Результат нового обещания

      Пульс бился в бешеном ритме, дыхание участилось и Гилан чувствовал, как всю его сущность одолевает дрожь. Вокруг царил громовой ропот: звон металла, вопли чудовищ и крики мужественных солдат рассекали воздух Столицы. Алые лепестки кружились в невидимом вальсе, поднимаясь в воздух вместе с пылью, мерцая красными огоньками, и их ритмичный танец плыл в глазах короля и его революционеров. На высшем уровне работали инстинкты Его Величества и не смела подводить его молниеносная реакция, так что казалось, что Гилан, уклоняясь от удара когтистых лап, парил в воздухе: он, как птичье пёрышко, незаметно, быстро и, главное, грациозно кружился вокруг чудовищ, избегая их атак. И нападал король с той же быстротой движения, с какой проделывал маневры уклонения: воины видели, как их господин настигает противника и метко бьет того в правильную точку – Гилан одним таким ударом способен был обездвижить одичалого. Напомним, что целью некоронованного короля и его вассалов было обезвреживание своих противников, ведь теперь, когда они стали свидетелями преображения одичалого в горожанина – у воинов появилась надежда на спасение этих демонов. Однако количество дикарей усложняло поставленную задачу, ведь чем больше было особей в стае – тем стремительнее рос уровень их коллективного мышления, что позволяло чудовищам использовать множество хитростей: дикарями не руководила жажда убийства, они не натыкались на острие оружий, в попытках поймать добычу, а, как самые настоящие и опасные хищники, пытались выманить жертву; они хитрили, отступая, чтобы после внезапно наброситься на добычу. По этой причине сражение стремительно переросло в ожесточенное. Вассалы обездвиживали двух-трех дикарей, однако им постоянно мешали другие члены стаи, которые, в этот момент, набрасывались на революционеров. Не мог спасти даже факт того, что их, воинов Гилана, было больше, чем дикарей. Вскоре короля одолела тревога, ведь, такими темпами, с их стороны последуют жертвы. Его Величество также подозревал, что остальные дикари в городе, услышав рев собратьев, звуки боя и запах крови – вскоре примчатся сюда. Гилан взял в плен нескольких дикарей и всячески отгонял от них других членов стаи, позволяя своим вассалам разбираться с остальными чудовищами. Аякс, верный генерал короля, держал позицию у того самого переулка, где сейчас скрывались спасенные ими демоны и новоприбывшие люди. Просим заметить, что генерал ни в коем случае не воздержался от сражения, напротив – он всячески старался помочь королю и своим братьям по оружию, однако, руководимый своими собственными тревожными предчувствиями, генерал настойчиво продолжал держаться на короткой дистанции к переулку, чтобы броситься, в случае беды, на помощь беззащитным членам их альянса.       Неясное солнце за серыми облаками, казалось, застыло, останавливая часы. Словно стоячая вода в озере, течение времени этого ужасного дня замерло. Воины Гилана задыхались и истекали потом, но продолжали, с тем же усердием, выполнять поставленную задачу. Король, в один прекрасный момент, зарычал и стал свирепее любого зверя: его ранее плавные, очень точные движения стали резкими и агрессивными, а сам Его Величество утратил какую-либо жалость, обретя взамен одну лишь беспощадность. Он бросил тех, кого приковал к земле оружием и направился в центр битвы, на помощь своим воинам, которые, стоило признать, были ему очень благодарны за этот храбрый поступок. До этого и так никто не мог уследить за королем, а теперь же он стал подобен молнии: его светлые, окровавленные одежды мелькали в этом сумбурном воздухе из пыли и лепестков, и одичалые, не успевая среагировать, чуть ли не замертво падали на землю, не смея шевельнуться. Король рубил им конечности, перерезал глотки и делал всё возможное, дабы дать себе и своим воинами шанс поймать этих тварей. Через несколько мгновений пыль вновь, вместе с лепестками, осела на землю, и улица потеряла ту туманную непроглядность, которую здесь устроила битва.       Гилан согнулся, тяжело дыша, мертвой хваткой схватившись за свое, красное от крови, стальное оружие. Он и сам был весь с ног до головы в крови – даже его светлые и длинные волосы окрасились в этот грязный цвет. Король обернулся, чтобы посмотреть, как он, подобно бушующему урагану, неистово пролетел по улице, нападая на всех оставшихся членов стаи. Чудовища – кто без конечностей, кто задыхаясь от ран на горле — лежали на земле, и их кровь быстрым ручьем бежала по брусчатке. Воины Его Величества без промедления вонзили в плоть диких свои копья и клинки – по крайней мере, они попытались это сделать. Аякс, осмотрев, как и прочие вассалы, поле боя, начал считать поверженных противников, вытирая грязным рукавом свою мокрую – то ли от пота, то ли от попавшей на одежду крови – шею. Генерал уже хотел было обернуться, чтобы проверить скрывающихся в переулке людей, однако внезапный громогласный звук заставил его и всех демонов застыть, подобно скульптурам: вновь, как и несколько минут назад, когда они все стояли на пустынной улице в ожидании товарищей девочки с плантаций, раздался ропот. К ним навстречу бежало то, о чем так тревожился Гилан: с Центральной Площади, которую они так удачно без последствий минули, бежала ещё одна стая, в которой насчитывалось не меньше особей, чем в первой. Прибитые к земле, как шкуры животных, дикие завопили, взывая на помощь у появившихся сородичей. У всех вассалов Его Величества по спине побежала дрожь: им требовалось, не убивая, удержать на месте десять дикарей, и с тем же успехом остановить приближающуюся стаю чудовищ! Революционеры были в ужасе, с неописуемым страхом они смотрели на эту волну, что так стремительно бежала к ним и намеревалась смыть их всех с лица земли.       — Мы их не сдержим! — крикнул воин из толпы.       В его словах была истина: воины были измотаны, из оружия у них осталось только короткоклинковое и, ко всему прочему, на их плечах продолжала лежать ответственность за тех диких, которых они насильно удерживали на земле. Также ужасал факт того, что коллективное мышление этой огромной стаи прогрессирует. Некоторые воины не сдержали крик ужаса. Гилан, бледный как стена, пытался найти в себе мужество, которое должно иметься у королей и которым правители заражают своих солдат на великие поступки. Глаза короля – застывшие, подобно льду — следили за стаей дикарей, что так стремительно приближалась к ним.       «— Медлить нельзя», — подумал король.       Тяжелый вздох неизбранного народом правителя громким эхом раздался в сознании воинов. Вассалы удивились тому выражению лица, с каким тяжело вздохнул их король: господин ни одним мускулом своего лица не показал своего страха, словно его, страха, и вовсе не существовало в сущности короля. Странно, но Гилан действительно вел себя как правитель в этот момент: он чувствовал панику, но не смел вести себя так безумно и безрассудно, как вел себя в обеденном зале, когда стоял на грани того, чтобы не сойти с ума. В его окровавленном с ног до головы облике было то величие, какого он так отчаянно желал добиться, и какое в нем, изначально, видели вассалы. И эта невидимая величественность, это достоинство настоящего правителя были видны всякому глазу, как инсигнии. Его Величество, переступая через тела прикованных дикарей гордой поступью, с уверенностью шел вперед, навстречу стае. Его шаг был твердым, взгляд полон решимости, высоко поднятая голова знаменовала то, что король собирался принять следующее сражение – он, переживший смерть, готовился к очередному кругу ада. Гилан был готов встретить этих чудовищ первым, и воины, с таким искренним восторгом и восхищением смотря на своего предводителя, которому они поклонялись как божеству, и которому клялись в верности ещё сотни лет назад, встали подле него, образовывая некий ряд из храбрецов. Дикари с Центральной площади были всё ближе и ближе. Казалось, что даже смрад вонючих тел дикарей и запах крови с их пасти достиг революционеров. Земля содрогалась под лапами стаи, пока те, кого демоны пригвоздили к земле, издавали оглушающий рев. Революционеры, с замершим сердцем, подняли оружие вверх, замахиваясь. Они были уже готовы прыгнуть вперед, прямо на одичалых, однако крик, что колокольным звоном раздался за их спинами, и который так отчетливо был слышен за пеленой рева чудовищ, заставил каждого из революционеров обернуться.       Как нарисованный на полотне прекрасный образ, девочка с плантаций выбежала, вместе со всеми своими друзьями и спасенными демонами, на улицу. Ее друзья стремительно бежали в противоположную от Центральной площади сторону: туда, от куда пришли они, товарищи Эммы, пришли. И пока ее друзья ловко и быстро обходили лежащих на земле одичалых, Эмма остановилась, громким криком обращаясь к революционерам:       — За мной! — раздался, как звон церковного колокола, ее крик в этой какофонии.       В ее голосе было столько настойчивости, что, право, все демоны сочли это за приказ. Застыв на мгновение в смятении, революционеры обменялись полными на негодование взглядами, но громкий вой диких, от которого замирало их сердце, заставил их вздрогнуть, и восставшие против Регулы и знати, без промедления, побежали вслед за той, к которой они испытывали великое доверие. Гилан и Аякс бежали вместе, пытаясь сровняться с первоклассным товаром, в надежде узнать ее намерения. Кто-то из революционеров хотел забрать оружие, которое удерживало диких, однако Эмма вновь, своими криком, остановила эту затею: «Оставьте и не смейте останавливаться!», — приказала она и ее покорно послушали.       — Что Вы придумали? — спросил Аякс, то и дело оборачиваясь на стаю.       Эмма поднесла к губам – точнее к маске – палец, тем самым призвав генерала и короля к молчанию. Не способные понять ее великий план, демоны послушно замолчали, продолжая оставаться в замешательстве. Даже Гилан, который способен был остановить одним своим словом весь этот поток из воинов, не задавал лишних вопросов, доверяя человеку. Видимо, Его Величество, за это время, уже привык к подобным неожиданностям от Эммы, и прекрасно понимал, что рано или поздно она поведает им обо всём том, что придумал ее выдающийся ум.       