Восстать из мертвых

Ад оказался совсем не таким, каким он должен быть. Здесь нет огня, не пахнет серой, нет никаких котлов и плетей. Не слышно воплей других грешников и смеха мучающих их чертей. Только зловещая тишина. Должно быть, это чистилище. Он чувствует жар, но это скорее внутренняя лихорадка, чем общигающее кожу пламя. Лихорадка, и темнота, и тисками сжимающая его боль, и сухой кашель в горле. Вот и все. Собственно, он чувствует себя так, как если бы был все еще жив. Вот только порой в этом сумраке Гай ощущает, как чьи-то пальцы медленно, как будто рассеянно, скользят по его волосам, по шраму на щеке, гладят руку. Должно быть, он все же умер, раз ему выпала подобная милость. Наверное, какой-то ангел по ошибке присел рядом с не заслужившим того грешником, стараясь облегчить его судьбу. Однако это не всё: порой нежные, ласковые руки подносят к его лицу прохладную, влажную ткань, снимая жар, приподнимают его голову, давая немного попить. Проворные пальцы снимают пропитанные кровью бинты и делают новую перевязку. А раз так, то видимо, он все же жив. Или может быть это горячечный бред? Может быть, он все еще находится в замковых подземельях? Где же Робин? Успел ли он выбраться отсюда? Или он выбрался только для того, чтобы погибнуть чуть позже? «Робин?» – Он не знает, произнес ли он это имя вслух, или же этот хриплый шепот раздается лишь в его голове. Он сам не понимает – сон это или явь, жив он или мертв. Но когда он снова произносит несколько слов, горло обжигает сильнейшая боль, и эти странные, сиплые звуки, смешанные с прерывистым дыханием, наконец говорят ему, что его смертный час еще не пробил. «Робин, где ты? Тебе нужно уходить, спасаться, ты не должен умереть...» «Шшш!» – успокаивает кто-то, прикладывая палец к его губам, в рот течет какая-то горькая жидкость, и он снова проваливается в забытье. Так продолжается целую вечность. Он не может выбраться из этого странного места, застряв где-то на полпути между реальностью и бредом, снами и кошмарами. Он все еще зовет Робина, хотя понимает, что тот, видимо, так и не выжил. «Робин, если ты все же не смог... Я знаю, она ждет тебя... Она всегда любила тебя». – беззвучно, на одном дыхании шепчет он, улыбаясь при мысли о том, как ангел Мэриан купается в вечном сиянии солнечных лучей где-то там, высоко над ними. «Вы будете счастливы вместе». Ответа нет. Молчание и легчайшее касание тонких рук. Ничего, кроме них. Но вот наступает день, когда он снова приходит в сознание и в изумлении видит перед собой что-то, что впервые приобретает очертания и краски. Он в Локсли. Он знает эту кровать, эти занавеси, эти стены. Даже его герб все еще висит над камином, как будто он никогда не уходил отсюда – не уезжал в Ноттингем, в Святую землю, в Шервуд. В панике ему приходит в голову, что он возможно сошел с ума и продолжает бредить. Резким движением он садится в кровати, но в тот же миг боль пронзает грудь и ударяет в спину, а когда наконец черные мушки перед глазами рассеиваются, он понимает, что действительно находится в той самой постели, в Локсли. Где-то неподалеку слышны голоса. Он один в спальне, но ниже этажом кто-то разговаривает. Судя по звукам — две женщины. Он не может расслышать слова, но внезапно по венам точно разливается жидкий огонь – он узнает этот звонкий голос. Мэриан. Что за безумие? Что за невыносимо прекрасная мука?! Это не может быть правдой, но разве можно представить, что бред сумасшедшего бывает настолько прекрасен? Однако он не может и дальше оставаться во власти этого пленительного заблуждения, он должен взглянуть правде в глаза. Раз уж он остался в живых, надо нести свой крест. Он сползает с кровати – именно что сползает, другого слова не подобрать, ползет на четвереньках, чтобы взять из сундука одежду. Надрываясь из последних сил, приподнимает крышку – и едва не теряет сознание. Потом на заплетающихся ногах кое-как спускается по ступеням в зал. Никого нет. Голоса теперь