Ника

      Это произошло где-то около полудня двенадцатого августа. Денек на памяти шестнадцатилетнего бродяги выдался дождливый и холодный, заставляющий уткнуть нос в легкий демисезонный шарф цвета жухлой травы, и прятать руки в карманы потрепанного черного дождевика. После посещения рынка, с большой корзиной наперевес он заглянул к тетушке Марии - старушке лет восьмидесяти, пышные и жесткие волосы которой были выкрашены смесью из хны и басмы, темной копной заплетенные в толстую косу. Она никогда не казалась приветливой, даже наоборот - грубая, напоминающая банную мочалку. Будучи хозяйкой приюта, она шлифовала характер каждого из своих подопечных, формировала стержень и волю. И не было никого, кто не был бы ей благодарен.       В тот день она ждала гостей. Суетилась возле печи, попутно показывая девятилетним хозяюшкам, как правильно замешивать тесто. Те были настолько увлечены процессом, что даже не заметили присутствия их старшего брата, и лишь только лежащий под столом Барон, огромный хромой пес, лениво поднял свою тяжелую голову и вильнул хвостом в знак приветствия. Расставив продукты из корзины на столе, рыжеволосый парнишка присел на деревянный табурет, греясь и наблюдая за суетой. На стене размеренно тикали механические часы, маятник которых периодически бился о короб, задевал струны, издавая странный, но гармоничный звук. Здесь все было как шестнадцать лет назад, и изредка возникали сомнения, что здесь что-либо вообще было способно на изменения.       Когда чайник на печи начал легонько посвистывать, входная дверь с шумом распахнулась. Мокрый ветер ворвался в дом, заставив Марию все-таки обернуться на звук. Мирослав не видел, что происходило за открывшейся дверью, но зато прекрасно различал эмоции на лице хозяйки приюта, которая сжала до обеления костяшек миску в руках, и, даже не дыша, смотрела куда-то вдаль. По звуку ему показалось, что кто-то пытается затащить в дом телегу: скрипящую, с неровными колесами, что цеплялись за все на своем пути, издавая звук, похожий на рвущуюся ткань. Что-то неприятно стучало по деревянным доскам на полу и парнишка даже на секунду привстал от любопытства и чувства страха где-то под сердцем. И тут же с шумом упал обратно. Из-за двери показались чьи-то ноги. Тощие, кривые, похожие на стволы молодых деревьев, в один момент оставшиеся без своей защиты, без драгоценной коры. На стопах болтались туфельки нежно-голубого цвета, надетые поверх белоснежных носочков. Мирослав тряхнул головой и отвернулся, будто ничего не происходит. Ему было определенно не по себе.       Шум стих за дверью в коридор уже через несколько секунд.

