Сириус Блэк - навсегда.

«She could party like a man and love like a woman.» ©Blow

      Любовь – слишком громкое слово, для описания чувств и эмоций, которые может испытывать человек. Можно даже предположить, что произнося это слово, человек самостоятельно перечеркивает то, что таилось в его душе. Обесценивает. Возводит в ранг лжи. Это как Всеобщее Благо, которым грезят великие Светлые, только в более приземленных масштабах.       Глупцы говорят; кричат, срывая горло; шепчут в ночной тьме, едва размыкая губы – любовь спасет мир! Чепуха. Она его уничтожит. Убьет каждое живое существо. Развеет их пепел над океанами и морями. Ведь это болезнь, практически неизлечимая, заставляющая совершать дикие глупости, которые ты не сделаешь в светлом уме и твердой памяти. Блэк не был ни в светлом уме, ни в твердой памяти. Он не сможет с точностью рассказать, какой была эта...женщина, только отдельные, запавшие в самую суть воспоминания. Но спустя все эти годы, без сомнений и обиняков, скажет, что любил ее. Тогда.       Она могла развлекаться, как мужик, но любила подобно настоящей женщине. Таких изображали на картинах в самых откровенных видах. Таких считали идеалом куртизанок. Таких не берут в жены, но они получают больше, много больше любой другой женщины. Страсть. Не поддельную. Слишком натуральную, которую не каждая сможет принять. И Сириус любил ее, как любой глупый, бунтующий против правил юнец. Отдавался без остатка и получал взамен тоже самое.       Она была самым обыкновенным человеком, без магии в крови, и это делало ее неповторимой. Идеальной. Самой желанной и прекрасной. Такую не взять в жены, особенно волшебнику, особенно аристократу, особенно носителю, практически королевской, крови с легким привкусом родового безумия. Восторженная, развратная девка, которая громогласно смеялась, каждый раз, когда Бродяга демонстрировал маленькие чудеса своей врожденной силой... А потом закручивала марихуану в купюру номиналом пять тысяч американских долларов, прикуривала, выдыхая ароматный, щекочущий ноздри и мутящий рассудок дым, после чего протягивала косяк магу. Широко улыбалась, обнажая зубы, в полумраке гостиничного номера и танцевала на коленях Блэка.       Бродяга не знает, любила ли она его. Но в своих тогдашних чувствах не сомневается, ни на мгновенье. Почему? Потому что больше нет и лишь теперь можно рассказать, не повышая голоса, не приукрашивая и признавая, что эта чертова любовь отравляла его, разъедала серной кислотой, убивала. Это было чертовски прекрасно.