***
— Пойдешь сегодня на пати? — Вероника лежит на кровати подруги и ест чипсы, рассматривая комнату. Она изменилась. У Бетти раньше были повалены вещи на стул, куча разноцветных резинок для волос, разбросанных по столу, носок под кроватью, а сейчас какой-то сумасшедший порядок. Книги на полке разложены по цвету и алфавиту, на туалетном столике ничего не лежит, все убрано в полки. Постельное белье белоснежное и чистое, Вероника знает, что после нее Бетти будет встряхивать одеяло на улице, перестирывать и гладить его до посинения, до идеальной ровности. Даже тапочки стоят ровно перед кроватью. — Да, — Бетти садится спиной к туалетному столику и недовольно смотрит на крошки в своей постели. — Когда еще увидишь, как южные и северные опять будут драться. — Да им повод только дай. Все уже знают, как заканчиваются такие вечеринки, — посмеивается Вероника. — Да… Бетти подвисает, смотрит в сторону из транса вывод гулкое «Эй?». Вероника слезает с постели, а Бетти до сих пор думает о крошках. — Может расскажешь? — знает, чего именно хочет услышать Вероника, но нет. Извини. Давай не сегодня. Давай никогда. — Все в порядке, — от этого тупого словосочетания уже тошнит. А Бетти повторяет раз за разом. Себе, маме, сестре, Веронике. «Я в порядке.» — Нет, Бетти, ты не в порядке, — Вероника берет ее за руки и заглядывает в глаза. Ее ладони как обычно в латексных перчатках, открыты только кончики пальцев. Только Вероника знает, только Вероника понимает, только Вероника старается помочь. Но Бетти помощь не нужна. — Ты понимаешь, что это не нормально, — черноволосая трясет ее за руки. Бетти же уже начинает просто трясти. Ее мутит от прикосновений, от жжения ран на руках. — Поговори со мной. Можешь рассказать мне все. Бетти знает, что может. Но не хочет. — Тебе пора, Вероника. Встретимся на вечеринке. Зачем ты так жестоко улыбаешься? Купер встает и выходит прочь из комнаты, Вероника идет следом. Бетти снова молчит, грустит, держит агрессию внутри и ничего не рассказывает о матери, никогда не жалуется. Веронике жаль. А Бетти нет. — Если что, я всегда у телефона, — грустная улыбка. Вероника уходит, Бетти кивает отрешенно, но с улыбкой. Дверь захлопывается. Лопается та грань, которая стоит между сердцем и душой. Бетти поднимается наверх и садится за туалетный столик, медленно выдвигая полку. У нее много помад и все в одном цвете. Алый, почти кроваво красный. Девушка берет одну и долго смотрит. Никто не учил, как справляться с самой собой, никто не поддерживал, никто не хочет видеть в идеале несдержанность и агрессию… — И что это? — мать стоит позади Бетти и давит на ее плечи, смотря сквозь зеркало. Пронзительно, до самых костей. Ей семнадцать. У нее комната в плакатах рок-группы, розовый ковер, форма черлидерши весит на шкафу, пару кактусов на подоконнике и постельное белье цвета чистого моря. Бетти смотрит на себя в зеркало. Губы алые, рубашка расстегнута на две пуговицы, юбка короче чем обычно. — Я не позволю, чтобы моя дочь занималась такой ерундой, — женщина проводит ладонью по губам, стирая помаду. Бетти никак не реагирует. Помада размазывается по подбородку, щеке, над губой. — Возьмись уже за ум. Мне стыдно за тебя, Бетти. Девушка отклоняет голову, но руки сухие и тонкие сжимают щеки, а голос шипит: — Еще одна такая выходка и отправишься к Полли. Сестры милосердия хорошо о тебе позаботятся, — молчание и зрительный контакт затягиваются. — Ты меня поняла? — рука опускает щеки, а горло сдавливает. — Да, — нет, не поняла. Мать выходит, хлопает дверью. Бетти дышит тяжело, но не впадает в истерику. Она запрокидывает голову и смотрит в потолок пустым взглядом. Идеальная дочь, идеальная семья, идеальная миссис Купер и мистер Купер. Надоело. Тошнит. Будьте все прокляты. Бетти мажет криво, дрожащей рукой, помаду на губы и роняет ее. Перчатки летят на стол, а она все смотрит и смотрит на себя, стирает тыльной стороной ладони помаду, размазывая по лицу. Встает и дышит учащенно, держась за край стола, сжимая. «Давай. Держись Бетти. Только не сегодня. Все в порядке.» Нет. Совсем, блять, нет. Девушка срывается, резко выходит из комнаты, забегая ванную. Вода под полным напором, ледяная. Она моет руки, трет до посинения, до новых ран и открытия старых. Смотрит на себя в зеркало. Это не ненависть на себя нет. Этот мир просто сошел с ума, а с ней все в порядке. Бетти знает, что это не так. Если бы все было хорошо, ее бы не заставляла Вероника ходить к психиатру, она бы не пила успокаивающее, а в медицинской карте не было бы диагноза ОКР (Обсесси́вно-компульси́вное расстро́йство). Бетти привыкла, она уже так живет год, поправочка, существует. И все хорошо, все в порядке. Главное повторять эти слова, когда просыпаешься по утрам и засыпаешь по ночам с пачкой успокоительных.***
