Лисьим мехом

Искры ночей все горячей, Плавится хрупкий наст, Занялся мох, но наш лисий бог — Он не оставит нас… Мельница «Кицунэ»

Сказать о том, что любишь, никогда не поздно. Наверное. По-крайней мере, раньше он думал именно так. Когда он обнимал свою младшую сестру, которую больше никогда в своей жизни не видел, говорил ей, что любит ее. Когда касался руки своей первой возлюбленной, клялся ей в любви. Когда окончательно разорвал связи со своим старшим братом, сказал, что любит его, прежде чем разбить ему кулаком нос и хлопнуть входной дверью. Вот только вся эта любовь принесла ему только разочарование. И он поклялся, оставляя за спиной все, что когда-либо было ему дорого, что никогда больше никому не скажет этих проклятых слов. От них лишь сплошные беды. И, знаете, жить стало проще. Спать — проще. Дышать — безболезненней. Горькая фраза я люблю тебя больше не царапала горло едкими стеблями чертополоха, не обволакивала язык сладковато-горькой пленкой лжи и обязательства, не сдавливала легкие ожиданием предательства или ножа в спину. Мир ничего не должен был ему, как и он — миру. Философия эгоиста, не правда ли? Нацу бы, криво ухмыльнувшись, заявил вам с откровенной честностью и непогрешимой верой в собственную правоту, что это не что иное, как простая человеческая предосторожность и толика разумной надменности, которые помогают ему выживать в этом странном и таком невообразимо равнодушном мире. Стряхнув с плеч легкую изморозь, юноша крепче перехватил лямку черного рюкзака и уверенным шагом направился прочь от остановки. Автобус чихнул, выпустил из себя облако черного смрада и, лениво ворочая колесами, тронулся в противоположную сторону. Туда, где дорога уходила в бесконечное никуда, где снежная завесь скрадывала очертания предметов и заботливо укутывала мир в небытие. Благо, до дома было совсем не далеко: ему не пришлось долго гулять на холоде. Плотнее надвинув шапку на уши, юноша поспешил пересечь дорогу, игнорируя возмущенные гудки машин, и забежал в любезно приоткрытые двери круглосуточного магазина. Сверкающая зелеными огоньками гирлянда украшала единственное окно, а небольшая искусственная елка, неприглядно измятая с левого бока, клонилась под весом нескольких блестящих шариков, вот-вот норовя упасть и с облегчением скинуть с себя неподъемную ношу не нужного ей праздника. Внутри было светло, тепло и пахло хлоркой. Поток теплого воздуха из-под кондиционера дыхнул жаром в лицо позднего посетителя, негостеприимно обжигая щеки. Нацу вздохнул, пробрался мимо нескольких столпившихся в отделе с алкоголем подростков, и молча сгреб с полки бутылку дешевого виски, пытаясь не думать о том, что где-то за несколько сотен километров его старший брат наверняка глушит стакан за стаканом столь же дешевое пойло. А ведь близилось Рождество. Молча прошествовав к кассе, Нацу Драгнил громко стукнул бутылкой о прорезиненную поверхность, привлекая внимание задремавшей миловидной девушки. Она чуть подпрыгнула на своем месте, песочно-золотистые кудри всколыхнулись, приоткрыв округлое аккуратное лицо, на котором двумя испуганными озерцами застыли светло-карие глаза. И, все бы ничего, но юноша отчетливо почувствовал, как где-то за ребрами вспыхнуло и тут же угасло крохотное солнце. Такое с ним случалось лишь раз. Когда он думал, что встретил своего фамильяра.  — Черт возьми, — выдохнул он, отдергивая руку от бутылки и невольно отступая на шаг назад.  — Ох, простите, — засуетилась незнакомка, подорвавшись со своего неудобного стула и как-то смущенно улыбаясь. — Я вас не заметила, — она провела бутылкой перед сканером и протянула ее застывшему посетителю. — Оплатите картой или наличными?  — Наличными, — буркнул Нацу, отсчитав несколько купюр и небрежно бросив их на прилавок, игнорируя протянутую ему ладонь. — Сдачи не нужно. Улыбка девушки медленно угасла, и невольно юноша подумал, что хотел бы знать, кем же на самом деле является стоящее перед ним явно магическое существо. Птицей ли, животным? Или, может быть, ему все же просто показалось, ведь она и виду не подала, что ощутила ту искру, пробежавшую меж ними. Удостоверившись, что бутылка надежно упрятана в рюкзак, Нацу поспешил покинуть тепло магазина и вышел на улицу, нервно втянув морозный воздух. Да быть не может. Мираж? Иллюзия? Издевка судьбы? Столько лет поисков, и он находит часть своей сущности здесь, в захудалом магазинчике на окраине пустоты? Что за странные и неуместные у его провидения шутки? Но сейчас все это столь бессмысленно: ведь он отказался от этой части своей жизни, похоронил ее где-то у руин своего прошлого и уж точно не собирался возвращать все обратно. Но не успел он и шага ступить прочь от своей судьбы, как позади послышался неясный шум, грохот и сдавленный крик. Женский. Рюкзак упал на снег, и звук бьющегося стекла послужил сигналом к действию. Нацу посмотрел на свои руки: черные перчатки, кажется, скрывали его сущность под жестким ворсом шерстяных нитей. Может, пора перестать прятаться от самого себя? Решено. Хлопок входной двери заставил троих подростков на какое-то время отвлечься от борьбы с испуганной девушкой. Распростертая на полу белокурая жертва нападения, воспользовавшись заминкой, поспешила рвануться из удерживающих ее рук навстречу своему спасителю.  — Убирайся! — зло прорычал бледный парнишка лет шестнадцати, тщетно пытаясь скрыть свой испуг за напускной бравадой. Он сильнее придавил девушку коленом к полу, сорвав с бледно-розовых губ тихий всхлип. Вошедший только криво ухмыльнулся и качнул головой.  — Я вам даже шанса уйти не дам, — прошипел он почти по-змеиному, стягивая перчатку с правой руки. Глаза пацана расширились: смуглая кожа была покрыта следами ужасного ожога. Шрамы уходили куда-то под рукав темной теплой куртки, а в глазах, изначально показавшихся ему серыми, теперь полыхали янтарные искры, через мгновение охватившие всю радужку.  — Бежим! — рявкнул один из нападающих, вскакивая на ноги и кидаясь в сторону черного хода.  — Ну уж нет, — на ладони Нацу Драгнила полыхнуло пламя, — ты никуда не уйдешь. Юнец заорал и опрокинулся на пол, в ужасе пытаясь затушить вспыхнувшую штанину. Оставшиеся двое подскочили и кинулись врассыпную, но и их постигла та же незавидная участь.  — Идиоты, — фыркнул маг, обращая взор янтарных глаз на застывшую девушку. Она замерла. Грудь ее судорожно вздымалась и опадала, в карих глазах плескался чистой воды ужас. Наверное, будь у нее возможность, она бы попыталась отползти в сторону от этого странного человека, но стеллаж, к которому девушка прижималась спиной, лишал ее пути отступления.  — Не бойся, — улыбнулся Нацу, присаживаясь перед ней на одно колено и протягивая ей раскрытую в дружеском жесте ладонь, — тебя я не обижу. Настороженная, будто любопытная лисица, она поджала колени к груди, не доверяя, готовясь броситься наутек, если он сделает хоть одно резкое движение. Но что-то тянуло, звало, требовало прикоснуться к этой обожженной ладони, вложить тонкие пальцы в чужую руку.  — Ты ведь чувствуешь, — шепнул ей незнакомец, легким взмахом ресниц заставляя огонь угаснуть, и испуганные, униженные негодяи, всхлипывая, вывалились на улицу. Уже позже они с удивлением обнаружили, что огонь их даже не задел, но сейчас магия сделала свое дело: спасла и позволила двум половинкам души соединиться. Если, конечно, она не испугается. — Люси, ты ведь чувствуешь меня. Имя, произнесенное почти интимным полушепотом, заставило девушку изумленно моргнуть.  — Да, — выдохнула она, завороженная янтарным взором. Страха не было. И тонкая ладонь преданно скользнула в захват смуглых сильных пальцев. — Да, Нацу… Их связь вспыхнула золотом и мягким пламенем лисьего меха, свернулась под сердцем уютной клятвой верности и безграничного доверия, и в одно мгновение укутала их обоих — мага и фамильяра — теплом вечной привязанности. Когда Нацу Драгнил открыл глаза, в его руках спало, свернувшись в пушистый клубок, самое прекрасное и великолепное существо из когда-либо виденных им: изящная лисица с золотисто-солнечным мехом и одним — пока одним — хвостом. С этого, собственно, и началась их маленькая история. Мага и фамильяра. Властителя пламени и его огненной кицунэ.