Summer Feelin'

Прошло три года с их последней встречи, а он все безнадежно продолжает приезжать в Кингстон, ожидая спустившегося с небес чуда. Каждое лето Гарри возвращается в тот самый дом на побережье Карибского моря, стены которого хранят воспоминания, от которых он не может избавиться уже более тысячи дней. Патрик любезно оставляет ему ключи и уезжает на своем стареньком драндулете, пока Стайлс стоит на одном месте, склоняясь к земле под весом привезенных с собой сумок. Что здесь? Старые вещи, путешествующие вместе с ним из страны в страну, какие-то побрякушки, блокноты с текстами, личный дневник, сок в маленьком пакетике с трубочкой. Сок? Гарри не помнил, чтобы клал сюда сок. Но он был яблочным — это смягчало обстоятельства. Стайлс чувствовал себя уставшим после перелета, предвкушая, как ночью господин Джетлаг будет дергать его за волосы на затылке, причитая на ухо о том, какой же он болван, раз не может успокоиться. За повседневной лучистой улыбкой, адресованной всему миру, скрывалось уныние и тоска. С одной стороны это дарило ему уникальную возможность изливать свое горе в новой музыке, с другой — топило в хлорированном бассейне, душило в страшных снах, резало осколками стеклянных бутылок. Гарри рвал листы, остервенело выдирал белесые страницы из блокнота, комкал, царапая ладони, и кидал себе под ноги. Все, что он создавал, было посвящено ей — несбывшейся надежде по имени Кэрол. Стайлс пытался искать ее по возвращению домой. Он прилетел в Лос-Анджелес, анонимно обзванивал издательства, писал письма в редакции под другим именем, но каждый раз результаты поисков были неутешительными — ее словно никогда не существовало. Иногда Гарри задумывался над тем, а не было ли лето семнадцатого года иллюзией? Он много работал, мало отдыхал, возможно, уставший мозг решил таким образом отвлечь его. Но откуда тогда взяться всем этим запискам и пленочным фотографиям, которые он и по сей день любовно хранит в недрах старого блокнота? Она реальна, а он всего лишь отчаялся. В восемнадцатом году Стайлс давал последнее шоу в рамках мировых гастролей в поддержку сольного дебюта, и в этот день он чувствовал себя особо тревожно. «Форум» гудел ульем от количества прибывших людей, как и его сердце, беспокойно извивающееся в груди. Все то время, пока молодой человек находился на сцене, его не покидало необъяснимое ощущение. Гарри считал себя заядлым параноиком, потому что отныне в каждой маленькой светловолосой девушке видел ту, которая забрала его сердце с собой на борт железной птицы тем злосчастным летом. Чей-то взгляд, столь печальный и тяжелый, стрелял в него взмахами ресниц, заставляя испытывать дискомфорт и вину одновременно. В краткий миг перерыва Стайлс выскочил к организаторам в своем великолепном артистическом амплуа, и навалился на ответственного за список аккредитованных журналистов. Женщина едва не схлопотала сердечный приступ от такого «нападения», но, вдохнув и выдохнув в успокоении, дала «безумцу» планшетку с написанными от руки именами, фамилиями и печатными изданиями, для которых днем позже будут сочинены разгромные статьи и вкуснейшие репортажи. Гарри нашел ее имя, и он был точно уверен в том, что это действительно была она — Кэрол. Он так хорошо помнил, как именно она смотрела на него в их последний совместный день, когда от вкуснейшего сливового пирога и крошки не осталось. Печально и тяжело. Кэрол Эллэй из журнала «Батерфляй» находилась в зале и нещадно полосовала тело молодого человека сквозь одежду своим взглядом. Стайлс пытался словить ее после шоу; стук каблуков его ботинок эхом отражался от стен «Форума», а неподходящая по размеру бейсболка адски стискивала голову, но Гарри считал