Подруги из-под холма

По листве и жемчужным росам проносится разочарованный вздох. — Стоило ль мчаться на крыльях бури, стоило ль перелетать с одного острова на другой, если любой из здешних лесов отдан духам, горы издревле полны богов? — спрашивает белка, прыгая с ветви на ствол. Шерсть её алее заката над озером, розовее девичьей кожи и лепестков шиповника. — Хватит унынья, довольно тоски, — говорит ей синеглазая лань. — Пусть нет нам места среди холмов, что с того? Люди — вот лучшая из всех забав, и на рассвете этого дня я отыскала для нас дитя, сладкоголосое и прекрасное. Примем же человеческий облик, чтоб не остаться нам без подруги и не скучать, забившись в ореховую скорлупу. — Будем играть, пока солнце в зените, а веселиться до судного часа! — радостно восклицает белка, падает и ударяется оземь. Лань легко бьет копытцем о камень, и через миг из травы встают два ребенка — девочки с густыми кудрями и неземной смешинкой во взглядах. «Жди нас, жди нас», — еле слышно шепчут их голоса, переплетаясь. Вечер поёт. *** — Хи — ма — ри — тян! В устах подруг ее имя звучит как мелодия, лесенка нот из соловьиной песни. — Химари-тян! — зовет Хикари, выглядывая из-за старой яблони. — Скорее беги сюда! Школьный двор усеян ворохами багрянца и чисто-апельсинового цвета, прикрыт иссиня-серым пуховым покрывалом, что распростерлось над землей, выше окон и крыш. Редкие пятна асфальта расчерчены инеем и мелом. Химари ступает по рубиновой дорожке нарочито неспешно, расставив руки в стороны, точно балансируя на канате — поскальзывается, ойкает, вот-вот упадет, но нет, она только смеется, гулко бьётся её сердечко, волосы развеваются в безмятежности полуденного воздуха. Опасности и невзгоды пройдены, цель путешествия наконец достигнута. Складывая губы бантиком, Химари дышит на посеребренную кору, касается ее и чувствует, как в глубине по яблочным жилкам, сосудам и венам текут прозрачные медленные соки. — Смотри! — лукаво подмигивает Хибари и вкладывает в ее ладонь золотую звезду. — Тебе нравится? Это ключ к воротам, за которыми мы сегодня будем играть. Химари смыкает пальцы, сминая полузасохший лист. — Не смейтесь надо мной, — говорит она с укоризной. — Разве я не знаю, что ключи — это вы? Две подруги переглядываются, звонко хохочут и, подхватив ее под локти, вступают в холодный древесный ствол. Мир уходит у Химари из-под ног, она зажмуривается крепче крепкого, чтобы через семь коротких отчаянных вдохов открыть глаза. Перед ней — зелень долины, пурпурные пятна невиданных сладких плодов, кобальт и хрусталь родниковой воды; жаль, невозможно увидеть солнце и лазурь небесного свода — вместо них над головой клубится белый туман, тучи из перьев и ваты. — Вперёд! — Хикари залихватски свистит, и они летят над землей, едва касаясь ступнями верхушек самых длинных и острых трав. — Дальше и выше! Ветер гладит лицо и кажется слаще меда, слаще конфет из белого шоколада. Только его здесь можно ловить жадно открытым ртом, так сказали Химари подруги. Нельзя пробовать спелые яблоки или пить из серебристо-журчащих потоков, если она не захочет остаться здесь навсегда, если не пожелает скрыться от родных и быть такой, какая она сейчас, не меняясь ни на волосок... Но Химари мечтает совсем о другом. Хибари смешно надувает щеки, чтобы вывести непростую изломанную трель, и Химари подхватывает, прерывается уже через пару тактов и огорченно вздыхает. — Ты научишься, — успокаивает ее Хибари, оборвав мелодию, словно яркую вышивальную нить. — Мы будем твоими наставницами ещё долго-долго. Разве тебе невесело с нами? — Весело, но я хочу позвать сюда моих братьев. — Им нравится петь? — возбуждённо спрашивает Хикари. — Нравятся звуки арфы и свирели? — Нет. Зато они любят меня. Хикари и Хибари останавливаются, опускают Химари на край высокого утеса и замирают рядом, слегка перебирая ногами в воздухе, как птицы на неудобной жердочке. Немного подумав, они обмениваются взглядами-молниями — тут же каждая морщится, будто увидела или услышала страшную гадость. — Так не пойдёт! Смертные