Восстать из мертвых

Шервудский лес, Вознесенье, 19 мая

Хорошо, конечно, что могила Робина все же не смотрится как могила, не вызывает такого чувства. Это, наверное, единственное, что в ней можно найти хорошего. Мэриан вместе с Туком удалось настоять, удалось убедить всех остальных ребят из отряда в том, что Робин хотел бы навсегда остаться в Шервуде, а не быть погребенным в какой-нибудь затхлой крипте или покоиться на церковном кладбище. Тук все же был духовным лицом: окропив могилу святой водой, он отдал дань религии. Немного позднее, но на той же неделе Арчер заплатил приходскому священнику Локсли и стайке монахов — они отслужили заупокойную службу. А потом место последнего успокоения Робина осталось известно только самым близким людям. Для всех остальных его душа просто слилась с духами леса, став бессмертной в легендах и сказаниях. Но Мэриан сейчас пришла сюда не затем, чтобы оплакивать Робина или предаваться воспоминаниям. Солнечный свет раннего утра еще сквозил перламутром. Косые лучи, проникая под густой полог леса, натыкались там и сям на клубы тумана. Мэриан спрыгнула с седла, ступив на поблекший ковер из прошлогодней листвы. Лесной покой казался невозмутимым, но в нем чувствовалась жизнь — шумел ветерок, раскачивая ветви высоко над головой, слышалось пенье птиц, наполняя сердце острым, щемящим чувством. Лес все время меняется — и в то же время кажется вечным. Они с Робином никогда не говорили об этом, но Мэриан знала, что именно сюда, в это место он пришел умирать, когда закончилась осада. Здесь он хотел остаться. Простой валун вместо могильной плиты и на нем кованый чугунный крест, на котором нет даже нет имени. Робин не был тщеславен. Кажется, как будто он никогда и не умирал. Интересно, что бы он подумал о ней сейчас? О том душевном смятении, которое привело ее сюда. Вокруг все так, как будто она просто заглянула к нему в гости — спросить совета, поддержки. Может быть, он видит ее сейчас. По печальной прихоти судьбы полгода назад им казалось, что все будет наоборот — она будет следить за ним с высоты небес, ждать его там, за гранью. Ей не хватает его. Он был бесстрашен, упрям, никогда не сдавался. Он был проказлив, харизматичен, благороден, бескорыстен. Он был добрым, неистовым, ему не было преград. Ей говорили, что он оставался таким до самого конца. Она рада, что успела застать его последние мгновения на этой земле, успела попрощаться с ним, заверить его в том, что он всегда будет ей дорог… Хотя, если не лгать самой себе, она должна признать: ей, возможно, не хватает его как друга, как вождя, как собрата по оружию, но не как мужа, которым он в сущности так и не стал. Она тоскует по нему душой, но не плотью. В каком-то смысле настоящий Робин всегда будет с ней — как образ, как идеал, который переживёт его бренные останки. Ей не хватает возбуждения, чувства товарищества, связанных с их совместными приключениями. Все это было в той жизни, какая была до путешествия в Акру. Тогда выбор был проще, а грань, разделявшая героев и злодеев — предельно четкой, очевидной каждому. До Акры жизнь всегда была такой, ну или почти всегда… Однако сейчас ей иногда начинает казаться, что эта дорогая сердцу простота существовала лишь в ее воображении. Возможно, реальный мир всегда был гораздо сложнее, в нем жили люди, которые были далеки от идеала — в них было намешано плохое и хорошее, черное и белое… Исключением был Вейзи. Тот во всяком случае жил и умер как мерзавец и его злодеяния уже ничто не могло искупить. Впрочем, вряд ли это может служить утешением. Когда Мэриан раньше пыталась представить будущее — как наконец завершится ее бесконечное путешествие из Святой земли обратно домой, — она была совершенно