Неожиданное утешение

Эмма сидела в своем желтом жуке перед домом мэра и крепко сжимала в руках рацию. Автомобиль был скрыт от посторонних глаз большими прямоугольными живыми изгородями, окаймлявшими тротуар прямо перед домом мэра; единственный способ, которым Реджина могла разглядеть машину, — это выйти на балкон и посмотреть вниз. Пару часов назад добравшись попутками до Сторибрука, Эмма как можно тише пробралась в квартиру, которую до недавнего времени разделяла с Мэри Маргарет, и быстро собрала свои немногочисленные пожитки, твердо решив убраться из этого города вместе со своим сыном как можно дальше отсюда. Тот бред, который нес Август, и его убежденность в правдивости своих слов жутко ее напугали, как и то, что он теперь знает о ребенке, которого она носит. Тут она, конечно, сама сглупила, невольно проболтавшись ему об этом, но уже ничего не поделаешь… И вот теперь она сидит здесь, не зная, что сказать Генри, чтобы уговорить его уехать с ней. Она сожалела о том, что ей придется это сделать, но ее возможности были очень ограничены, и она была в отчаянии. Не из-за себя, а из-за этого не по годам развитого ребенка, который чахнет, живя рядом с такой злобной сукой, как Реджина. «Я должна сделать то, что лучше для моего сына», — думала про себя Эмма. Но противный голос ее совести не мог не добавить при этом, что Генри не единственный ребенок, которого она хочет тайком увезти посреди ночи. Она раздраженно вытерла слезы с глаз, которые против ее воли потекли у нее по щекам. «Господи, когда я была беременна Генри, я не была такой плаксой, как сейчас…» — несчастно подумала она и включила рацию, настроив ее на нужный канал. А потом она позвала своего сына.

***

Голд сидел в задней комнате магазина, предаваясь мрачным размышлениям и все больше убеждаясь, что он совершил ошибку, поверив, что эта бестолковая марионетка сможет убедить Эмму в существовании проклятия. Прошло уже несколько часов с тех пор, как Бут уехал из города вместе с Эммой. Ничего так и не произошло, что еще больше убеждало его, что Бут потерпел неудачу. Если бы он преуспел, то проклятие было бы либо нарушено, либо хотя бы значительно ослаблено. «Черт! Ну почему я доверился этому деревянному идиоту!» — стиснув зубы, думал он, стараясь не обращать внимание на тянущее чувство в груди, возникшее из-за того, что он, кажется, только зря обрек себя на ненужную боль. Ведь теперь, после того, как он отказался помочь ей вернуть сына, Эмма точно его не простит… Будь на ее месте он сам, точно бы не простил. В общем-то именно это и было одной из причин, почему он так ненавидел этих чертовых фей, что в этом мире стали монашками. Голд опустил голову и тяжело задышал от внезапно пронзившего его дурного предчувствия. Он прижал руку к груди и почувствовал, как там колотится его сердце. Оно так стучало, словно вот-вот разлетится на куски. Возможно, именно так ощущается по-настоящему разбитое сердце? Кажется, он начал понимать, почему Белоснежка выпила то зелье. Убрав руку с груди, Голд прикрыл ею рот, борясь с желанием заплакать, когда понял, насколько действительно он привязался к этой несносной блондинке. Он закрыл глаза, когда первые слезы выскользнули из них, не в силах больше их сдерживать. «Я опять все испортил…»

