Цикл

Мариан Хоук бесконечно устала. Зелёное марево неба, плывущего над головой гигантским масляным пузырём, полным смутных очертаний гибких и причудливых форм. Чёрные руины града божьего, мерцающего тёмными сколами обугленных башен и минаретов. Противно чавкающие под сапогами лужи мутной и липкой жидкости — умерев, Кошмар каждый раз оставлял после себя весьма неаппетитную картину. На что Мариан вообще надеялась, вскидывая тогда посох и с атакующим воплем бросаясь на махину демона? Что Логейн в присущей ему манере схватит этого наивного инквизитора за тощий локоть и вытащит прочь в разрыв. Что Варрик спасётся, что её добрый друг будет жить — и скажет, обязательно скажет Карверу, что его глупая старшая сестра погибла как, мать его, растреклятый герой. Как положено. Как ожидается от Хоук. В те секунды, растянувшиеся в вечность, она не ощущала себя героем. Совсем нет. Просто стиснула зубы — и встала между живым переплетением сотен хелицеров и ядовито-изумрудным провалом в их прекрасный мир. Нет, не так. Между ними — и остатками своей семьи. Лицом к лицу с кошмаром, закрывая спиной… «Сестрёнка, опять хочешь войти в легенды через смерть?» Прости, Карвер, но, кажется, в этот раз именно так и выйдет. «Хэй, Хоук, может, ну этих парниш в юбках, на корабле всегда есть место для хорошей колдуньи!» Прости, Изабелла, не получится. Отправляйтесь без меня, адмирал. «Мариан, твоя поддержка была для меня всем. Остаётся всем» Прости, Андерс. Мне /правда/ жаль. «Надеюсь, ты не хочешь так быстро порадовать читателей финалом? Было бы обидно» Прости, Варрик. Об этом не споют менестрели. Больно уж мерзкий конец у этой сказки. «Возвращайся, сумасшедшая ведьма. Просто возвращайся. Живой» Прости, Фенрис. Я не сдержу обещания. «Старкхевен всегда будет ждать тебя. Что бы ни случилось». Прости, Себастьян. Простите, простите все. Я же Хоук. Я же не могу, как /нормальные/ люди. …и умереть, как нормальные люди, Мариан тоже не смогла. Кошмар не был ни хелицерами, ни жвалами, ни ядовитым смогом. Он был духом в Тени. Бессмертным. Вечным. Живым. Раз за разом он умирал. Раз за разом возвращался к жизни. Это был цикл, неразрывный и неумолимый. Против которого сражаться просто нет смысла. Ах, Андрасте, если бы Хоук умела сдаваться. Если бы. — Давай, тварь! — хрипло расхохоталась, запрокидывая голову и вытирая тыльной стороной руки кровь с лица, а на деле — просто размазывая неровной полосой по бледной коже. Она вся сейчас — призрак самой себя, жалкая тень с прозрачно-светлой кожей, чёрными кругами под запавшими глазами и острыми-преострыми зубами. Слышишь, Кошмар?! Они опять вскроют тебе глотку, и снова, и снова, и снова! Всегда. Когда раздвоенное золотистое навершие посоха с чавканьем вспарывает брюхо демона, Хоук бессильно закрывает глаза. И не видит, как Тень схлопывается вокруг неё с сухим щелчком. А потом Кошмар начинает говорить. Впервые. — Те же пороки, тот же яд… Ради бессмертия он готов уничтожить всё вокруг себя… Нарушить тысячелетний круговорот… Шёпот, вкрадывающийся в самое сердце, скрежет, вспарывающий измученный разум. Голос, звучащий слаще песни Андрасте, горше воплей Отчаяния. — Замолчи, замолчи, замолчи, — на одной ноте бормочет Мариан, сжимая окровавленными ладонями виски и бессмысленно смотря перед собой. Смотря — и не видя в упор ни изувеченного паутиной тёмных вен юноши, ни бледной до мертвенности девушки с зелёными завитками по скуле. Перед глазами пляшут все оттенки охры и оливкового — мерзкие, отвратительные, въевшиеся в разум цвета! — Плоть моей земли, — скрежет-стон-мольба. — Подумай о тех, кто погибнет по прихоти этого гордеца! Заткнисьзаткнисьзаткнись. Мариан не помнит, когда монотонный гул мыслей срывается истеричным воплем в мир. — Заткнись, заткнись, падаль! — она бросается вперёд, замахиваясь посохом, как палашом — убить, разорвать, уничтожить. Навсегда, навсегда, навсегда! Раз за разом Мариан опускает лезвие, оканчивающее древко, на сухой, прорезанный трещинами ствол уродливого древа. Гротескные лица, выступающие на коре, разлетаются, как глиняные осколки. Ему не взять её, не так, только не так. Мариан Хоук прекрасно знает, как именно начинается одержимость. Вот с таких сладких фраз от какой-нибудь рогатой твари с фиолетовыми грудями. Сейчас Кошмар, конечно, выглядел не столь привлекательно, но тем лучше. Потому что ничего красивого в изувеченном женском теле она бы точно не увидела. А рубить сухой говорливый тополь одно удовольствие. Мариан останавливается только в тот момент, когда визжащий голос в голове наконец-то обрывается на самой высокой ноте. Расслабленно выпускает из рук покрытый разводами смолы посох — золотая фигурка нагой Андрасте падает в сухую листву лицом вниз. Опускается, почти не чувствуя дрожащих ног, рядом и с какой-то шалой улыбкой запрокидывает голову, поднимая взгляд на невольных свидетелей её последней битвы. — Кто ты? — девушка с мшистым пятном на щеке растерянно прижимается к юноше и рвано выдыхает. Мариан видит такой же бесконечно усталый, как у неё самой, взгляд, и шепчет потрескавшимися губами: — Меня зовут Хоук. И я, мать вашу, бесконечно устала…