уверена, что Робин встретит ее, обрадуется ее возвращению. Она была уверена, что он останется верным ее памяти, во всяком случае, что он сохранит ей верность чуть дольше, чем пару месяцев. Может быть, она сейчас несправедлива к нему, но она лишилась какой-то части его самого еще при его жизни — из-за всех этих женщин, которым он оказывал внимание после Акры. И все равно ей его не хватает. Это чувство только многократно усиливается от того, что сама она словно замерла в каком-то странном, пограничном состоянии. Слишком много знакомых, любимых людей либо умерли, либо оказались в далеких краях, покинув ее. Она сама — как одинокая лодка, безвольно плывущая куда-то по течению. Нет больше Робина, ее отца, нет Алана. Даже этот демон Вейзи, на борьбу с которым поднялся весь их отряд, — он тоже наконец покинул этот мир. Новым шерифом, недавно назначенным на смену Уильяму де Ферреру, стал некто Уильям Брюер. Как все говорят, это прагматичный и достаточно невозмутимый человек, его считают способным и амбициозным управленцем. Брюер хорошо понимает, что достичь своих далекоидущих целей в политике он лучше всего сможет упорным трудом и исполнительностью, а не дерзкими замыслами. Он не склонен пороть горячку и предаваться чрезмерно жестоким фантазиям в духе покойного Вейзи. Поэтому вряд ли он наживет себе много врагов. А раз явного врага больше нет, а вожак погиб, то и оставшиеся в живых ребята из робиновой ватаги разошлись кто куда, хотя вначале и были полны решимости держаться вместе. Первым покинул Шервуд Мач. С трудом пережив потерю лучшего друга и командира, он решил присоединиться к войску короля Ричарда и отправился с ним во Францию. Маленький Джон долго не мог решиться, уйти ему или остаться. Его сомнениям положила конец встреча с женой и сыном: лесной лагерь не мог соперничать в его душе с тихими радостями семейной жизни. Брат Тук больше всего настаивал на том, чтобы сохранить отряд, но когда стало ясно, что новый шериф — не тиран, а всего лишь хороший счетовод, то бродячий монах тоже решил, что жизнь продолжается, и отправился в другие края искать нуждающихся в пастырском утешении. Кейт — та самая визгливая девица, которую Мэриан впервые увидела на похоронах Робина, — первое время поддерживала фриара. Потом, слава Богу, оказалось, что ее матери одной не управиться в гончарной мастерской. Арчера тоже сначала захватила мысль о том, чтобы продолжить дело Робина, но в конечном счете боевому братству он предпочел домашний уют. Его трудно упрекнуть: вся жизнь Арчера прошла в одиночестве и лишениях, а теперь ему в руки свалилось настоящее богатство. Только она, Мэриан, и Гай Гисборн словно застряли в этом странном состоянии, на грани между прошлым и будущим. Полгода назад она не поверила бы, если бы ей сказали, что она согласиться терпеть общество Гисборна и встречаться с ним чаще, чем это совершенно неизбежно. А ведь раньше он все время так стремился быть с ней, честно пытался защищать ее и при этом спасти собственную измученную, исковерканную душу и не скатиться в пучину греха. Какая мрачная ирония: ведь это она невольно поспособствовала полному крушению всех его надежд. Его полному крушению. Но она все еще может помочь ему искупить прошлое. Странно, но мысль об этом уже не вызывает ужас, как раньше, не вызывает отвращения, которое она должна была бы чувствовать к нему сейчас. Нет, напротив, эта мысль греет ей душу. Сейчас она почти рада видеть Гая. Он — как якорь, помогает ей обрести устойчивость, прикоснуться к какому-то подобию мирной жизни. Может быть даже встречи с ним приносят ей утешение. Она знает, что ей бы не следовало так относиться к происходящему. Не нужно позволять этому опасному, темному