Сон Охотника

- Просыпайся, Герман. В голосе Лоуренса - усталость и забота, однако усталости больше. Герман уснул за шитьем, опустив голову на стол и слегка смяв бархатистую ткань своей неоконченной работы. Раньше, чем успел осознать, где находится и почему Лоуренс его разбудил, он почувствовал сильнейший порыв схватиться за иглу и нить и продолжить череду аккуратных, безупречных стежков, соединяющих атласную ленту с подолом платья. Он остановился лишь когда ощутил, как Лоуренс крепко, до боли сжал его плечо, тем самым вырвав его из забытья. - Герман. Послушай. Ты не ел. Не отдыхал. Выпей хотя бы воды и ляг спать в своей постели. У тебя… у тебя спина будет болеть. На состарившемся не по годам, осунувшемся лице Лоуренса читалась все та же непонятная тоска. Глава святейшей Церкви Исцеления, первый викарий и самая важная фигура Ярнама, после всех побед и поражений, благих и жутких деяний, эту тоску он так и не изжил. И сейчас он снова пришел за советом, как в старые времена. Будто бы Герман мог ему помочь. Будто бы Германа не оставил рассудок. Лоуренс бережно, но с настойчивостью, помог Герману пересесть в инвалидное кресло, вложил в его сухую руку стакан воды. - Пожалуйста. Это и просьба сделать глоток, и просьба выслушать. Герман поднес стакан к губам, сощурился, стараясь сосредоточиться на словах Лоуренса, но было тяжело, слишком тяжело перестать думать о бледном фарфоровом лице, подвижных шарнирах в тонких пальцах и тускло блестящей золотой заколке, так замечательно подходившей к серебристым волосам. - ...их можно убить, я уверен. Может, не до конца, может, только на нашем плане бытия, но если сделаем это, если убьем его, то оно оставит этот мир, и с эпидемией будет покончено. Убить Лунное Присутствие… Герману уже приходилось способствовать гибели одного из Великих. Поэтому Лоуренс здесь? Поэтому он до сих пор навещает Германа в давно закрытой Мастерской, от которой больше нет никакого проку? - Мне нужна твоя помощь, Герман. Потому что Герман нашел мертвую Кос на берегу. Потому что он забрал ее дитя и позволил Виллему расчленить его, ещё живое, во имя бредовой мечты об эволюции. Нет, не он один это сделал. Он и Мария. ...нужно поскорее закончить работу. Осталось немного - оборки на платье и пряжки на сапожки, поизящнее, может, в форме роз? Мария любила розы... - Герман, прошу, приди в себя. Отложи эту чёртову иголку. Это все… ещё успеется. Лоуренс судорожно провел рукой по глазам, потом твердо взглянул на Германа. Герман невидяще смотрел на него в ответ. Тишина длилась дольше, чем обычно случалось между ними. Тяжкая тишина, душная, как воздух перед грозой. Наконец, Лоуренс сказал: - Она бы этого не хотела. Того, на что ты теперь тратишь себя. Она до последнего… Неожиданно для себя самого, Герман рванулся вперёд и встал в полный рост, пошатнувшись на деревянной ноге. Инвалидное кресло, скрипнув, откатилось за ним, жалобно ударившись об стол. Стакан воды упал, пролившись, на пол мастерской. - Откуда ты знаешь, чего она хотела?! - говоривший в последние месяцы одним полушепотом, сейчас Герман сорвался на хриплый, надтреснутый крик, - Я не знаю, чего она хотела! Хочешь сказать, что она до последнего - что? - боролась? - Я не… - Но она убила себя, Лоуренс! Она убила себя!!! - по морщинистым щекам Германа струились слезы, но он их не замечал. Злость, придавшая ему сил, уже отступала, освобождая место боли. - Убила, потому что больше не могла выносить эти сны… эти голоса… ее больше нет, поэтому не смей, слышишь, просто не смей… Герман беспомощно осел на пол, и Лоуренс сразу же опустился рядом, молча, не вмешиваясь в его горе, только поддерживая за плечи, чтобы Герман совсем не упал. Прошло время, прежде чем один успокоился, а другой снова заговорил. - Прости. Я не должен был тебе напоминать. Герман невесело, с полувсхлипом, усмехнулся. - Посмотри на меня, Лоуренс. Да я посвятил себя напоминанию о ней. Все, что случилось… - Не твоя вина. Моя. Мы с мастером Виллемом отдали приказ. - А мы с Марией его выполнили. Вместо того, чтобы послать вас к черту. Нет смысла делить эту вину. Герман закрыл лицо руками. Кукла не заменит Марию. Она не оживет, не улыбнется, не погладит его по волосам, не скажет ему - ни добрых, ни дурных - слов. И все же, ее лицо - точное отражение лица Марии, только глаза, хоть и сделанные искусно, пусты. Наверное, такими они были перед ее смертью. - Герман, послушай. Сделаем это не ради мертвых, а ради живых. Ради себя самих. Убить Лунное Присутствие… смогут ли они? Готов ли Герман к этой, на этот раз в самом деле последней охоте? - Возможно, ты и прав, Лоуренс. До самого конца… она пыталась помочь людям, в одиночку замаливала наш с ней грех. Возможно, я смогу… Но не ради живых, и не ради нас. Из любви к ней. Но Герман не просто любил Марию. Он был одержим ей.