***

Не прошло и десяти минут после того, как она связалась с Генри, как он уже был в машине. — Если мама увидит нас вместе, она тааак разозлится, — сказал он, звуча при этом не очень-то испуганным этой перспективой. Эмма тоже не особо этого боялась, если честно, сейчас она чувствовала странную панику и ощущала себя так, словно ей отчаянно не хватает времени. Наконец она посмотрела на Генри, чьи глаза были полны невысказанных вопросов. — Генри, мне надо спросить тебя, это важно… Ты хотел бы уйти от Реджины и… и жить со мной? — отчаянно надеясь на его положительный ответ, спросила Эмма. — Больше всего на свете, — с широкой улыбкой сказал он. — Хорошо, — с облегчением выдохнула она. — Тогда пристегнись. — Зачем? Куда мы поедем? — непонимающе спросил он. — Подальше от Сторибрука, — решительно сказала Эмма и завела мотор, но когда они стали приближаться к черте города, Генри забеспокоился. — Нет, нет, Эмма, мы не можем уехать, — воскликнул Генри, поняв, что они уезжают. — Ты же Спаситель! Ты должна разрушить проклятие! — Я должна спасти тебя! — сказала в ответ Эмма, не отрывая взгляда от дороги. — Но без тебя все в этом городе так и останутся навечно запертыми здесь и никогда не обретут счастливый конец! — продолжал возмущаться Генри. Внезапно он схватил руль, из-за чего от неожиданности Эмма съехала на обочину. — Генри! Мы же могли разбиться! — испуганно крикнула она. — Пожалуйста! Давай вернемся, не уезжай… — дрожащим голосом стал умолять ее Генри, схватив за руки. — У тебя здесь все, я, твои родители, друзья… А ее отец, — ткнув пальцем ей в живот, добавил Генри, — он ведь тоже здесь, верно? Я не хочу, чтобы моя сестра, как и я, тоже лишилась отца еще до своего рождения… Пожалуйста, Эмма! Ты нужна здесь! Нам нужна! Она слушала, как Генри напомнил ей обо всем, что она оставила в Сторибруке, и ее сердце все больше стало сжиматься от боли, а легкие обжигало изнутри. Боже, она ненавидела то, как Генри смотрел на нее сейчас — недоверчиво, как будто она была не в своем уме. Как будто она была ему совершенно чужой, а не родной матерью, к которой он так стремился. А уж когда он сказал, что она оставляет позади отца ее будущего ребенка, что она оставляет Голда, у нее в очередной раз все внутри заныло, ведь даже несмотря на то, что тот уже не в первый раз причиняет ей боль, она уже с трудом могла представить себе жизнь без этого хитрого лиса… Ей будет не хватать его обольстительных дьявольских улыбок и ее безнадежных попыток их расшифровать. Она будет скучать по этим загадочным темным глазам, смотря в которые, она просто теряла голову, да даже по их спорам, и тем она будет скучать… А ребенок? Ведь он уже потерял сына, и она видела, какие страдания и боль он испытывал от этой утраты, как и любовь, которую он носил в своем сердце к своему мальчику. А теперь, выходит, она лишает его еще одного ребенка… Ее зрение снова затуманилось. «Господи! Ну почему так тяжело?!» Что такого было в Голде, что только одна мысль о нем заставляла ее так легко распадаться на части? — Ты останешься? — уже чуть ли не плача спросил Генри. Эмма, смотря на него, растаяла и поняла, что он прав, ведь помимо этого еще есть Мэри Маргарет, которая стала ее подругой и с которой она даже не попрощалась, а убежала вот так, без всяких объяснений. Она просто молча обхватила его тощее тело и, усадив себе на колени, крепко обняла.

***

Он так и не вернулся в ту ночь домой, а остался ночевать в задней комнате ломбарда; не то, чтобы он вообще смог уснуть. А едва рассвело, Голд приступил к инвентаризации, желая отвлечься от болезненных мыслей, которые все еще продолжали мучить его разум. Звон колокольчика прервал поток его размышлений. Ручка замерла на полпути, а его тело напряглось, когда он склонился над книгой. Ему даже не нужно было поднимать глаза, чтобы понять, кто это: он тут же узнал печально известный скрежет каблуков по половицам. — Ваша светлость, чем обязан? — протянул он. — Моя яблоня, — рявкнула вошедшая Реджина и, показав ему гнилое яблоко, которое она держала в руках, добавила: — Она чахнет. Почему? — Может, надо сменить удобрение, — невинно заметил он и, не удержавшись, слегка усмехнулся. — По-вашему, это смешно? — сквозь зубы процедила она. — А знаете, что я думаю? Это знак, означающий, что проклятие слабеет! По милости Эммы. Он развернулся и отошел от Реджины, чтобы та не увидела, как при звуке имени шерифа его лицо против воли на секунду исказилось в страдальческой гримасе. И в то же время он мимолетно подумал, что, возможно, какую-никакую, но веру этому чертовому куску дерева все-таки удалось внушить Эмме, раз проклятие, хоть и понемногу, но продолжало слабеть. — Вас это тревожит? — с фальшивым участием спросила она. — Нет! Вам нравится сидеть здесь и… предаваться черт знает каким занятиям… А вот мои труды идут впустую! Повернувшись к ней, Голд с усмешкой спросил: — Но ведь не только в этом дело, верно? Реджину аж всю перекосило. — Давайте же, облегчите душу, что там у вас наболело? — Ха, понятия не имею, о чем вы, — нервно сложив руки на груди, сказала мадам мэр, отведя от него взгляд. Голд закатил глаза на ее драматичность и, выразительно махнув рукой, сказал: — О Генри и его матери. Та фыркнула. — Она его не получит, только через мой труп. «С превеликим удовольствием бы это устроил», — подумал он. — Заклятие задумано для того, чтобы разлучить Белоснежку и ее принца, но любая магия имеет свою цену, и, возможно, вашей ценой за его сохранение как раз и является отказ от Генри, — сказал Голд и, обойдя ее, пошел к кассе. — Куда проще избавиться от нее, — прошипела Реджина. Голд так сильно стиснул ручку трости в руках, что его пальцы побелели, когда он услышал, как мадам мэр начала намекать на убийство Эммы… Его Эммы. — Тут вам придется проявить изобретательность, — зыркнув на нее злым взглядом внезапно почерневших глаз, холодно выдавил он. — К тому же мы оба знаем, чем чревато… избавление от мисс Свон. «Только посмей…» И тут они хором сказали: — Заклятие разрушится. — Потому что вы его таким сделали, — сделав к нему пару шагов и обвинительно указывая на него при этом пальцем, сказала Реджина, а подойдя к витрине и оперевшись на нее, добавила: — Переделайте. Голд хмыкнул от ее наивности. — Увы, даже если бы и хотел (а такое желание, к его удивлению, посещало его не раз за последнее время из-за некой блондинистой особы), не смог бы, — и, развернувшись, пошел туда, где оставил свой рабочий журнал. — Все волшебство в этом мире — субстанция бесценная, и с каждой минутой его все меньше. — Вам нужно, чтобы оно пало, — догадалась наконец Реджина. — Почему? Голд снова почувствовал вспышку злости из-за настырности этой женщины. — На это у меня свои причины. — Да мне дела нет до ваших причин, — довольная свой догадливостью, сказала Реджина, с улыбкой снова подойдя к нему. — Заключим новую сделку. Чтобы я могла избавиться от Эммы, не нарушая заклятия. «Не в этой жизни, дрянь…» — Переговоры подразумевают согласие двух сторон, но вот только я планирую путешествие. Голду все меньше нравилась эта настойчивость Реджины насчет убийства Эммы. — Просите что угодно, — снова попробовала мадам мэр. — Хммм. Дорогуша, мне взять с вас больше нечего, — пытаясь увести ее от идеи избавления от Эммы, ядовито сказал Голд. — А вот вам совет дать могу. Пакуйте чемоданы, ведь скоро все все вспомнят и придут к вам с вилами и факелами, и расправа над вами будет ужасной. «Если, конечно, я куда раньше не сверну тебе шею, стоит только с головы Эммы упасть хоть одному золотистому волосу по твоей вине», — мрачно подумал он, повернувшись к Реджине спиной, и крутанул глобус, стоящий на витрине.