Они завернули за угол, продолжая, в том же безумном темпе, бежать вперед. Судя по тому, что Мьюзика вела всю эту толпу – именно она, из всей команды, знала дорогу. Злокровная смотрела по сторонам, то ли опасаясь диких, то ли желая удостовериться в том, что они на правильном пути. Изгнанница иногда делала очень крутые повороты, заворачивая на ту или иную улицу, чем изрядно заставила своих последователей попотеть: даже демоны-революционеры, в чьих жилах, с недавней поры, текла кровь регентов, были не способны на такие крутые и резкие виражи. Альянс – назовем компанию спасителей демонов, революционеров, а также самих спасенных демонов именно так – бежали не вниз, к нижней части города, а бегали, как казалось большинству, по кругу. И вот, минув очередную, разрушенную хаосом улицу, они вышли на открытую и просторную площадь. Она, эта площадь, уступала Центральной в размерах, но, тем не менее, здесь действительно было много свободного пространства – так, по крайней мере, считали революционеры, почувствовав разницу между этой площадью и улицей, где они мгновения назад сражались. Теперь же сделаем небольшое отступление: главные фигуры нынешних событий оказались на одной из тех многочисленных площадей, что, как связанные аксонами нейроны, соединялись между собой узкими уличками, ведущими от ворот в город к Центральной площади и, следовательно, ко дворцу Ее Величества. Ранее мы уже упоминали, что каждая дорога, как зачарованная тропа, вела, так или иначе, ко дворцу, и улицы эти, узкие горные ручьи, иногда прерывались, вливаясь в пространство небольших по размеру площадей, а дальше, после этой площади, вновь рассыпались одинокими струйками, продолжая то сплетаться воедино, то расплываться в стороны. И, взглянув с высоты птичьего полета, Столица действительно напоминала нейронную связь человеческого мозга, или стекающие по стеклу капли дождя. Они, эти маленькие площади, были как различными, так и идентичными друг другу: где-то, как на Центральной, они были усеяны палатками торговцев, а где-то были столь просторными, столь пустынными, что, как бальные залы, собирали девушек и мужчин в танцы; где-то царил неутихающий шум, а где-то – вдохновляющая тишина. Одна площадь идеально подходила для дружеских или деловых встреч, а другая – для романтических свиданий и одиноких прогулок. Но вернемся к тем, за кем так пристально смотрит судьба всего этого мира, а точнее обратим наше внимание на ту площадь, где сейчас находятся наши главные герои: здесь было три фонтана, поставленных в ряд с расстоянием друг от друга в несколько метров. Они были достаточно высокие, у каждого было по три чаши, и вода, как ткань, изящно стекала вниз прозрачной стеной. Заметим, что центральный фонтан был выше и больше в размерах, нежели остальные два, что расположились от него по бокам. Каменные их бортики были широкими и позволительными для того, чтобы сесть и насладиться звуком воды. В них, в фонтанах, не было никакой скульптуры, никакой грациозной детали или художественности, но именно этот недостаток и придал им ту изящность простоты, которой так восхищаются поэты и прочие особы с лиричной душой. Сейчас же, вероятно из-за взрывов, что повредили водоснабжение, фонтаны замолкли, перестав шуметь и играть водой. И большего, кроме этих фонтанов, ничего примечательного здесь не было. Но героев весьма воодушевило открытое пространство – в сравнении с той улицей, на которой они только что сражалась, это место позволяло такие наглости, как маневры и ловкие уклонения. Одним словом, революционеры сочли эту площадь идеальным полем будущего сражения.       Мьюзика, дети с плантаций и два столичных демона спрятались за фонтаном. Они, за исключением Эммы, окружили высокого горожанина, согласившегося стать весомой частью этого плана. Спины этой команды закрыли от революционеров весь тот процесс, который они совершали, но демоны были уверены, что они подготавливались к битве. Вассалы Гилана с опаской осматривались по сторонам, словно чувствуя притаившуюся опасность: восставшим демонам казалось, будто дикари, как невидимые злые духи, способны были растворяться и появляться в воздухе, и вот-вот набросятся на них бесшумной смертью. Аякс, оказавшись на этой площади, обернулся назад и более свой взор не оторвал от той дороги, какой они сюда бежали. Он, если можно так выразиться, стал дозорным их минутного покоя.       Гилан и Эмма как-то синхронно, словно две пташки, отскочили разом подальше, переводя дыхание. Переглянувшись между собой, Эмма прочитала во взгляде короля не то мольбу, не то требование. Она незамедлительно начала объясняться:       — Мы лишь отсрочили битву, дабы приготовиться к победе. Как я и…— Эмма запнулась, не решаясь сказать слово, которое бросает ее сущность в дрожь. — Как я и обещала, мои друзья здесь, чтобы помочь.       — У вас есть план, как спасти всех демонов из стаи? — задал вопрос Его Величество с неким удивлением.       Эмма согласно кивнула.       — Что от нас требуется? — спросил король. Вероятно, впервые он так уважительно говорил с ней, и этот факт приятно поразил рыжеволосую. Эмма чувствовала некую гордость за Гилана, ведь сейчас, в пылу сражения, он вернул тот разбитий несправедливостью, разрушенный Регулой и знатью облик лорда Гилана – справедливого и смелого, честного и верного главу своего рода.       Гилан, хоть и не видел ее лика, сумел почувствовать сквозь маску девочки теплую улыбку и пылающую в луговых зарослях ее глаз радость. Он немного смутился этому, невидимому для взора, проявлению ее доброты душевной. Король быстро взял себя в руки, прогоняя неуместное смущение: ему стоит ещё многое пересмотреть, многое обдумать и принять бесчисленное количество решений касательно этой девочки с плантаций. Как-то уж очень резко их отношение друг к другу меняется. Король смотрел на нее и пытался понять, как себя вести с той, что так отчаянно желала спасти как себя, так и других. И хоть король знает ее всего от силы день – он убежден в том, что этот первоклассный товар готов пожертвовать собой ради других, заплатив за спасение дорогих ее сердцу людей любую цену. Это поражало настолько же, насколько и ужасало: на что же она, сбежавший товар, пошла ради других? Что эта девочка с плантаций отдала взамен, чтобы иметь тот великий дар, который способен спасти род демонов? Что такого они согласовали с ним, раз уж сам бог согласился на спасение людей. Цена обещания была неизвестна ни Аяксу, ни Гилану и ни другому живому, помимо него, созданию. Однако, стоит признать, Гилан подозревал о том, что Иверк мог, в отличии от короля или его солдат, догадываться об истинной цене обещания: не просто так герцог выл, не просто так он рычал и не просто так возжелал, только услышав об обещании с ее уст, убить первоклассный товар. Грех утаивать тот факт, что Иверк и весь его покорный род имели великие познания в вере и знали о нем и его таинствах больше, чем кто-либо ещё. Но, отложив свои размышления на лучшее время, Гилан сосредоточился на происходящем.       «Рано или поздно, — подумал он напоследок, — истина Эммы, как и гниль Регулы, станет известна всем».       И Эмма, воодушевленная благоразумием Гилана, описала вкратце план дальнейших действий. Ее голос, это нежное щебетание певчих птиц, был способен, как смогли убедиться революционеры, брать как устрашающие ноты, от которых сущности бывалых демонов способны были замереть, так и самые восхитительные и самые нежные ноты, который мог издать молодой девичий голос. И сейчас они, революционеры, внимали каждое слово этого мелодичного, слегка тихого голоса, в котором громко играли струны уверенности. Демоны слушали, иногда задавая вопросы касательного их роли или действий в тех или иных ситуациях, на что Эмма отвечала очень четко и весьма толково. Даже Аякс, чьи глаза были прикованы к улице, а слух принадлежал разговору девочки с плантаций, поразился умением Эммы отвечать на вопросы так быстро и прямо. Вероятно, подумал генерал, не впервые она была в подобной ситуации.       Крик Аякса «К оружию!» обратил взор каждого на дорогу, какой они пришли. До их слуха донесся тот же ужасающий ропот, какой они уже слышали дважды за последний час. Рычание диких прошлось по спинам воинов холодной волной, сердца оцепенели от угрожающего стука когтистых лап. Лишь мгновение воины позволили себе на страх, а дальше же пришло холодное сосредоточение на новой задаче. Для лучшего понимания всей ситуации, обратим свое внимание на одну, не столь важную, но требуемую для описания сражения деталь: к этой площади вели всего несколько дорог, однако революционеры опасались, что стая, разделившись, застанет их врасплох, набросившись с каждой улицы, ведущей сюда. Поэтому демоны окольцевали территорию, чувствуя дрожь земли своими ногами, ощущая замирание воздуха вокруг. Гильда и Дон вышли из-за фонтана, сели на одно колено и затянули тетиву, прицелившись в сторону дороги, какой они пришли сюда. Только у этих двоих имелся лук, из-за чего Эмме и Мьюзике пришлось лишь стоять вместе с горожанином и Иоилем поодаль, приняв на себя роль смиренных наблюдателей. Революционеры также приготовились, обступив Гильду и Дона, а также тех, кто нашел укрытые за фонтаном, с целью их защиты. Демоны с нетерпением и ужасом ожидали одичалых, и не обернулись бы, если бы не запах – запах крови. Вассалы Его Величества, да и сам Гилан, изумленно смотрели на то, как двое друзей Эммы – также замаскированных под обычных горожан – насаживают на наконечники своих стрел отрубленные и окровавленный пальцы. Кровь, подобно стекающим каплям дождя, капала с конечности прямо на землю, разбиваясь об камень, смешиваясь с лепестками. Пальцы – длинные, многосуставные, серые – принадлежали, как всем стало ясно, тому самому горожанину, которого они недавно спасли. Но данный факт лишь больше ввел каждого из них в смятение. Демоны отвели свои взгляды от этих людей, чтобы ещё более не смутиться данной картине.       Дети из Благодатного дома затянули тетиву, и она издала характерный звук. Эмма и прочие, кто скрывался за фонтаном, присели, с содроганием души ожидая, как и революционеры, прихода чудовищ.        Дикие подступали всё ближе и ближе.

