Первая любовь Густава

      Первым умер отец. Сгорел буквально за три месяца, быстрее, чем ожидали врачи, а ближе к его кончине тревожные симптомы появились и у Матильды. Когда диагноз подтвердился, та почувствовала себя чуть ли не предательницей собственного мужа. Так кичиться молодостью и богатством. Так мучить беднягу, испытывая и забавляясь. И так быстро подвести сразу после свадьбы…       Однако Густав встретил дурные вести с неожиданной стойкостью. Здоровье изменяло Матильде всё чаще, окружающие только и могли, что причитать да волноваться, а Густав — мягкий, впечатлительный Густав, которого, в отличие от себя, она полагала настоящим ангелом, — внезапно стал её главной опорой. Муж, вопреки или же, напротив, благодаря своей любящей натуре, не опускал рук и не сдавался: спокойно и рассудительно выслушивая докторов, изучая предлагаемые схемы лечения и консультируясь с профессорами, он не унывал и продолжал так же влюбленно смотреть на неё. Работал Густав тоже с жаром: наращивал капитал, чтобы хватало на любые медицинские изыски для жены, а после, когда она поправится — а он ни на минуту не допускал обратной мысли, — чтобы в наследство детям досталось приличное состояние. Пожалуй, не будь Густава рядом, Матильда сошла бы с ума.       Прогнозы, однако же, делались исключительно печальные. Чахотка прогрессировала нехарактерно быстро, кашель становился лишь страшнее и кровавее, но любящее лицо мужа ни разу не исказилось ни напрасной жалостью, ни отвращением. Он словно не боялся ничего — ни болезни, ни собственной смерти. Всё так же засыпал, уложив любимую на плечо и гладя волосы, с вниманием и заботой кормил, хоть аппетит и давно покинул её, а по ночам сам обтирал бьющуюся в лихорадке супругу мокрым полотенцем и менял ей рубашки. Как будто боги решили испытать Густава, прогнать по всем кругам ада, а он не замечал этого, безоговорочно и просто любя.       В один из дней Матильде особо нездоровилось — не получалось даже встать с кровати, ужасные боли крутили нутро, и врача вызвали незамедлительно. Поняв, к чему идет дело, она велела Густаву выйти из комнаты — и он покорно согласился, преданно ожидая позволения вернуться.       Когда всё было кончено, Матильда хотела прийти к супругу сама, но даже на это не нашла сил. Власть её более не простиралась дальше собственной спальни, и оставалось только одно — велеть доктору молчать и позвать мужа. Густав влетел быстрее ветра. Испуганно всмотрелся в её лицо — бледное, еще бледнее, чем в последние дни, покрытое испариной — и улыбнулся, по-прежнему робко и влюбленно:       — Тебе лучше, любимая? Что-то принести? Почитать?       Очень хотелось сделать вид, будто ничего не произошло, расслабиться и спрятаться за повседневными глупостями. Но Матильда всегда желала правды для себя, а потому и от себя требовала её для других. Закрыв глаза и боясь взглянуть в лицо супруга, она прошептала:       — Прости. Я потеряла нашу радость. Прости.       Молчание Густава было недолгим. Взяв её руку в свою, поцеловал. Потом снова, и снова, и целовал так, покуда она не открыла глаз.       — Всё хорошо, любимая. Главное, что ты жива. Мы еще заведем детей.       — Я не смогу.       И эту новость он тоже встретил стойко.       — Тогда возьмем из приюта, целую ораву, а то и две, всех возрастов. Чтобы скакали на лестницах, крушили папенькины сервизы и радовали нас.       — Но они же будут… не твои?       Неужели он не понимает? То немногое, что женщина могла дать любящему её мужчине, Матильда более была не в силах исполнить. Но Густав смотрел с прежней нежностью. Снова поцеловав руку, прошептал:       — Конечно, не мои. Наши. Наши с тобой детки. Не волнуйся, любимая. Всё будет хорошо.       Последующие несколько дней он работал из дома, гладя, заботясь и ни на шаг не отходя от жены — лишь бы та не замкнулась в себе, а не покидавшая отныне постели Матильда постепенно понимала, что Густав не кривит душой. Она еще может сделать его счастливым. Только бы поправиться…       Вердикт вынесли безнадежный: пара недель, максимум — месяц. Матильда ужасно похудела и походила сейчас скорее на бледного призрака, карикатуру на себя прошлую. Густав по-прежнему оставался рядом, полон любви и, несмотря на неутешительные слова врачей, искал выход. Это удивляло. Там, где сама она давно бы отчаялась, он не только не смирялся, но и не позволял этого делать ей. Муж не хватался за любое предложение, но рассматривал каждое с предельной критичностью, отметая всё, что не относилось к передовым научным решениям или же было откровенно шарлатанским. Но однажды он пришел в её спальню с очень странным лицом. Задумчивым и одновременно таящим надежду. Густав ждал совета.       — Любимая… Кажется, я нашел выход. Но он очень спорный. И крайне опасен. Прежде чем решиться на такое, мы должны взвесить за и против. Вместе.       Он крутил на пальце обручальное кольцо — с некоторых пор это стало выражением максимальных его волнений. И куда только исчез тот робкий, нелепый стряпчий? С каких пор превратился он в солидного джентльмена, готового на любые безумства ради своей супруги? Пожалуй, встреться она с ним впервые сейчас — оробела и влюбилась бы уже сама.       Матильда кивнула, показывая, что готова к разговору.       Он сел было на краешек кровати, но вдруг, как в самом начале их семейной жизни, завалился набок, к ней, уткнулся лицом в её руку и, когда жена начала по привычке перебирать его тонкие, нежные волосы, заговорил:       — Не сочти меня сумасшедшим, но упыри существуют.       Движение дамской ручки прервалось, и на него посмотрели с некоторым скепсисом. Густав робко улыбнулся:       — Не пил.       Его продолжили гладить, давая выговориться.       — Около месяца я выслеживал, изучал, пытался понять и намедни удостоился получить полное подтверждение своим теориям. В Россию после Наполеона двинулось много нового. В том числе — и подобного толка фигуры.       — Ты сам их видел?       — Да. И это не оптический обман. Двое мужчин. Оба не стареют уже много лет — собственно, слухи о сей странности меня к ним и привели. Оба способны изменять свое тело по желанию, обоим не страшны ни кинжал, ни пуля. Проверил лично.       Рука снова замерла.       — Да, и стрелял, и всадил кинжал чуть ли не по самую рукоять. А как иначе, если на кону твоя жизнь? В таком вопросе я предпочту стопроцентную уверенность.       Его продолжили гладить.       — Они пообещали рассмотреть мою просьбу и сегодня ответили согласием обратить нас обоих. Сказали, это сразу излечит тебя от недуга. Святая вода и распятие, кстати, не причиняют им вреда. Да, тоже проверил. А насчет рациона… По их словам, вампиры не питаются кровью, не разрывают могил и христианским младенцам тоже никоим образом не угрожают. Самое страшное, что случится, — перестанем выносить лучи солнца и не сможем завести детей. Но мы и так не можем, и это я не считаю большой потерей.       — Ты можешь, — внезапно тихо вставила Матильда.       Густав накрыл её руку своей.       — Без тебя? Не могу.       Она молча гладила его по голове, закрыв глаза. Потом спросила:       — А душа?       Набожность мужа по-прежнему вызывала легкую оторопь даже у святых отцов. И этот непримиримый католик рвется в вампиры?       — Ты — моя душа.       — После такого ты точно попадешь в ад.       — Без тебя любое место — ад.       Матильда снова остановилась, обвила его шею руками и чуть потянула к себе. Он с готовностью привстал, поднялся выше и лег рядом, подперев голову и глядя в её глаза. Всё так же — с нескончаемой любовью. А ведь саму её собственное отражение пугало…       — Ты упомянул опасность.       — Да. Я абсолютно уверен в природе сих господ — настоящие монстры. Но у нас банально нет времени выждать и убедиться в исключительной честности намерений с их стороны. Придется рискнуть.       — Есть ли в этом смысл? Оставь всё на божью волю. Я умру, но тебе-то ничего не угрожает.       — Любимая, если ты умрешь, я не смогу назвать то, что мне предстоит, жизнью. Ни при каких условиях.       — Но подобный риск…       Он поцеловал её, заглянул в глаза и нежным голосом напомнил.       — Всегда вместе. И в горе, и в радости.       — Пока смерть не разлучит нас?       Густав еще раз поцеловал её и обнял покрепче:       — Даже смерти я такое не позволю.       