человеку преследовать ее — даже в мыслях. Беда лишь в том, что он сам теперь не предпринимает к тому ни малейшей попытки, напротив, Гай целенаправленно, упорно избегает ее и, видимо, испытывает сильную неловкость в ее присутствии. Она вспоминает об их предрассветной встрече, когда он едва не рванулся бежать от нее и почему-то выглядел совершенно раздавленным, когда она хотела успокоить его. Что было в ее поведении или словах такого, что вызвало настолько странную реакцию? Все кончилось, — так сказала она, — все это в прошлом. Черт подери… Для Гая, точнее — для того несчастного, впавшего в глубокое уныние человека, в которого превратился Гай, — эти слова, должно быть, прозвучали смертным приговором, похоронили последнюю возможность возобновить что-то похожее на дружбу… Но ведь в сущности так и должно быть! Самое лучшее, что она может сделать, — это держаться от него как можно дальше и забыть все взлеты и падения, какие были в их бурных отношениях. Все это в прошлом. Но почему тогда так скверно на душе оттого, что она случайно задела его чувства? Как бы то ни было, это мучает ее. Мэриан решает, что как только вернется в Локсли, она поговорит с Гаем и постарается сгладить нелепое недоразумение. Неважно, что она знает: вообще-то ей не следовало бы делать ничего подобного. Да, ей жаль тех прошлых дней, когда жизнь была гораздо, гораздо проще. *** — Мэриан! Приветствие звучит весело, по-дружески, но она настолько поглощена своими мыслями, что едва не подскакивает в седле. Ей приходится вцепиться в поводья, чтобы не упасть с неспешно трусящей по направлению в Локсли лошадки. Арчер совсем не собирался застать ее врасплох, и он тут же приносит извинения, хотя и без особой куртуазности: — Эй! Я не хотел тебя напугать… — Я знаю. — Ее суровость направлена не столько против Арчера, сколько обращена к самой себе. — Что ты делаешь здесь совсем одна? — Он явно пребывает в хорошем настроении — как и почти всегда последнее время. Если он и заметил ее раздражительность, то предпочитает не обращать на это внимания. — Теперь, когда наших ребят здесь больше нет, благородной даме в лесу небезопасно. Не заметить ее тяжелый взгляд уже просто невозможно. — Я сама могу о себе позаботиться. — Неважно, что единственное ее оружие сейчас — это острый кинжальчик, которым она закалывает волосы. Урон им она может причинить больший, чем многие мужчины. — Нимало не сомневаюсь. Но если тебе заблагорассудилось прокатиться по лесу или… — Он невольно замолкает, осознав вероятную причину ее поездки. –…или побыть на могиле Роба, могла бы подождать, пока я вернусь. — Я знаю, Арчер. Ей не хочется препираться с ним, особенно если придется объяснять, почему это ей сегодня утром внезапно захотелось съездить к Робину на могилу. К этому она не готова. — Ну, как там в Ноттингеме? — Она надеется, что Арчер не станет сопротивляться ее попыткам найти другую тему для разговора. — Все прошло хорошо. Брюер очень разумный человек. А город снова оживает. — Арчер украдкой искоса смотрит на нее. Его следующие слова показывают, что он очень наблюдателен — даже слишком для ее душевного спокойствия. — Я знаю, тебе его не хватает. Слава Богу, способность Арчера читать мысли имеет свои границы. — Да, это так, — кивает она. — Мне тоже. Я знал его чуть больше двух недель, но в Робине было что-то… чем он совершенно подкупал. Кому ты это рассказываешь. — Усмехается она про себя. — По крайней мере, у меня осталась возможность лучше узнать другого моего брата. Странная штука семья. Постепенно к ней прикипаешь. Она снова кивает и старается не встречаться с ним взглядом. — Насколько они все же были разными, эти двое. Но в конце они стали лучшими друзьями. Очуметь просто! Я