Восстать из мертвых

Локсли, день святого Матфея, 21 сентября Возвращаясь из Найтона, у самой ограды Локсли, Мэриан видит, как в конюшню заводят какую-то лошадь, которую раньше она не встречала. Похоже, кто-то приехал. По дороге она решила, что у нее есть еще время до обеда и завернула в Неттлстоун проверить, не нуждаются ли в чем деревенские жители. Теперь, спешившись, она сама отводит кобылу в стойло. Таким образом она может как следует рассмотреть чужого коня. Внезапно она понимает, что животное на самом деле ей знакомо! Она совершенно определенно видела этого потрясающего боевого коня на турнире в Йорке. Ее охватывает радостное возбуждение: значит, Гай наконец — не прошло и месяца — счел нужным нанести им с Арчером визит. Вернее — это больше похоже на правду — Арчер наконец уговорил брата приехать в Локсли. Сгорая от смущения, Мэриан прокрадывается по черной лестнице к себе на второй этаж. Ей нужно срочно переодеться перед встречей с Гаем: сменить простое черное одеяние для верховой езды и надеть что-то более презентабельное. Например, вот это облегающее, с низким вырезом платье из светло-серой парчи. Отлично: оба брата очень рады ее видеть! Но конечно, из них двоих светскую беседу заводит Арчер: — Мэриан, ты вернулась! Как прошла поездка? — Очень хорошо. — Отвечает она ему в тон. — Дом уже закончен. Мне осталось только заказать мебель и все будет готово к переезду. Конечно нужно, чтобы там была кровать, стол и полдюжины стульев. Со всем остальным она может и подождать. — Прекрасно! Я хочу сказать, мне тебя, конечно, будет здесь не хватать, но я рад, что все твои труды наконец успешно завершились. Честно признать, все «труды» Мэриан выражались в основном в том, что она постоянно изводила работников своими придирками, но ежедневные поездки в Найтон ее действительно утомили. — Мы с Гаем только что говорили о том, что надо бы пообедать. — Продолжает Арчер, видя, что Гай так и не вступает в разговор. — Надеюсь, ты проголодалась. — Умираю от голода! Это не преувеличение. Большую часть дня Мэриан провела в разъездах: сначала добралась до Найтона, где осмотрела, как заканчивают строить ее будущий дом, потом заехала в соседнюю деревню, оттуда поехала в Неттлстоун и только потом вернулась в Локсли. Меж тем день выдался достаточно ветреным — чему удивляться, что она кажется целого кабана сейчас готова съесть. — Великолепно! — Арчер направляется на кухню дать распоряжение служанкам накрывать на стол. На несколько мгновений Гай и Мэриан остаются одни. Ей хочется сказать так много, а еще больше — спросить, но вместо этого они проводят время в неловком молчании, избегая встречаться взглядом. Она сама удивляется собственной нерешительности, а Гай… Гай, по-видимому, охотно поддерживает беседу лишь на больших празднествах, за несколько часов до предполагаемой казни. Сейчас все так, как будто их последней встречи просто никогда не было, как не было и того невероятного дня, когда Мэриан сначала просила об аудиенции у Хьюберта Уолтера, а потом не узнала Гая на турнире. Возвращается Арчер и они втроем переходят в столовую. Разговор снова поддерживает Арчер, свято блюдущий свои обязанности хозяина дома. — Ну, как там идет строительство в замке? Вопрос, совершенно очевидно, обращен к Гаю, но задан он, скорее всего, ради Мэриан. Ведь Арчер и Гай уже успели перемолвиться до ее появления, так что если Арчера действительно интересует строительство замка, они вероятно уже успели это обсудить. — Прекрасно. Строительство на самом деле почти завершено. — Слегка пожимая плечами, отвечает Гай. — Донжон и внешняя стена между башнями уже закончены, подъемный мост собран и действует, так что осталось совсем немного. Сейчас возводят крышу донжона, нужно будет еще закончить внутреннюю стену. Думаю, все будет готово к Великому посту, ну или в крайнем случае — к Пасхе. Брюер хочет переехать в свои покои к Рождеству. — Пари держу, он доволен строительством. — Замечает Арчер. — Вполне естественно. — Соглашается Гай. — Брюер рассчитывал, что строительство затянется на пару лет, но похоже, такими темпами мы управимся за год. — Тогда ты сможешь отдохнуть. — Наверное. — Голос Гая звучит очень отстраненно. — И что ты намереваешься делать дальше? — Ну наконец-то Арчер подводит разговор к гораздо более интересным вещам! Гай отвечает не сразу:  — Не знаю… — Он потирает пальцами переносицу. — Брюер рассчитывает, конечно, что я останусь здесь, но я еще не решил. Поскольку Верховный судья сказал, что я не представляю никакой угрозы для короля и Англии, я вероятно могу уехать, если захочу, как только завершится строительство замка. Может быть, я снова обращусь к Уолтеру. Кто знает, не найдется ли мне полезного занятия где-нибудь еще… Услышав эти слова, Мэриан изо всех сил старается не показать свое волнение, но сердце у нее начинает щемить. — А это «где-нибудь еще» случайно не может оказаться в Локсли? — Вставляет Арчер и Мэриан за это готова его расцеловать! Гай в изумлении смотрит на брата: — Надеюсь, ты не собираешься строить здесь замок? — Нет. –С нахальным спокойствием отвечает Арчер. — Просто я пытаюсь управлять манором. Признаюсь: мои разнообразные умения не распространяются на эту область человеческой деятельности. В