Рождественское безумие

Когда-нибудь вскоре Мы все будем вместе, Если на то будет воля богов, А до этого, мы должны немного постараться. Так устрой себе маленькое Рождество. Have Yourself a Merry Little Christmas, Frank Sinatra

Том и Гермиона       — Вы не знаете, паб работает? — продолжает Грейнджер, с опаской подходя ближе, оглядываясь, в поисках людей.       — Думаю, нет, — грубо бросает Том. — Вы, конечно, можете попробовать подождать бармена, но лично я ухожу отсюда.       Он на ходу застегивает мантию, приближаясь к двери, едва не задевая Гермиону плечом, дергает за дверную ручку.       Но ничего не происходит, дверь остается неподвижной, а за окном бушует метель, не давая разглядеть, что происходит на улице.       — Вот же дьявол! — выругивается Том, дергая сильнее, но никакого эффекта это по прежнему не дает.       — Должно быть заклинило, позвольте я, — Гермиона бесцеремонно отодвигает Реддла в сторону, применяя несколько невербальных заклинаний из своего арсенала, чем вызывает на губах Тома презрительную усмешку. Это выглядит хорошо, но явно недостаточно для того, чтобы открыть дверь. Реддл предвкушает, как сейчас утрет ей нос, в конце концов, с чего эта выскочка взяла, что имеет право отодвигать его в сторону.       — Если вы наигрались, отойдите и я наконец открою эту дверь, — каждым словом он старается подчеркнуть, как смешно выглядели её попытки. Его мастерству они и в подметки не годятся.       Гермиона отходит в сторону, с интересом смотря на наглеца. Том же, в свою очередь, бросает несколько невербальных в дверь, а затем в стекло окна. Но ровным счетом ничего не срабатывает. И мужчина начинает кипятиться. Не хватало ещё разочароваться в своем могуществе в этот дурацкий праздник и застрять в пустом баре с незнакомой девчонкой.       — Моргану мне в бабки, если я не открою эту дверь, — рычит Том, в очередной раз поднимая палочку.       — Пожалуйста, только не взрывайте, если дверь заколдована, то заклинание отскочит в нас, а я бы не хотела сгореть сегодня заживо, — торопливо бросает Гермиона, чем заставляет Реддла обратить на неё внимание. — Можем попробовать превратить стекло в лед, а потом поджарить. Но я всё же сначала проверила бы на наличие темной магии. Не уверена, что у меня могли остаться враги в Англии, но кто знает…       — Вы разбираетесь в темной магии? — искренне удивляется Том. Нет, он знает много женщин, которые в ней разбираются, но вряд ли кто-то скажет об этом вслух, только если Вальбурга Блэк. И точно никто из них не возьмется искать следы магии, когда рядом есть мужчина. Может, только Винда Розье во времена Грин-де-Вальда, но о ней до него только слухи доносились. — И какие у вас могут быть враги?       Гермиона удивленно поднимает бровь вместо ответа на его вопросы. После того, как война закончилась, а Волан-де-Морт пал, не узнать её мог только слепой. Или иностранец, проживший последние двадцать лет на другом континенте. Но сейчас это даже на руку.       Она опускается на корточки перед дверью, водя палочкой, пока Реддл стоит за её спиной, сложив руки на груди, и пристальным взглядом наблюдает за каждым движением, как будто принимает экзамен.       — Знакомы с заклинанием считывания магического поля Тхакура? — недоверчиво щурится Том, он ведь не мог ошибиться в её движениях.       — Слышали, кто такой Тхакур? Удивительно для этих краев, — не отвлекаясь от двери, огрызается Гермиона. — Темной магии здесь нет. Честно говоря, на ней вообще нет магии, которую я могла бы считать. Может, просто трансгрессируем отсюда?       — Пожалуй, — но Том не спешит, с интересом рассматривая незнакомку. Отмечая, что она не похожа на женщин, с которыми он знаком. Вряд ли она сравнится, например, с одной из Блэк или Розье. Они все переплюнут её своим воспитанием, манерами и женственностью. Но и ни одна из них не вызывает в Томе эмоций больше, чем назойливая муха, которую всегда можно прихлопнуть. А эта бесит едва ли не с того момента, как заходит в паб, но на эмоции от мухи это совсем не похоже.       