***

      Путь был мрачен, дорога непроглядна, гробовая тишина была здесь царицей. Только звук воды, при шаге, доносился до слуха, оскверняя правление безмолвия. Как лабиринт минотавра, эти длинные катакомбы казались бесконечно холодными, потерявшими свое начало и не возымевшими конец. Сырость, как мерзкое чувство в душе, назойливо кривила лик людей, а водосточный смрад осквернял нюх.       Прозвучал щелчок, после которого появился горячий свет огня, что, как рука великого воина, отбросила непроглядную тьму подземных катакомб. Раздался ещё один щелчок, идентичный первому, и зажегся второй огонь, обращая всё больше и больше пространства вокруг светом. Всего две зажигалки, так удачно оказавшихся в кейсе Винсета и в кармане Рэя, стали спасением команды Нормана от этого сумрака. За это время к ним присоединились Число и Барбара. Не описать словами выражение лиц этих двоих, когда они слушали и горькую исповедь Нормана о своей слабости, и великую весть о смерти королевы. При встрече Барбара, казалось, метала молнии своим взглядом на Рэя, чувствуя необъятную ненависть, пока кровожадные мысли посещали ее обезображенный рассудок. Сейчас же девушка, как и брат, измотавшись эмоционально при беседе со своими боссом, шла покорно и тихо, желая только одного: выбраться из этого адского обители как можно скорее, и пыл ее жарких чувств постепенно тлел в этом холоде. Впрочем, желание девушки убраться отсюда разделяли абсолютно все. Рэй шел в авангарде, так как он был тем единственным человеком в их компании, кто знал дорогу. Точнее будет сказать, что Рэй запомнил тот путь, по которому они с Эммой добрались до дворца, так что, предположительно, они идут сейчас через весь дворец, направляясь к Центральной площади.              Это были настоящие катакомбы, и Рэй до сих не понимал их предназначение: с одной стороны, они были идеальный потайным выходом со дворца в случае какой-либо катастрофы, однако низкая для демонов высота стен, металлические решетки, преграждающие путь через каждые десять-пятнадцать метров, были причиной его несогласия с самим собой. Так что, передвигаясь во мраке вместе с командой Нормана, Рэй продолжал выстраивать те схемы, благодаря которым его дедукция способна была найти правильный ответ. Вся команда шла с сомкнутыми устами, ведь никто не решался нарушить повисшее в воздухе молчание, и, если бы не плеск воды и тихий шум огня, могло показаться, что это призраки бродят по темным катакомбам, а не живые люди – впрочем, рассказав эту историю кому-нибудь из демонов – он бы непременно сказал, что история с призраками звучит более правдоподобно, нежели история про сбежавших товаров с лучших плантаций в катакомбах замка Ее Величества. В таком молчании быстро пролетела, как ночная птица, первая, вторая, а после и следующая минута. Выдвинув на свое же усмотрение несколько предположений касательно подземных ходов, Рэй, возвращаясь к реальности, заметил, что прошло уже около десяти минут их похода. — Вот, — голос Рэя вызвал дрожь у членов отряда – настолько неожиданно было что-то услышать в этом, казалось вечном, безмолвии, — через эту брешь мы с Эммой и прошли.       Брюнет остановился, указав на очередную преграду катакомб: металлическая решетка, которая должна была быть намертво приставлена к этим стенам, была «разорвана», словно ткань. Казалось, что эти прутья вырвали, и тот, кто это сделал – имел просто ужасающую силу. Дети с плантаций не были дураками: строя этот дворец, этот непреступный обитель правителя – невозможно было сделать такую ошибку, как поставить в данных катакомбах преграду, сломать которую было бы легким делом для любого демона. Эти решетки, как и другие, были намертво закреплены к стенам, из чего можно было сделать два предположения: первое – это была хитрая задумка архитекторов и строителей дворца, и им велено было сделать эту ахиллесову пяту среди неисчислимых тупиков. Можно даже предположить, что сам король, отец Регулы, в целях безопасности сделал один из выходов именно таким – поддающимся силе и при этом идентичным другим, ведь внешне эта преграда ничем не отличалась от остальных. Однако ее сломали, как ломают двери при взятии крепостей: легко, рьяно и быстро. Вторым предположением было то, что Норман и Гилан не первые из живущих, кто пробрался в замок Ее Величества с недобрыми намерениями. И судя по тому, что об этом входе знал Сон-Джу – Рэй решил, что красноволосый демон был в числе тех давних захватчиков. Но истину этой истории они непосредственно узнают от самого Сон-Джу, когда им предстоит встретиться. Однако это будет после, а прежде сбежавшим товарам требовалось выбраться из этого места, выйти на поверхность и добраться до ворот. План несколько изменился: Рэй находит Эмму, а Норман с его подчиненными отправляется к воротам, где и будут ожидать рыжеволосую и брюнета. И сколько бы Норман не убеждал Рэя, сколько бы он не твердил об опасности таких похождений по Столице демонов – брюнет был непреклонен в своем решении. Иначе было Эмму не найти, а без нее уходить из города было невозможно. Тем более, что последующие события зависят только от нее: без Эммы невозможно было принимать каких-либо решений касательно Гилана или томящихся в убежище детей. Эмма сейчас была ключом к замку загадки, свитком мудрости, кладезем знаний для всего человеческого рода. Лишь ей известны условия того самого обещания, что способно изменить судьбу каждого человека в этом несправедливом мире. И именно с такими суждениями они продолжали путь, всё ближе и ближе добираясь до выхода из канализаций, как предполагал Рэй.       — Удивительно, — прошептал Винсет, присев на одно колено, внимательно изучая повреждения решетки.       Число и Барбара стояли рядом, так же исследуя каждый угол данного преграждения. Девушка освещала эти изогнутые, зверски вырванные прутья, что стремились в их сторону, как стремятся ветви дерева к небу.       — Смотрите, — заметил Число, — они направлены в нашу сторону, — парень указал на торчащие из стен и пола короткие трубы решетки.       — Значит они были сломаны с этой стороны, — утвердительно прошептала Барбара не то себе, не то другим.       Винсет что-то промычал, не отрывая взгляд от предмета их общего изучения.       — Что это значит? — с некой опаской спросил Число у Барбары и Винсета.       Коллективное молчание повисло в воздухе. Мысли то кружились вокруг, то сплетались в единую паутину, то растворились в тумане тяжелых и спутанных раздумий.       — Это значит…— собралась ответить Барбара, но Норман, ее покровитель, перебил девушку на этих словах:       — Мы не можем ничего утверждать и делать какие-либо выводы на данный момент. Да, можно предположить, что тайного, не известного истории нападения, о котором мы недавно рассуждали, не было, и эти прутья вырвали с нашей стороны, словно кто-то был в попытке бегства со дворца. Однако кто может это подтвердить? Быть может, эти прутья сломал предатель, и неизвестные проникли во дворец посредством помощи изнутри. Но, опять же, мы не можем ничего утверждать с таким мизерным количеством информации. Поэтому, прошу, продолжим наш путь.       Подчиненные Нормана выслушали его, как всегда полные мудрости, слова. И, согласившись со своим боссом, они встали с колен и продолжили идти вперед. А теперь вернемся на несколько минут ранее, ведь в это время, пока между Барбарой, Числом и Винсентом шла недолгая дискуссия и их внимание было приковано к преграждению, произошел разговор двух братьев из Благодатного Дома.       — Рэй? — шепот Нормана был тихим, как совиный полет, и лишь уши Рэя – точнее одно, неизувеченное правое ухо – слышало голос светловолосого.       Брюнет, оторвавшись от тех мыслей, которые также посещали и подчиненных Нормана, вопросительно посмотрел на друга. В глазах обоих – чистая, непорочная дружба, искренние чувства, которым противна любая ложь. Задавая вопрос, Норман был уверен в том, что Рэй ответит правдой и только ней. Светловолосый ещё раз посмотрел на своих товарищей, и убедившись в том, что они слишком увлечены изучением преграждения – освободитель человеческого рода продолжил обращаться к своему другу.       — Ты уверен, что Эмма пойдет вместе с нами в убежище?              Вопрос Нормана, подобно холодной воде, ввел Рэя в оцепенение. Ему не приходили в голову такие, имеющие весомые опасения мысли – правдивые мысли. Как не жутко было это признавать, Рэй не сумел сразу ответить на вопрос. Он, конечно же, будет убеждать ее любыми существующими способами, но то, что Рэй не знал условий обещания – усложняло их всеобщее положение. Да и зная Эмму – упертую, как гора, горячую сердцем, как лесной пожар, и свободолюбивую, как ветер – родной сын Изабеллы не мог ничего обещать Норману или что-либо утверждать. С ней всегда было так: лишь при встрече, лишь тогда, когда он сможет посмотреть в зеленый луг глаз, лишь тогда, когда он станет свидетелем того, как ее волосы искрами горят на ветру – только в этом случае можно строить стратегию, ведь их общая, безумно непредсказуемая сестра способа была разрушить до основания каждый план одним только своим словом – такова была суть Эммы. И зная эту суть лучше, чем кто-либо другой – Рэй не смел ничего обещать.       Рэй молчал в ответ, и губы Нормана затронула легкая, почти что незаметная улыбка – брюнет устрашился ей, ведь ничто лучше, кроме нее, не способно было знаменовать великого страха Нормана. Голубоглазый сейчас улыбался той же улыбкой, какую они видели, когда он прощался со всеми у порога Благодатного Дома.       — Ты не представляешь, как сильно я хочу ее видеть…— почти что простонал Норман, всматриваясь в черный омут глаз собеседника. Улыбка, как цепь, сдерживала то свирепое существо, что сейчас бушевало в сущности Нормана – страх. — Меня на части разрывает желание отправиться с тобой и найти ее, — продолжал светловолосый, — но оковы ответственности сдерживают мое тело, мой друг. Так что, пожалуйста, Рэй, я умоляю тебя – сделай всё возможное, чтобы она согласилась. Я прошу тебя об этом как своего лучшего друга, как любимого брата.       Эти слова, как стрелы, поразили родного сына Изабеллы в само сердце. Его всегда каменное, беспристрастное к жизни лицо скривилось от той искренности Нормана, от тех чистых, как снег, чувств, с которыми его друг произносил эту просьбу. Любое сердце могло оттаять от тона Норман. Брюнет сжал плечи своего друга и внимательно посмотрел ему в глаза, а после промолвил:       — Я сделаю всё, что в моих силах.       Норман вновь загадочно улыбнулся. Он без какого-либо зла убрал руки друга и неожиданно, к удивлению Рэя, обратился к своим подчиненным. Оказалось, что Норман слушал разговор своих товарищей, пока ожидал ответа друга. Рэй, в который раз, поразился неограниченными способностями Нормана, ведь, считал Рэй, это крайне сложно – присутствовать при двух разных разговорах и являться их участником. С тем же изумлением во взгляде, брюнет вместе с командой Нормана продолжил идти вперед.       — Хотел спросить кое-что у тебя, — вновь обратился к Рэю Норман, и на этот раз каждый член команды способен был услышать их диалог. — Можешь рассказать о встречи с ним?       Будучи пораженным и до этого, Рэ вновь изумился словам брата – удивлению действительно не было предела. Брюнет заметил, как насторожились подчиненные лжи-Миневры и как наострили они свои уши, так же испытывая желание услышать данную историю. Ничего не имея против этого, Рэй, вздохнув, задумался, формулируя дальнейшую историю об их с Эммой встрече с богом демонов.       — Побывав в Семи стенах, Эмме было видение: она видела дракона, который, взмахнув своими крыльями, оправил ее в невесомый полет. Пролетая сквозь невиданные человеческому глазу края, она увидела храм, на поиски которого, после, мы потратили два года. Мы были в различных землях регентов, но именно на границе земель Байона и Иверка мы нашли тот самый, нужный нам храм. Если говорить вкратце, то мы, побывав там, отыскали способ попасть к настоящим Семи стенам, за которыми он скрывался.       — Так значит Семь стен несколько? — прервал его Винсет, не понимая, как, впрочем, и все остальные, о значении и местоположении этих «Семи стен».       — Нет, Семь стен – это преграда, которую он поставил на пути к своему обители. Сначала мы думали, что нашли Семь стен ещё тогда, когда Эмме было видение, но оказалось, что то место просто имело какое-то религиозное значение для демонов, не более. Но возвращаясь к нашему путешествию: я и Эмма отправились к Семи стенам, за которыми, веря преданиям, скрывался этот самый бог. Я до сих пор не особо понимаю, что это было: созданное им созидание, другое измерение или, быть может, третий мир. Но как бы то ни было, мы оказались на границе реальности и фантастики. Казалось, что я находился где-то в ином пространстве, однако всё вокруг было идентичным тому, что я помню с самого детства: приют, мама, младшие – всё это было настолько живым, что меня до костей пробрала эта жуткая реалистичность. В какой-то момент я даже позабыл о том, где нахожусь и что мне требовалось делать. Это была борьба с необъяснимым, но в то же время и с реальным, в которой, признаю, я потерпел поражение. В одной из таких «галлюцинаций» – или иной стены, называйте как хотите – мы с Эммой взрослели и молодели, пока, в конце концов, я не стал дряхлым стариком, жизнь которого постепенно покидает тело, а Эмма младенцем, не понимающем о жизни и вовсе. Я не помню точно, что произошло, однако Эмма, каким-то образом, нашла выход из этой ловушки разума. До сих пор не знаю, как ей это удалось, но внезапно всё вокруг вернулось в норму, и мы вновь оказались по ту сторону реальности, но уже с ясным умом.       — Ты говоришь про какие-то круги ада, ей Богу, — прошептал Число, поражений, как и все присутствующие, этой историей.       — Вполне возможно, учитывая, что этот бог – демон, — добавил Винсет.       — Так вот, — продолжал Рэй, — на мгновение показалось, что мы наконец-то решили эту головоломку, но как только я осознал это, как только я понял, что мы одержали победу – меня просто «выбросило» из этого ада. Словно после липкого, бредового сна, я, ослабленный этой нервотрёпкой, оказался в окружении ребят на том самом месте, где мы с Эммой совершили ритуал. Как выяснилось позже, Эмма сумела сломать Семь стен, за которыми скрывался этот демон, а я – нет. Меня изгнали из его обители за «ограниченность в понимании и осознании». Ну, а дальнейшее вам известно: Эмма заключила обещание, и мы отправились в погоню за вами, в Столицу.       — Так значит, ты не встречал его?       В голосе Нормана – пробирающий ознобом холод. Как раздаётся гром в летнюю ночь, так и голос Нормана раздался в этих, приютивший тишину, стенах. Своим тоном светловолосый изумил каждого из присутствующих. Слова Нормана птичьими полетом отразились от стен и продолжили лететь дальше, вглубь катакомб. Рэй с непониманием смотрел на своего друга. Ему казалось, что он только сказал нечто такое, что вдребезги сломало очередной столб в разуме Нормана, на котором держались его, Нормана, убеждения и планы.       — Рэй, ты не видел его?       — Нет.       — Ты не был свидетелем обещания?       — Нет.       — И ты не знаешь условий договора между ним и Эммой?       Казалось, сейчас Норман вот-вот сорвётся на крик – настолько накаленным было терпение мессии. Однако никакого казуса не произошло, и светловолосый остановил свой крик в горле, заглатывая его обратно туда, откуда он явился – в душу. Невозможно было не увидеть ту реакцию ужаса и изумления, какую справили на него слова Рэя. Родной сын Изабеллы почувствовал, как сердце замерло в груди и как холодеют его руки, пока светловолосый прожигал его суть изумленным, вперемешку с ужасом, взглядом.       Норман схватился за ворот Рэя и приблизился к его лицу, при этом почти что крикнув:       — Эмма не рассказала тебе о цене обещания?!       Холодный пот застыл на лице брюнета, когда он почувствовал тот ужас, который испытывал сейчас светловолосый. Словно зараза, это изумление передалось на всех и сразу. Брюнет, всё же, нашел в себе силы, чтобы положить свои руки на руки друга. Норман ощутил прикосновение мертвецки холодных от ужаса рук и вздрогнул всей сущностью. Рэй тяжко вздохнул, при этом кардинально изменившись в лице: вновь это холодное спокойствие, вновь эти, устрашающие своей неприступностью, черты лица, в которых отсутствовали какие-либо эмоции. Лишь глаза Рэя – понимающие, успокаивающие и слегка пораженные – убеждали Нормана в том, что его брат просто одел, на мгновение, маску бесчувственности. Светловолосый ослабил хватку, продолжая неотрывно смотреть в черный омут – единственное место, где он мог увидеть правду.       — Если ты боишься за то, что она отдала взамен – я успокою тебя: перед тем, как отправиться к Семи стенам, мы с Эммой заключили что-то вроде уговора. Мы договорились, что не станем заключать обещание ценой наших или нашей семьи жизней. «Мы потребуем отправить всех – абсолютно всех, без исключения – людей в другой мир, где обитает человеческая раса» – слово в слово, Норман – это то, на что она согласилась.       Слова друга, как благодать, избавили Нормана от страха и переживаний. Они, эти слова, имели великое убеждение, и Норман был поражен ими. Их хватило для того, чтобы поселить в душе миссии всея человечества покой. Светловолосый вмиг стал тем спокойным озером, каким был до той бури ужаса, которую устроила непогода страха. Рэй, воспользовавшись этим моментом, сжал руки брата и улыбнулся, придавая своим словам ещё большую убедительность. Зачарованный правдой, Норман обнял Рэя, и они, эти два брата, которые вновь нашли понимание лишь поговорив друг с другом, застыли под понимающими взглядами других. Теперь Норман был уверен, что ни Рэй, ни Эмма и никто-бы то ни был другой из людей этого мира не пострадают от обещания.       И Норман был прав: люди окажутся в другом мире, а демоны останутся там, где им и следует.

***

      Здания в округе прониклись дрожью, в воздухе всё замерло, немая земля, казалось, разразилась ревом. Дикие быстро перебирали лапами, царапая камень под ногами, бросаясь на стены и крыши домов. Их рев проникал в каждую щель, рычание пробиралось под слои земли и застывало громом в небе. Всем своим ужасом они заполнили столицу, как капля яда заполняет чашу вина. Их чудовищная скорость, нечеловеческая сила страшила каждого живого, и казалось, что сама смерть идет в их рядах.       Жажда. Неутолимая жажда руководила ими, направляла, провоцировала и шептала в помутненном рассудке. Они бежали на ее немой зов, только и успевая открывать пасть, поглощая голову очередного разумного. Вся в крови, их пасть обезображивалась в диком оскале. Чарующий запах добычи и зов жажды направляли их, и они, преследователи живых душ, шли по следам своих жертв.       Вот и та самая площадь, где были наши демоны и люди. Узкие улицы не позволяли дикарям наброситься сразу же, так что, как и предполагали революционеры, стая разделилась. Один из диких – крупный, с толстой кожей, уродливой рожей и многочленными лапами – бежал в авангарде, и, в идеале, должен был быть первым, кто отведает плоти демонов. Но вот и конец улицы, и стая ручьем вливалась в площадь, и тот одичалый, на чью удачу выпала роль первого охотника, открыл свою зубастую пасть, бросаясь на мелких – а с высоты его взора они были крошечными – особей. Стрела разрезала воздух, со свистом прилетев этому чудовищу в пасть и попав ему в небо. Запах крови, который источала эта стрела, зачаровал монстра, и дикарь, вместо того, чтобы взвыть от боли, проглотил стрелу, будучи заворожённым этим запахом и вкусом. Недалеко пролетела ещё одна стрела, также попав в пасть рядом стоящего дикаря, который, как и собрат, проглотил стрелу с отрубленным пальцем на наконечнике.       Воины Гилана набрасывались на дикарей, пытаясь перерезать им глотки своими короткими клинками, ведь хорошее оружие, напомним, они оставили на поле прошлого боя. Дикарь поймал одного революционера, придавив сущность вассала своей огромной когтистой лапой. Казалось, голова бедняги вот-вот пропадет в пасти монстра, но очередной свист и последующая за ним стрела остановили чудовище, сбив его с толку. Воспользовавшись этим моментом, товарищи прижатого к земле демона вытащили своего собрата из-под лапы растерявшегося дикаря. Так происходило почти со всеми, и стрелы – словно лучи божьего света в Содоме – насмерть поражали одичалых, разрезая воздух своим быстрым полетом. Революционеры разделились на две группы: одной командовал Гилан, а второй – Аякс. Генерал и его команда нападали на диких, пришедших с той самой улицы, которой они, альянс, добирались. Демоны даже не думали их обездвиживать, и, уж тем более, убивать, а всего-навсего давали двум сбежавшим товарам с плантаций возможность прицелиться и выстрелить в монстров, отвлекая внимание чудовищ на себя. И пока команда Аякса занималась этим хлопотливым делом, Гилан со своими вассалами сдерживал остальных дикарей, до которых очередь обращения ещё не дошла. Отряду Его Величества было сложнее всего: дикари превосходили их силой и числом, и, видит Бог, если бы не чудодейственные способности крови регентов и оточенного столетиями мастерства короля – революционеры бы пропали под лапами одичалых.       Ранее уже было упомянуто, что те, кто не мог сражаться укрывался за фонтаном: Мьюзика, Эмма, спасенный горожанин и Иоиль пригнулись, стараясь слиться с очертаниями каменного фонтана. Их уши резал звук борьбы, на головы сыпалась не то пыль от каменного укрытия, не то та, что лежала на земле, и, поднявшись в воздух в битве, теперь падала, как дождь, на головы небоеспособных. Мьюзика тесно прижала к себе Иоиля, как мать прижимает новорожденное дитя к своей груди, и они слились в единую и незаметную фигуру. Эмма же, сидящая рядом, крепко сжимала в своих руках окровавленный нож, а горожанин – заметим, что его высокий рост был для него огромной проблемой, вед ему пришлось чуть ли не слиться с землей, чтобы не быть замеченным — был рядом со своей спасительницей. Алый нож и отрубленные пальцы его рук говорили сами за себя: он добровольно согласился на то, чтобы его конечности стали тем противоядием, с помощью которого возможно было спасти этих, таких же, как ранее и он, горожан. Роль врача-хирурга взяла на себя Эмма: именно она ампутировала ему пальцы, ведь увидев то, как тревожилась одной только мыслью об этом Мьюзика – рыжеволосая решилась на этот смелый поступок, лишив свою подругу тяжкого бремени. Благо, Эмму успокаивало то, за чем она так пристально наблюдала: кровоточащая рука восстанавливалась в минуты. Словно ростки под лучами солнца, фаланги чарующим образом отрастали, постепенно обвивали и облетали их мышцы и, в конечном итоге, пальцы покрыл слой кожи. Даже ногти, эти острые ракушки, выросли обратно, приобретая очертания когтей, что присущи демонскому роду. И Эмма, завороженная этим зрелищем, разрывалась между тем, чтобы следить за битвой и за регенерацией разумного демона – она, его регенерация, завладела всем ее вниманием. Смотря на это волшебное восстановление, которого, вероятно, никогда не добьётся человечество, Эмма думала о том, как многим отличительны демоны от людей и наоборот. Она понимала, что человеческому роду никогда не превзойти род демонов в подобном – в излечении своих ран и в выживании в целом. Рыжеволосой было горько признавать эту истину, и особенно, думала она, больнее признавать это будет Норману – освободителю человечества. Страх, своими липкими и холодными руками, хватал ее плечи, когда она вспомнила о своем друге. Она вздрогнула, отгоняя от себя эти мысли – сейчас было не то время, которое, к горестному сожалению Эммы, вскоре должно настать.       