***
Омар не уверен, что ему стоит вообще открывать рот и говорить что-то. Он чертовски боится спугнуть… Потому что Андер садится за стойку в компании Гузмана, и его взгляд прямо-таки кричит во все горло «Помоги мне!» – Эй, ребята! Что вы будете? Он пытается быть любезным, но на струне напряжения, которая сейчас натянута до предела, определенно можно сыграть что-то из классики тяжелого рока. Гузман широко улыбается ему. – У вас есть коктейль с названием «Предательство?» – Омар пробегает взглядом по списку, а потом до него доходит. Он переводит взгляд с Гузмана на Андера, тот закрывает глаза и мотает головой. – Да шучу я! Намешай мне что-нибудь, чтобы мозг отключился. Омар не особо любит лезть в чужие дела, но когда они затрагивают его парня… Он осторожно придвигает два бокала и обращается к Гузману, прощупывая почву. – Ты и вчера здесь был? – А что? Это запрещено? – Просто хотел узнать… Не слишком ли много ты пьешь? – А ты вызови полицию нравов. У тебя есть ее номер. Не уверен, но он может начинаться на «сест» и заканчиваться на «ра». М? – Мы с Надей сейчас не так много общаемся. – Я выпишу тебе клубную карту – нас таких двое. Он выглядит… Несчастным. Таким несчастным, что даже не хочется язвить и пытаться уколоть. Омар хотел бы ему помочь, но не представляет как, ведь он и сам в отношениях впервые, и все никогда не проходит гладко. Гузман выпивает три коктейля, когда Андер делает лишь пару глотков от своего первого. – Повтори, – бокал опускается на стол с предостерегающим хрустом. – Извини, у меня распоряжение – не наливать особо пьяным гостям. – Что еще, нахрен, за распоряжение? Я не пьян! Посмотри на меня – я не пьян! Гузман отходит на шаг, едва не сбивая с ног каких-то парней. Те толкают его, и он начинает кидаться на них, скаля зубы. Андер хватает его за куртку, оттаскивает и получает такой ужасный взгляд в ответ, что у Омара мурашки бегут по плечам. – Не смей… трогать меня. – Гузман, я просто… – Не просто. Ни хрена между тобой и мной теперь не просто. Ни единой секунды не думай, что мы можем снова быть друзьями, ты понял меня? Ни единой! Он поправляет одежду и шагает к выходу на заплетающихся ногах. Андер выглядит опустошенным. Омар не может на него смотреть, поэтому покидает барную стойку и шагает к нему, чтобы привлечь к себе и крепко обнять. – Выброси это из головы. – Ты его слышал? – Он не считает так на самом деле. Омар гладит его по волосам, по плечам, по лицу. Если бы он мог забрать чужую боль…***
Это не мозг, это ноги, все предательские ноги. Он поклялся себе ничего не предпринимать. Отболеть, а потом выдрать с корнем… Но это против его сил. Его тащит к дому Нади так, что он не может сопротивляться. Пьяным взглядом оглядывает знакомую улицу, зеленые стены магазинчика, холодный тротуар. Вспоминает, как впервые сюда заявился - надменный и наглый, еще совсем не понимающий, что его ждет впереди. А потом стучался, моля о помощи. И, наконец, стоял под дверью, как кретин, и говорил о том, что расстался с Лу, что хочет быть только с ней... Он думал, что так легко все изменить. Идиот. Плюхается на задницу и роняет лицо в ладони. – Я не смог, Надя. Я не смог… Он не плачет, наверное. По крайней мере, слез нет. И перед глазами плывет чуть меньше, когда набирает номер. Ее голос обеспокоенный, она пытается звучать холодно, но у нее не выходит. Не умеет врать. – Гузман? – Надя, выйди на улицу. – Что? Ты знаешь, который час? – Выйди, или я начну кричать. Он думает о том, что скажет ей. Возможно, даже накричит. Или просто