последнее время мне очень помогла Мэриан, вводя меня в курс дел, но теперь Найтон-холл почти готов, и она скоро уедет отсюда. Так что мне вроде как нужен знающий компаньон. Если ты дашь себя уговорить и посодействуешь в моих трудах, то я бы, братец, с радостью поделился теми платежами, которые следуют мне как владельцу этого манора. Неожиданно щедрое предложение Арчера вызывает еще большее изумление в глазах Гая. Надо признать, Мэриан тоже не думала, что Арчер может до такой степени забыть о собственной выгоде. Похоже, она ошибалась: или ему достаточно денег, или семья значит для него намного больше, чем ей казалось. Однако Гай не торопится согласиться. — Ну, что? –Подталкивает его к ответу Арчер. — По рукам? Бровь Гая поднимается вверх:  — Почему же нет? — После некоторой заминки отвечает он, и эта задержка с ответом ей совсем не нравится. — Раз Мэриан переселяется в Найтон, то полагаю, мое присутствие здесь никому не будет мешать. Он упорно не смотрит в ее сторону, иначе бы заметил, каким тяжелым взглядом она его наградила. По крайней мере Гай не называет ее «леди Мэриан», но это такая малость! Слышать все это ужасно больно. И хуже всего: возражениями она ничего не добьется. Она слишком обижена, чтобы говорить сейчас легким дружеским тоном. Так что придется потерпеть. Но может быть ей все же получится что-то извлечь даже из этого неприятного положения? Она пытается заставить свой голос звучать как можно более непринужденно. — Раз уж мы об этом заговорили, я рассчитываю устроить в следующем месяце праздничный пир — отметить окончание сбора урожая в новом доме. Что-то вроде новоселья. Конечно же, я очень жду вас обоих. — Разумеется. — Охотно встревает Арчер. — Жду с нетерпением. Гай, ты пойдешь? — Он оборачивается в сторону брата. Братец, однако, выглядит так, как будто его только что пригласили на собственную казнь. — Это честь для меня, но я должен быть в Ноттингеме. — Бормочет он, избегая встречаться с ней взглядом. Ты только что сказал, что забот у тебя становится все меньше. Не пытайся играть со мной в эти игры, Гай, я умею лгать гораздо лучше тебя. Умела лгать. Но у нее язык не поворачивается отчитать его: судя по его виду, Гай хотел бы сейчас оказаться очень далеко отсюда. Слава богу, дальнейший разговор за обедом вызывает меньше неловкости. Втроем они с энтузиазмом обсуждают дела в Локсли. Поскольку Мэриан все это время помогала Арчеру управлять манором, ей есть что сказать о том, что у них получается и что еще нужно сделать. Но она не может не заметить: Гай почти все время обращается к Арчеру и пьет больше вина, чем он пил в Йорке. Конечно, в Йорке он не мог позволить себе напиться перед самым турниром. Когда обед подошел к концу, служанки убрали со стола посуду, а за окном совсем стемнело, Арчер — вопреки всем своим привычкам — неожиданно заявляет, что у него слипаются глаза и он отправляется спать. Это одновременно пугает и радует. Мэриан хорошо понимает, что такое поведение ее деверя — просто уловка с его стороны. Арчер по доброте душевной хочет выполнить данное ей обещание и оставить их с Гаем наедине, дать им возможность объясниться без обиняков. Но во что это может вылиться — она не знает. С Гая станется просидеть остаток вечера в гробовом молчании. Или хуже того, он может последовать примеру Арчера и удалиться к себе, сославшись на то, что ему, якобы, тоже хочется спать. Как бы то ни было, но она воспользуется возможностью, ведь Гаю до утра не выбраться из Локсли. Ее опасения тут же начинают сбываться. Арчер не успел еще подняться по лестнице, как его братец уже говорит что-то вроде «мне тоже пора…». Однако она не дает ему закончить фразу: — Гай, постой! Она с трудом удерживается, чтобы не вскочить из-за стола и не загородить ему своим телом путь к отступлению. За последние два года Мэриан так привыкла, что Гай все время преследует ее своей любовью. Ей и в голову не могло прийти, каково чувствовать себя на его месте. Теперь она знает: это страшно мучительно. Он смотрит на нее, но к счастью, не предпринимает дальнейших попыток уйти. Она глядит ему прямо в глаза и делает глубокий вдох:  — Я до сих пор так и не успела поблагодарить тебя за тот кубок… Она действительно пыталась. В конце августа, как только они вернулись из Йорка, Мэриан хотела сразу же встретиться с Гаем. Однако сначала ей пришлось разобраться со всеми неотложными делами, накопившимися на стройке в Найтоне. При первой возможности она все-таки вырвалась в Ноттингем, но Гая там не застала. Как чуть позже сообщил Арчер, Гай должен был вернуться еще не скоро — он уехал в Донкастер в поисках кузнецов для строительства подъемного моста в замке. Оттуда, возможно, ему пришлось поехать дальше в Тикхилл или даже снова в Йорк — если нужных мастеров не получилось нанять в Донкастере. Узнав об этом, Мэриан даже подумывала, не написать ли Гаю письмо, но потом решила, что такая благодарность будет выглядеть слишком формально. –… с моей стороны было бы просто нечестно принять от тебя в подарок твой приз. Он дорого стоит, и ты сам мог бы использовать его на что-то нужное. — Продолжает Мэриан. Судя по весу кубка, он, вероятно, может потянуть на целых двести марок. Однако она так и не решилась отнести его к ювелиру