с их взаимной любовью очень опасны! — Как сердилась в прошлый раз королева! — Из-за Дженет и Тэмлейна! — Гром и молния, ураган и землетрясение! Химари запрокидывает голову к сахарным облакам. Мох оплетает ей ступни сквозь тонкие подошвы сапожек. — Дзянэтто? Тэмурэйно? — неуверенно переспрашивает она, понижая голос, пробуя положить чужие странные имена на собственную музыку. — А как зовут её величество, вашу королеву? — Дана! — Эриу! — Земля! — Волшебство! — Неважно, неважно, — торопливо убеждает Хикари. — Никаких братьев! Химари встаёт на колени, бережно расправив юбку, и смотрит вниз: в глубокой пропасти синеет гладь необъятного моря, а в ней странным образом отражаются — нет, постойте, плывут по ней, погружаясь и выныривая вновь — светлые звёзды и блестящие созвездия, каких никто не покажет ей в Токио. Лёгкий звон колокольчиков поднимается от небесной воды. — Тогда я хочу, чтобы кто-нибудь услышал наше пение, там, на земле, — просит Химари. — Пусть все знают о нем и радуются ему! Я так люблю вас и музыку, которую вы подарили мне, а любовью и жизнью всегда нужно делиться. Хибари обхватывает её за шею и ласково гладит по щекам, Хикари придерживает ее волосы, в мгновение ока заплетая из них мелкие косички и расплетая вновь. — Любишь нас? Правда любишь? Как твои братья — тебя? Как ты их? Сильнее? Слабее? Всё равно, всё равно, — два голоса сливаются и вновь распадаются на разные, но близкие мотивы. — Мы будем петь для детей Адама и Евы вместе с тобой. Мы исполним твое желание. — Но поклянись, что твоя прелесть никогда не увянет. Если солжёшь, мы сразу бросим тебя. — Пусть твоя кожа не сморщится. — Пусть твои волосы не поседеют. — Это ужасно и некрасиво! Химари качает головой — звёзды внизу складываются в контур ее улыбки — и привлекает к себе обеих подруг. Воздух вздрагивает, картина меняется, и вместо девочек она обнимает котят, серого и рыжего. Их окружает слабый ореол, зеленовато-белое свечение, каким горят тельца светлячков и бледные пещерные грибы. — Я всегда буду молодой, — легко обещает Химари, и ветер подхватывает ее слова, записывая их в камне и на волнах. — До самой смерти. Котята недоверчиво мурчат и по очереди лижут ее в нос. *** Время бежит быстрее фения, напавшего на след своей жертвы. Однажды Химари покидает класс, изо всех сил стараясь не оглядываться. Хуже всего в этот миг — не удушливая правда о маме и папе, не чужой злобный шепоток («Эй, дочка психов! Дочка маньяков, иди отмойся от крови!»). Хуже всего внезапное понимание: она давным-давно придумала себе чудесных подруг и полюбила их, глупая. Она просто пыталась спастись от страха. Кто-то ведь должен был забрать её из больницы в самый последний день, когда врачи наконец разведут руками и скажут, что больше ничего нельзя сделать. Так легко было вообразить, что подруги разбудят ее, снимут и растопчут ненавистную прозрачную маску — а потом возьмут Химари за руки и уведут в долину, где на деревьях вечно алеют яблоки, а ветер звучит мелодией звёзд. Но всё неправда. Жизнь и смерть совсем другие. Нет на свете никаких Хибари и Хикари. Ей пора повзрослеть, даже если постареть она не успеет. Химари вытирает глаза и быстрым шагом выходит за школьные ворота. Две девочки, стоящие у окна, провожают её встревоженными взглядами. — Она больше не будет играть с нами, — печально шепчет Хибари. — Что делать? — Исправить эту несправедливость, — сердито отвечает Хикари. — Догадываешься, как? Хибари кладет ладони на подоконник, оставляя след, из которого растёт и поднимается диковинный цветок. Он распускается, чтобы немедленно разлететься по коридору круглыми пунцовыми лепестками. — Как она и желала. Мы будем петь и быстро прославимся. — Чтобы все на этом острове узнали о нас, — подхватывает Хикари, растирая один лепесток между пальцами. — Тогда Химари-тян тоже поверит. Хибари кивает. — Мы не позволим ей заблуждаться. — Она не посмеет оставить нас. Через мгновение над школой взлетает пара жаворонков. «Она наша! Наша!» Согласная птичья трель рассекает прохладу угрюмо-пасмурного утра.