Один из воинов Его Величества, в желании сдержать дикаря, бросился на чудовище, вонзив в центральный глаз монстра свой клинок. Одичалый издал громовой вой и упал замертво, сотрясая, своим падением, землю. Его сородичи перестали бросаться на революционеров и, заметив мертвую тушу собрата, кинулись к мертвому телу. Они жадно рвали плоть члена своей стаи, вгрызались в него своими клыками, проглатывали органы и – главное – всеми силами пытались первыми достаться до ядра, ухватив хоть часть его, мертвого дикого, разума. Гилан, не теряя ни секунды, крикнул своим воинам прыгать на чудовищ, прекращая данную трапезу. Не хватало ещё, считал король, этим одичалым обзавестись новой парой лап. И вассалы, покорные слуги Его Величества, беспрекословно повиновались приказу: словно на не знавших узды скакунов, революционеры бросились на спины дикарей и глубоко вонзили свои клинки в их шеи, перерезая, как они надеялись, сонную артерию. Одичалые, почувствовав неимоверную боль, вскочили, чуть-ли не летая над землей в попытках снять с себя наглую добычу. Заметим, что дикие так и не успели насытиться плотью собрата. Революционеры крепко, как только это возможно, ухватились за плоть чудовищ или – если такова имелась – за их гриву мертвой хваткой, пригнувшись всей сутью к вонючему телу чудовищ, чтобы не попасть под удар их хвостов и не упасть с них. Теряя с каждой минутой всё больше и больше крови, чудовища захлебывались, падая на землю и завывая, как раненые хищники.       — Ради Бога, скорее!.. — шептал взволнованно Гилан, следя как за своими воинами, так и за отрядом Аякса.       Гильда и Дон уже задыхались, руки, как им казалось, вот-вот откажут, а их пальцы не чувствовали уже ни тетивы, ни холода, ни жара, ни стрел – так сильно ослабли дети из Благодатного Дома. Ранее уже упоминалось, что у Гильды было всего-навсего семь стрел, и девочка зареклась, во что бы не стало, не промахиваться. Дошло до того, что она высчитывала в голове целые формулы для подсчета полета своей стрелы – воистину, как говорил Юго когда-то, дети из Благодатного Дома были удивительными. У Дона же было около одиннадцати стрел, и в общем подсчете он уже использовал шесть, причем ни разу не промахнувшись. Блестящий результат – так, по крайней мере, выразился бы Сон-Джу. Однако сбежавшим с третьей плантации детям было от того совсем не легче: тело, хоть и натренированное, было на пределе своих возможностей. И когда уши Гильды заложило, а в глазах плыли бесцветные огоньки – она поняла всю критичность ситуации. В колчане оставалось где-то четыре стрелы – точнее сказать, что по ее подсчетам там было именно четыре – а чудовищам не было числа. Усложняло ситуацию также то, что ни один из одичалых не спешил преображаться: проглотив стрелу, чудовища продолжали набрасываться на команду генерала. Гильда и Дон были свидетелями того, как быстро способна была кровь Сон-Джу обратить дикарей на горожан, однако сейчас, воспользовавшись кровью одного из обращенных, в сердцах детей замерла неуверенность в победе: сколько времени ещё потребуется демонам на обращение? А сколько сумеют продержаться Гильда и Дон, пока не упадут в истощенный обморок? Как бы то ни было, товары высокого качества продолжали, из последних сил, стрелять в одичалых, с блестящим результатом выполняя задачу, пока их подруги, первоклассный товар и злокровная, сидели за фонтаном и рубили только что восстановившиеся пальцы горожанина, ибо «наживка» кончалась вместе со стрелами.       Эмма со всей возможной сосредоточенностью заносила над головой нож и одним резким движением отделяла от пясти его, только что регенерированные, пальцы. Демон болезненно кривился, подавляя в себе в стон и ограничиваясь шипением. Эмма посмотрела на него – он ответил кивком, немо молвив: «Я в порядке». Она поразилась его смелости, воодушевляясь его, такой же горячей, как и ее, решимостью. Рыжеволосая обернулась на Иоиля и Мьюзику, и удостоверившись, что с ними всё в порядке – она ползком обошла фонтан. Покинув укрытие, Эмма спешно подобралась к Гильде и Дону. Бегло осмотрев поле боя, Эмма оценила их текущее положение, а после осмотрела наличие стрел в колчанах Дона и Гильды. У Гильды было совсем мизерное количество стрел – две, если быть точнее, — и обе без «наживки» на остриях, в то время как у Дона, помимо трех, снабженных конечностью демона, оставалось ещё около пяти стрел. Эмма положила руку на плече Гильды, и девушка, облегченно опустив свои руки и лук, обернулась. Хоть на товаре высшего качества и была маска, Эмма сумела увидеть все то болезненное изнеможение, которое сейчас было в Гильде и которое высасывало все силы из каждой части ее тела. Девушки, не теряя времени даром, стали нанизывать на наконечники оставшихся стрел пальцы.       — Сколько времени им потребуется для обращения? — с тяжелой одышкой спросила Гильда у названной сестры.       Эмма, не отрываясь от работы, молчала в ответ. А разве она знает? Да черт возьми, Эмма лишь по рассказам Нормана да историям Мьюзики сумела предложить подобное, не имея за спиной никаких гарантий. Как бы ей не было болезненно вспомнить об этом, но кровь Эммы подействовала на горожанина, а значит, чисто теоретически, она, как и кровь Мьюзики, должна теперь передать все свои чудодейственные способности спасенному демону. Но кто, кроме Эммы, был готов быть в ответе за то, чего может не произойти? Эмма настойчиво продолжала молчать, и Гильда, посчитав это за чрезмерную увлеченность процессом, оставила свою подругу в покое. Как только на острие обеих стрел были насажены конечности демона – Гильда вновь, чувствуя неимоверную боль в своем теле, принялась стрелять в пасти одичалых. Рыжеволосая же, тем временем, переместилась на несколько метров вправо, оказавшись, тем самым, за спиной Дона, и положив также, как и Гильде, руку на плече друга. Парень обернулся, издав громкий страдальческий стон.       — Если ничего не измениться – нам конец, — простонал он, опираясь обеими руками об землю, пока Эмма насаживала на стрелы оставшиеся пальцы демона самостоятельно.       Товар первоклассного качества забрала у Дона ещё две стрелы, намереваясь поделиться ими с Гильдой. Получив одобрительный кивок со стороны друга, Эмма вновь оказалась возле своей подруги за считанные секунды, а Дон, вновь застонав, поднял свои руки и прицелился в пасть очередного дикого.       Вокруг царил полнейший хаос, какой только может придумать художник, рисуя фрагмент сражения: воины Гилана оседлали диких, и теперь удерживались на их спинах, молясь ему о помощи. Сам же Гилан продолжал удерживать двух одичалых, которые отчаянно желали выбраться из плена. Король уже чувствовал, как его, казалось, бескрайние силы покидают тело. Аякс и его братья по оружию дразнили чудовищ, словно танцуя перед ними, дабы те открыли свои зубастые пасти и попали под прицел выстрела двух людей. Тем временем Мьюзика, Иоиль и обращенный демон таились, как тени, за дрожащим, как скала в ураган, фонтаном. Одним словом – это был полнейший хаос в сопровождении оглушительной какофонии.       Эмма хотела было обратиться к Гильде, как вдруг один из дикарей завопил – в страдании, зверски, неимоверно громко – и содрогнулся всем своим телом. Он, дрожа, пал на землю, царапая и вгрызаясь клыкастой пастью в землю. Чудовище с тем бешенством, с каким хищники чувствуют поражение, метал взгляд своих неясных и затуманенных очей по всей площади. Одичалый завыл от той боли, какую вызвала проклятая кровь, что теперь попала в его вены и разрывала клетки его сути – обращение началось. Стая прекратила свое нападение, топчась на месте, подобно устрашившимся огня волкам, а воины Гилана, к этому времени, уже слезли со спин диких, когда те, с перерезанным горлом, упали на землю. Вскоре и другого дикого повергла та же напасть, что и первого: он также завыл и попытался найти пристанище, где можно было бы зарыться, подобно подстреленной кунице. Альянс изумленно смотрел на то, как противники команды Аякса остановили свое наступление и теперь содрогались в страдании. Но Эмма, которой хватило одной лишь секунды на это зрелище, крикнула во весь голос Гильде и Дону, избавляя их, своих друзей, от оцепенения.       — Не забывайтесь! — рыжеволосая указала на лежащих одичалых со стороны Гилана, которые, как было видно, уже восстанавливались после полученных ран. — Теперь их черед!       Гильда и Дон с изумлением переводили свои взгляды с Эммы на лежащих одичалых. Отпрянув, благодаря голосу подруги, от шока, дети из Благодатного дома изменили свою позицию и принялись целиться в одичалых. Но, как на зло, все они закрыли свои пасти, показывая только устрашающий и окровавленный оскал. Гильда и Дон затянули тетиву, и стрела замерла в их руках, и они, не смея опустить руки, дабы не упустить момент, начали дрожать сами – настолько сильным было это усилие. Гилан, быстро сообразив в чем дело, крикнул воинам очередной приказ и, теперь уже вместе с ними, принялся обращать внимание одичалых на себя. И это, стоит признать, сработало: разгневанные одичалые с усилием поднялись с земли – рана на их глотке уже успела затянуться – и вновь набросились на свою дерзкую добычу, получая в ответ выстрелы от двух детей. На Его Величество набросился один крупный одичалый, и так как пасть свою он открывать не собирался – Гилану пришлось порхать по всей площади, подобно раненной птице, которую преследует хищник. В итоге, король решился на отчаянный поступок: оказавшись возле Дона, Гилан, эта возвышающаяся, словно гора, фигура над детьми с плантаций, ловким движением выхватил из колчана парня одну стрелу. Осознав произошедшее и увидев приближающегося в их сторону одичалого, Дон, как кролик, отпрыгнул назад, попутно хватая с собой Гильду. Малец не прогадал: дикий, что в мгновение ока оказался возле них, чуть-было не раздавил детей своей тяжелой тушей, в попытках добраться до Его Величества. А Гилан же, хитрая лиса, дразнил дикаря до последнего. И так уж вышло, что, уклоняясь от атак этого чудовища, он запрыгнул на тот самый фонтан, позади которого сидели Мьюзика и столичные горожане. Иоиль, увидев Гилана и устрашающую тень, что так же бросилась вслед за королем на фонтан, вскрикнул от ужаса. Мьюзика подхватила ребенка и молниеносно отскочила от каменного укрытия. Спасенный Эммой горожанин также быстро среагировал и в одночасье с изгнанницей оказался на противоположной от фонтана стороне. Они, трое беззащитных демонов, наблюдали за двумя фигурами, что отбрасывали на их маленькие сути ужасающие тени, которые, как черные облака в сумрачный час, переплетались между собой в единое и жуткое очертание. Дикий, что так сильно возненавидел Гилана – эту неуловимую дичь – всей своей сущностью залез на этот крошечный, в сравнении с ним, каменный фонтан. Черные трещины, как слезы, побежали по камню, и, думалось всем, вот-вот Его Величество и этот бешеный одичалый сломают архитектурное сооружение. Дикий набрасывался на Гилана, клацая своими острыми клыками перед самим лицом главы погибшего клана. Но Гилан, эта утонченная во всех аспектах фигура, с легкостью пёрышка кружился вокруг верхней чаши фонтана, уклоняясь от дикаря. Во всей его сути была грация кошки, и те, кто позволил себе наблюдать за этим сражением – поразились изяществу Гилана. Его длинные белые рукава, подобно крыльям лебедя, вздымались в воздух, когда он заносил над головой стрелу. И могло показаться, что стрела сверкала в воздухе, словно стальное оружие. Дикий вновь открыл свою пасть, и, видит Бог, если бы Гилан не сделал одно очень быстрое и невероятно точное движение – одичалый бы уже смаковал ногу Его Величества. Но некоронованный король, со скоростью молнии, вонзил в открывшуюся на секунду пасть дикого стрелу. Предводитель восстания надавил на свое временное оружие всей своей сутью, глубоко вонзив стрелу в глотку чудовища. Гилан, в это мгновение, казался змееборцем, копье которого вонзилось в пасть василиску. Лишь на мгновение они с чудовищем застыли, но эта картина имела столь великое впечатление, что присутствующие демоны альянса заклялись непременно вспомнить об этом эпизоде в будущих балладах. Дикий издал вой и отпрыгнул от короля, падая на землю. Гилан же, тяжело дыша – такая близость к острой и смертоносной пасти чудовища на мгновение устрашила его – выровнялся, осматривая поле боя: большинство диких подверглось обращению – кровь спасенного ими горожанина пришла в действие. И даже те чудовища, что испробовали кровь позже – забились в агонии. Революционеры же наблюдали за дикими, не теряя бдительности. Гильда и Дон, истратив все стрелы, стояли подле Эммы и Аякса – теперь генерал был им единственной защитой.       