Путь в карете до ухоженного поместья неподалеку от реки занял порядка четырех часов. Вопреки всем приличиям, Матильда ехала на коленях мужа, закутанная в мягкую перину, словно драгоценная ваза. Весила она уже опасно мало, настолько, что Густав, хоть и не слыл образчиком силача, легко мог нести жену на руках. Супругов встретили двое джентльменов. Один — невысокий, плешивый и тучный — представился Иваном Карловичем, второго — огромного, сильного, более походившего на мордоворота, чем на достойного гражданина, — представили Маратом. Смерив его взглядом, Матильда в очередной раз подивилась отваге Густава: окажись эти люди банальными грабителями, шансов у него было бы немного, но муж всё равно пошел на риск, дабы подтвердить свои предположения. Что ж, храбрость должна сохранять и она.       Покуда двое странных джентльменов стояли в тени, слуги, вполне способные выходить на солнце, а значит, по всей видимости, бывшие людьми, поспешили разгрузить карету. В глаза Матильде бросилась чрезмерная тучность всех виденных ею обитателей поместья, словно некоторая дородность особо пестовалась, но это наблюдение она решила оставить при себе.       Дежурно поинтересовавшись, как прошла поездка, Иван Карлович всю дорогу до их покоев, куда хозяева милостиво вызвались проводить супругов, обсуждал привычные петербургские слухи: графиня такая-то изволила распорядиться об учреждении журнала для юношества, генерал такой-то прескверно повел себя в опере — ничего примечательного. Но стоило паре дойти до дверей, как вкрадчивый голос, еще недавно вещавший о падении нравов среди художественных школ запада, словно между делом добавил:       — Ну-с, прошу располагаться. К сожалению, сотворить должное мы сумеем лишь под покровом ночи — первое время с непривычки вы можете позабыть о солнце, а подобного рода ошибки совершаются исключительно раз в жизни. Ждем вас в десять на трапезу. До тех пор дом в полном вашем распоряжении.       Господа откланялись и ушли. Матильда обратила внимание, что Марат так и не сказал ни слова и в целом вид имел скорее задумчивый, и это тоже несколько удивляло.       Намиловавшись всласть — и откуда только в Густаве бралась решимость целовать настолько подурневшую женщину? — муж задумчиво посмотрел в окно и повернулся к Матильде с самой лучезарной улыбкой из своего арсенала:       — Любимая, раз уж через несколько часов нам обоим будет претить солнечный свет, быть может, устроим напоследок пикник?       Она задумалась. Боль и усталость брали свое — как и каждый день в последние недели, но, с другой стороны, Густав был прав — уже много месяцев пара не проводила время вот так, спокойно, на природе, а Матильда и не помнила, когда в последний раз могла позволить себе любоваться голубым небом не из окна спальни. Она кивнула, и супруг поспешил заняться приготовлениями. Менее чем через час слуги помогли расстелить покрывало на мягкой траве неподалеку от спуска к реке, установили зонтик, разложили припасы с подушками и, шутя и смеясь, удалились. Густав осторожно усадил жену — никому другому нести её он не доверил, хоть путь от поместья и был крайне неблизок, — и, поправив подушки, улегся ей на колени. Она чуть улыбнулась. В их доме не было котов, и порой Матильде казалось, что заведи она одного и осмелься его погладить — крайне чуткий до нежности муж заревнует. Почему-то больше всего на свете Густав любил, когда Матильда играла с его волосами, и в страсти своей походил вовсе не на степенного взрослого мужчину, но на игривого котенка. Он блаженно жмурился, теплое солнце целовало кожу, ветер нежно обнимал, шуршали листья и трава, всё вокруг жило, стрекотало, свиристело и пело, и Матильда поняла, как сильно хочет продлить этот миг. Наверняка дети Густава так же любили бы ласку…       Внезапный порыв ветра — слишком сильный и неожиданный — сорвал с неё шляпку и играючи покатил вперед. Матильда дернулась, муж встрепенулся, вскочил и побежал ловить. Догнал, поднял, отряхнул. Постоял немного, раздумывая, и вернулся к жене. С совершенно каменным лицом произнес, присев перед ней на колено:       — Покуда ловил непоседу, имел честь заметить двух прогуливающихся мужчин. Всё бы хорошо, но это были господа вампиры, и солнце явно им не вредило.       Матильда замерла, непонимающе глядя на мужа.       — Я тоже несколько удивлен. Повторюсь, нож не причинил им обоим ни малейшего дискомфорта, даже кровь не проступила. Но вред от солнца — очевидная ложь, по крайней мере для этих двоих. Я хотел бы проследить за ними и попробовать понять происходящее.       — Да, конечно. Можешь сходить.       