Реддл прикидывает, как на её предплечье будет смотреться метка. Если она разбирается в темной магии, она точно будет ему полезна.       Но сначала нужно доказать своё превосходство.       Тем временем Гермиона пытается трансгрессировать, но словно наткнувшись на невидимый барьер, остается на том же месте, что и стояла.       — Я не могу, — она почти взвизгивает от досады, внутри разливается ощущение, что магия её подвела. Гермиона не хочет даже представлять, какой была бы ухмылка у мужчины, если бы он знал, что перед ним только что облажалась лучшая выпускница Хогвартса своего года.       Но Том и без этого знания воспринимает её заявление со смехом, а после пробует трансгрессировать сам, один раз, второй, третий. И ничего не выходит. А он становится всё бледнее и бледнее.       — Что это, мать его, за место?! — не выдерживает Гермиона, готовясь взорваться. Выдержка, выработанная в министерстве, сходит на нет.       — Вы, возможно, самые упрямые, — Реддл и Грейнджер одновременно оборачиваются на голос, направив палочки на его источник. Но обнаружив за барной стойкой только призрака, опускают руки.       — Добрый вечер! Счастливого Рождества! Вы не подскажете, как отсюда выбраться? — начинает Гермиона, стараясь быть максимально любезной. Давно установленное ей правило: всегда начинай с доброты, а если не поможет, души силой.       — Я тебя и оживлю, и убью заново, если ты не расскажешь, — заканчивает Том, Грейнджер только фыркает в его сторону после этой фразы.       — Моя задача как раз в том, чтобы рассказать, но если вы знаете, как оживить меня, буду признателен, — призрак усмехается и зависает в воздухе, рядом с массивной люстрой. — Нечего было бросать свои вещи в фонтан Феи Фортуны. Вы здесь ровно на 12 часов, а потом можете идти куда угодно.       — Какой ещё фонтан? — Гермиона старается сохранять капли самообладания.       Том удивляется, наблюдая, как женщина не вскрикивает от возмущения и не ощетинивается, но при этом вкладывает в свой тон и взгляд столько угрозы, что у Реддла внутри повисает немой вопрос, а не плод ли это его воображения, зеркалещее его обычное поведение.       — Гермиона Джин Грейнджер? — передергивает приведение. — Можете не отвечать, мне известно, что это вы. Ваши часы на барной стойке. Вы их уронили в фонтан вчера вечером.       — Рон…! — рычит девушка. — Послушайте, я их не бросала, мой друг по ошибке выронил, но я ничего не загадывала!       — Или просто не помните? — ерничает призрак, делая сальто в воздухе.       Гермиона осекается, бросая взгляд на Тома, даже если загадывала, ей бы не хотелось, чтобы призрак озвучивал при посторонних её мечту, чтобы это ни было. Терпеть шутки в свой адрес по поводу её желаний в течение двенадцати часов никак не входит в планы.       — А вы, мистер Реддл, тоже не согласны? — переключает свое внимание призрак, на барной стойке появляется перчатка, брошенная Малфоем в фонтан.       Грейнджер дергается, услышав знакомую фамилию. Реддл… Это шутка? Мужчина совсем не похож на змееподобное чудовище.       — Согласен, — бурчит Том. И, словно оправдываясь, бросает в сторону Гермионы. — У меня тоже есть знакомый придурок.       Реддл набирает в легкие воздух, делая лицо мягче. Однажды он уже обдурил Серую Даму, получится и с этим. В конце концов, если бы он сразу понял, во что вляпался, не начинал бы с угроз, тогда они бы уже были свободны.       Но призрак не собирается давать ему даже возможность начать переговоры, салютует шляпой, желая счастливого Рождества, и исчезает.       — Будь проклят, — выплевывает вслед ему Гермиона, бессильно бросая ещё одно заклинание в дверь, но та даже не вздрагивает. — Это должно было быть моим лучшим Рождеством в жизни!       — Он и так проклят существовать между мирами, — морщится Том, злясь на глупость фразы, сказанной человеком, в обществе которого он обречен пробыть ближайшие двенадцать часов. — Вас, наверное, ждет семья? Как там зовут вашего друга… Рон?       Грейнджер поднимает на него взгляд, оценивая, нужно ему врать или нет. И в конце концов приходит к мысли, что они видятся первый и последний раз, так какая разница, можно не напрягаться, выдумывая легенды.       — Нет, никто меня не ждет, — Гермиона снимает мантию, оставаясь в свитере с оленями, садится на стул за барной стойкой, и движением палочки, заставляет сливочное пиво из крана литься в подставленную кружку. — Я хотела провести Рождество дома с книгой. Потрясающий экземпляр достала. И только на время праздников. Время уходит, а количество непрочитанных страниц не уменьшается.       — Звучит, как мои планы на этот вечер. Дайте угадаю, это какой-то любовный роман, привезенный вашей знакомой, которая приехала к родственникам на Рождество с мужем из, эммм… скажем, Франции? — Том садится рядом, он спорит сам с собой, пытаясь классифицировать новую знакомую, и только потому, что всё еще не может этого сделать, она продолжает вызывать у него интерес.       Грейнджер не сдерживает грустный смешок.       — Почти угадали. Эту книгу мне привез друг, который вырвался на Рождество к семье из командировки в Египте. А книгу одолжил у местного шамана. Сборник древних проклятий, на которые можно наткнуться в гробницах. Вы вряд ли сможете меня в этом понять, — Гермиона делает глоток пива, не замечая, как Том недоуменно рассматривает её, до конца не веря, что она действительно связала древние проклятия Египта и приятный вечер.       — Серьезно? — он как-то рекомендовал эту книгу Лестрейнджу, но тот уснул странице на десятой. Экземпляр так и остался стоять в лавке «Боргин и Беркс», не пользуясь спросом. — У вас под редакцией Абдельмонема?       — Только не говорите, что вы читали… — недоверчиво тянет Гермиона.       — Не могу сказать, что я в восторге, если вы знакомы с Римским переизданием собрания древних проклятий, этот покажется вам детским лепетом. Но ради разнообразия можно. Я могу одолжить экземпляр, если не успеете дочитать, — Том точно не ожидал, что сможет увидеть во взгляде новой знакомой столько заинтересованности. Честно говоря, он думал, что она вообще не поймет, о чем он говорит.       — Кажется, вы сейчас перестали меня раздражать, — она с интересом изучает его лицо, точно иностранец, учись он в Хогвартсе, они бы наверняка встретились в клубе Слизней. — А что вы собирались сегодня читать?       — Медицинский учебник на латыни, — и добавляет со смешком. — Ищу секрет долголетия.       — Что ж, выпьем за неосуществлённые планы, — она усмехается, поднимая кружку. И делает первый глоток. — А вы… мистер Реддл, надеюсь, не родственник того самого Реддла?       Том на секунду замирает. Про убийство его отца в газетах судачили достаточно долго, но мало кто запомнил его фамилию из волшебников, ведь старший Том Реддл был магглом и не вызывал интереса в том же масштабе, как, например, вызывал интерес его убийца — Морфин Мракс.       — Ага, сын, — он решает скрыть правду за шуткой, и это удается. С губ Гермионы срывается смешок.       — Хорошая шутка, а зовут вас хотя бы не Том? — Реддл поднимает бровь, память феноменальная, может, новая знакомая из авроров? Что ж, это даже интереснее, свой человек в этом отделе всегда пригодится.       — Том… — вздыхает мужчина. — Именно так и зовут.       — Простите мою бестактность, но вам ужасно не повезло. Должно быть, у ваших родителей было плохое чувство юмора или невероятный фанатизм, — Гермиона пытается понять, сколько ему лет, может, чуть старше её самой, Волан-де-Морт ещё не встретился с маленьким Гарри, когда Тома назвали в его честь. Если он не местный, возможно, кто-то увез его после первого падения Темного Лорда, и поэтому он не интересовался героями войны, дабы не поднимать старые раны, связанные с родителями.       — Скорее всего и то, и то, — в этот раз и Реддл не сдерживает усмешки. — Я всерьез иду к тому, чтобы его сменить, — его удивляет, как незнакомый человек разделяет его ненависть к имени. Он скорее привык к недоумению в ответ на подобные заявления.       — Если будут трудности с министерством, могу помочь, — она быстро достает визитку из сумочки. — Гермиона Грейнджер, отдел магических происшествий и катастроф.       — Грейнджер? — прослушав всё, что было после фамилии, переспрашивает Том. — Грязнокровка или всё же полукровка? — в первое слово он на автомате вкладывает столько яда, что удивительно, как сам им не подавился. Реддл уверен, что она из второй категории, поэтому не обращает никакого внимания на свой тон.       Гермиона поджимает губы, опуская глаза. Она не слышала этого слова в свой адрес с тех пор, как война закончилась, и не хотела бы слышать ещё столько же. Всё расположение к мужчине исчезает также быстро, как появилось. Кажется, ему нужно чуть больше, чем просто разделять её любовь к книгам.       — Мистер Реддл, я так понимаю, что толерантность и вы не знакомы. Прошу меня простить, я хотела бы побыть в одиночестве в это Рождество. И да, я маглорожденная, и горжусь этим. В конце концов едва ли найдется чистокровный, способный убедить меня в том, что я недостойна своей палочки, — она торопливо поднимается со своего места, спеша занять самый дальний столик от барной стойки, бросает вещи на стул, а сама располагается на диване, сдерживая дрожь.       Судьба к ней определенно несправедлива. Запереть её в Рождество с магглоненавистником. Больно и смешно.       Том, оставшись в одиночестве за барной стойкой, сжимает кружку в руке, смотря в одну точку. Ему плевать на чувства незнакомой ему до этого вечера девчонки. Даже если ей и удалось всерьез вызвать в нем интерес к своей персоне. Плевать, обидел он её или нет своим высказыванием. Она задевает куда больше своей фразой. Ведь по своей крови она ниже, чем он. Но то, как она уверена в себе и своей магии — поражает. Сам Том таким похвастаться не может. Ему как раз приходится всё время доказывать, и в первую очередь самому себе, свое право на палочку.       — Я переборщил, — в голосе нет и доли извинения. Реддл останавливается перед столом, выбранным Гермионой в качестве убежища от его компании. — В конце концов я и сам полукровка. Просто привык, что нужно именно так реагировать.       Повисает пауза. Тома никто и никогда не отвергает. Тем более, если он делает первый шаг. Но она молчит дольше, чем надо. И у Реддла возникает желание убить её раньше, чем она успеет его послать.       — Да, наша молодость научила нас многим неправильным вещам, — вопреки разгорающейся внутри злости, поднимает на него взгляд Гермиона. — И не у всех хватило внутреннего стержня, чтобы остаться при своем мнении.       Том усмехается, вспоминая, как на первом курсе, оказавшись среди детей последователей Грин-де-Вальда, боялся даже заикнуться, что точно не знает, кто его родители. Это казалось страшнее смертной казни.       — Примите мои извинения и подарок на Рождество, — он протягивает ей серьги, которые утром прислала Изабель. Гермиона открывает коробочку, пару секунд рассматривая подарок, а затем жестом дает понять, что Реддл может сесть.       — Честно говоря, я устала выкать, может на ты, мы же вроде ровесники?       Том кивает, соглашаясь на её предложение, и решает, что перед ним всё же самая обычная женщина, влюбленная в украшения, просто чуть начитаннее, чем остальные. В целом это не имеет значения, у него всё равно нет выбора, с кем встречать Рождество.       — А подарок оставь себе. Думаю та, кому он предназначался, обрадуется ему, — Гермиона пододвигает к нему коробочку с серьгами.       — Не понравились? — тянет Том, удивленный её заявлением. Пазл в голове ломается, и он снова не может её классифицировать. Чертов рубин, почему Изабель выбрала именно его, наверняка это из-за него.       — Камень очень красивый, я люблю красный цвет, но мне не нравятся бессмысленные украшения. Извини, — она пожимает плечами. — Утром эти серьги для меня не будут значить ровным счетом ничего, а значит, станут хламом.       Лицо Тома вытягивается, она окончательно заводит его в тупик.       — А что, по-твоему, было бы со смыслом?       — Ну, если украшение дарит дорогой твоему сердцу человек, ты носишь его не снимая, потому что оно вас как будто связывает, — Реддл отмечает, что на девушке из украшений только кулон в виде буквы «G». — Или оно обладает магией, как, например, твой перстень. Пока не могу понять, какой именно магией, но мне нужно для этого взять его в руки или совершить пару движений палочкой, — её взгляд становится заинтересованным, и она на автомате тянет руку к его, дотрагиваясь до перстня, случайно задевая своими холодными пальцами его кожу. — Ты его зачаровал, кольцо выглядело не так.       Том однозначно готов взять свои мысли о том, что она обычная, обратно. Странная, к ней больше подходило это утверждение.       — А всё-таки, кто тебя сегодня не дождется? Ты ведь просто решил меня поддержать, верно? — Гермиона улавливает его взгляд и решает сменить тему. — Или ты правда собирался праздновать в одиночестве, а серьги оказались в кармане случайно?       — Правда один. Меня звали друзья, но я не очень хочу видеть их счастливые лица. Ненавижу людей, которые развлекаются, когда вокруг полно работы, — Том морщит нос. — Как думаешь, в этом баре можно добыть пунш?       — Не знаю, давай попробуем? — Гермиона подхватывает его попытку сменить тему и уверенно идет к барной стойке, с усилием перевешиваясь через неё, изучая, что могло бы быть в распоряжении бармена, будь он на месте. — Да, сейчас приготовим, — она начинает произносить заклинание.       — На вкус неплохо, — пробует Том свой напиток, когда чашка оказывается в его руках. — Часто готовишь?       Гермиона делает глоток из своей кружки. И тут же выплевывает жидкость обратно.       — Очень смешно. Кухня мой главный враг с тех пор, как последний темный волшебник умер, — Грейнджер притягивает пакет сока, чтобы запить послевкусие от пунша.       — А мне пунш очень понравился, если такой приготовить для компании, ты станешь отличным похитителем Рождества, — Том и сам не верит, что начинает с ней шутить. Последний раз он это делал в стенах Хогвартса, когда они болтали с Абраксасом в своей комнате. А потом всё не было ни повода, ни настроения для смеха.       — Хорошо, что мы не знали друг друга раньше, чем застряли здесь, иначе бы могли объединиться и испортить всем Рождество, — хохочет Гермиона. — Я бы не хотела быть Гринчем.       — Кем? — Том решает спасти ситуацию и сам берется за то, чтобы разлить им еще по кружке сливочного пива, раз изготовители пунша из них не вышли.       — Забудь, маггловский персонаж. Он зеленого цвета, злой и страшный, потому что нелюбимый.       — Так почему ты против Рождества? — Реддл пододвигает к ней бокал, наклоняя голову в бок, голос становится тише и словно обволакивает её теплой волной, внушая доверие.       — Не знаю, — Гермиона пожимает плечами. — Я люблю этот праздник, просто, мне кажется, что я в нем неправильная, — она делает глоток, стараясь не смотреть на Реддла, который буравит её взглядом. Для него она вдруг неожиданно приобретает плоть и кровь, переставая нуждаться в классификации и метке, чтобы иметь значение. — Пока мы с друзьями учились в школе и шла война, всё было так, как надо. А потом… потом они начали жить дальше. А я застряла. Как будто там умер кто-то важный для меня, но я не могу прийти на могилу, потому что не знаю его имени. Это звучит дико, правда? Я ни в коем случае не верю, что каждый человек — это половинка и бла, бла, бла… Нет, я целая и мне хорошо с собой. Но всё же погибло что-то важное. И я чувствую это особенно сильно в Рождество, поэтому стараюсь спрятаться от этого праздника.       