На смену устрашающими реву, что аккомпанировал шуму сражения, пришел душещипательный вой, который издавали одичалые, чувствуя неимоверную боль: кровь спасенного горожанина, в отличии от обращения кровью Эммы или Сон-Джу, вызывала адские страдания. Постепенно стая затихла, а альянс стал собираться в единую кучку – даже Мьюзика и столичные демоны успели подбежать в только что образовавшееся кольцо из воинов. Демоны наблюдали за тем, как видоизменялись их противники: кто терял хвост, кто лишнюю пару конечностей, кто густую гриву, кто безобразный лик – две дюжины кровожадных чудовищ преображались в невинных и безобидных горожан. Их тела теряли мех, темный или слишком бледный цвет кожи, клыкастую пасть, когтистые звериные лапы, и в конце обретали очертания тел слабых и невинных горожан, что стали жертвами чужого умысла – злого умысла. Революционеры переводили дыхание, пытаясь унять дрожь своих сущностей после ярого сражения. Они смотрели на горожан, и мысль о победе не достигала их понимания. Растерянные вассалы бросали взгляд то друг на друга, то на короля, то на сбежавшую девочку с плантаций – одним словом, они ожидали новых приказов.       Спасенный Эммой горожанин тихо приблизился к рыжеволосой, наклонился и с дрожью в голосе прошептал:       — Неужели сработало?       Вероятно, он, как и революционеры, не мог осознать случившееся, а именно – победу. И сладкая мысль того, что всё это произошло благодаря ему – не успела ещё усладить его ум. Он ждал ответа Эммы, которая неотрывно смотрела на обращение демонов, однако она немо стояла на месте, подобно скульптуре.       Одному ему известно, что она сейчас чувствовала и о чем думала. Эмма не слышала того, что к ней обратились – она и вовсе ничего не слышала. Девочка с плантаций пребывала в каком-то известном только ей мире, и лишь глаза ее – затуманенный луг – следили за дикими, которых теперь требовалось называть жителями Столицы. И, смотря на их преображение, она понимала, что всё это продолжение ее крови. Каждая спасенная кровью горожанина жизнь – спасенная кровью Эммы жизнь. Но сбежавшая с плантации не чествовала, не чувствуя и капли гордости за спасение их жизней – только ужасающий страх, который нынче сковал ее сущность. И лишь нежное прикосновение Иоиля к ее сути вывело девочку из водоворота тяжелых размышлений, к которым она, несомненно, ещё вернется. Ребенок смотрел на Эмму выжидающе, требуя, своим взглядом, ее реакцию на нынешние события. Он ждал громких криков «Ура!» от взрослых демонов – их не последовало, и это молчание со стороны его спасителей тревожило ребенка, который не способен был достичь вершины их мыслей. Эмма вновь, как и раньше, зарылась рукой в его волосы – этот знак успокоил маленького демона, и малец засветился радостью. Лучи его искоренённого счастья болезненно испепеляли душу Эммы, но рыжеволосая продолжала гладить эти непослушные волосы с той нежностью, кою она проявляла ко всем детям.       Тем временем, горожане вернули свой первоначальный облик, хоть и продолжали пребывать в неясности разума. Осознание не спешило приходить к ним, как и революционеры, что покорно ждали приказов Гилана, или Аякса, или даже того самого рыжеволосого товара с третьей плантации – а они, предметы их внимательных и выжидающих взглядов, не спешили отвечать кому-либо.       — Им требуется помочь, — тихо подсказала Мьюзика рядом стоящей Эмме. Промолвив это, злокровная вышла из образовавшегося круга демонов, направляясь к растерянным горожанам, к которым постепенно приходило понимание происходящего.       Аякс и Эмма переглянулись – этого было достаточно, чтобы они поняли друг друга. Сказав всего пару слов, генерал сбросил цепи оцепенения со своих товарищей и, вместе с ними, направился к преображенным демонам. Гильда и Дон последовали за революционерами, а Эмма, два столичных демона с улицы и Его Величество остались стоять возле фонтана, который, казалось, испускал жалобные стоны из появившихся трещин.       Облегчение, тихие ноты радости, симфония победы – всё это почувствовал в своей душе король. Он несколько раз бросал свой растерянный взгляд на площадь и с каждым разом его неверие отступало, как отступает поверженный противник. Король не веровал своему счастью, он не смел надеется на то, что эта картина – реальность, ибо всё, что он видит сейчас – доказательство не только их совместного триумфа, но и его победы над самим собой. Гилан решил изменить прошлым планам, он доверился неясному будущему, поставил на кон всё имеющееся и победил. И пусть это была не победа в войне, однако она, как и Иоиль, это маленькое знамение надежды, было для Гилана тем важнейшим обстоятельством, которое способно было убедить его в праведности собственных поступков. До его ушей донеслись жалобные стоны, дрожащие голоса – это обращенные горожане задавали его вассалам вопросы. И, как способен был услышать король, его товарищи плохо справлялись с ролью героев-утешителей. Внезапная решимость, королевский долг, благородство крови воззвало к нему, и Гилан, подчиняясь своим внутренним зовам, развернулся и направился к фонтану, где, ранее, он произвел, своим сражением, то самое великое впечатление на членов своего альянса. Его Величество взобрался на фонтан, как и ранее, и подол его длинной одежды – не то белой, не то грязной от крови – развевался на легком ветру просторной площади, словно морская пена шумных волн. Его величественный стан обратил на себя внимание всех присутствующих, и они, завороженные этим олицетворением благородства, затаили дыхание, ожидая его слов.       — Жители Столицы, — начал король, и в его громком, как звон металла, голосе играла уверенность, — вы растеряны, напуганы и, осмелюсь предположить, не понимаете того, что именно с вами и вашими близкими произошло.       Гилан вглядывался своим орлиным взором в лица спасенных горожан, пытаясь найти в них понимание. Благо, столичные демоны глотали каждое его слово, чувствуя, что этот статный демон способен дать им объяснение, в котором они так нуждались. Аякс и прочие вассалы Его Величества не отрывались от своего благоразумного и великого предводителя.       — Сейчас в Вашей душе царит хаос, безудержная буря, испепеляющий пожар всевозможных чувств. Более того, кто-то из вас, если не все, способен вспомнить произошедшее и устрашиться этим жутким воспоминаниям неясного сна, который, к сожалению, был несправедливой реальностью. Я желаю объяснится вам, а также тем, кого встретил ранее, — король кивнул спасенному Эммой горожанину и маленькому Иоилю, и они оба вздрогнули при их косвенном упоминании. — Вы стали жертвами ужасного злодеяния, которое отразилось теперь на всей истории нашего рода. Вас и ваших близких настигла кровожадная несправедливость, что затронула не только наши с вами жизни, но и изменила наш родной мир…— Гилан желал бы продолжить это откровение, если не встреча со взглядом Эммы.       Сквозь ее маску он чувствовал всё ее беспокойство, и как каждое слово его речи наводило на Эмму ужас, ведь, понимал Гилан, она ожидала, что вот-вот Его Величества затянет в болото Совести, и король, не смея сопротивляться, расскажет всем о том, чего говорить не требовалось – по крайне мере сейчас. И, будучи пресеченным этим взглядом, Гилан, на мгновение, замолк, понимая и разделяя ее опасение – слишком рано он пришел к порогу раскаяния.       — И мы здесь, — Гилан продолжал говорить, пока его взгляд был прикован к маленькой фигуре товара первоклассного качества, — чтобы помочь вам. Лишь благие намерения побуждают наши души и я, со своими верными товарищами, желаю одного: спасти Столицу, спасти наш род.       Вассалы слушали своего короля, и каждый из них светился гордостью и счастьем – для них было честью быть ему, своему господину, покорным. Воины Гилана излучали, как светило, надежду, которую внушало каждое сказанное их господином слово. Генерал Аякс улыбался так искренне, что даже сам король изумился этой добродушной улыбке. И жители Столицы, с каждой новой минутой речи этого демона, заражались надеждой рядом стоящих воинов. Спасенные горожане видели в образе этого неизвестного своего героя, спасителя, мессию, и никто из них не смел оторвать взгляд от его аристократической стати.       — Не смейте винить себя в том, что произошло, ибо на чужих плечах лежит вина, ибо чужие руки в крови, ибо другой должен трепетать от острия Совести – другой должен понести наказание за содеянное, — говоря об этом, Гилан, к удивлению, не имел в виду себя – его голос проникся ненавистью, ведь перед глазами стояла стать Регулы. Король, конечно же, не лишился чувства вины, и прекрасно понимал, что и на его совести лежит содеянное, однако он, после всего произошедшего, считал, что смеет надеяться на прощение, в отличии от богомерзкой Регулы.       Гилан чувствовал пламя в своем сердце, и языки этого огня вырывались наружу через горло короля, и Его Величество, с наполненными жаром легкими, издавал эту пылающую речь. Он прижал к груди свою руку, пытаясь или унять этот бушующий огонь, или поймать его. Однако, в итоге, образ короля ещё более проникся искренностью и выразительностью.       — Я – лорд Гилан, и моим священным долгом есть служение народу. Я клялся защищать граждан и исполню данную клятву ценой всего – даже своей жизни. Лишь справедливости желаю, лишь спасение нашего рода принесет мне покой и удовлетворение. Поэтому, уважаемые жители Столицы, я осмелюсь обещать вам безопасность, которая вам требуется, и скорое возмездие, которого требует ваша душа!       Его голос, его речь, подобно искре пламени, что устремилась в небо, завершилась. Он, это олицетворение королевской добросовестности, с гордостью и уверенностью смотрел то на своих революционеров, то на горожан. И они, немые слушатели, завороженно смотрели в ответ, не смея сказать и слова. Гилан, чувствуя легкое прикосновение волнения, попытался найти своими глазами хоть одну ответную реакцию, дабы понять то, как они, надежда на его спасение, его народ, воспринял эти слова, это признание. Среди них, обращенных, имелись и женщины, и они, не выдержав давление переполняющих их суть эмоций, разрыдались, продолжая сидеть на коленях. Но эти, столь искренние, слезы были полны как болью душевных страданий, так и великого облегчения. Вскоре за плачем последовали аплодисменты – это был первый ответ от толпы Гилану. Генералы и воины, люди с плантаций и злокровные, спасенные жители Столицы восклицали слова благодарности и одобрения некоронованному королю. Гилан был растроган этой картиной, и теперь всем ним овладела уверенность. С этого момента Его Величество взаправду поверил в праведность своих поступков