Густав помолчал еще немного.       — Учитывая обстоятельства, заявляю со всей серьезностью: последнее, что нам стоило бы делать сейчас, — разделяться.       Она ненадолго задумалась, кивнула и протянула руки. Муж легко поднял её, она же, опасаясь кашля, зажала рот платком, и вместе они двинулись по следам хозяев поместья.       Густав нес её на руках, тихо-тихо ступая и тщательно вслушиваясь в окружающую обстановку. Полянка сменилась небольшим леском с узкой тропкой, которая, в свою очередь, вывела их к крутому берегу реки. Здесь был спуск, довольно опасный, и дорожка — скорее угадывавшаяся, чем протоптанная — к небольшой пещере, дойдя до которой, Густав осторожно заглянул внутрь, во тьму. Длинный ход и ни единого следа вампиров. Супруги переглянулись, Матильда кивнула, и муж, крадучись, понес её вглубь.       Скоро раздались голоса, и пара ненадолго замерла. Поняв, что ближе звуки не становятся, внимательно вслушались в разговор и осторожно двинулись вперед — неизвестно, как далеко были владельцы поместья.       — Ограничение на деление точно никак не снять? — это явно говорил Иван Карлович.       — Да, — второй голос Матильда слышала впервые и не без оснований приписала его Марату. — Я проверил неоднократно и всеми возможными способами. Один укус — причем четко выверенный — максимум. Вторая попытка размножиться — летальна.       — И долго ждать этого «четко выверенного» укуса?       — Как и умственного взросления особи в целом. Лет пятнадцать-двадцать.       — Ты хоть понимаешь, сколько придется возиться с такими темпами?!       — Сами посудите, нам не к чему спешить. Пока наука достигнет нужного уровня, пока накопим необходимое состояние — как раз успеют достойно расплодиться. Тем более, вспомните, насколько непросто оказалось найти хотя бы тридцать слуг подходящей массы. Замечу, что поиски денежного мешка нужной комплекции так и не увенчались успехом.       — А не проще их скопом, не предупреждая, заставить дважды укусить? В сухом итоге же удвоение будет.       — А коим образом вы будете полученную ораву обучать и растить? Иван Карлович, с тридцатью бы совладать. Во время полной замены клеток нейронные связи между ними по понятным причинам нарушаются, полученные в результате особи банально не помнят и не понимают ничегошеньки. Да, они сохраняют свои склонности и повадки, но не разумность. Первые годы жизни крайне опасны — велик шанс непредумышленного вреда самим себе или прогулки на солнце, со всеми вытекающими.       Густав приблизился настолько, насколько позволяла пещера, чтобы не выдать их. В конце обнаружился довольно просторный грот без единого источника солнечного света или огня. Но своды его обильно поросли светящимся мхом и грибами, и этого хватало, дабы различить несколько деревянных столов по центру, множество контейнеров, большие пустые клетки и двух господ, ведших дискуссию. Покуда Марат изучал какую-то жидкость в бутыли, стоявший подле Иван Карлович продолжал спорить:       — Можно сохранить нескольких, для обучения и присмотра за молодняком, а остальных заставить…       — Поползут слухи. Всё живое боится смерти, подумайте сами — если вдруг выяснится, что ради некоей цели вы приносите в жертву им подобных, никто не даст гарантий покорности живущих в тени вашей милости «учителей». Если их накопится достаточное количество — даже нам не устоять.       Иван Карлович определенно был недоволен — так яростно начал ходить из угла в угол. Однако тему перевел:       — Он мог надышаться отравой от жены или тестя. Не помешает?       — Нет-нет. Для заражения я использовал местные возбудители, а они так же уязвимы к получившемуся продукту, как и родные клетки организма.       — Да, идею с болезнью ты реализовал быстро и хорошо. Заслужил возвращение домой.       Марата буквально передернуло от этих слов: по его лицу пошла странная рябь, словно на поверхности воды от брошенного в неё камня, но Иван Карлович разглядывал ящики, стоя к нему спиной, и ничего не заметил. А вот сам Марат внезапно встретился глазами с разгневанным Густавом и продолжил разговор совершенно тем же тоном, словно между прочим спросив:       — А если бы сей благоверный муж не нашел нас?       — Тогда он бы не стоил мороки, и мы бы искали другого. Приятно, однако, знать, что мой выбор — лучший. Послушный, умненький мечтатель при деньгах, да еще и легко внушаемый! Заставить такого работать на себя, убедить в добровольности произошедшего — плевое дело. С твоей сывороткой и его деньгами мы сможем создать прайд и прочно обосноваться. В конце концов, чтобы вернуться, нам понадобится еще много топлива.       Несмотря на прекрасное образование, Матильда понимала далеко не все произнесенные вампирами слова, однако улавливала общую суть — супругов обманули. Но как эти монстры собирались манипулировать Густавом? Он же не может просто взять и…       Словно прочтя её мысли, Марат распрямился и повернулся к Ивану Карловичу со странным приспособлением в руках.       — Готово. Один укол — и носитель напрочь забудет всё, что с ним было, а клетки полностью заменятся адаптивной формой между топливным и управляющими элементами. Дальнейшее размножение — самовпрыскиванием посредством укуса. И еще раз напоминаю об осторожности: субстанция чрезвычайно нестабильна, малейший солнечный отблеск приведет к возгоранию. Подготовить второй, для дамы?       Тот отмахнулся:       — Глупости какие. Ты её видел? Кожа да кости. Этого хотя бы в реактор потом спихнуть можно будет, а на ней в буквальном смысле далеко не уедешь. Умрет себе спокойно, похороним — и делов.       Густав медленно и тихо попятился, аккуратно унося жену прочь. Матильда боялась дышать, чтобы не спровоцировать приступ, и лишь смотрела и смотрела на лицо мужа. Да, последняя надежда явно не оправдалась. Весь путь обратно они хранили молчание, думая каждый о своем.       Добравшись до их комнаты, муж усадил Матильду на кровать, а сам начал переодеваться, причем явно в первую очередь думая об удобстве, а не о приличиях. Затем сменил наряд и ей и, завернув в перину, вновь взял на руки. Матильда тихо прошептала:       — Что мы будем делать?       — Спасаться. Хотелось бы добраться до города и сделать всё, дабы эти господа более нас не тревожили, но понимаю малую вероятность подобного исхода. Прости, любимая. Если бы не я, у нас была бы еще пара недель на то, чтобы как полагается попрощаться друг с другом. Эти твари…       Густава буквально трясло от злости. Она впервые видела мужа таким и невольно удивилась. Послушный, говорите? Ну что ж, пусть будет сюрпризом. Супруг продолжал, чуть ли не рыча:       — Они решили обворовать тебя!       — Не они первые, не они последние. Вспомни всех тех наглецов, которые терлись вокруг в девичестве…       Густав чуть улыбнулся, покачал головой и нежно поцеловал её в лоб.       — Ты не понимаешь. Дело не в деньгах даже. Они либо уже отобрали, либо собираются отобрать у тебя всё — отца, ребенка, имущество, жизнь, мужа и даже самую память о тебе! Не прощу. Никогда не прощу!       Она обняла его покрепче, а Густав продолжил:       — Не собираюсь я тебя забывать. И делать то, чего этим господам хочется, тоже. Вряд ли мы уйдем далеко, но даже попытка спасения лучше покорного жертвоприношения. Или рискнем и попробуем несколько расстроить их далеко идущие планы? Так сказать, усложним задачу, если они захотят использовать кого-то в следующий раз.       Он ждал ответа, и Матильда вдруг с удивлением поняла: он послушается, как бы она ни распорядилась. Велит остаться — останется. Велит бежать — побежит. Велит убить себя — убьет. Густав отдавался на милость её решения.       — А можем ли мы как-то помешать этим господам? Ведь они бессмертны…       — Еще светит солнце. По их же словам, хранимое в пещере его боится, и чем бы это ни было — его мало и оно им необходимо.       Матильда внимательно смотрела на мужа. Что ему важнее — призрачная надежда спасти свою жизнь или реальный шанс отомстить за семью? Тот же влюбленный взгляд, всё та же вечно выбивающаяся прядка… Но на дне его болотных глаз горел огонь. Она поняла главное — даже если они спасутся, после её смерти Густав непременно вернется мстить. И вряд ли сможет — его будут ждать. Принимая последнее важное решение в своей жизни, Матильда улыбнулась:       — Давай испортим хозяевам вечер.       Густав бодро шел мимо вампирьих слуг — интересно, знали ли те о сути своих хозяев и уготованной им судьбе? — с женой на руках, спокойно объясняя происходящее желанием моциона. Заодно справился, не возвращались ли Иван Карлович со спутником, и, получив отрицательный ответ, как будто бы безразлично пожал плечами.       