на переплавку. Он все еще хранится в тайнике в Локсли, хотя вырученные за него деньги пришлись бы ей очень кстати: она бы вернула взятую у Брюера из королевской казны ссуду, не говоря уже о том, чтобы расплатиться за заказанную мебель для Найтон-холла. Но Гаю, вероятно, тоже есть на что потратить эту сумму — купить землю или собственный дом, если у него есть такие намерения. Мэриан считает, что она не может лишить его такой возможности. — Однозначно нет. Он отвечает ей достаточно резко, но вот что любопытно: по его голосу и взгляду Мэриан понимает — Гай совсем не сердится. Скорее, ситуация его забавляет. Однако она не собирается так легко сдаваться. — Так ты не заберешь его обратно? — Ни за что. Подчеркивая свою мысль, он решительно качает головой из стороны в сторону. От этого движения прядь волос падает ему на лицо. Он отбрасывает ее назад. — Ты отказываешься? — Однозначно. Это самое малое, что я мог сделать для вас — хоть как-то возместить вам сгоревший дом. На самом деле, он сделал очень много, может быть слишком много. Особенно если вспомнить, что он жизнью готов был пожертвовать ради этого кубка. Но если Мэриан сейчас начнет настаивать на своем, то в конце концов она и правда может задеть его чувства. — Ну, раз ты так настаиваешь… Но ты очень сильно рисковал, чтобы завоевать его. — Гай уже готов возразить ей — и она это замечает. Поэтому она поспешно признает: с учетом его очевидного мастерства, все шансы были в его пользу. — Но все равно это было просто потрясающе… Ты сражался совершенно потрясающе! Последняя фраза, наконец, пробивает лед и его лицо расцветает в широчайшей улыбке: — Я же говорил вам: я не безнадежен. — Ты не говорил, что ты лучше всех! Он пожимает плечами, но продолжает улыбаться: — К чему было хвастаться прошлыми победами, когда я еще не стал победителем предстоящего турнира? Мэриан своими глазами видела его выступление на ристалище в Йорке и с первого взгляда поняла: такой ошеломляющий результат не мог быть простой случайностью. Но только что прозвучавшие слова о былых победах заинтриговывают. Она просто не может не спросить: — Ну, а теперь, когда ты стал победителем, можно тебя уговорить похвастаться? Он смеется и смотрит куда-то вдаль с нехарактерным, задумчивым, немного мечтательным выражением лица, какое она уже видела у него в Йорке. Гай тогда говорил о том, какие пиры закатывают на турнирах во Франции. Нельзя сказать, что он выглядит сейчас счастливым, но и несчастным его тоже не назовешь. Может быть, это тоска по давно прошедшим дням. — Как вы могли догадаться, я довольно много участвовал в турнирах. Конечно, последние четырнадцать лет мне ни разу не довелось, но раньше, до того, как я оказался в Англии, я на протяжении пяти лет только этим и занимался. На самом деле я гораздо лучше владел копьем, чем мечом, не говоря уже о том, чтобы сражаться в пешем бою. А вот этого она не замечала. Если забыть Акру, то как ей кажется, во владении мечом Гай не уступит никому. Но она столько раз видела, как он потрясающе держится в седле, что охотно готова поверить его словам. — В детстве, до того как мой отец ушел в крестовый поход, он готовил меня к тому, что я стану воином. Он надеялся, когда я вырасту, я может быть тоже отправлюсь воевать с ним в Святую землю. Потом, когда я его потерял и мы с сестрой уехали из Англии, мне не оставалось ничего другого, как зарабатывать этим искусством на жизнь. Гай наливает себе еще один кубок и продолжает рассказ. Теперь он смотрит ей в глаза. — Во Франции у нас не было близких родственников. Точнее, была семья моего дядюшки, но это совсем другая история. Так или иначе, мы оказались в Нормандии совершенно одни. Мне было шестнадцать, а Изабелле — шесть. Я не мог допустить, чтобы она или я пошли к кому-нибудь в услужение. Но что я умел? — Только сражаться. Я поступил сквайром к одному тамошнему рыцарю, денег мне он платил не слишком много, но у нас была еда и крыша над головой. Все свободное время я проводил, совершенствуя навыки боя. К тому времени, как мне исполнилось восемнадцать, я уже многое умел. Меня посвятили в рыцари, так что я мог выступать на турнирах. — В восемнадцать лет? — Мэриан не может скрыть изумления. Гай пожимает плечами: — Я был довольно высокого роста для моих лет, хорошо обучен. Ну и, наверное, мне тогда больше везло. Так или иначе, я провел пять лет в Нормандии, сражаясь на турнирах. К двадцати двум годам я уже был победителем на двух из трех больших турниров, которые проходили в том году, — на турнире в Компьени и на турнире, который король Людовик устроил в Ланьи-сюр-Марн в окрестностях Парижа в день всех святых, в честь коронации его сына Филиппа-Августа. В этом последнем турнире участвовало три тысячи бойцов, так что выйти против пятнадцати рыцарей в Йорке — не слишком большое испытание. В голосе Гая звучит легкая ирония, а Мэриан чувствует, что ей придется рукой вернуть обратно отвалившуюся от изумления челюсть. — Так почему же ты теперь дрался под вымышленным именем? — Спрашивает она, когда к ней возвращается дар речи. — Я ведь думала, ты так поступил потому, что не был уверен в победе… — Нет, напротив, скорее потому, что я рассчитывал одержать победу. Рожер де Курси — так звали моего отца, до