доносятся со двора, но напомнившие Мэриан небесные звуки все так же манят его переступить порог. Собрав последние силы, Гай распахивает дверь... И тут же падает на колени прямо на крыльце – глаза широко раскрыты и устремлены перед собой. «Мэриан...» --шепчет он как молитву, как заклинание. «Какая чудесная смерть!» – еще успевает подумать он, прежде чем сознание снова мутится и он падает плашмя. Он не видит, как она бежит к нему, не слышит, как в отчаянной мольбе зовет его имя. Но она зовет его. Она ничего не может с этим поделать, хоть и сама не понимает, почему. *** Она хотела возненавидеть его. По злой прихоти судьбы от могилы ее спасли грабители, прослышавшие, что в пустыне похоронили двух знатных христиан. Собравшись с духом, они решили ограбить погребение. Когда на их глазах покойница вдруг испустила вздох, они в ужасе бежали прочь, разнося эту новость по всей округе. Потом она провела долгие мучительные недели, выздоравливая в доме Бассама. Ее лечила и о ней заботилась Саффия-бин-Бассам – Джак, так ее звали раньше. Все это время Мэриан хотелось снова быть рядом с Робином. А еще ей хотелось ненавидеть Гая Гисборна. Судьба отказала ей и в том, и в другом. Она покинула Святую землю спустя несколько недель после отъезда Ричарда Львиное Сердце и его людей. К тому времени рана наконец зажила настолько, что она смогла выносить тяготы долгого пути. Силы придавала мысль о том, что как только она догонит короля и его свиту, она быстро доберется до Англии, встретится с Робином. Однако в пути ей все время не везло. Сначала кораблекрушение забросило ее вместе с другими попутчиками к берегам Италии – она не пострадала, но бодрости духа это приключение не прибавило. Потом пришлось долго-долго ждать, когда придут деньги и ростовщик выдаст ей наличные в обмен на вексель. Потом, когда они почти нагнали короля Ричарда, он попал в засаду, подстроенную герцогом Леопольдом Австрийским. Герцог возненавидел Ричарда за нанесенное в Акре оскорбление и решил разжиться золотишком, захватив в плен короля Англии. Свита Ричарда разбрелась кто-куда, и Мэриан провела несколько казавшихся бесконечными недель в Кале, пытаясь убедить своего нерешительного спутника Уильяма де Мерлэ пересечь наконец Ла-Манш. Там, в Англии, ее ждал любимый муж. А еще там, скорее всего, находился человек, причинивший ей страшное зло. И все же она никак не могла заставить себя назвать Гисборна своим врагом. Гай заслуживал кары – этой карой должно было стать безразличие, отвращение и прежде всего – то счастье, которое принесет Мэриан воссоединение с Робином. Вот только ее чувства к Гаю вряд ли можно было назвать безразличием, да и отвращением тоже. Конечно, ей было горько, очень-очень горько от воспоминаний, как он трусливо подчинился воле Вейзи, как упорно пытался убить короля, как совершенно не хотел отличить добро от зла... Но возненавидеть его у нее так и не получилось, как не получалось даже винить Гая за то, что он едва не убил ее. Она видела его лицо за какой-то миг до того фатального взмаха меча, и она видела, что с ним стало потом. Она видела, как от ее слов он замер на месте, когда к нему пришло осознание: вся ее прежняя доброта к нему, вся ее готовность принимать его обожание – все это оказалось притворством. Когда он это понял, все рухнуло, и как раненый зверь, он бросился вперед, не понимая, что делает... А уже в следующее мгновение на ее глазах он был раздавлен, разбит отчаянием, горем, раскаянием. Это было безумие, которое она сама же и спровоцировала. В каком-то смысле, Гай уже был дважды наказан: сначала она сказала ему правду, а потом умерла – так, во всяком случае, он должен был думать. Так что теперь лучше всего было бы просто не замечать его существования. Он это заслужил: это не было бы ни слишком большой милостью, ни слишком большой жестокостью по отношению к нему. Но ведь им все равно пришлось бы встретиться. Она пыталась подавить в себе удовлетворение от мысли о