Fairy tales do not always end well

      Габриэль никогда не мог их отличить — Эмили и Анну Клеман, двух девушек-близняшек на два курса младше. Да, в принципе, в этом и не было резона. Они его не интересовали. Он бы, возможно, не знал об их существовании, если бы пьяный одногруппник не познакомил на вечеринке.       Кажется, Анна вела себя сдержаннее, а Эмили, наоборот, лучилась радостью и энтузиазмом. Больше отличительных черт между ними Агрест не заметил.       До одного памятного дня в библиотеке ему вообще было плевать с высоты Эйфелевой башни на то, что у Эмили родинка на левом плече, а у Анны на правом, или что первая любит клубничное мороженое, а вторая терпеть его не может.       Почему же в ничем не примечательный вторник все вдруг так изменилось? Габриэль до сих пор винил во всем тяжеленный второй том «Истории моды», который на него уронила Эмили. Наверное, у него все-таки произошло маленькое сотрясение мозга, потому что с того дня он начал смотреть на Эмили (а иногда на Анну, пока не научился более-менее отличать) совсем другими глазами.       Его любовь быстро обрела взаимность. Габриэль и Эмили поженились, едва закончив институт, и открыли свою собственную маленькую фирму. Они приглашали с собой Анну, но зов сердца надолго утянул девушку в Америку. Габриэль даже в душе обрадовался такому повороту событий. После отъезда Анны он больше ни с кем не путал свою жену.       Когда дела пошли в гору, Агресты, наконец, задумались о детях. Это оказалось проблемой. Врачи готовы были диагностировать Эмили бесплодие, но, к счастью, очередной тест на беременность показал положительный результат.       Беременность и роды немного пошатнули здоровье Эмили, но она не сомневалась — их маленькое зеленоглазое чудо того стоило. Мальчика назвали Адрианом. В честь английского дизайнера Адриана Картмель, как утверждал Габриэль, или в честь голландского художника Адриана Ван дер Верфф, как настаивала Эмили.       А маленький Агрест, даже не обладая умениями великих людей, с которыми его сравнивали родители, рос очаровательным ребенком. Эмили уверяла, что люди, глядя на ее ребенка, умилялись гораздо больше, чем глядя на других детей. Но какая мать не считает свое чадо самым умным, сильным и красивым? Габриэль с улыбкой отмечал, как травянисто-зеленые глаза двух самых дорогих ему людей всегда блистали одинаково ярким светом.       Адриану было два года, когда в Париже снова появилась Анна-все-еще-почему-то-Клеман (только этот аспект ее биографии, видимо, волновал исключительно Габриэля). И не одна. Ее сын Феликс оказался всего на год старше Адриана. И что удивительно, дети были нереально похожи друг на друга.       У Габриэля появилось еще больше проблем, когда Эмили предложила сестре немного пожить у них. Теперь он едва отличал не только женщин, но и детей. Маленькие недоразумения, постоянно с ним происходящие из-за обилия неотличимых друг от друга людей в его доме, всех забавляли. Сестры специально устраивали (с подачи Эмили, безусловно) Габриэлю сюрпризы в виде одинаковых пижам для малышей или платьев для себя. Одним словом, скучать Агресту никто не давал.       Прошло еще несколько лет. Дети подросли, а Анна, наконец, накопила на небольшой загородный домик, куда вскоре переехала с сыном. Еще одной традицией стали еженедельные поездки в гости к тете Анне для совместного отдыха на природе. Казалось, только там, наблюдая за резвящимися на лужайке детьми, Эмили забывала о прогрессирующем недуге.       Дела фирмы шли в гору, Габриэль довольно быстро становился известным. Его и Эмили начали узнавать на улицах, и это пугало мадам Агрест. Она практически перестала пускать Адриана на улицу, не позволяла посещать школу, все время держала подле себя. Ее попытки оградить сына от давления общества казались странными даже Габриэлю, но он молчал, боясь, что своим вмешательством может нанести непоправимый удар по слабеющему здоровью любимой.       Но однажды Агрест все-таки проявил характер и высказал свои мысли насчет принудительного «затворничества» их сына. В тот день супруги сказали друг другу много лишнего. После этого случая Эмили начала стремительно таять и тихо ушла из этого мира в первый день весны.       Габриэль был безутешен. Он понимал, что не виноват в смерти жены, ведь врачи уже давно забрасывали его кучей сложных терминов, характеризующих тяжелую степень заболевания, но забыть свои грубые слова и обвинения не мог.       Он закрылся от всего мира. Никому ничего не объяснил, почти исчез из жизни родственников, друзей и знакомых. Габриэль больше никого не хотел видеть.       Но больше всего на свете он не хотел видеть одну-единственную женщину, которая невольно напоминала о том, что он потерял. Анну. Ту, которая искренне старалась помочь, практически штурмом брала особняк, но каждый раз получала от секретарши одинаковый ответ: «Месье Агрест не сможет вас сегодня принять».       Сдаваться Анна не хотела, только все в этом мире имеет конец, поэтому бросив что-то, вроде, «надеюсь, ты знаешь, что делаешь», она ушла. Габриэлю хотелось верить — навсегда.       Но он ошибся.       Потому что застывшая в дверях до боли знакомая фигура не была плодом воображения, иллюзией или галлюцинацией. И, к сожалению, не была Эмили...