ведь слышал, большую часть жизни они враждовали насмерть. Он что, специально настроился мучить ее? Что ж, придется притворится и подыграть ему, иначе он и вправду заподозрит, что она страдает не только от тоски по Робину. — Да, я знаю. Они были врагами. Поразительно, размышляет Мэриан, как Робин и Гай все же смогли примириться, хотя оба считали, что она погибла от руки Гисборна. — Еще удивительнее, что они смогли примириться… — начинает фразу Арчер и она просто подскакивает в седле. Он — что, и вправду читает ее мысли?! –…учитывая, насколько паршиво Робин повел себя с Гаем, когда они были детьми. В этом месте их разговора ей удается сохранить внешнюю невозмутимость… Ну, почти удается, если не считать отвисшую челюсть. — Что ты имеешь в виду? — Спрашивает Мэриан настолько спокойно, насколько у нее это получается. — Как, ты разве не знаешь? Она отчаянно пытается сообразить, о чем идет речь, но в голову ничего не приходит, что могло бы хоть как-то соответствовать определению Арчера. — Нет, — признается она. — Я даже не знала, что семья Гая жила когда-то здесь и владела частью Локсли, пока ты мне не рассказал. Когда они вдвоем отправилась в Локсли к Гаю — к умирающему Гаю, как они оба тогда думали, — Арчер прояснил некоторые существенные подробности их запутанной семейной истории. — Мой отец был назначен шерифом, когда мне было десять, мы переехали сюда из Дербишира, и к тому времени Гисборнов здесь уже не было и никто не вспоминал о них. — Ну, понятно, кто же любит копаться в старом дерьме, — отвечает Арчер. — Кроме пострадавшей стороны, конечно. Но к тому времени все пострадавшие либо погибли, либо покинули здешние места. Ну и другая причина… — он продолжает с явной неохотой. — Жители деревни не хотели, чтобы Робину лишний раз было стыдно, ведь он так старался защитить их и заслужить их расположение. — Чтобы Робину было стыдно? — она пытается подавить в себе нехорошее предчувствие. — За то, что от его поступков постоянно страдали Гисборны, а Гая чуть было не повесили. — Что?! Арчер неправильно понимает ее изумление: ему кажется, что она оскорблена и не верит его словам. — Чессное слово, клянусь! По крайней мере, так мне рассказал Робин во время осады. Я спросил его, почему они с Гаем раньше враждовали, и он мне все рассказал. Сказал, что чувствует облегчение от того, что может наконец признаться в том, что натворил. Он надеялся, что теперь они с Гаем будут вместе, несмотря ни на что. Как бы то ни было, они ведь действительно едва не погибли вдвоем, так что в каком-то смысле его желание осуществилось. — Но что произошло тогда, в прошлом? — Ей не хватает терпения выслушивать философские размышления Арчера. — Ну, это долгий разговор… — Тянет он, пытаясь уклониться от ответа. Одна, однако, полна решимости узнать всю правду. — Нам предстоит проехать еще по крайней мере около трех миль. Так что давай, удовлетвори мое любопытство. — Она пытается улыбнуться, надеясь поощрить его. Арчер тяжело вздыхает. — Ну, раз уж ты так настаиваешь… Только не говори потом, что вышла замуж не за того брата. Во всяком случае, из нас троих один лишь я выжил и при том не был тяжело ранен, не наломал дров и не впал в депрессию. И к тому же я самый привлекательный! --Арчер!.. — Ей не нужно специально стараться, чтобы придать голосу угрожающие интонации, она и так готова прибить на месте своего деверя. — Хорошо, хорошо… *** К тому времени, когда они подъезжают к Локсли, все представления Мэриан о жизни еще раз оказались перевернутыми с ног на голову. И до этого разговора ей было непросто различать все оттенки серого, недавно открывшиеся ей. Теперь же эта задача становится практически неразрешимой. Как будто ей мало того, что