***

      Пустынная улица встретила Рэя, который только что вылез на поверхность. Здесь, снаружи, не было ни души, в то время как под его ногами, в нескольких метрах под землей, находился его друг со своими подчиненными. Команда Нормана, как и было оговорено, отправляется дальше по туннелю, пока не дойдет до окраин города, и уже там, сориентировавшись, они найдут путь отступления, где их всех ждал Джин с армадой. Брюнет накинул капюшон, сокрыв свой лик от посторонних глаз, и закрыл за собой люк, из которого и вылез на поверхность, а после вздохнул, как вздыхают перед боем. Родной сын Изабеллы оказался не так уж далеко от замка, как им всем казалось в подземных катакомбах, но и не слишком близко. Одним словом, брюнет был неподалеку от Центральной площади.       Вокруг парня – безмолвная пустошь. К алым лепесткам, коих он видел уже не впервые, нежно прикоснулся ветер, унося их вниз по улице. Рэй заметил, что в здешнем районе Столицы всё было не так уж и плачевно – по крайней мере, ему было с чем сравнивать. Дома были вполне целы, разрушение от взрыва не затронуло здешние обители, однако Рэй, в этом порядке, сумел рассмотреть почерк суеты хаоса. Брюнет несколько раз оборачивался, пытаясь найти опасность в каждом освященном солнцем углу. Но убедившись, что таковой угрозы не было – Рэй в очередной раз вздохнул. Теперь, рассуждал он, ему предстояло самое сложное – найти Эмму. Исходя из слов Барбары, что бросала на его особу такие выразительные взгляды в подземных катакомбах, Эмма была где-то неподалеку – не смогла же она, с армией Гилана, уйти куда-то далеко. Точнее сказать, что Рэй лишь предполагал, что она была рядом. И, думал товар первоклассного качества, если он совершит незаметную разведку по Центральной площади – он сумеет напасть на их след. Или, если удача улыбнется ему, Рэй столкнется с революционерами, а что ещё лучше – с самой Эммой. Но это всё произойдет только тогда, когда он сдвинется с места, и, рассуждая именно так, Рэй бросился бежать к Центральной площади. Благо, дворец Ее Величества был ему ориентиром.       Рэй бежал быстро и бесшумно, как кошка, и его светлый плащ был замечательным камуфляжем – можно даже сказать, что его одежда идеально подходила под цвет стен здешних зданий, и, если бы Рэй приник к стене, желая с нею слиться, он бы наверняка избежал обнаружения благодаря своей одежде. Под ногами брюнета кружилась вида, и Рэю, каждый раз, казалось, что это была кровь – от подобной мысли в его душе всё холодело. Но чертов цветок, который, несомненно, распустился в бокалах человеческой крови или, что хуже, тела – продолжал быть тем алым цветком, чьи лепестки танцевали аркан вокруг ног сбежавшего товара. Очень внезапно, и можно сказать совсем не вовремя, к нему пришло осознание того, что в человеческом мире ее, виды, может и не быть – это заставило Рэя улыбнуться. Он бежал быстрее, ведь, казалось парню, чем стремительнее будет его шаг – тем быстрее пробьет час обещания и он, вместе со своим родными и вместе со всеми людьми, отправиться в иной мир: в мир, где нет демонов, где нет великой тайны, где не существует часов, что приближают время смерти невинных детей – его семья и он сам будут в безопасности. Несомненно, там, в том ином мире, им предстоит очень многое, прежде чем они добьются счастья, однако лишь на человеческой земле появится надежда на мирное будущие и счастливое существование, в то время как здесь, в мире, где им и подавно нет места – такого не произойдет ни при каких обстоятельствах. Рэй был твердо в этом уверен, и такие рассуждения делали его решительнее, увереннее, быстрее и, к сожалению, неосмотрительнее. Слишком глубоко и надолго он нырнул в свою суть и отвлекся от происходящего, из-за чего не расслышал быстрых шагов за своей спиной.       Внезапно брюнет почувствовал, как что-то потянуло его за ворот и суть парня оторвалась от земли, воспарив. Первое, о чем подумал Рэй в этот момент, помимо многочисленных ругательств – это был дикий, который вцепился пастью за его одежду. Однако Рэй ощутил затылком крепко сжатые руки, что, хоть и немного, но успокоили парня – смерть была не так уж и близко, раз уж этим неизвестным был не одичалый. Земля, стены, крыша – всё это ураганом пронеслось в его черных глазах*. Оказавшись на одной из крыш здешних зданий, ноги его не чувствовали черепицу, и брюнет неуклюже упал, хватаясь за уступы. Рука же на его одежде не отпускала парня, и незнакомец теперь поддерживал Рэя, дабы тот не скатился вниз.       Обретя осознание и уняв безумное головокружение – с вестибулярным аппаратом Рэя не всегда было всё ладно, – брюнет вырвался из этой крепкой хватки неизвестного, отпрыгивая в сторону. Но каково же было его удивление, когда неизвестной фигурой оказался друг.       — Сон-Джу! — изумленно воскликнул Рэй, меньше всего ожидая увидеть красноволосого демона. — Что ты здесь делаешь?       В лице демона – суровость и негодование. И тот, кто видел Сон-Джу впервые – мог бы замолкнуть под этим суровым взглядом, однако те, кто знал Сон-Джу, и в числах коих были сбежавшие с третьей плантации дети – знали, что в этой строгости лица не было ни капли зла или недоброго умысла. И Рэй понимал, что Сон-Джу так же искренне удивлен присутствием здесь друга-человека, как и парень присутствием товарища-демона. Однако холодное лицо, как вторая маска, таили чувства демона.       — У меня встречный вопрос, — отвечал Сон-Джу. Он пригнулся и руки его словно тянулись к Рэю, ведь вот-вот, казалось Сон-Джу, парень соскользнет и полетит вниз. – А ты хоть что тут забыл? Когда включился передатчик, мы все подумали, что вам с Эммой требуется наша безотлагательная помощь.       Рэй потратил несколько секунд на соображение: он совсем забыл за передатчик Сон-Джу.       — Мы с Эммой разделились, как только оказались в замке, — пояснил Рэй.       — Как и мы с Мьюзикой, — невзначай добавил Сон-Джу. — Из-за некоторых обстоятельств нам пришлось разделиться на две группы: она, Гильда и Дон отправились к Центральной площади, откуда и исходил сигнал, — Сон-Джу нахмурился, — неужели ты ничего об этом не знаешь?       — Передатчик был у Эммы, а ее я не видел уже довольно давно, — Рэй заметил, как взволнован был Сон-Джу. Очевидно, что неведение пугало демона, и именно оно не позволяло ему узнать о том, что ожидало Мьюзику на площади – это раздражало и страшило изгнанника. Рэй же, в противовес демону, был весьма невозмутим и страха не чувствовал. — Но я знаю, что с Эммой сейчас Гилан и революционеры, поэтому не стоит беспокоиться за их безопасность – с Мьюзикой и Эммой, я думаю, всё в порядке.       — Ты сказал, что Гилан сейчас с Эммой? — Сон-Джу, казалось, подавился воздухом.       И тут Рэй вспомнил о том, сколько всего произошло за время их последней встречи. И хоть виделись они совсем недавно, можно сказать несколько часов тому назад – произошло колоссальное количество событий, о которых до сих пор неизвестному ни миру, ни, уж тем более, Сон-Джу.       — Регенты? — вновь, уже с опаской, задал вопрос демон.       — Мертвы. В живых остался только Иверк, но слуги Гилана держат его под стражей во дворце.       — А что же Регула?       — Мертва.       Если первый вопрос изумил Сон-Джу – второй украл его дар речи. Но не страх Рэй увидел в лице друга – неверие. Чрезвычайно сильное недоверие словам товарища сейчас чувствовал Сон-Джу, который замолк и более вопросов не задавал. В голове младшего брата королевы сейчас царил полнейший хаос, управу на которого Сон-Джу найти был не способен. Он ожидал крови, жертв, и не исключал смерти семей регентов, что нынче и подтвердилось, однако в смерть Регулы поверить он не мог. Она, Великая королева Регула Валима, просто не могла умереть. Одолеть – сомнительно, хоть и возможно, но вот убить – никак. Такую тварь, как его сестра, создал не бог, и не из чрева их, уже давно почившей, матери она вылезла – Регула была чем угодно, но не простым смертным: исчадьем ада, пометом зла, сущностью всего мерзкого и ужасного на этой не земле – таковой являлась его сестра. И весть о ее смерти была равносильна той вести, что ветер скосил скалу, как коса – луговую траву. И, пораженный этими словами, демон немо смотрел на своего товарища, параллельно думая о том, могло ли это действительно произойти: могла ли его сестра покинуть этот мир?       Рэй, конечно же, заметил эти душевные метания в своем друге, но время, что так нетактично напоминало о себе, подгоняло их обоих. Весьма скоро, считал Рэй, он всё расскажет. Сейчас, когда демон всей своей душой беспокоился за Мьюзику, а Рэй так неудержимо стремился к Эмме – разговоры были ни к чему.       — Я расскажу обо всем, когда встретим Эмму – ей тоже стоит это услышать, — сказал, словно отрезал, Рэй, решительно смотря на друга.       Его товарищ колебался несколько мгновений, так как волнующие вопросы мешали ему достичь покоя в своей душе, однако Сон-Джу также понимал, что Рэй был прав – всё будет после.       — Ты один? — спросил его Рэй, прежде чем предложить немедленно отправится в путь.       — Нет. Айша и Хаято со мной, ждут сигнала.       — Тогда поторопись: нужно как можно быстрее добраться до площади к Эмме и Мьюзике.       Сон-Джу коротко кивнул в согласии. Демон поднес свою многосуставную руку ко рту, сжав в кулак, и издал звук, похожий на совиный крик в ночном лесу. Как только Сон-Джу замолк – откуда-то донесся такой же, схожий на совиный, зов. Демон и товар первоклассного качества видели, как незаметными тенями два человека выскочили из одного переулка, направляясь в их сторону. Сон-Джу помог обоим сбежавшим товарам подняться на крышу – так им всем будет легче передвигаться. Рэй учтиво кивнул Айше и Хаято – этих двоих он практически не знал, да и времени на прелюдии у них всех не было. Но голодные на вопросы, любопытные взгляды парень, всё же, ощутил на себе. Однако, вновь же, время, как тайный посредник, нетерпеливо стучало ногой по земле, подгоняя их всех, так что они мгновенно спохватились и продолжили путь к Центральной площади.       Рэй не сразу привык к такому темпу: прыгать, бежать, вновь прыгать и не сметь останавливаться, но в тот момент, когда мысли его, в очередной раз, заполнились мечтаниями о ближайшем будущем – ему становилось легче, так как к телу своему и боли он и вовсе не прислушивался. Сон-Джу, что бежал, по своему обыкновению, быстрее всех, был в авангарде, и никто из людей не видел его задумчивого взора, мрачного и сурового лица. Даже сейчас, на пути к Мьюзике, младший брат королевы не мог поверить в сказанное Рэем: Регула мертва. Забавным было то, что Сон-Джу считал повинным в ее смерти Гилана и его революционеров. Однако каким же будет его удивление, когда окажется, что его могущественную сестру погубили сбежавшие с плантаций дети, которыми руководила не то месть, не то жажда правосудия.       Они продолжали бежать дальше, остерегаясь диких, которых, к удивлению, здесь не имелось. И первым, кого обеспокоил данный факт – был Сон-Джу. Его внимательный взгляд ловил на земле следы огромных лап, в воздухе демон чувствовал ту самую вонь, что присуща всем одичалым, а также пролитая на землю кровь служила подтверждением того, что здесь проходили чудовища. С одной стороны, человеческая часть команды была рада отсутствию той опасности, которая преследовала их ранее, но с другой – это смиренное безмолвие, казалось, таило в себе куда большую угрозу. Каждый чувствовал над собой дамоклов меч, и чувство это усиливалось с каждым новым мгновением данной тишины. Лишь стук их ног об черепицы доносился до слуха, и, казалось им всем, этот стук сейчас был слышен по всей Столице. Никто не мог понять причину этого безлюдья, а тем временем они уже приближались к Центральной площади. Вот-вот, казалось, Рэй сообщит их прибытие вслух, однако крики толпы, что внезапно, как церковный колокол в соборе, сотрясли воздух в округе – заставили команду остановиться. Взгляды их устремились в сторону шума, но крыши домов и сами здания сокрыли от их взора источник этих звуков. Они прислушались, чтобы убедиться в правоте своих мыслей: неужели они взаправду, в этой гробовой тишине могильного приюта, слышат крики радости и восхищения? Аплодисменты ль это, или же игра воображения? Но слух их не подвел – это действительно были крики разумных, и причем не вопли, каких они уже успели наслышаться в Столице, а восторженные восклицания. Сон-Джу и Рэй переглянулись – в этом взгляды они нашли убеждение того, что не сходили с ума.       — Вероятно, наши поиски увенчались успехом, — усмехнулся красноволосый изгнанник своим товарищам.       — Замечу, что они даже не успели начаться, — добавил, также с улыбкой, Рэй.       Крики затихли и команда, боясь потерять источник этих громких звуков, направилась в ту сторону, где они, эти удивительные звуки, раздавались. Тем временем вокруг них вновь воцарилось безмолвие.

