Сон Охотника

- Просыпайтесь, мастер Герман! Лоуренс, негодный мальчишка, - кто же ещё? - бесцеремонно распахнул шторы, впуская в комнату Германа яркий солнечный свет, и Герман тут же принялся недовольно ворчать сквозь сон что-то невнятное о распоясавшихся студентах и отсутствии уважения к старшим. Лоуренс только рассмеялся в ответ. Да бросьте себя старить, мастер Герман! Лучше вставайте, взгляните какой нынче ясный день!I - Никакой я тебе не мастер, - уже внятнее, продирая глаза, буркнул Герман, совершенно, правда, беззлобно, потому что злиться на Лоуренса он попросту не умел, - Я не из ваших, учёных, если ты не забыл. Ишь взял привычку - мастером садовника называть. Лоуренс весело посмотрел на него, ухмыльнулся. - Вот уж глупость. Вы разве что до мастера Виллема чуть-чуть не дотягиваете - и то лишь в области академических знаний. А, ну и ещё склонны прибеднятся без конца, это несколько портит общее впечатление. Он отвесил притворный поклон. Герман фыркнул и собрался уже отправить Лоуренса слушать лекции или сидеть со своими друзьями-неряхами в библиотеке - чем ещё принято с утра пораньше заниматься в Бюргенверте? - но вдруг вспомнил то важное и тревожное, о чем ненадолго его заставил позабыть приятный сон. - Все верно, - пробормотал он, обращаясь скорее ни к кому, чем к Лоуренсу, - Не так-то я прост, по всей видимости, иначе к чему бы я вам понадобился там? Лоуренс немедленно перестал дурачиться и серьезно, без улыбки кивнул. - Поэтому я и пришел разбудить вас, мастер Герман. Мы все… все, кто идёт завтра, решили собраться и насладиться солнцем в последний раз. Неизвестно, сколько времени мы его ещё не увидим. Я хотел бы, чтобы вы провели этот день с нами. Все, кроме мастера Виллема, согласились прийти. Столько волнения и предвкушения в голосе - Герман давно привык к тому, что в студентах Бюргенверта, когда дело касалось опасных исследований и открытий, эти чувства зачастую перевешивали страх и здравый смысл, и в тот момент в Лоуренсе действительно не было страха, но какая-то тоска, природа которой так и осталась для Германа загадкой. Для экспедиции в древний Птумеру мастер Виллем отобрал лучших из лучших, самых одаренных и самых старательных: Лоуренса, которого считал едва ли не равным самому себе, Кэрилл, продвинувшуюся дальше прочих в изучении лингвистики Великих, Миколаша, питающего страсть к безумнейшим, но при этом преимущественно удачным экспериментам, и Марию - по мнению Германа, наиболее талантливую студентку Бюргенверта вообще, что бы там Виллем и Лоуренс себе не думали. А ещё в экспедицию отправлялся он сам - смотритель института, не имеющий научных степеней, но без особого труда вникающий во все заумные речи местной учёной молодежи, не посещающий лекции и семинары, но обсуждающий наедине с Виллемом материи столь высокие, что преподаватели и не мыслили касаться их на открытых для большинства студентов занятиях. Все эти исключительные юноши и девушки, безусловно, благоговели перед мастером Виллемом, но и Германа мастером называл не один только Лоуренс. Кэрилл показывала ему каждую новую руну, расшифровку голосов Великих, Мария считала его своим “учителем” и горячо желала работать с ним после выпуска, - даже Миколаш закрывал глаза на откровенную неприязнь, которую питал к нему Герман, и иной раз испрашивал его совета. “Ты слишком умен, чтобы вечно прятаться за личиной необразованного садовника, - сказал Виллем, - Ты и твое будущее неразрывно связано с будущим Бюргенверта. Что бы мы ни нашли в Птумеру, я чувствую - ты должен быть с нами. Это может изменить все человечество, Герман, но в первую очередь это изменит нас”. ...в тот солнечный день, предшествующий спуску в птумерианские лабиринты, Кэрилл снова впала в транс. Такое случалось с ней не впервые, но этот раз навсегда врезался Герману в память, - предвестие мрачных перемен, послание извне, - то, как Кэрилл неотрывно смотрела на него большими немигающими глазами и хрипло шептала, выцарапывая ногтями по земле один и тот же символ из трёх изогнутых линий: “Охотник, охотник, охотник”.