Как и договаривались они встречаются на вечеринке. Место проведения больше похоже на чей-то дом южных, а не бар или клуб. Он двухэтажный, старый, оборудован кое-какой техникой, чтобы музыка грохотала и погромче. Диван стоит у стены, длинный и его уже все облепили. Кухня до отвала набита выпивкой, даже стоят два холодильника с закусками. Бетти главное первое. Сегодня она хочет упиться, а еще не проснуться утром. Но Вероника не даст, она следует за ней везде со своим пареньком. — Привет, Арчи, — тянет Бетти и пьет с горла бутылку пива. Она не отводит от него взгляда и хмыкает. — Привет, — кого-то эти замашки напоминают. Арчи смеется про себя и вспоминает, что Джагхед где-то сидит наверху и курит, попивая пиво. — Развлекайтесь, я пойду, — кидает Бетти. Ее бесит уже таскаться вместе с Вероникой и ее парнем. — Но. — черноволосую прерывает Арчи: — Конечно иди, — Вероника недовольно смотрит на парня. А Бетти от этого немного смешно, будто бы она когда-то слушала Лодж. Временами она такая смешная в своей уверенности и контролировании всех. Ночь обещает быть веселой. Потому что уже разбили кирпичом кухонное окно, а многие уединились наверху, или же просто зажимались в коридорах, на диване. И куда же без драк? Бетти становится интересно, не из-за чьи-хо побитых морд, просто приятно смотреть, что не она одна сходит тут с ума. Поэтому она забирается на второй этаж, ища свободную комнату. Она заходит в одну, но ошибается. Два парня целуются, упоительно. Один вжимает другого в стенку, на которую второй почти лезет. Благо они пока не раздели друг друга. Девушка закрывает дверь и решает зайти в ту комнату, что в конце коридора. Уж туда точно никто не зайдет. Но там давно сидит Джагхед, курит уже пятую сигарету и слышит чьи-то стоны, и как кровать бьется об стену, которая здесь как-будто сделана из картона. Но какая разница? На улице дерутся, а здесь — трахаются, упиваются до безрассудства, танцуют и веселятся. На то она и вечеринка. Обрывает «идиллию» скрип двери. — И снова привет, — знакомый до злости голос. Джагхед выкидывает сигарету на пол и пьет пиво. Невкусное, он ненавидит алкоголь, эту дешевку и паленку, от которой завтра будет выворачивать желудок и трещать голова. Что есть, как говорится. — Я здесь побуду? — девушка подходит ближе, Джаг чувствует дуновение, которое приносит запах алкоголя, шампуня и муската. — Нет. Проваливай. — Надеюсь в этот раз ты не будешь меня прижимать к полу или к стене, чтобы придушить? — Бетти едва смеется и смотрит в окно, делая глоток некрепкого. — А ты не давай повода и свали отсюда, — Джагхед разваливается на диване, который тут служит якобы для кровати. Бетти осматривает его. Черная куртка с логотипом змеев валяется рядом, а сам Джаг сидит в измятой черной футболке, штанах и потрепанных ботинках. Татуировки его кричащие, руки сбитые, а на лице ссадина. Щеки впалые от сигарет и выпивки смешанной с болеутоляющими, а мешки под глазами как доказательство. Джагхед — агрессия и неповиновение в чистом виде. Тот тип человека, который не будет терпеть несправедливость, тот что добьет упыря задыхающегося в собственной крови за то, что поднял руку на одного из его людей. Джагхед — ментоловые сигареты, недосыпы, срывы и недавно приобретенная инвалидность, которая доводит до ручки. — Может музыку послушаем? — резко спрашивает Бетти. — Ты, блять, совсем больная? Или да? — Просто музыку послушаем, — гулко сообщает Бетти. Ей и самой не прельщает общение с Джонсом, но выглядит он точно как Бетти, только агрессивнее и он такой внутри, а Бетти вовсе не такая, как выглядит снаружи. Бетти копошиться, включает песню. — Это осенние листья, — Бетти садится поближе, но не настолько, чтобы нарушить личное пространство. Джагхед слышит, это не орущая и не призывающая песня к грубости. Классика. Легкий джаз, наполненный обращением, посланием к любимой. Приторно. Джагхед снова гасит сигарету об ладонь. — Черт, что ты творишь? — Бетти хватает его за руку, но ее собственную зажимают до боли, почти до слез, потому что руки — отдельная для нее тема, тянут на себя. Разит сигаретами, очень сильно. И рука болит, которую Джагед сжимает и не отпускает. Ну и пускай, пусть не тешится. — Это я хочу спросить. Какого черта делаешь ты? — Джагхед выдыхает. Он сегодня без очков, а глаза его прозрачные и неживые, блеклые. Бетти ловит себя на смешной мысли, даже его глаза будут потеплее ее матери, которая выжигающе смотрит на нее каждое утро. Песня заканчивается. «Я себе этот вопрос каждый день задаю.»