того, как он стал лордом Гисборном. — Объясняет Гай. — Он был младшим сыном в семье, так что дедовский домен достался дяде Жильбер. Мой отец решил, что уж лучше служить английскому королю, чем быть безземельным вассалом у родного брата. Поэтому он перебрался в Англию и получил землю в окрестностях Локсли. Потом он ушел в крестовый поход, откуда вернулся тяжело больным. Будь мой отец старшим сыном, мои родители остались бы во Франции, наверное, так было бы лучше для всех. Однозначно так было бы лучше моим родителям, скорее всего так было бы лучше Изабелле, не говоря уже о вас с Робином. — Если ты имеешь в виду, что нам было бы лучше никогда тебя не встречать… — Начинает она, но Гай перебивает ее. — По-моему это очевидно. Его голос звучит очень ровно. — Ну, а я так не думаю. — С нажимом возражает она. Конечно, год назад Мэриан бы полностью согласилась с Гаем, но с тех пор ее взгляды очень сильно изменились, и насколько она успела понять, к началу осады Ноттингема поменял свою точку зрения и Робин. –Значит ты сражался под именем твоего отца… — Уже мягче говорит она, стараясь переменить тему. — Я хотел почтить его имя. — Поясняет Гай. — Свое-то я уже запятнал настолько, что ничем не искупить. — Продолжает он и ей снова хочется ему возразить. — В любом случае, когда я заявил о желании участвовать в турнире, я не был уверен, что к его началу мне не успеют вынести приговор. К тому же, — усмехается он, — де Феррер тоже был в числе бойцов и имя Гая Гисборна могло создать лишние проблемы. — Ну, он больше не шериф, так что лишиться должности после победы тебе не грозило. — Размышляет вслух Мэриан. — Нет, но он довольно долго прожил в Нормандии и возможно что-то слышал обо мне. На самом деле я обрадовался, когда его сменил Брюер. Пусть де Феррер и оказался в Нормандии, когда меня там уже не было, но меня хорошо знали в тех краях. Мне не хотелось, чтобы Брюер стал копаться в тех давних делах. Особенно если по какой-то причине я все же не победил бы на турнире в Йорке. В любом случае, — говорит Гай уже тише, — в любом случае, мой отец заслужил, чтобы его имя вспоминали с уважением. Болезнь и злая судьба лишили его этого при жизни. Мэриан согласно кивает: — Я слышала от Арчера о том, что случилось с твоими родителями. Это ужасно. Я правда очень сочувствую. Ты никогда мне не говорил… Она не может закончить фразу. Надо быть честной: раньше они с Гаем вообще почти никогда так и не говорили по душам. В сущности, это второй такой разговор в их жизни. — Вы никогда не спрашивали. — Замечает он, но в его голосе не слышно ни упрека, ни горечи. — К тому же я надеялся начать новую жизнь, так что какой смысл было ворошить прошлое? На это Мэриан могла бы возразить: своим молчанием Гай не давал ей возможность по-настоящему узнать его. Но если перестать лгать самой себе, то придется признать: тогда ей не слишком этого и хотелось. — Так что произошло потом, после того, как ты победил на тех двух турнирах во Франции? Он долго молчит, потом наливает себе полный кубок вина и залпом выпивает его. Глядя на это, Мэриан невольно задумывается, не зря ли она задала последний вопрос. Однако, когда он все же отвечает ей, его голос звучит ровно, почти непринужденно. — Какое-то время все шло отлично. Я был местной знаменитостью, cause célèbre, и мне это чертовски нравилось. Куча денег, постоянные празднества, лучшие покои, лошади лучших кровей, дорогое оружие, меня окружали самые красивые женщины… Хотя, если уж говорить о женщинах, то больше всего денег я, наверно, потратил на мою сестру. Я совершенно испортил ее. Мне казалось, таким образом я смогу возместить ей пережитые нами лишения. Каждую неделю у нее было новое платье, новые украшения, каждый месяц — новая упряжка коней, а ведь она еще даже не достигла совершеннолетия. И ей всего было мало. Мне в голову не приходило тогда откладывать на черный день: я был молод, здоров, впереди всегда маячил какой-то новый турнир, в котором я мог принять участие… Он невесело смеется. — А потом, когда мне было двадцать три года, за один день все полетело в тартарары… Мэриан страшно задать следующий вопрос: — Что же произошло? Его лицо становится совершенно непроницаемым. Когда он отвечает, в его голосе появляются такие знакомые устрашающе-безжизненные интонации, но на этот раз скрывающаяся за ними боль отчетливо прорывается наружу. В этот момент он больше не смотрит в ее сторону. — Случился Вейзи. Точнее, сначала случился Юг де Гурнэ… Впрочем, если бы не Вейзи, для меня бы все кончилось смертью, что было бы лучшим выходом. — Мрачно начинает он. Хотя ей вовсе не кажется, что так было бы действительно лучше, она понимает, что сейчас не время спорить. — Де Гурнэ был местным бароном, чудовищно богатым и могущественным, и у него были свои виды на рыцарские турниры. Прежде всего, ему хотелось еще больше обогатиться на них. Он предлагал мне покровительство, но я отказался, так как на деле это означало бы, что мне пришлось бы сражаться под его гербом. Стоит ли говорить, что подобное предложение мне пришлось не по вкусу. Но окончательно мою участь решило то, что в меня влюбилась его нареченная, Аделина де Вернон, ну, а я… я тоже влюбился в нее. Де Гурнэ — он был недостоин целовать землю, по