это достойным прикрытием. Ему казалось, что Кэрол относилась к ряду интервьюеров. Однажды она говорила, как ей нравится беседовать с разношерстыми людьми. Только вот… имело ли это отношение к работе? Он понял это слишком поздно, когда все, кто хотели узнать, чем он будет заниматься по завершению гастролей, получили ответы на поставленные вопросы. Кэрол так и не появилась, и то, что она присутствовала на концерте, но не осмелилась заглянуть к нему, дало понять, что она не изменила свое решение. «Так будет лучше для тебя», — звучало в голове молодого человека. «Но ведь ты решила это за меня, за нас», — шептал в пустоту он. Она никогда не услышит, никогда не поймет, что лучше ему от этого не стало… Достав яблочный сок из сумки, Гарри оторвал от упаковки обнаженную оранжевую трубочку и воткнул в пачку, припадая губами к соломинке. На языке мгновенно собралась кислинка и с жидкостью устремилась вниз по голодному пищеводу. Когда он последний раз ел? Приготовил яичницу перед отлетом, собрал вещи и махнул в аэропорт — на этом история и заканчивается. Кажется, молодой человек даже не доел ее, бросив вместе с тарелкой в раковину. Мама не единожды говорила, что за собой нужно мыть посуду, но один промах не считается, верно? Это простительно. Перекатывая трубочку из одного уголка рта в другой, Стайлс оглядывался. Из-за всех углов на него заплаканными глазами смотрели воспоминания. Каждый раз Гарри приходится заново привыкать к этому месту, которое кишит призраками объятий, поцелуев, смеха и любви. Он привыкает, бредит по ночам, но привыкает. Ему нравится быть здесь, нравится лежать на диване, глядеть в потолок и вспоминать, как когда-то они с Кэрол зрели в гостевой комнате романтические комедии, увлеченно пожевывая подгоревшие кукурузные зерна. Он помнит этот запах, и он помнит, почему тарелка с попкорном каждый раз оказывалась на полу посередине фильма. Задумываясь, молодой человек начинал насвистывать разные мелодии. Большинство песен рождались именно таким образом: он размышляет, насвистывает, вразброс придумывает слова, а следом и куплеты. Это похоже на забавную детскую игру. Этим летом Гарри не привез с собой никаких инструментов. Он посчитал это лишним. У Вероны в доме находилась целая студия звукозаписи, там было все необходимое для создания музыки, если Стайлсу вдруг захочется экспромтом записать третий альбом. — Выдыхай меня, а потом вдыхай, — бормотал Гарри, напевая строчки из «Watermelon Sugar», — Я не знаю, смогу ли прожить без этого… Сок закончился вместе с припевом. Покусывая соломинку, Стайлс вдруг вспомнил, чего так хотел, направляясь сюда. Кофе от мистера Джефферсона. Запах зерен и свежей выпечки, патефон с пластинками «Битлз», столики с колокольчиками… Гарри скучал по этому. Он все еще верил, что однажды дверка кухоньки Марриэт распахнется и оттуда выбежит разрумяненная Кэрол с большой чашкой черного кофе. Как ловко она провела его тогда… А ведь молодой человек действительно считал, что пьет несладкий напиток, пока Кэрол не призналась, что неизменно клала ложечку сахара и хорошенько ее размешивала. Гарри улыбнулся. Сахар… Как много он стал писать песен о сладостях. И только ему одному известно, почему. Выбросив пустой пакетик в скучающую пластиковую урну, Стайлс распихал все важные вещи по карманам джинсов, взъерошил отросшие кудри перед зеркалом, и в качестве финального штриха скрыл за оправой темных солнцезащитных очков глаза. — Как будто это поможет мне сохранить приватность, — прошептал он своему отражению, поправляя смятую рубашку. Ласточки порхали высоко в небе, когда Гарри покидал дом, а закатная красавица Ямайка покачивалась на лазурных волнах в легком малиновом платье.

