Placebo – Fuck you anyway
Половицы даже не думают скрипеть, под осторожными шагами человека. Этот дом изголодался по присутствию в нем кого-либо; по ощущениям; по жизни; по родной, густой, чистой крови; по живому наследнику. Здесь, лишь изредка, бывает Кричер: стирает слой пыли с различный поверхностей; выбивает ковры; проводит влажную уборку; расправляется с мелкими неприятностями, которые имеют свойство накапливаться во время присутствия в особняке младшего Поттера с его женушкой [предательницей крови] и их выродками; гоняет всякую нечисть. А ведь чуть больше двадцати лет назад, этот чертов эльф, столь запустил особняк, что докси да боггарты были в каждой достаточно пыльной и темной нише, за каждой портьерой, в углах, зачарованный шкафах. Сейчас, сколько бы мужчина не отдергивал тяжелые бархатные портьеры, сколько бы не раскрывал резко шкафы, шуфлядки и иже с ними – ничего не было. Удивительное дело. Сириус впервые, после своего возвращения из-за Грани, посетил родовой дом и впервые, за всю свою чертову жизнь, не ощутил себя здесь лишним [чужим, нежеланным]. Видимо смерть последнего наследника благотворно подействовала на родовую магию и, как не странно, на Вальбургу. Обычно, все видели на ее портрете взбесившуюся старуху, что не красило, несомненно, привлекательную женщину. У магических портретов странная магия, они перенимают характер своего прототипа, а из-за невозможности физически проявить всю гамму эмоций могут сами себя уродовать в моменты особенно яркой ненависти да неприязни к происходящему, по крайней мере, портрет матушки изгалялся именно так [но не сейчас]. Вальбурга смотрело пристально, недоверчиво, а потом...о Мерлин, Блэк думал, что вернется обратно за Грань, она улыбнулась. Коротко. Колко. Как всегда улыбалась ему в самом детстве, пока характер не шибко вырывался за поставленные рамки идеальности и общественно принятых приличий. Смерть многое меняет: время, людей, отношения... Он вел пальцами по деревянным панелям на стенах, касался каждого предмета мебели. Раскрытой ладонь, по перилам и столбикам. Костяшками пальцев по дверям. А дом потихоньку оживал, будто бы просыпался от долгого сна. Глубокий вдох и выдох с едва слышным стоном – родовая магия прокатывается по каждому помещению, зажигая весь свет, касается своего наследника. Боязливо, на пробу. Ведь он уже сбегал, а больше этого не хочется. Род Блэк не должен прерваться по столь глупой причине. Спуститься обратно на первый этаж, в зал, где стоит рояль. На черном лакированном дереве виден тонкий слой пыли, возможно, недельной давности. Стирает раскрытой ладонью часть пыли и поднимает крышку, глядя на знакомые и не забытые черно-белые клавиши. Сколько приходилось страдать над этим инструментом в детстве... Кончики пальцев, будто бы не подчиняясь своему хозяину, нажимают на несколько клавиш, вырывая из расстроенного инструмента надрывные, громкие звуки. Взгляд серых глаз неторопливо скользит по обстановке комнаты и натыкается на приоткрытую дверь. Сириус знает, что за этой дверью комната с древом рода. То самое древо, с которого его выжгла собственная мать. От этого до сих пор чувствуется горечь. Комната с древом никогда не вызывала особой симпатии. Он считал ее бесполезной. На кой черт она сдалась, если в книге рода и без того все отмечается? Его ветвь осталась единственной живой, если не считать Андромеду и Цисси... ветвь Беллы прервалась...?***
Он никогда не испытывал симпатии к своей кузине, она всегда была слишком...неустойчивой эмоционально. Жестокой, с самого детства. Даже не так, она была кровожадной, и Сириус ненавидел это. Он не считал ее женщиной, кажется, кто-то ошибся, когда пихал Беллу в женское тело. Но...она была красивой. Дракл раздери, нельзя не признавать очевидного. Даже безумие было ей к лицу. Маниакальные огоньки в глазах, когда речь заходила о Темном Лорде и возвышении чистокровных. Он видел это, также как и видел татуировку на белокожем предплечье. Уродливую. Черную. Подобную рабскому клейму, коим, по своей сути, и являлась. А она смотрела на нее с благоговейным трепетом и закатывала глаза, когда она начинала еще больше темнеть и, как будто, шевелиться. Он ненавидел ее. Беллу и ее татуировку. Эта ненависть копилась с самого детства. Крепла, холодила, отравляла. Белла была безумна в высшей степени. Она до Азкабана не отличалась трезвостью рассудка, а уж после него...Блэк считал, что милосерднее всего лишить кузину жизни, в противном случае она будет страдать, хоть и никогда не признается в этом. Кровь не вода, она чувствует. Ненависть продолжала расти, подобно снежному кому. Кузина убивала, пытала, издевалась, с трепетной аккуратностью взращивала своей сумасшествие. Дрянная, прогнившая женщина. Он убил бы ее, там, в Отделе Тайн, рядом с Аркой. Убил бы и не испытал угрызений совести. Убил бы и почувствовал облегчение. Он уверен, что это гнетущее чувство, которое постоянно преследовало после Азкабана, не только скорбь и последствия контактов с дементорами...это из-за гнили рода. Она, как гнойная рана на пальце. Проще отрубить, чем спасти. И он бы сделал это, но Арка решила по-другому. Невнимательность, неловкость, глупая самоуверенность. Все решило по-другому. Касаясь ее поблекшей, мертвой ветви. Обводя линии портрета и имени, он чувствовал облегчение. Она умерла. Пусть не от его руки, пусть в то время, которое он провел на Грани. Пусть так. Но она мертва. И от этого на душе становится на много легче.***
Пальцы легко и уверенно бегают по клавишам расстроенного рояля, а он рыдает неизвестной мелодией, режет слух, заставляет морщиться. Родовая магия мощными потоками циркулирует по особняку, оживляя его окончательно, а Сириус Блэк чувствует себя слишком спокойно. Все-таки это очень странное ощущение, вернуться в свой собственный дом, спустя столько лет, и лишь сейчас почувствовать, что он тебя не отвергает, а ластится, словно изголодавшийся по вниманию котенок.