которой она ступала. Он возненавидел меня за то, что я встал между ними. Накануне одного крупного турнира, в годовщину того самого турнира в Ланьи, он узнал, что я буду в нем участвовать, сражаясь за честь Аделины, с ее разрешения. — И все были уверены, что ты станешь победителем. — Мэриан теперь совершенно убеждена в этом. — Ну да, на исход турнира даже не принимали ставки, настолько результат казался всем очевидным. Так что может быть, де Гурнэ просто таким образом решил сорвать куш. — Замечает Гай с горечью. — В любом случае, каковы бы ни были его мотивы, он нанял двух головорезов, чтобы те ночью накануне турнира проникли в мою палатку, напали и искалечили меня — настолько, чтобы я не смог сражаться на следующий день. Но все же они должны были оставить меня в живых — иначе я бы запомнился как злодейски убитый герой. Для верности, де Гурнэ послал своих слуг украсть мою лошадь и оружие. Он думал: во сне я не замечу приближение опасности. Так бы и было, если бы не мой сквайр, оказавшийся у них на пути. Когда они накинулись на него, он поднял крик, я проснулся и отправил прямиком в ад тех двоих, что пришли по мою душу. Однако слугам удалось удрать, они прибежали к своему хозяину и известили его о произошедшем. Прежде чем я понял, что собственно происходит, меня арестовали за убийство якобы ни в чем не повинных людей. Вдобавок ко всему, на меня свалили гибель моего сквайра… Гай хмурит брови и продолжает: — Как будто всех этих обвинений было недостаточно, я еще и задолжал за мои доспехи. Я только что заказал три новых доспеха и купил трех отличных лошадей, чтобы у меня они всегда были в запасе во время большого турнира. Я собирался расплатиться из призовой суммы. И вот за один день я превратился из счастливого дурака, предвкушавшего близкую победу, в осуждаемого всеми преступника, ожидающего своей участи в темнице. Как легко догадаться, тамошние судьи были на содержании у де Гурнэ. Слушая этот рассказ, Мэриан чувствует во рту нарастающий привкус желчи. Пусть все это произошло четырнадцать лет назад, пусть с тех пор сам Гай совершил множество мерзких поступков, но несправедливость всегда остается несправедливостью и вызывает у нее отвращение. — И тогда появился Вейзи. Он купил меня с потрохами. — Купил?! — Как она и предполагала, с Гаем произошла действительно скверная история. Он смотрит в стол: — Я думаю, Вейзи и де Гурнэ сговорились между собою, а судья и тюремщики тоже были в доле. Во всяком случае, я знаю, что Вейзи заплатил двести марок: пятьдесят за мою жизнь и сто пятьдесят — оружейникам за украденные доспехи и лошадей, которых прибрал к своим рукам де Гурнэ. За эти деньги он вытащил меня из тюрьмы, и я стал его собственностью. На мой взгляд, двести марок — весьма экстравагантная сумма за голову осужденного преступника. — Добавляет Гай издевательски мрачным тоном. — Хотя… только на одном том турнире я бы выиграл существенно большие деньги. Но у Вейзи в то время денег было в избытке, а амбиций — еще больше. И к тому же, он никогда не упускал возможность ударить под дых тех, кому и так приходилось несладко. Унизить человека, хорошо понимающего, как низко он пал, — против такого соблазна Вейзи никогда не мог устоять, и неважно, сколько ему бы пришлось заплатить за подобное удовольствие. Изводить своими приказами слуг — довольно пресное занятие, когда появилась возможность сломать хребет «нашему лапочке, нашему баловню турниров». Так он выражался. Мэриан с трудом заставляет себя разжать пальцы, сами собой сомкнувшиеся в кулак. Гай тем временем продолжает: — Если бы Вейзи в плен попал какой-нибудь король, то я клянусь: он бы махнул рукой на предложенный за него выкуп, ради самой возможности держать невольником настоящего монарха. Конечно, с Ричардом он бы так не поступил — Ричарда он хотел сжить со свету, поскольку тот, став королем Англии, сразу же стал препятствовать дальнейшему продвижению Вейзи наверх. Мэриан не может удержаться: — Так почему же ты помог ему с покушением на короля? — Этот вопрос не давал ей покоя на протяжении многих месяцев. — Я не был слишком высокого мнения о Ричарде, особенно в то время. — Признается Гай. — Я знаю теперь, что король наш храбр и великодушен и так далее, но не забывайте, сколько пришлось заплатить за его выкуп, сколько стоят его войны на континенте. Своими мечтами о славе и подвигах он выжал из страны все, что можно. В то время я считал, что он недостоин своего сана, что он скверно поступил со своим отцом, вступив с ним в войну, что это он вместе с принцем Джоном до срока свели короля Генриха в могилу. Конечно, я бы предпочел, чтобы Ричард отправился на тот свет в честном бою, а не был бы подло убит заговорщиками. Однако, когда я, зная любовь короля к турнирам, предложил вызвать его на рыцарский поединок, Вейзи просто рассмеялся мне в лицо. Он хохотал до колик в желудке, потешаясь над моим «идеалистическим кретинизмом». В сущности же, мне было все равно, каким образом это произойдет. — Но почему ты второй раз пошел на покушение? — Допытывается Мэриан. Гай отвечает не сразу. — К тому времени мне стало казаться, что это единственный способ избавиться от него. — От Ричарда?! — Она так и не понимает логику Гая, когда речь заходит об убийстве