***

Вернув Генри, Эмма поехала домой, надеясь, что Мэри Маргарет еще не встала и не заметила ее отсутствие, но ей не повезло. Войдя в квартиру, она сразу увидела стоящую около плиты Мэри Маргарет. — Эмма? Не уехала? — отстраненным голосом спросила она. Эмма тяжело вздохнула и начала было говорить: — Мэри Маргарет… Как та ее перебила. — А я все думаю, уехала или нет… — и стукнув сильнее, чем нужно, по краю тарелки венчиком, с обидой добавила: — Ты даже не попрощалась со мной… Эмма замерла, не зная, как объяснить подруге свой опрометчивый поступок. — Помнишь мой побег? — оперевшись руками на край стойки, спросила она, все больше заводясь. — Ты нашла меня и сказала: «Нам надо держаться вместе». Мы ведь как… семья. — Да, — униженно сказала Эмма, не способная взглянуть той в глаза. — Прости, я не должна была… — Да! Ты не имела права вот так сбежать! Как ты могла! Не сказав ни единого слова! — уже в бешенстве рявкнула Мэри Маргарет. — Не хочу быть шерифом, мне это не нужно, вообще, — стиснув челюсть, сказала она. — А как же Генри? Это был удар ниже пояса. — Я взяла его с собой, — с дрожью в голосе сказала Эмма. Мэри Маргарет широко распахнула глаза и, растерянно покрутившись возле стойки, сложила руки на груди. — Ты что, похитила его? — Наверно, — чувствуя, что вот-вот уже в который раз за последние сутки разревется, согласилась Эмма. — То есть ты бежишь от ответственности… но с ребенком? Или, точнее сказать, с детьми? — вновь разозлившись, возмутилась та, махнув рукой в сторону ее живота. — Как ты вообще собиралась, будучи в бегах, рожать? Рано или поздно вас могли поймать, и тебя бы вновь отправили в тюрьму, вот только помимо Генри, к которому ты бы уже никогда в жизни не смогла бы приблизиться, этого ребенка бы тоже забрали, — продолжала распаляться Мэри Маргарет, но, увидев, как глаза Эммы заблестели от слез, она уже тише добавила: — Эмма… Как ты вообще могла подумать, что это хорошая идея? Хоть убей, не понимаю. — Я просто хотела спасти его от Реджины, другого выхода я просто не видела! — чувствуя, как начинает подступать истерика, воскликнула Эмма. — Это трусость, а не выход, Эмма! Побег — это не выход! — разочарованно качая головой, сказала Мэри Маргарет. — Я думала, ты изменилась… — Видно, зря… — сглотнув, сказала Эмма. — Как бы то ни было, сейчас самое главное — не навредить Генри, — уже спокойнее сказала та и вернулась к тесту для блинчиков, которое она взбивала, когда явилась Эмма. — Это как? — подняв бровь, безнадежно спросила Эмма. — А я не знаю! — возмущенно глядя на нее, сказала Мэри Маргарет и, указав на нее пальцем, добавила: — Ты его мама. Это твой ребенок. Думай и соображай. И поставив тем самым окончательную точку в их разговоре, больше в то утро Мэри Маргарет не сказала ей ни слова.