том, как пройдет эта встреча: как он будет потрясен, узнав, что она жива, какую боль испытает, понимая, что она уже никогда не станет его возлюбленной. Пусть получает то, что заслужил! – твердила она про себя, стараясь не задумываться, почему эта сцена встает у нее перед глазами едва ли не чаще, чем будущее свидание с Робином. Мучительно долго пришлось ждать, пока наконец она смогла покинуть берега Франции. Зато она везла добрые вести: переговоры о выкупе короля увенчались успехом и совсем скоро Ричард должен был оказаться на свободе. Спустя месяц она наконец была дома. Однако ее возвращение домой оказалось совсем не таким, каким она его себе представляла. *** Когда она добралась до Лафборо и от Ноттингема ее отделяли всего какие-то двадцать миль, она узнала, что Вейзи осадил город. Совсем недавно все были убеждены, что Гисборн наконец отправил его на тот свет, но нет! Дьявол оказался живучим и вернулся под стены Ноттингема, сея кругом хаос и смерть. Сердце Мэриан едва не остановилось, когда ей сказали, что защитников города возглавил Робин со своей шайкой – и в эту шайку каким-то непостижимым образом затесался Гисборн! Она рванулась в Шервуд, бежала бегом до самого разбойничьего лагеря, но застала там лишь незнакомого монаха и какого-то своего ровесника, назвавшегося братом Робина. Этот молодой человек и привел ее к умиравшему под сводами своего леса Робину. Она еще успела обнять мужа. Ей хотелось, чтобы последние мгновения его жизни были ничто не омрачало, и она старалась держаться мужественно. Она и не знала раньше, что у нее столько мужества. Но когда Робина не стало, сердце Мэриан разбилось и мир точно померк для нее. Она не помнила, что творилось вокруг следующие дни. Ее душили рыдания. Она отказывалась принимать пищу, не отвечала на вопросы, отказывалась от всякого утешения. Она же обманула саму смерть, вернулась в Англию чтобы быть наконец с Робином – а успела лишь застать его последние мгновения. Временами ей казалось, что она вот-вот задохнется от горя, и ей хотелось, чтобы это произошло поскорее. Когда она выплакала все слезы, на смену им пришла пустота и немота. Жить или умереть – ей было все равно. Потом на похоронах верный Мач поддерживал ее, чтобы Мэриан не упала, а у нее с трудом получалось дышать. И тут откуда ни возьмись, вперед вылезла какая-то костлявая блондинка с охапкой цветов и принялась голосить о своем любимом Робине... До этого Мариан казалось, что сильнее болеть уже не может, но она ошибалась. А воющая гарпия вдруг стала проклинать на чем свет стоит какую-то предыдущую любовницу Робина – как оказалось, она имела в виду покойную сестру Гая. Блондинка верещала, что та убила Робина из ревности. От этих слов у Мэриан леденела кровь. Она и Робин любили друг друга – как же он мог так быстро предать ее? Ну пусть не ее саму – он не знал, что она жива, – но предать ее память?Вот тут впервые Мариан поняла, каково было Гисборну, когда она сказала ему в лицо, что не любит. На поминках Арчер постарался ускользнуть, неуклюже ссылаясь на то, что ему нужно вернуться в Локсли к умирающему брату. Этого брата он в то самое утро вытащил из под обломков обрушившегося замка – он не хотел, чтобы тот умирал покинутый всеми. Мэриан ожидало еще одно потрясение, когда оказалось, что этот другой брат Арчера – никто иной, как Гай из Гисборна. Сама не понимая своих поступков, но она предложила поехать вместе с Арчером в Локсли. Боль утраты пробудила в ней милосердие, и она решила сделать доброе дело для Гая: сказать ему в его последний час, что жива, что не держит на него зла, что простила его, и что неважно, что она там раньше ему наговорила – она все равно была ему другом. Она сама удивилась, насколько правильным показалось ей такое решение. Еще больше она удивилась, когда узнала от Арчера, что Робин и Гай помирились перед осадой, когда услышала от него отрывочный, но все равно очень тяжелый рассказ о старой семейной распре, которая