Выйдя из поместья, он поначалу шагал крайне степенно и важно, словно и впрямь прогуливался с безнадежно больной супругой, но стоило дому скрыться с глаз, как быстро побежал прочь и, несмотря на усталость и ношу, сохранял темп до самого края реки. Они снова вышли к пещере, но уже с другой, противоположной приведшей их когда-то сюда тропке стороны. Ступал Густав осторожно, тщательно прислушиваясь к окружающим звукам. Погони не было слышно.       У пещеры они затаились. Матильда не могла сказать точно, сколько прошло времени, — не обратила на это внимания, стремясь насладиться последними минутами с любимым, и, обняв его и прижавшись к груди, слушала, как всё спокойнее и спокойнее стучит сердце. Вскорости раздались голоса, и из пещеры появились вампиры. Иван Карлович разглагольствовал о полной самодостаточности, которой они достигнут, Марат же был мрачен и нес в руках какой-то странного вида чемодан. Господа ушли, не заметив супругов. Сколько пройдет времени, прежде чем их хватятся?       Густав выждал немного, осторожно посадил жену на землю и пошел к пещере. Внимательно осмотрелся. Воткнул что-то в песок у входа и направился дальше, вглубь. Его не было около получаса, как вдруг внезапно повалил густой, темный дым, а следом за дымом, весь испачканный, в каком-то подобии сажи, выбежал и сам Густав. Подхватил жену на руки и побежал вдоль реки. Сзади раздался оглушительный грохот — похоже, пещера обвалилась. Матильда удивленно посмотрела на мужа. Тот победно улыбнулся:       — Система зеркал.       — Но откуда столько?..       — Одно твое, ручное — признаюсь, позаимствовал без спросу, и порядка шести моих.       Матильда удивилась еще сильнее:       — Шести?..       — Дорогая, первейшей моей обязанностью в качестве твоего мужа было научиться хоть как-то соответствовать. Без надлежащего внешнего вида я бы тебя опозорил. Замечу, вынужденный дендизм сыграл нам на руку, и я смог достаточно успешно расставить зеркальца, чтобы, открыв коробки, направить луч прямо на одну из них. Хорошо, что устройство пещеры позволило сделать это с безопасного расстояния. И что хоть в чем-то эти монстры не покривили душой — загорается их творение и вправду от малейшего солнечного зайчика.       — То есть… ты всё уничтожил?       — Насчет всего — не факт, но большую часть — точно. И лишь вопрос времени, когда наши добрые друзья это заметят.       Не прошло и десяти-пятнадцати минут, как на горизонте появились и стремительно начали приближаться оба чудовища. Не скрывавшиеся от солнца вампиры бежали в разы быстрее любой лошади, шансов уйти от погони не было, но Густав всё равно старался достигнуть леса. Матильда заметила в руках Марата тот самый чемоданчик, и стоило супругам оказаться под сенью крон, как силач немедленно остановился, открыл его, достал что-то и поспешил следом, вытянув руку с непонятным оружием. В них целились.       Матильда предупреждающе вскрикнула, и Густав среагировал мгновенно, прикрыв собой жену. В шею его тотчас вонзилось странное приспособление, похожее на дротик, какие рисуют у дикарей. Он пошатнулся, морщась. Понял: непоправимое случилось. Быстро огляделся, уложил Матильду на клочок земли между деревьями, куда пробивалось солнце, и как можно быстрее побежал в чащу — пытался увести монстра, которым он делался, подальше от любимой. Вдруг резко остановился, ощетинился, глядя на солнечный луч перед собой, и вихрем взлетел на ветви близстоящей сосны. С трудом понимавшая происходящее Матильда услышала рядом с собой крик Ивана Карловича:       — Скорее лови его, ну! Чего застыл? И так всего пять вакцин осталось!       Вампиры пробежали мимо, не обратив на неё никакого внимания. И вправду, чем может навредить чудовищам женщина при смерти? Но как бы ни хотелось закрыть глаза и не слышать звуков погони, не видеть происходящего, Матильда не могла просто сдаться и умереть. Болезненное тело отказывалось подчиняться, но разум, всегда превосходивший его по силе, постепенно возвращал себе бразды правления. Чтобы решиться на действия, надо было сперва понять, что стало с мужем. Если от Густава сохранилась хоть крупица, место Матильды — рядом.       С огромным трудом она встала и побрела в чащу леса вслед за монстрами.