***

Вторник официально являлся днем сольного творчества Пола Маккартни, поэтому в кофейне мистера Джефферсона с характерным потрескиванием крутилась виниловая пластинка семидесятого года выпуска из архивной коллекции. Колокольчик на двери звонко запел, впуская Гарри внутрь помещения под композицию «Maybe I’m Amazed». Первый столик у окна словно дожидался его прихода. Кончик указательного пальца потряхивало от желания как можно скорее ткнуть подушечкой в блестящий серебристый звонок. Во рту учащалось слюноотделение от заполняющих кофейню ароматов свежей выпечки Марриэт. Самое первое посещение заведения мистера Джефферсона давалось Стайлсу нелегко. Опускаясь на диванчик, он, ожидая своего неизменно одинакового заказа, нервно теребил клетчатую скатерть, проходя через фазу бесконечных воспоминаний о Кэрол. Вот она кружится по залу с подносом и подпевает Крису Норману; вот она впопыхах выносит ему кофе, испачкав лоб в муке; вот она присаживается рядом и рассказывает о прошедшем дне; вот она наклоняется, чтобы поприветствовать его поцелуем. Гарри терпит каждую пощечину до тех пор, пока не станет легче, пока он снова не смирится с тем, что как прежде уже не будет никогда. Сегодня кофейня обслуживала всего несколько посетителей, преимущественно молодых людей. Гарри хотел повидаться со стариной Элвисом и его внучкой Эбби, с которыми подружился за последние несколько лет, но в этот день они предпочли остаться дома. Это не огорчало Стайлса, впереди у него было целое лето и множество возможностей встретиться с ними в другой раз. Перед отлетом восемнадцатого года, молодой человек пообещал Эбби привезти самую большую коробку карандашей, которую только сможет отыскать, пока будет находится на гастролях. Девочка обожала рисовать, и даже подарила Гарри один из своих рисунков, где изобразила его в заведении мистера Джефферсона. Стайлс бережно хранит этот рисунок в своем блокноте… рядом с записками Кэрол. Гарри, как и обещал, привез с собой подарок для Эбби, и ему не терпелось торжественно вручить его юной художнице. Наверное, она стала выше за этот год. Стайлс плюхнулся на диванчик и щелкнул пальцем по звонку. «Maybe I’m Amazed» сменилась «Every Night». Увертюру дополняли звуки клацающих о блюдечка чайных ложечек. Все происходило так, как и во все предыдущие разы, разве что только за столиками мелькали разные женские и мужские лица. Даже время, которое требовалось мистеру Джефферсону, чтобы появиться в дверном проеме кухоньки, всегда равнялось двум минутам. Гарри засекал. — Кого я вижу! Гарольд! — радушно воскликнул мужчина, вытирая руки о синее полотенце. — Марриэт, дорогая, взгляни, кто к нам пожаловал, — он обернулся, обращаясь к жене. Послышался забавное аханье, и вот миссис Джефферсон появляется рядом с мужем — румяная и слегка растрепанная, пахнущая булочками с корицей. — А я говорила, что он сегодня приедет, — поправила торчащие прядки женщина, — как чувствовала! Здесь Гарри принимали так, словно он вернулся домой после долгого путешествия по заснеженной Аляске. Стайлс вложил эту эмоцию в «Sweet Creature», сказав «Куда бы я не пошел, ты даришь мне ощущение, будто я дома». Это посвящалось каждому человеку, рядом с которым он чувствовал себя дома. — Здравствуйте, — поздоровался молодой человек, махнув ладонью в знак приветствия. — Черный кофе без сахара? — с ходу предложила Марриэт, хитро улыбаясь. — С одной ложечкой, пожалуйста, — ответил Стайлс. Гарри стал пить кофе с одной ложечкой сахара после того, как Кэрол исчезла из его жизни. Обычный кофе без сахара перестал казаться чем-то особенным и бодрящим, а вот с одной ложечкой… — Не изменяешь своим вкусам, милый. Я тогда тебе еще свежих булочек вынесу, они сегодня вкуснее обычного получились, — залепетала она, возвращаясь на кухоньку. — Спасибо! — спешно бросил вслед молодой человек. — Не составите мне компанию, мистер Джефферсон? — Конечно, — кивнул мужчина, вешая полотенце на маленький крючок под стойкой. Взгромоздившись на соседний диванчик, он протянул руку для рукопожатия. Гарри уважительно пожал ее. Пока Марриэт готовила кофе, Стайлс внимательно слушал мистера Джефферсона, который радушно поведал ему о том, что же произошло за последний год. Молодой человек был искренне удивлен, когда узнал, что кофейню трижды пытались обчистить. Кому вообще может понадобиться