любимый муж, скорбя по ней, тем не менее не отказывал себе в удовольствии пострелять глазами налево и направо! Мало того, что он временами впадал в такую ярость, что мог легко переплюнуть худшие выходки Гисборна! Теперь ей придется как-то жить дальше, зная, что Робин — ее рыцарь без страха и упрека! — когда-то был трусоватым, испорченным мальчишкой, не гнушался спрятаться за спину товарища, даже если товарищу за это грозила смерть, легко предал достойного, хотя и пораженного страшной болезнью человека, выдал его злобной толпе. Да если бы Робин предстал перед нею здесь и сейчас!.. Какое там — просить у него совета! Уж она бы сказала ему прямо в лицо, что она обо всем об этом думает! Чего же теперь удивляться, что Гисборн постоянно приходил в бешенство от выходок Робина, злобно радовался, когда заполучил — да нет, вернул себе — Локсли. Понятно, почему Гай никогда не говорил о причинах их взаимной вражды — когда ему пришлось пережить, незаслуженно, такое унижение! Робин же… если бы он рассказал ей об этой проклятой истории, она может быть и отнеслась бы с пониманием к его ребяческим ошибкам. Вместо этого он предпочел промолчать. Слишком поздно сердиться на Робина. Все равно, он жил и умер героем, и не ей его теперь судить, когда он держит ответ перед Богом. И все же, когда они почти подъехали к околице Локсли, ей тем более хочется как-то сгладить случившееся недопонимание с Гаем. Напрасно, хотя и невольно, она была так строга с ним сегодня утром. Помяни чертушку, как он тут как тут. Ее первая реакция, когда она видит едущего им навстречу Гая, — страх… Страх за него. Его самого она не боится. Всегда отличный наездник, сейчас он неловко скорчился в седле. Вместо того, чтобы пустить лошадь привычным галопом, он трусит сиротливой рысцой. Челюсти Гая сжаты, костяшки пальцев побелели от напряжения, сжимая поводья, — верные признаки того, что даже этот неторопливый шаг коня причиняет ему боль. Что ты здесь делаешь, дурачок несчастный! Ты же свалишься с лошади и сломаешь свою упрямую шею! — Ей хочется наорать на него, но вместо этого приходится, сжав зубы, обмениваться с ним светскими любезностями, а потом ждать, когда Гай и Арчер поприветствуют друг друга. А ведь Арчер — мрачно отмечает она — совсем не удивлен тем, что его брат уезжает куда-то из Локсли. Как только в разговоре возникает малейшая пауза, она хватается за эту возможность. — Гай, мне правда кажется, ты зря… — Я в порядке, леди Мэриан, уверяю вас. — Почему-то это обращение — леди — бесит ее больше всего. — Я и так слишком долго злоупотреблял вашим милосердием. Видя ее замешательство, он немного смягчает тон. — Все это время вы были сама доброта и терпение. Я никогда не забуду… — Он обрывает фразу, но Мэриан слишком расстроена, чтобы это заметить. Даже если бы он и не замолчал, она вряд ли бы что-то расслышала. В этот момент в их разговор влезает Арчер — то ли чтобы помочь ей, то ли чтобы помучить ее еще больше. Его голос звучит до тошноты жизнерадостно. — Ну, ты конечно торопишься приступить к своим обязанностям. Удачи, братишка, будь осторожен в пути. Может ты и поправился, но если мое мнение здесь кого-то интересует, особо здоровым ты все же не выглядишь. Я к тебе загляну на следующей неделе. — Невозмутимо заканчивает Арчер, не обращая внимания на тяжелый взгляд Гая в его сторону. По крайней мере Гай не уезжает неведомо куда. — Знаешь ли, я ведь могу поймать на слове! — отрезает Гай, а потом сухо кланяется ей. — Миледи. Он одаривает их скупой, вымученной усмешкой, откидывает назад длинные волосы и скачет прочь, а Мэриан остается с Арчером. И пока они медленно возвращаются в Локсли, ее захлестывает острое и совершенно иррациональное чувство утраты.