***

      Мужчина в белом парике говорил четко, повышая голос на всех присутствующих. Черты его лица напоминали буханку пшеничного хлеба - желтое, испещренное мелкими трещинами морщин и крупных краснеющих пор, из которых сочился по лбу, щекам и подбородку пот. Голос звучал подобно грому посреди поля - жуткий, резкий, рычащий. Никто так и не понял, кем он являлся для мирно сидящей в инвалидной коляске девочки, и когда тот исчез за входной дверью, лишь выдохнули.       Они сидели по привычке полукругом, так, чтобы можно было следить друг за другом и в случае чего взяться за руки, как они это делали за завтраком, обедом или ужином. Напротив них, сжавшись в маленький клубочек, смотрела из-под копны пышных светлых волос девочка. Ее тело выглядело как скелет, обтянутый тонкой бледной кожей. Тонкие, на вид очень хрупкие руки были сложены на коленях, сжимали пальцами шерстяной клетчатый плед. Девочка молчала и, когда к ней обращались с глупыми и нелепыми вопросами сверстники, только непонимающе смотрела своими огромными кукольными глазами синего цвета. - Принесите пакет. - Мария поднялась первая, грациозной ланью шагнув в сторону покосившегося серванта. Ее плечи слегка подрагивали - она была раздражена и изо всех сил старалась не сорваться на крик. Чтобы как-то себя занять, она приняла решение заварить чай, который привез Мирослав недели две назад из небольшого путешествия в город. Правда, чай этот был "для особых случаев", которым она посчитала и это необычное знакомство.       Пакет с тумбочки у входа принес маленький курносый мальчишка, чье лицо было усыпано темными веснушками. По имени его никто не называл, предпочитая прозвище "Весна", а тот, в принципе, против не был - только солнечно улыбался, когда к нему обращались. Все содержимое полупрозрачного мешочка он выложил на столик.       Письмо, блокнот и толстая книга были завернуты в газеты отдельно друг от друга. Сначала Мария взяла в руки письмо, пробежавшись по косым строкам. Детишки, в том числе и Мирослав, заинтересовались потрепанной книгой, каждая страница которой была усыпана картинками и схемами. Сначала казалось интересно, а потом, когда хозяйка приюта отогнала ребятню от новой игрушки, страшно. - А теперь слушайте меня. - Морщины на ее лице словно разгладились на десятую секунды, - Ваша новенькая подружка вас не слышит. Вы должны научиться объяснять ей все руками. Смотрите за мной. Мы должны поприветствовать ее.       Мария открыла книгу на одной из первых страниц, подняла свою правую руку и махнула ей. После чего сделала движение ладонью, похожую на волну. - Привет... как... дела?       На некоторое время в воздухе повисло напряженное молчание. Присутствующие проморгались, как и девочка в инвалидном кресле, а после неуклюже повторили за Марией. - А еще ее зовут Ника. - Почему-то ее взгляд был направлен на Мирослава. Она подмигнула, и парниша тут же почувствовал, как кровь приливает к щекам. Потребовались усилия, чтобы отвлечься на что-то другое. Например, на лежащую и все еще открытую книгу. Он не заметил, как у девочки, сидящей почти напротив него, по щекам от счастья покатились слезы.       После ужина большая часть жителей приюта разошлись по комнатам. Улицы за окном плавно окунулись в ночные цвета, напротив дома зажегся фонарь, свет от которого проникал в гостиную и падал прямо на стоящее у окна кресло. Мирослав, усевшись на прохладную ткань кресла, положил на колени книгу и стал разглядывать изображения, стараться их запомнить, чтобы наконец узнать, как же видят мир люди под одеялом из физических недугов.

***

- Привет. Почему... Ты... Не... Завтракала?       Прошло около двух дней, прежде чем Мирослав и Ника смогли впервые пообщаться друг с другом. Он вбежал сюда как только выучил все буквы с точной уверенностью, что ничего не напутает и сможет понять все, что скажет она. Репетировал скорость, четкость и ритм. Часами стоял у зеркала, чтобы убедиться, что его пальцы показывают то, что он пытается изложить. А когда оказался в гостиной, тут же растерялся. Девочка в это время что-то уж очень увлеченно рисовала и Мирославу было просто-напросто стыдно прерывать ее увлеченное занятие.       Ника отложила в сторону свой блокнот. "Я не голодна" - Ее рука на секунду замерла, прежде чем она показала последнее слово. Парнишка еле успевал за ней - он не успевал запомнить то, что Ника показывала ранее. - Так.. не... правильно. Хочешь, я... принесу... пирог?       Девочка замялась, рассмеялась почти шепотом, демонстрируя свои желтоватые зубы. "Нет, спасибо. Я очень люблю пироги, но не хочу сейчас." - А какие... пироги.. ты любишь? "Ягодные. Они напоминают мне о лете и о маме. А ты?"       Они могли обсуждать все на свете. Солнце, луну, звезды, математику. Она казалась взрослой и сильной, хотя ей не исполнилось и двенадцати лет. - Что... с твоими... ногами? "Упала"       Она никогда не была против прогулок в любую погоду. Ей нравился запах утреннего леса, нравилось наблюдать за дятлами и шустрыми белками, которые так и норовили запрыгнуть кому-нибудь из прогуливающихся людей на голову. Однажды на прогулке они встретили молодого дровосека, который распиливал у дороги поваленное дерево. Еще не достигнув того места, Ника вдруг дернула Мирослава за рукав, привлекая к себе его внимание. "Здесь воздух будто трясется".       Это было началом нового приключения, которое поглотило их обоих. Они стали посещать небольшой театральный кружок, которые организовали ребята постарше, и Мирослав старался перевести на язык жестов все, что происходило на воображаемой сцене. Пытался объяснить, на что похожа музыка, старался описать голос каждого, кто участвовал в небольшой импровизированной постановке. Иногда они слушали, как кто-то из детишек поздно ночью играл на пианино в дальней комнате, и вибрацию Ника старалась уловить, прикоснувшись к стенке кончиками пальцев.       А потом ее увезли. Тихо, посреди следующей ночи, даже не позволив попрощаться. Оставив только воспоминания, пустоту в душе, через которую медленно выветривалось тепло, да запачканное воском письмо, содержащее только одну строку:

"Твоя доброта дает силы еще чуть-чуть пожить."