грабить тихое и неприметное заведение в благополучном районе Кингстона? По словам мужчины, его заведение было началом цепочки. Воры нанесли ущерб цветочному киоску неподалеку, разбили витрину сувенирной лавки и позарились на рыболовецкий магазинчик. К счастью, нарушителей закона поймали спустя месяц. Они как раз собирались вломиться в тайский ресторанчик, но стражи порядка задержали хулиганов до того, как один из парней занес биту над витриной. Уже за чашечкой кофе мистер Джефферсон поведал более благоприятные новости. Их браку с Марриэт в этом году — 26 июня (совсем скоро) — исполняется ровно двадцать пять лет, а по традиции такая цифра носит название «серебряная свадьба». Мужчина рассказал, что хочет сделать необычный сюрприз для своей жены — отвезти ее в путешествие по Европе. Гарри же в свою очередь поздравил семьянина со скорой годовщиной и посоветовал, где можно остановиться в разных европейских городах, и какие места следует в обязательном порядке посетить. — Марриэт пока не знает, но я уже нашел человека, который сможет проследить за кофейней, — признался мистер Джефферсон, отщипывая от булочки кусочек и закидывая мякиш в рот. — О, и кто же этот счастливчик? — поинтересовался Стайлс, сербая горячий кофе. — Хочу вас лично познакомить, — подмигнул он. — Буду рад этому, — заговорчески улыбнулся Гарри. — А что насчет кухни? — Совсем забыл, — отмахнулся мужчина. — К нам с недавних пор часто заглядывает миссис Моррис. В прошлом она кондитер, поэтому с радостью согласилась подменить Марриэт на кухне на время нашего путешествия, — когда речь заходила о поездке, мистер Джефферсон говорил тише, чтобы слова не долетали до кухоньки. После четвертой булочки желудок молодого человека молил о пощаде. Стайлс так соскучился по домашней выпечке, что совсем потерял рассудок от коричных вертушек. Его пальцы и губы были в сахарной пудре, даже на щеках следы остались. Он выглядел как маленький мальчишка, случайно опрокинувший на себя пакет с мукой. К вечеру кофейня пустела, дело близилось к закрытию, но владелец не спешил отпускать Гарри домой. Во-первых, мистер Джефферсон собирался сегодня сообщить о сюрпризе Марриэт, во-вторых, человек, на чьи плечи ляжет временная ответственность за кофейню, должен совсем скоро пожаловать в заведение. Несмотря на то, что Стайлс не хотел прощаться с Джефферсонами так скоро, ему было интересно узнать больше о темпоральном управляющем. Тем более, раз его попросили остаться — это было важно. Вторая чашка кофе пришлась кстати, у молодого человека появилось второе дыхание и он решил помочь Марриэт с уборкой зала и мытьем посуды на кухне. Вдвоем они справились гораздо быстрее, чем когда она занималась этим в одиночку. Гарри был благодарен Марриэт за то, что она не расспрашивала его о личной жизни, как это любили делать люди. Стайлс рассказывал ей о новой музыке, о планировке следующих гастролей, о семье — обо всем на свете, потому что полностью доверял. Она отплачивала ему тем же — взаимным доверием. К концу рабочей смены колокольчик на двери характерно звякнул, оповещая о приходе нового посетителя. Все, кроме Марриэт, знали, кем являлся «новый посетитель». Вытерев лоб тыльной стороной ладони, Гарри толкнул бедром дверцу кухоньки и, придерживая ее, пропустил вперед миссис Джефферсон. Маленькой зубчатой расческой женщина поправляла непослушных светлых «петушков», пряча их обратно в прическу. Удивительно, как у нее получалось проворачивать такие маневры без зеркала? Это казалось тяжелой задачей. Мистер Джефферсон радушно кого-то обнимал, покачиваясь с незнакомцем из стороны в сторону. Марриэт выглядела слегка удивленной, ее подкрашенные бровки свелись к переносице, выражая непонятливость. Видимо, мужчина был очень хорошо знаком с этим человеком, раз встречал с широко распростертыми руками. — Задушите ведь, — послышалось за спиной владельца кофейни. Стайлс нахмурился. Этот голос принадлежит… женщине? — Прошу меня простить, — хохотнул мистер Джефферсон. — Я безгранично рад тому, что вы приехали! Отступив на несколько шагов, мужчина открыл взору Гарри и Марриэт… Должно быть, это какая-то глупая шутка? — Полагаю, — начал было говорить он, но девушка с перепуганными глазами вдруг развернулась и стремительно выскочила за дверь. Стайлс бросился следом. Колокольчик встрепенулся, тревожно запев.