будет молчать и смотреть осуждающе, потому что, как она могла бросить его? Как посмела оставить тогда, когда он больше всего в ней нуждался? Ведь она обещала, что будет другом. Даже если любовью его она быть не пожелала. Он думает, что выскажет все, что набухало и разрасталось внутри него, подобно опухоли. А потом, если понадобится – упадет ей в плечо и расплачется, только чтобы она помогла, чтобы вытянула боль… Но когда она выходит, набрасывая хиджаб на волосы и осторожно оглядываясь по сторонам… Когда она спотыкается о его взгляд и опускает глаза в землю. Господи. Они верят в разных богов, но он готов молиться кому-то третьему, потому что она так красива. Кудряшка падает на лоб, а ноги тонут в огромных домашних тапках… Он понимает, что совершенно трезв. Что поднимается на ноги и делает шаг ей навстречу. Что тянет губы в улыбке, и изо рта вырывается само по себе: – Я никогда никого не любил так, как тебя. И не полюблю. Делай с этим, что хочешь, Надя. Она открывает рот и в воздух вылетает клубочек пара с ее аккуратным «ах». Гузман вспоминает, что холодно. Что уже почти ночь. Что Андер остался в баре с Омаром в полной уверенности, что Гузман его ненавидит. А он не ненавидит, нет. Он просто так сильно устал. Все рухнуло. Люди, которых он знал всю жизнь, сорвали маски, а те, кого презирал год назад, внезапно стали понятны, близки. – Я… – Надя топчется, гладя себя по плечам. Мерзнет, нервничает? У Гузмана чешутся руки от желания обнять ее и согреть. – Отца нет дома. Он застывает взглядом на ее лице. – Что? – Хочешь войти? – А как же твоя мама? – Она… Посмотрела видео. Эта пауза длиной в секунду тянется целую жизнь. Он подходит и берет ладони Нади в свои. Они теплые. Значит, тряслась не от холода. – Надя, послушай, – он заставляет ее посмотреть в глаза. Так, чтобы все чувства, что рвут его изнутри, выплеснулись и открылись ей в полную силу. – Я сделаю все, что нужно, все, что они скажут… – Ты даже не представляешь, о чем говоришь. – Плевать я на это хотел! – это еще не облегчение, но уже прогресс. Узел в груди потихоньку рассасывается, и Гузман чувствует, что улыбается. – Плевать я хотел на все. Ты – это все, что у меня осталось. – И еще Андер, – говорит Надя и смотрит поверх его головы. Он оборачивается. Когда-то лучший друг на свете, а сейчас абсолютно непонятно кто. Он стоит в стороне, спрятав руки в карманы. Боится заговорить, потому что не знает, как растолкуют его слова. В конце концов решается: – Хотел удостовериться, что ты в порядке. – Поэтому следил за мной? – Да. Поэтому следил. – Я в порядке. – Теперь вижу. Когда все стало таким? Запутанным, странным? Когда? Надя трет его пальцы своими, и Гузман понимает, что замерз. Но она смотрит на него, как будто ждет чего-то, и он закрывает глаза. – Я пришлю тебе сообщение, когда доберусь домой, пойдет? – говорит он Андеру. – Пойдет. Он уходит так же бесшумно, как и пришел. Гузман чувствует Надины пальцы у себя на щеке и, повернув голову, мягко прикасается к ним губами. – Спасибо. – За что? – Ты знаешь. Ты ведь буквально единственное лекарство в мире, от которого я чувствую себя лучше. Живым, понимаешь? Они стоят так еще минуту. Продлевают мгновение, которое в идеале Гузман заморозил бы и носил с собой до конца своих дней. – Идем, – говорит она наконец, и толкает дверь. Их пальцы переплетаются и нет на свете такой силы, которая смогла бы оторвать их друг от друга. Поэтому он идет вслед за ней. – Ох, это будет непросто, – говорит он. Надя улыбается ему: – Это будет катастрофа.