когда-то сделала их врагами. Но ничего не могло сравниться с ее изумлением, когда ее же сердце захлестнула боль, как только она увидела Гая, его исхудавшее, пепельно-серое лицо. Оно было спокойно, но в нем сквозила такая глубокая тоска... Невероятно, но он был дважды ранен – мечом и кинжалом. Ужасная параллель, очевидная до невозможности, била в глаза: он умирал от точно таких же ран, как те, которые когда-то сам нанес ей. Но вместо праведного гнева, она чувствовала только сострадание. У нее были все основания желать его смерти, у нее было такое право! А она никак не могла решиться оставить его хотя бы на миг – опрометью кинулась в Неттлстоун за знахаркой Матильдой, чтобы потом уже все время быть рядом. Она помогала перевязывать его раны, чистила гной, сидела с ним бессонными ночами, пока он бредил, слушала его мольбы, обращенные к Робину, следила за благоговейным, почти восторженным выражением его лица, когда с его губ было готово сорваться, но так и не слетало ее имя. Он не смел даже произнести ее имя! Он как будто боялся, что оно будет осквернено в его устах... И все это время она хотела, чтобы он жил. В каком-то смысле, забота о нем помогла смягчить боль ее собственной утраты. Дни шли за днями, она больше не заходилась в рыданиях, и в какой-то момент должна была признать, что все эти истории с любовницами Робина в итоге чем-то помогли ей, хотя вначале и добавили мучений. Она не разлюбила Робина, она по-прежнему желала ему добра – там, за гранью. Поразмыслив, она даже была довольна, что при жизни он нашел в этих связях утешение. Но она поняла, что они расстались навеки: он ушел куда-то в райские кущи, она осталась среди живых. И в иные мгновения ее мысли помимо воли возвращались к тем дням, когда она жила в Ноттингемском замке и на каждом шагу сталкивалась с Гаем, который так неуклюже старался угодить ей, постоянно хотел ее видеть, нуждался в ней... Эти мысли лезли в голову, а руки в это время ласкали его бесчувственное тело, пока она не спохватывалась и не складывала их у себя на коленях, крепко сжав пальцы в замок. Разве она могла чувствовать к нему хоть какую-то привязанность? *** Она испытала двойное облегчение, когда Гаю стало наконец лучше и его жизни уже не угрожала опасность. Он будет жить, а ей не нужно больше сидеть у его постели. Она уже совсем запуталась в своих чувствах, никак не могла справиться с ними. Будет лучше, если она исчезнет раньше, чем он увидит ее. Ей было страшно, что она не сможет оставаться такой же сильной в его присутствии. Она уже все обсудила с Матильдой и приготовилась уехать в аббатство Рипли, где собиралась жить, пока на доходы с манора не отстроит Найтон-холл, хотя Арчер не раз уговаривал ее остаться в Локсли. Поняв, что ее не переубедить, брат Гая предлагал деньги, строительные материалы, рабочих. По правде сказать, Мариан просто хотелось побыть одной, чтобы привести свои мысли в порядок. Она боялась, что может слишком привязаться к человеку, которого ей бы следовало избегать. Но когда Гай, едва держась на ногах, появился вслед за ней во дворе Локсли, то один его взгляд, в котором одновременно отражались отчаяние и счастье, надежда и боль, и мольба о прощении... Как будто всю свою жизнь он шел и шел, и наконец дошел сюда, и жизнь здесь закончилась... Как будто во всем мире существовала только она и ничего кроме нее... В единый миг вся прежняя решимость покинула Мэриан. Ей стало страшно, что гоняясь так за ней, он повредит себе и ему станет хуже. Она метнулась к нему, умоляя не умирать. Гай все бы отдал за эти слова, но в этот момент он уже потерял сознание. *** Когда он приходит в себя, то зовет ее еще прежде, чем может открыть глаза. В ответ его пальцев касается мягкая ладонь – он узнает ее. Эти пальцы касались его в предсмертном бреду. «Я здесь, – говорит она. – Я не знаю почему, но я здесь». Он слышит эти слова, и по щекам его текут слезы. Он прижимает к губам ее руку, и она не отводит ее прочь.