***

— Стой! — воскликнул молодой человек, на ходу хватая «незнакомку» за локоть. — Стой же ты! — крепко обхватил ее плечи руками, держа на месте. Она сопротивлялась, барахтаясь в попытках освободиться. Ремешок ее дорожной сумки от встряски сполз с плеча, и та плюхнулась на землю, распластавшись по асфальту. Девушка не поднимала головы, глядя себе под ноги, а Гарри не понимал, что произошло. У него галлюцинации? Он спит? Это бред? Что это? Стайлс ждал, пока она устанет бороться, пока перестанет вырываться, пока даст ему посмотреть в свои глаза. Он мог простоять так всю ночь и не шелохнуться. Он выпил две чашки кофе накануне. — Пусти, — сбивчиво выдохнула она. Гарри вздрогнул. Мурашки пробежались по его рукам, ныряя за шиворот. — Пожалуйста, — попросила, все еще не поднимая головы. Он не забыл этот голос. — Подними голову, — наконец-то заговорил молодой человек, облизывая пересохшие губы. — Не заставляй меня дергать тебя за волосы, — прочистил горло, хрипя. Стайлс чувствовал, как ее плечи подрагивают под его ладонями. Все такие же худые, закругленные, выпирающие. Она не хотела показываться, а ему не хватало того, что он увидел в кофейне. Этого мало. После стольких лет этого катастрофически мало. — Черт возьми, — ругнулся он. Гарри провел пальцами вдоль ее тонкой шеи, коснулся линии челюсти и силой поднял непокорную голову. Сомкнутые, почти побелевшие губы, отведенные глаза… Почему она не хочет смотреть на него? Почему? — Смотри, смотри на меня, — взмолился Стайлс. Господи, он касался ее. Гарри походил на безумца, который никогда в своей жизни не видел людей, а наткнувшись на одного — хочет исследовать вдоль и поперек. — Я не хочу, — ответила девушка. — Но почему? — Ты еще и спрашиваешь? — она вдруг перевела взгляд с фонарного столба на него. Внутри все перевернулось и замерло. — Если бы я только знала, что здесь будешь ты, никогда бы не приехала. — Но это не помешало тебе приехать на «Форум» в восемнадцатом, — процедил Стайлс, разозлившись. Она ведет себя так, будто это он виноват в том, что произошло. — Я работала. Они замолчали, тяжело дыша. Теперь девушка смотрела на Гарри, и в ее глазах он видел то, что чувствовало его тело на закрытии гастролей в Лос-Анджелесе. К печали прибавилась неистовая злость. На что — он не понимал. Это он должен злиться на то, что она сотворила с ним своим отсутствием. Она превратила его в законченного параноика, страдающего от неразделенной любви три года подряд. Мистер Джефферсон и Марриэт не торопились вмешиваться в то, что происходило за витриной их заведения. Перед своим отъездом в семнадцатом году, в прощальном письме Кэрол оставила для него свои контакты (только для него, она объяснила это тем, что не хочет, чтобы Гарри искал ее). Девушка навсегда запомнила, как ее тогда выручил мистер Джефферсон, поэтому попросила его звонить, если понадобится любая помощь. И он позвонил, ведь помощь действительно требовалась. Мужчина не стал говорить Кэрол о том, что Гарри каждое лето топит свое горе в Кингстоне, иначе бы она не приехала. Он хотел, чтобы они встретились, и когда наступил наиболее подходящий момент — сделал все возможное, чтобы это произошло. — Твоей работой было прожечь во мне дыру? — спустя минуты затишья съязвил молодой человек. — Не смей, — зашипела девушка. — Ты ничего не знаешь. — Чего я не знаю, Кэрол? — расхохотался он. — Расскажи мне, как ты жила эти годы, давай. Тебе было хорошо без меня? О, вероятно ты каждый день улыбалась и была такой счастливой? Скажи мне, что ты рада, что тогда приняла решение за нас двоих. Зрачки Стайлса расширялись, заполняя радужку злостной чернотой. — Я хотела… — А я не хотел. Я не хотел, чтобы ты делала выводы без меня. Неужели ты думала, что сможешь защитить меня, отобрав самое важное? Ты воровка, Кэрол, самая бесстыжая воровка, которая нагло украла мое сердце и улетела в закат. Теперь она смотрела на Гарри по-другому. Кэрол была потеряна и запутана, она не хотела признавать свою неправоту, но именно об этом говорили ее глаза сейчас. Она совершила ошибку, убеждая себя в том, что поступила правильно. — Послушай… Стайлс обомлел на месте, когда ощутил под пальцами мокроту. Кэрол не могла отвести от него заплаканных глаз. Кончик