга снова выглянула привычная колючка, во всех отношениях чуткая к своему личному пространству, готовая дать отпор и морально, и физически. И эта короткая вспышка сказала парню куда больше, чем её обычный нервный жест.       — Соврала и соврала! Бежать и звонить ему в Австралию я не собираюсь.       — Так ты с ним поссорилась.       Асакава запнулась на фразе, которую собиралась бросить в ответ на любое более колкое замечание в адрес её нежелания пользоваться международной телефонной связью и едва язык не проглотила от неожиданности. Неожиданным было вовсе не то, что Макото её раскусил, а то, что он решился об этом сказать. Вслух. Хотя стоило ли бояться прямоты человека, от которого добиться желания навредить другу настолько же сложно, насколько заставить задушить хомячка?       — Ты тоже, — вздохнула она в ответ так, словно этим могла раздуть тлеющие внутри неё остатки душевных сил. Она не могла знать этого наверняка, и всё же знала. Знала, что перед тем, как исчезнуть за океаном, Хару успел подкосить не только её уверенность в завтрашнем дне.       Макото отозвался невесёлой усмешкой. Юзуки всегда понимала слишком много и иногда эта проницательность граничила со сверхъестественным. Но, пожалуй, она же и удержала его сейчас здесь. Ведь стоит ли бояться прямоты человека, у которого душа исцарапана теми же когтями той же кошки, что и у тебя, если эта кошка настолько дорога вам обоим?       — Да уж. Честно говоря, я впервые в жизни видел его таким взвинченным. Даже как-то немного страшно стало. Надеюсь, хотя бы Рину повезёт больше и он сможет что-нибудь сделать.       — Макото.       — А?       Услышав своё имя произнесённое так, словно он был хулиганом, являвшимся в директорский кабинет чаще, чем в собственный дом, парень удивлённо вытянул лицо и обернулся на подругу. Та продолжала стоять у кухонной тумбы, только на сей раз — спиной к нему. Чайная ложка мерно отсчитывала круги, пройденные по кружке.       — Закрыли тему, вот что, — с едва заметным раздражением произнесла Асакава, поднимая руку, чтобы вернуть на верхнюю полку баночку с молотой корицей. — Если он не стал нас слушать, это его проблемы. Пусть разбирается с ними сам. Лично я плевать хотела на него и его идиотские прихоти.       — Не так уж тебе и всё равно, — обронил Тачибана, искоса глядя на левый локоть девушки. На этот раз вместо пальцев соседней руки он тёрся о край столешницы. Нервничая, Юзу напрочь переставала контролировать отдельные части своего тела, а они между тем слишком красноречиво страдали от её внутренних переживаний. Можно сказать, выпускали их наружу.       Услышав это замечание, девушка сжала кулаки и стукнула по столешнице перед собой. Обеими руками.       — Ты опять? — прошипела она, злясь и на себя, и на него, и на всех вокруг. Но больше всех снова на Нанасэ, который в итоге и загнал её в эту западню.       — И снова извини, — примирительно пожал плечами Макото. После затих на несколько секунд, набираясь смелости перед следующими своими словами, как начинающий прыгун с трамплина, да так и заговорил, не выдохнув: — Просто мне показалось, что ты…       — Что я что? — требовательно уточнила Асакава, прекрасно понимая, что этот тон обычно отбивает у собеседника всякое желание что-то уточнять в принципе, прекрасно зная, что ей на него ответят. Но контролировала свой голос сейчас так же паршиво, как и верхние конечности.       Что ж, тривиальность ответа ожиданий не обманула.       — А, да ничего.       — Нет уж, договаривай! Что я в него втрескалась, так? Ты же это имел в виду?       Грубовато вышло, но выразиться более изящно у неё не хватило бы духа, Юзу знала это. За последние дни она много раз думала о произошедшем, много раз прокручивала в голове каждую минуту их последней встречи, одними губами безмолвно проговаривала каждое сказанное друг другу слово, несчётное количество раз швыряла в стену всем, что попадалось под руку, подолгу долбила кулаками спинку кровати — и за всё это время ни разу так и не усомнилась в своих чувствах. Что бы Хару ни сказал, как бы сильно ни задели её эти слова, она по-прежнему была влюблена в него. И только саднящая боль, оставленная их ссорой, давала ей решимость заявить об этом вслух.       В конце концов, это тоже лишний груз. И пока она его не сбросит, не оставит на бренной земле, ни один самолёт не сможет отнести её навстречу сияющему миллионами софитов будущему.       — Ну… в общем, да, — наконец кое-как выдавил Макото, прерывая затянувшуюся тишину, потянувшись почесать за ушами подошедшего к нему Шина. — Скажи, что я ошибаюсь.       Парню казалось неправильным то, насколько мало было его удивление словам подруги, но всё же больше поразиться он не смог, как ни пытался себя заставить. Нельзя хлопнуться в обморок от того, что ты давно уже принял. Очевидные вещи никого не удивляют. Впрочем, и сказать, что он к этому готов, тоже значило бы как минимум приврать.       Ведь Юзуки наверняка никогда бы не…       — Не могу.       Он едва расслышал её шёпот за довольным сопением уютно пристроившегося рядом с ним пса, однако всё-таки расслышал. А может, просто угадал. Ощутил, как изменился воздух вокруг них, когда его прошила короткая волна звука. Кто знает…       Воздух был далеко не самым значимым из того, что эти слова могли изменить.       — Что? — на автомате переспросил Тачибана. Не со зла, разумеется, но наполненная кофе кружка всё равно грохнула по кухонному столу.       — Да правда это, правда! — вспылила Юзуки, будто не замечая, что расплескавшийся кофе обрызгал ей руки, оставил рваные коричневые пятна на столешнице, на полу, на подоле футболки и шортах. Строго говоря, она и вправду этого всего не замечала. Хотя бы потому, что до неё наконец дошло, что пора бы уже устыдиться предмета разговора. Макото надёжный собеседник ровно до тех пор, пока не засомневается в услышанном. Как и любой верный и чуткий друг, впрочем. Чтобы хранить тайну, неплохо знать всю её подноготную.       — Тогда почему ты ему ничего не сказала?       Макото знал, что за такое весь выстраданный кофе может с непринуждённой лёгкостью обрушиться ему на макушку, куда следом не больно-то деликатно приземлится и кружка от него, но не спросить не мог. В сложном разговоре как в зубном деле: анестезия действует временно, так что некогда подбирать инструмент под каждый зуб, нужно рвать резко и тем, что есть. Что уж говорить о сложном разговоре со сложным человеком в разгар буйства переходного возраста, помноженный на переломный период жизни.       — Можно подумать, что-то изменилось бы! — громко фыркнула Юзуки в кружку с кофе, чувствуя, как теплеет где-то под кожей на щеках. И рада бы была списать всё на животворящие свойства кофейных напитков.       — Может и изменило бы. Ты ведь не попробовала, — резонно заметил Макото, едва сдерживая улыбку. Улыбку, которая должна была быть злорадной, но на деле смогла бы утешить любого насмерть перепуганного малолетку. За это Юзуки его ненавидела. За это она была готова обнять.       Но тем не менее сдаваться она не собиралась, и не только из упрямства смущённой барышни. Сдаться сейчас на милость этой простой и понятной логике значило обречь себя на новые метания, снова развеять по ветру с таким трудом найденные обрывки намеченного жизненного пути. Пусть эти обрывки были измяты и изорваны, пусть время истёрло так чётко проступавшее на них прежде изображение, но они снова были у неё в руках, все до единого. Все, что были с самого начала. Лишь они.       Сдаться сейчас — всё равно что поднять ногу и обнаружить ещё несколько подходящих с виду кусочков. Вот только себя не обманешь, эти кусочки изначально не были частью этого паззла. Им здесь не место.       — А теперь и не буду, — устало пробормотала Юзуки, подходя и усаживаясь на пол рядом с Шином, по другую сторону от которого был Макото. Ей жизненно было необходимо почувствовать хоть каплю физической поддержки, но ведь не бросаться же на друга с объятиями, в самом деле.       — Ещё не поздно, — глядя исключительно на шерстяную морду умиротворённо прикрывшего глаза пса, сказал Тачибана, но Юзу категорично мотнула головой. Потом, недолго думая, завалилась назад и растянулась на полу, бездумно запуская пальцы в густую шерсть на боку Шина.       — И не подумаю. Вряд ли мне от этого полегчает. — Сказав это, Асакава ощутила, как горло снова сдавило, казалось бы, уже снятым ошейником беспросветной хандры, и закинула свободную руку на лицо, прикрыв глаза сгибом локтя. Отчаянно надеясь, что это поможет удержать в себе новые слезливые позывы. — Блин! Впервые так сильно жалею, что познакомилась с вами.       Макото перевёл на подругу сочувственный взгляд — хотя кому из них двоих он сочувствовал, он и сам не знал — и тяжело вздохнул.       — Но упускать такой шанс было бы глупо, верно?       Эти слова даже ему, привыкшему желать близким исключительно хорошего, не допускавшего ни единой мысли о том, чтобы кому-то навредить случайным словом, давались с неимоверным трудом. Если потеря Хару казалась не более чем временной глупостью, прихотью, так необходимой порой каждому, даже трезво мыслящему человеку, то потеря Юзуки была осязаемой. Она дышала в затылок, её скользкий шёпот проникал в уши, копался в чувствах с безжалостной тонкостью хирургического скальпеля. Делала всё это в тот момент, когда Хару не было рядом. И от того была ещё невыносимей.       Но они ведь друзья, да? Они должны поддерживать друг друга, несмотря ни на что. Чего стоит одна твоя саднящая ранка по сравнению с болью упущенной по твоей милости мечты?       — Наверное, — нехотя, поморщившись, согласилась Юзу. — Повезло ещё, что я на эти месяцы смогла здесь остаться. Хотя от этого как-то всё равно не легче. — Она ненадолго притихла, убрав руку с лица, глядя, как ползёт по потолку тень уходящего дня, и вдруг невесело усмехнулась: — Забавно. Я-то всегда думала, что у меня хватает извилин, чтобы не жаловаться на жизнь.       — Ладно тебе! — неожиданно бодро отозвался Макото. — Уверен, всё будет отлично.       Асакава улыбнулась в ответ и перевела взгляд на него.       — Хоть я тебе и не верю, но всё равно спасибо.       Парень тоже улыбнулся ей, и оба на мгновение забыли о том, что оба в это не верят. А может, им просто нужно было сделать вид, что они этого не знают. Как всё будет дальше, никто сказать не может, однако жизнь течёт. Время идёт и то, что было важно сегодня, завтра может превратиться в дрожащее марево на горизонте. И без него можно жить вполне себе счастливо. Но никому не хочется в этом признаваться.       Остаётся только убеждать в этом друг друга.