Жестокий город

Говорят, что к концу службы из нас, зелёных юнцов, сделают настоящих мужчин. Мы станем полноценными защитниками отечества, армия которого по численности занимает второе место в Европе. Надеюсь, так и будет. Пока что чувствую себя немного сильнее физически. Мышцы уже не болят после тренировок, кожа на ладонях и ступнях стала грубее и мозоли появляются все реже и реже. В глубине души признаюсь, мне это нравится. Казарма, плацдарм, столовая, учения. Все это за месяц с лишком сделали из меня подобие робота. Каждый день похож на другой: дисциплина, послушание, помимо мышц прокачиваем и мозги. Двенадцать месяцев — хороший срок, чтобы стать мужчиной с внутренним стержнем, стать выносливым, сильным, уравновешенным и более уверенным в себе. Сегодня воскресенье и наконец-то смогу позвонить домой, услышать голос мамы, Джемре, Дамлы. Дамла не берет трубку, обижается, наверно. Поэтому сегодня набираю номер мамы. — Дживан?! Сынок. Это ты? — слышится с дорогого конца линии и улыбка сама наползает на моё лицо. — Да, мамочка, это я, — слышу всхлипы и спешу её успокоить, — Цел, жив, здоров, накормлен, даже прибавил немного в весе. Говорят, это мышечная масса. Не плачь, мама. Осталось недолго. Меньше года, не оглянешься, а я уже вернусь. — Конечно, сынок, конечно, — госпожа Сехер пытается унять слезы, но это у неё плохо получается. — Как вы? Здоровы? Как сестра, племянник? Справляетесь с малышом? — Все хорошо, сынок, мы здоровы. За тебя волнуемся. — Не волнуйся, мамочка. Расскажи лучше как Дамла. Я не могу к ней дозвониться. Вы видитесь? Она приезжает к вам с Умутом? — на другом конце линии подозрительная тишина и чувствую как внутри груди бурлит гнев. — Мама. Скажи что-то. Не молчи, — сжимая зубы и спрашиваю прямо о том, чего боялся больше всего, — мама, прошу тебя, скажи правду. Как есть. Она обручилась с Юсуфом? Поэтому не отвечает на звонки? И мама молчит, долго. А затем вновь слышу как она шмыгает носом, она вновь плачет, не хочет говорить мне правду. Бью кулаком о стену и обращённые на меня со стороны взгляды не волнуют. Мне просто нужно выплеснуть ярость. Костяшки пальцев разбиты, но мне становится немного легче. Спокойным тоном решаю закончить разговор, иначе мама будет волноваться до следующего звонка. — Все и так ясно. Можешь не отвечать, мамочка. Я зря надеялся, только и всего. Разве может такая девушка… — Сынок, — её голос почти безжизненный, — жизнь продолжается. Люди уходят из нашего жизненного пути, другие остаются. Так устроен мир. Господь каждому посылает испытание, пройдя которое мы становимся сильнее… — Мама, что ты говоришь? Чего не договариваешь? — опять это молчание, считаю в уме, пытаясь успокоиться. — Её больше нет. После этих слов в висках стучит и теперь я уже не слышу в трубке материнского голоса. Зажмуриваю веки и надеюсь, что все это мне послышалось, но разум говорит, что все это правда. — Когда? — единственное слово, которое я могу выговорить. — Неделю назад. — Как? — задаю очередной вопрос, но понимаю, что не хочу слышать ответ. Слишком больно. Кладу трубку и каменными ногами направляюсь на спортивную площадку. Хочется отжиматься и подтягиваться чтобы физическая боль затмила боль утраты, бегать до изнеможения, до потери сознания. Решение принято. Я не вернусь в Стамбул. И в Антакию тоже не вернусь. Моё место здесь.