ее носа покраснел, а губы предательски задрожали. Ее наигранная серьезность, злость, негодование, сопротивление — все это рассыпалось на части. — Я правда, — всхлипнула она, — думала, что так будет лучше, — и снова всхлип. — Я была уверена в этом. Я ведь знаю, какому давлению подвергаются известные люди, вступая в отношения с кем-то… простым. Это портит репутацию, рождает массу отвратительных сплетен, — вдох-выдох. — Ты готовился к важному периоду в своей жизни, — всхлип, — и я не хотела тормозить этот процесс. Я хотела, чтобы вначале твоего нового пути все прошло гладко, — ей тяжело давалось каждое слово. — Я… — Тише-тише, успокойся. Тебе нужно успокоиться, иди сюда. Гарри собрал пальцами столько слез, сколько смог. Он осторожно спустился ладонями по рукам Кэрол, помогая ей обвить их вокруг своего пояса. Обняв ее за плечи, он ткнулся подбородком в светлую макушку. Взгляд устремился куда-то далеко, где высокий одноногий фонарь слабо освещал выложенную камнем улочку. Вокруг было совсем пусто, словно все исчезли для того, чтобы они смогли объясниться друг перед другом. — Мне было все равно, — зашептал он, покачивая ее в своих объятиях. — Раньше я, как и ты, боялся того, что обо мне будут думать в медийной сфере, но потом пришло осознание, что эти люди никогда не узнают меня настоящего. Я делаю все возможное, чтобы ни одна посторонняя пиранья не сунула нос в мою личную жизнь. Это не их дело, только мое. И я готов был обезопасить тебя от всего этого. Девушка прижалась к молодому человеку крепче, пытаясь унять дрожь. Сейчас, когда они стояли здесь, рядом с местом, где впервые встретились, ей казалось, что прошедших лет не существовало, что она не оставляла Гарри, что не мучилась сама, что все было хорошо. На «Форуме» она не вытерпела всего шоу, сорвалась и уехала домой посередине, потому что не могла смотреть на него. Кэрол снились их встречи, всегда разные, но с одинаковым окончанием. Она просыпалась посреди ночи и плакала от собственной глупости. И как она могла так оступиться? Как могла допустить подобную мысль? Она собственноручно уничтожила то, чего так искала — обыкновенного счастья, которое смог подарить ей Гарри, попросив посидеть с ним, пока он будет пить кофе… с сахаром. Кэрол всхлипнула. Ее сердце билось так гулко, ударялось сквозь грудь о грудную клетку Стайлса, сливаясь с беспокойным биением его сердца. Они перешептывались ритмом, не верили, что могут вновь слышать друг друга спустя долгое время разлуки. — Прости, — ее слова растаяли на его коже. — Прощу, если ты останешься со мной, — Гарри коснулся сухими губами горячего лба девушки. — Я погибну, если уйду, — Кэрол разомкнула руки за его спиной и провела ими вдоль груди. Ее пальцы не забыли скульптурные рельефы. — Я тоже, — Стайлс словил ее ладони и прижал к своим щекам. Девушка погладила кончиками пальцев такое родное и повзрослевшее лицо. «Он мало спит, много нервничает, совсем не отдыхает», — подметила про себя. — Что же я натворила… — У тебя есть целая жизнь, чтобы это исправить, — уголки его губ приподнялись. — Могу я… — Гарри заправил прядку светлых волос за маленькое ушко, — поцеловать тебя? Кэрол улыбнулась, обронив несколько свежих слезинок. Он по-прежнему спрашивает… она так любит это в нем. Она так любит его. Их поцелуй напоминает поцелуй первого свидания. Робкий, осторожный, пробующий, заново открывающий. Не взрослые они, нет, дети, улыбающиеся, шепчущиеся дети. У Марриэт на глаза наворачиваются слезы, она смахивает их салфеткой, пока мистер Джефферсон выглядит, как горделивый отец, приобнимая жену за плечи. Они будут целоваться, пока во всей округе не погаснут фонари, пока не закроются все лавки, пока не начнут падать с неба звезды. Ямайка будет хранить в своем блокноте страницу с историей двух человек, которые сошлись на ее землях, и на сей раз без права на совершение любой, даже самой незначительной ошибки. У примирения много запахов, но в нашей истории это череда ароматов черного кофе с одной ложечкой сахара, вкусной выпечки и хорошей музыки. Теперь по четвергам в кофейне мистера Джефферсона будут играть песни Гарри, а они с Кэрол будут каждое лето приезжать в Кингстон, чтобы вспомнить, с чего началась история их крепкой любви.