Она поднимает глаза, чувствуя себя виноватой. Зачем это всё Тому? Никогда никому не рассказывала, даже себе боялась признаться, а тут на тебе. Глупо.       Теперь он решит, что ты сумасшедшая.       Реддл замечает, что у неё очень красивые волосы, волнами падающие на плечи без всякой прически и другой ерунды. Это выглядит немного по-бунтарски для его времени. А когда она смеется или улыбается, на щеках появляются ямочки, и он не может оторвать от них взгляда.       Ты точно сходишь с ума, скорее бы эти двенадцать часов закончились.       — Я бы хотел хоть немного пожить с ощущением, что я целый. Мне кажется, что часть меня умерла ещё при рождении, — Том не отрывает от нее взгляда. — И даже не говорю о том, что не верю в любовь. Её для меня просто не существует. Как и чудес. И Рождество с этим теряет весь свой флер. А если прибавить к этому воспоминания из детства о празднике, то я в шоке, почему не стал этим твоим… как его Грынчам?       — Гринчем! — Гермионе становится его жаль. От чопорного мужчины, который задел её плечом в начале не остается и следа. — Мой друг, мой лучший друг Гарри, вырос в ужасном месте, где любви не было от слова совсем. Но это самый преданный поклонник и любви, и Рождества, которого я знаю. Думаю, у тебя всё впереди, Том. Нужно только верить.       — Честно говоря, я побаиваюсь таких людей, как твой друг, кажется, что у них не все дома, — Том поднимает кружку, предлагая чокнуться. — Или наоборот, с ними все в порядке, но тогда не все дома у тебя.       — Это точно, — смеется Гермиона, вспоминая, как неловко ей приходилось себя чувствовать в компании радующихся празднику друзей. — А что ты загадал у фонтана? — и тут же добавляет, смутившись. — Прости, неуместный вопрос, я не хотела, не отвечай.       Том поправляет подставку под кружку на столе, переключая всё своё внимание на неё. Рассматривает трещинки на барной стойке и причудливый деревянный узор. И правда, что он загадал? Ничего. Только выругался, что ему не хватает в жизни хотя бы одного адекватного человека.       Тогда, конечно, все сходится. Поэтому она такая. Может, её вообще не существует на самом деле? И это только плод воображения?       Я загадал тебя. И ты сбылась на двенадцать часов.       С этой мыслью Том выдыхает, да, вероятнее всего всё так и есть, а если это не человек, то почему бы с ней не побыть немного собой и не расслабиться, хоть раз в жизни.       — С Рождеством, Том! — она поднимает свою кружку.       — С Рождеством, Гермиона!       Они болтают несколько часов подряд, обсуждая книги, зелья, заклинания, несовершенства банка Гринготтс. Том трансфигурирует пару стульев в удобный мягкий диван, чтобы было комфортнее сидеть. А Гермиона, решив, что ей не хватает праздника, превращает выложенные в ряд вилки в гирлянду.       И уже ближе к рассвету, в предсонном состоянии, вдоволь насмеявшись и наговорившись, Грейнджер, сама того не понимая, рассказывает о Темном волшебнике и о войне, о битве в Хогвартсе, и о многом из того, что обещала себе забыть. Том       Реддл дергается, открывая глаза, кажется, они умудрились заснуть, чуть не дождавшись восьми утра. На его плече мирно посапывает Гермиона, а он аккуратно обнимает её левой рукой за плечи.       Том ловит себя на мысли, что никогда не чувствовал себя уютнее, чем в этот момент, когда она так доверчиво спит, отдавая ему своё тепло.       Он, стараясь изо всех сил не разбудить, укладывает её на диван, сам поднимаясь и притягивая к себе пальто.       Внутри Тома разливается страх того, что она всё-таки окажется живым, настоящим человеком. Он с опаской смотрит, как дрожат её веки во сне. А внутри всё тело переполняют эмоции и силы.       Надо бежать отсюда, и чем быстрее, тем лучше.