короля. Он качает головой: — Я говорю о Вейзи. После покушения он бы уже не смог меня снова использовать. Я рассуждал так: если я убью короля, я смогу либо шантажировать Вейзи и таким способом заставлю его оставить меня в покое, либо добьюсь расположения принца Джона и получу даже большую власть, чем шериф. Он снова хмурится. — Сейчас я понимаю, что это было подло, но в то время я был вне себя от ярости, я просто ничего не соображал. Я думал только о том, что таким способом я точно избавлюсь от Вейзи. С точки зрения Мэриан, в рассуждениях Гая можно найти как минимум три ошибки. Начать хотя бы с того, что вряд ли кому-то удавалось шантажировать Вейзи. Но теперь она понимает, каким образом Гай дошел до подобных мыслей, почему убийство короля стало ему казаться единственным возможным выходом. По крайней мере Гай признает, насколько он тогда заблуждался. И слава Богу, нынешний фактический властитель в стране не видит в нем изменника или угрозу безопасности королю и Англии. — Я рада, что ты сожалеешь об этом. А еще больше я рада, что Хьюберт Уолтер понял, что на самом деле двигало тобою. Он очень высоко тебя ценит. С опозданием Мэриан вдруг осознает, что сказала лишнее. Гай вообще-то впервые слышит о том, что ей каким-то образом отлично известно мнение о нем Уолтера. Гаю это может не понравится. Так и есть! Гисборн вопросительно смотрит на нее и на его лице написано что-то очень похожее на тревогу. — Откуда вам это известно? Конечно, Мэриан могла бы тут же придумать какое-то правдоподобное объяснение, но она ведь обещала больше никогда не лгать Гаю. — Я встречалась с Уолтером после того, как ты ему признался. Я надеялась как-то исправить то, что ты мог натворить своими показаниями. — Она не может удержаться от смеха, вспоминая встречу с архиепископом Кентерберийским. — Как оказалось, твое самобичевание произвело на него ошеломляющее впечатление. Услышав это признание, Гай демонстративно закатывает глаза, но воздерживается от комментариев. И все же, все же было же что-то еще такое в рассказе Гая, что не отпускает ее. Не потому что она не верит его словам, а потому что ей хочется знать больше, чем было сказано. — Почему же ты не мог уйти от Вейзи? Я имею в виду, после того, как он привез тебя в Англию. Разве ты не мог просто сбежать от него? Он наполняет еще один кубок. Такими темпами, она, с ее неудобными вопросами, доведет ситуацию до того, что Гай просто свалится под стол мертвецки пьяным. Хорошенько подумав, Мэриан сама тянется к кувшину и щедрой рукой наливает и себе тоже. — Начать с того, что я должен был думать о сестре. Ее он тоже забрал к себе. Поскольку я задолжал ему две сотни марок, по своему положению мы с ней почти ничем не отличались от слуг, находящихся в кабале. Если бы кто-то из нас попытался уйти, он бы бросился в погоню и вернул нас. В одиночку я еще мог бы сбежать, но я не мог оставить Изабеллу у Вейзи. Едва завидев ее, у него уже текли слюни. Он предпочитал брать к себе в постель молоденьких девушек и таких, чтобы сопротивлялись, — он любил брать силой… Если бы мы сбежали вдвоем, поймать нас не составило бы труда. Пока сестра была у Вейзи, я вынужден был оставаться вместе с ней… В конце концов, я нашел ей мужа. У меня не было ни времени, ни возможностей, чтобы как следует узнать, что он за человек. Он был богат, она ему очень нравилась и, что немаловажно, он хотел жениться, а не просто переспать с ней. Я посчитал, что этот брак — не самое страшное, что с нами может случиться, особенно если учесть: за ее руку он бы готов заплатить мне сотню марок. В два раза больше, чем стоила моя собственная жизнь… Хмурая гримаса снова искажает лицо Гая:  — Половину той суммы, которую я задолжал Вейзи. Я надеялся, что таким путем мы с сестрой сможем быстрее освободиться. Конечно, ее муж оказался настоящим подонком. А она никогда мне этого простила, хотя Вейзи здорово отыгрался на мне за то, что я тайком выдал ее замуж. Да и сама она, живя у Вейзи, изводила меня попреками за то, что я искушал судьбу, ухаживая за Аделиной. Конечно, эта история с де Гурнэ положила конец ее безбедному существованию, когда я оплачивал все ее прихоти. Самовлюбленная маленькая гадюка! — думает про себя Мэриан. Ей не хочется даже и думать, как именно Вейзи отплатил Гаю за устроенный без его согласия брак Изабеллы. Но по-настоящему ее сейчас интересует совсем другое: — А ты знаешь, как сложилась ее судьба? Гай смотрит на нее так, как будто она только что поинтересовалась, в курсе ли он, что солнце восходит на востоке. — Изабеллы? — Да нет же, я говорю о твоей возлюбленной во Франции. На его лице на какой-то миг появляется тень улыбки. Потом она исчезает. Когда он отвечает ей, его взгляд устремлен в опустевший кубок. — Аделина? Она так и не вернулась к де Гурнэ. Я слышал, она пыталась разыскать меня, но я был в Англии, и я… я не хотел, чтобы она узнала, до какого дна я докатился. Мне говорили, спустя три года она вышла замуж за кого-то другого. Мэриан кивает, но не решается произнести ни слова — язык просто не повинуется ей. — Так или иначе, я все еще надеялся накопить денег, чтобы вернуть долг Вейзи. Но эта крыса хорошо понимала, что у меня на уме. За все, что я для него делал, он мне почти ничего не платил. Он кормил меня и одевал меня, я должен был жить там, где он обретался сам, но я почти не видел денег как таковых. Он пообещал мне платить, если я стану чем-то вроде его личного волкодава, стану карателем. Сначала я сопротивлялся, но соблазн получить свободу был слишком велик. Я думал, что потерплю еще год, потом еще один… Я ненавидел себя, свою жизнь, весь мир — так было проще унижать и измываться над людьми. Мне и правда было наплевать, что другие думали обо мне: я сам себя считал законченным негодяем. А Вейзи пользовался этим, каждый день твердя, что я — изгой, ничтожество, хотя при этом отказывался отпустить меня. Гай снова смотрит на кувшин с вином, но видимо решает, что пора остановиться. — Мы прожили так несколько лет. Потом он решил, что пришла пора замахнуться на что-то большее. Момент был благоприятный: король Генрих с трудом отстаивал свою власть под натиском собственных сыновей. Вейзи поменял тактику. Раньше он держал меня угрозами, против моей воли, теперь он счел, что моя воля сломлена настолько, что я буду служить ему добровольно… Хуже всего то, что он не ошибся. Он предложил мне что-то вроде сделки: я буду его заместителем, первым помощником — так он сказал. На деле это означало: я по-прежнему буду обделывать его грязные делишки, но у меня будет доля в его прибыли, у меня будет возможность получить свой манор, я смогу возвыситься вместе с ним. Он был уверен, что сам он сможет пробиться на самый верх. Но он не учел, что Ричард с первого взгляда стал презирать его… За что я не могу упрекнуть короля. Гай криво ухмыляется. — И хотя Вейзи якобы простил мне мой долг, я понимал, что не могу так просто от него уйти. У меня не было ничего своего — все, что у меня было, принадлежало Вейзи. Единственный способ честно заработать на жизнь, какой я знал, — это сражаться на турнирах, но они были запрещены в Англии еще до того, как я успел родиться. Пока был жив де Гурнэ, — а насколько я знаю, он все еще жив, — я не мог вернуться во Францию и выступать там, ведь это он фактически является устроителем самых больших турниров в тех краях. Я просто не мог снова оказаться в том же положении, с какого я когда-то начинал, — без поддержки, без гроша за душой, без всякой надежды на лучшую жизнь. Мэриан понимает, что ей очень хочется как-то подбодрить Гая… Что весьма нелегко, учитывая содержание его рассказа. Та мысль, которая ей приходит в голову, еще неизвестно чем может обернуться, но это лучшее, что она может сейчас ему сказать: — Теперь, когда у нас снова разрешили проводить турниры… — осторожно начинает она, — Хотя я вообще-то не хочу поощрять, чтоб ты продолжал рисковать своей жизнью… Но после того, что я видела в Йорке, я думаю, ты мог бы снова выступить, — ну, может быть всего один разок, — но под своим настоящем именем. Просто чтобы показать всем этим провинциалам, как на самом деле надо сражаться. Твое имя заслуживает признания. Бровь Гая слегка изгибается: похоже, ее тактика оправдывает себя. — Что-то в этом есть. Я почел бы за честь сражаться за ваше… — Он тут же резко обрывает себя, хотя с уст Мэриан уже готовы сорваться слова о том, что она была бы польщена провозгласить его своим рыцарем. Неважно, что она вообще-то до сих пор остается в трауре. — В любом случае, — говорит он, глядя куда-то в окно за ее спиной, как будто там, в кромешной темноте, он только-что разглядел нечто невероятно захватывающее. — Посмотрим, когда они объявят следующий турнир. Ну да, попробуй флиртовать с ним! — мрачно думает Мэриан. А она-то размечталась, как станет его прекрасной дамой на турнире. Однако мысли Гая возвращаются к гораздо более неприятным вещам. — В любом случае, при Ричарде Вейзи, вопреки всем своим надеждам, сумел получить лишь пост шерифа, и не больше. Слава богу, он понятия не имел, что мы с Изабеллой провели здесь детские годы! Однако, когда он сообщил мне новость о своем назначении в Ноттингем, в тайне я был доволен — это давало возможность свести старые счеты. Мне казалось, жить все же станет легче… И вот чем все это закончилось! Гай неприязненно усмехается. Однако с точки зрения Мэриан, все обернулось не так уж ужасно. И неважно, что она сама думала об этом год или два назад. — Как ни крути, я давным-давно должен был бы убить Вейзи и покончить с этим… А вместо этого я позволил ему превратить меня в черт знает во что. — Он запрокидывает голову и проводить рукой по лицу. — Я никогда не питал иллюзий насчет Вейзи. Не поймите меня превратно: я служил ему потому, что убедил себя в безвыходности моего положения. Конечно, я заблуждался. Я сам во всем виноват. Но самая моя большая ошибка — я не потрудился проверить, действительно ли я отправил его на тот свет… Пусть даже мой клинок достиг его сердца. Мэриан, едва заметно качнув головой, возражает: — Нет, ошибка была в другом: у него вообще сердца не было. Приятно все же, что ее черный юмор вызывает у Гая легкую ухмылку. — Я рада, что он погиб. — Продолжает она уже более серьезным тоном. — Иначе я бы сама постаралась убить мерзавца — за нас обоих. Теперь он мертв, а ты выкарабкался. Только это и важно. На самом деле ты гораздо сильнее, чем себя считаешь. И гораздо лучше, чем я тебя считала. Он отвечает с легким смешком в голосе: — Не знаю, не уверен… Я должен был бы пойти против него гораздо раньше, чем я это сделал. А вместо этого я довольствовался тем, что втихомолку саботировал самые гнусные его планы. — Я знаю, ты не раз нарочно давал Робину и всем остальным возможность выйти сухими из воды. — Признает Мэриан. Совершенно очевидно: та удивительная легкость, с которой Гуду и его ребятам постоянно удавалось избежать поимки, не могла объясняться просто везением или особым мастерством Робина. Гай снова слегка улыбается: — Я почти никогда не мог спокойно выносить его выходки, особенно после того, как я совершенно обезумел от… — Он машет рукой, обрывая фразу. — Но я все же не мог допустить, чтобы его убили. Во-первых, — добавляет он с плутовским огоньком в глазах, — я никак не хотел лишиться такой шикарной занозы в вейзиной заднице. Ну и потом, мы же знали друг друга с детства… Я просто не мог этого допустить. — Хоть он и был в детстве самовлюбленным трусишкой. Может быть, Мэриан и не стоило так говорить, но раз уж она хочет быть честной с Гаем, нужно, наверное, признать и это. — Откуда ты знаешь? — Он пристально смотрит на нее. Ее слова ему явно не понравились. Она слегка пожимает плечами: — От Арчера, конечно. Гай закатывает глаза: — Опять мой братец насплетничал! Должен признать, Мэриан, в то время твой муж был несносным маленьким гаденышем: вечно хныкал и жаловался старшим. А потом он вырос и стал еще больше невыносим в своей самодовольной правоте… — Говорит он неожиданно легким тоном, но потом резко обрывает себя, хотя сказанное ее вовсе не задевает. — На самом деле он был настоящим героем. — У него были свои недостатки, как и у всех нас. — Возражает Мэриан. Он был таким же как ты. — Знаешь, в конце концов, все, что случилось, дало мне силы надеяться. — Что именно? — Он все же стал совсем другим человеком, гораздо лучше, чем был в детстве. Вот я и подумал: может быть и для меня не все потеряно, может быть, я смогу как-то искупить то, что я натворил. Я был такой дурак, когда хотел взвалить на тебя эту задачу… — И все же, мне ужасно приятно, если я и правда как-то помогла тебе решиться. Ей действительно очень хочется, чтобы он признал, что она по-прежнему много для него значит. Конечно, он тут же соглашается с ней, хотя бы из галантных побуждений: — В том, что я все же пошел против Вейзи, всецело твоя заслуга. Точнее, Робина и твоя. Странно, но ей почему-то не так уж нравится делить эту заслугу с Робином. — Знаешь, в последний день осады я был уверен, что умру у него на руках: он остался в подземелье со мной, а я лежал и думал: вот и конец. Жаль, что в итоге в живых остался я, а не он. — Да что ты несешь?! — Она просто подпрыгивает от возмущения. — Как ты вообще можешь так говорить?! Бог знает, как он понял ее протест, но Мэриан тут же сожалеет о сказанном: Гай тоже поднялся на ноги, явно полагая, что разговор окончен. — Приношу извинения, я не хотел оскорбить вас. — Я не об этом… Ты не… Просто я… — Внезапно она совершенно не знает, что сказать, как объяснить ему, что ее так возмутило. Однако сама мысль о его смерти вызывает у нее дрожь во всем теле. Видя ее смущение, Гай тут же смягчается, но он явно собирается уходить. — Уже поздно, на рассвете я должен отправиться в Ноттингем. — По его виду можно с уверенностью сказать, что он бы с радостью двинулся в Ноттингем прямо сейчас. — Простите меня и спокойной вам ночи. Он направляется в сторону лестницы, даже не поцеловав ей руку на прощание. Мэриан ничего не остается, как пойти за ним следом. — Гай, я хотела сказать… — Эти слова срываются с ее губ, когда он уже оказался на самом верху, а она все еще отстает от него на три или четыре ступеньки. — Я хотела сказать, в отличие от тебя я очень рада, что ты выжил. Гибель Робина — это страшная трагедия, но мне никогда бы и в голову не пришло торговаться с судьбой — просить вернуть его жизнь в обмен за твою. Если бы еще год назад ей кто-то посмел сказать что-то подобное! Хотя кто знает, может быть в глубине души она и тогда думала точно также. Не глядя на нее, он делает шаг в сторону, чтобы дать ей подняться на площадку. — Я не смел надеяться услышать эти слова от вас. С тех пор как… — Он качает головой. — Спасибо. Он направляется в сторону своей комнаты, открывает дверь, и поддавшись внезапному порыву, Мэриан тенью следует за ним. На пороге Гай оборачивается. Их разделяет всего каких-то несколько дюймов. Если он пригласит меня к себе, я соглашусь — к черту приличия! Я вдова, пусть я себя таковой и не чувствую. Я могу решать сама, что мне делать и с кем мне проводить время. Какой-то миг и правда кажется, что Гай вот-вот ее поцелует. Действительно ее поцелует. По коже бегут мурашки, она делает еще шаг ему навстречу и запрокидывает голову… Ровно в этот миг он делает шаг назад и отворачивается, его бледный профиль резко выделяется на фоне дубовой двери. — Спокойно ночи, моя леди. Дверь закрывается. Мэриан с трудом подавляет стон. До остервенения злясь на себя, на Гая, на все, что сейчас произошло, а точнее — не произошло между ними, она бредет к себе в спальню, твердо зная, что впереди еще одна бессонная ночь. У него стало слишком хорошо получаться лишать ее сна и покоя — но увы, совсем не так, как ей бы хотелось.