***

      Голов преображенным горожанам насчитывалось не менее двадцати, и революционеры, которых также было не мало, стали делиться с нагими горожанами своей верхней одеждой, если такова на них, на революционерах, имелась. Жители Столицы благодарили своих спасителей, коих ранее, будучи дикарями, они считали своей добычей. И Стыд, подобно правосудию, надзирал над каждым из их, когда спасенные демоны думали об этом. Мьюзика быстро объяснила Эмме и Гилану о том, куда команда спасения отправляла обращенных горожан. Заметим, что Гилан и его воины впервые слышали об этих подземных туннелях – вероятно, ложно считали революционеры, Минерва решил, что это ненужная для них информация, когда составлял план нападения. Эмма была весьма рада слышать то, что ее друзья сумели найти безопасное место для обращенных горожан – она с Рэем уже была в этих туннелях, поэтому прекрасно знала, что дикие с трудом проберутся в эти темные катакомбы. Так как в жилах спасенных горожан уже бежала проклятая кровь, альянсом было решено отправить всех обращенных к остальным демонам, а после вернуться к первоначальной затее: спасти как можно больше жителей Столицы и город в целом.       — Встретимся ли мы ещё? — Иоиль обратился беспокойным, совсем детским взглядом к своей спасительницы. В его маленьких глазках – переплетение надежды и страха.       Эмма, которая не отпускала от себя ребенка с момента переобращения всех горожан, продолжала гладить мальца по непослушным и полюбившимся ей волосам. Как бы ей не было больно и страшно отпускать Иоиля – а этот ребенок действительно, за столь короткое время, стал ей чуть ли не ещё одним младшим братом — она понимала, что в катакомбах он, а также все прочие демоны будут в безопасности, и, если судьба соблаговолит, они ещё встретятся. Эмма смотрела на ребенка, в котором Гилан увидел олицетворение надежды, и, благо, дитя не видело той тоски, что сейчас изобиловала в сути их всеобщей спасительницы, как проливной дождь в весеннем саду. Рыжеволосая присела, как и некогда, и со всей нежностью промолвила:       — Иоиль, ты помнишь наше обещание? И ты ведь знаешь, что обещание невозможно нарушить? Чтобы выполнить его, наш с тобой договор, я должна отправиться с Его Превосходительством Гиланом. Он сумеет спасти жителей Столицы от этого проклятия, и я буду стоять в рядах его верных вассалов, ведь, милый Иоиль, ты сам слышал: Гилан желает спасти всех, а без нас ему это не по силам, — Эмма нежно прикоснулась к маске ребенка, словно дотрагиваясь до его пухлых детских щек. — Ты очень смелый, Иоиль. Я должна благодарить тебя за твою отвагу, и я верю, что мы ещё встретимся, маленький герой.       В глазах ребенка застыли слезы, но он, вспоминая условия их обещания, не смел давать волю своим эмоциям, и мужественно держался, всматриваясь в лицо – а точнее в маску – своей спасительницы. Малец бросился к ней, как ягненок бросается к матери, и крепко обнял за шею. Эмма, продолжая сидеть на коленях, нерешительно обняла того в ответ, чувствуя, как бежит очередная трещина по ее хрупкому сердцу, и как в душе прорастает новый гнилой росток страха. Она ощутила неприятное покалывание – это маленькие рожки Иоиля впились ей в плече, как и при их знакомстве, однако рыжеволосая, несмотря на эту неприятную боль, лишь теснее прижалась к нему, боясь отпустить этот маленький лучик надежды в их непроглядной с Гиланом тьме. Эмма краем глаза заметила, как к ним, почти что бесшумно, приблизился спасенный ею горожанин. И в тот момент, когда он был уже совсем близко к ним – Эмма расцепила их с Иоилем объятья, в последний раз взглянув мальцу в лицо. После, Эмма обратилась к демону, который не побоялся пожертвовать своими конечностями для общего дела – благо, заметила Эмма, сейчас все его пальцы были на месте.       — Вы присмотрите за ним? — спросила рыжеволосая, вставая с колен, и, взглянув в его лицо, Эмма поразилась взгляду этого демона: он был изумлен этим вопросом, словно она спросила о чем-то столь ясном и понятном для всех.       — Конечно, — ответил горожанин, завлекая к себе ребенка. — С этой минуты я буду оберегать его, как родного сына, если, конечно, нам не встретится его семья – в таком случае я буду настаивать на том, чтобы продолжить быть защитой ему и его родным.       Эмма с благодарностью кивнула этому, воистину смелому, жителю Столицы. Эмма уже хотела было попрощаться с этими двумя демонами, которые действительно сыграли весомую роль в ее жизни и в восстании, однако горожанин, внезапно, с искренностью, которая, обычно, вызывает дрожь в голосе, обратился к своей спасительнице:       — Я и эти жители обязаны вам жизнью, уважаемая Эмма. Если бы не Вы – я бы продолжил быть тем чудовищем, которым движет одна только жажда. Если бы не Вы – они, эти горожане, не вернулись бы в свои тела и не вернули бы свой рассудок. Я многого не знаю об уважаемом господине Гилане и о вас, но, клянусь, с этого дня для меня нет больше тех, кого бы я так искренне уважал и почитал. Вы, Гилан и эти отважные воины жертвуете жизнью ради нас, и я не смею умалчивать об этом – каждый, кого я встречу, узнает о ваших великих поступках. Вы олицетворение нашего спасения, вы посланница нашего бога, и нет тех слов, что смогли бы описать мою Вам благодарность.       Рыжеволосая, с каждым его словом, чувствовала бурю противоречивых эмоций: как сторонница Гилана, она была несказанно рада тому, что теперь о будущем короле пойдет такая великая и добрая молва; как человек, Эмма была искренне поражена и смущена этими словами, чувствуя нарастающую уверенность и решимость после такой благодарности. А как та, кто заключили обещание – она была в ужасе, и каждое его слово заставляло ее содрогаться всей сутью. Ей было и приятно, и радостно, и страшно – Эмма, казалось ей самой, теряет в этих событиях себя, и, в конце, она или сойдет с ума, или потеряет себя прежнюю. Эмма с благодарностью кивнула этому демону, и он, почтительно кивнув ей в ответ, ушел к остальным горожанам, которых воины Гилана собирались вести к ближайшему входу в катакомбы. Столичный горожанин вел ребенка, пока сам Иоиль не мог перестать оборачиваться, цепляясь взглядом за свою спасительницу, чьи волосы казались ему пылающим небосводом.       Тем временем, провожая этих двоих взглядом, Эмма изо всех сил сдерживала себя, чтобы не застонать – настолько больно было ее душе. И, казалось, нечто ужасное поселилось в ее сущности, и оно, это неизвестное, царапало Эмму изнутри, пытаясь толи выбраться наружу, толи принесли рыжеволосой ещё большую боль. Девочка с плантаций даже не услышала восторженного вздоха Гильды за своей спиной, продолжая смотреть на спасенных ее кровью демонов.       Эмма думала, вспоминала, рассуждала, планировала. И, считала она, если не думать о приближающимся будущем – ей будет намного легче переносить внутреннее страдание. Крик души застыл в ее горле, слезы безуспешно пытались затопить луг ее глаз – Эмма продолжала держаться. Она в который раз отложила час самобичевания, боясь упасть духом в столь важный момент. Рыжеволосая судорожно вздохнула и закрыла глаза, почувствовал приближение очередного духа из прошлого. В этот раз, казалось ей, к ней пришли сразу трое взрослых – единственных из тех, коих она встречала в своей жизни: Лукас, Юго и Изабелла размытыми фигурами стояли за ее спиной, и, казалось Эмме, они все одновременно прикоснулись к ее плечу, и руки каждого из троих сплелись в единое прикосновение, какое она теперь и чувствовала. Все трое молчали, но Эмма чувствовала на себе их взгляды, полные сожаления и утешения. Эмма вновь ощутила сердцем ту бездонную пропасть, к которой она, с каждой минутой, всё приближалась и приближалась, и теперь уже ждала той минуты, когда окажется на самом краю – но прыгнет ли она вниз, иль же воспарит, подобно мотыльку, вверх? Эмма ожидала этой минуты, хоть и заклялась о ней не думать.       Внезапно от призрачного прикосновения духов повеяло теплом, и Эмма осознала то, что теперь рука живого легла на ее плече. Эмма удивленно обернулась, и, увидев неожиданного гостя, она изумленно вскрикнула – это был Рэй. Светлый капюшон закрыл почти что весь его лик – Рэй позабыл о своей маске и оставил ее во дворце, поэтому он старался натянуть одежду на свою голову, дабы в нем, в этом хрупком теле, демоны не узнали человека. Но взгляд его глаз горел, словно искры тлеющего огня во мраке, и Эмма задрожала всей сутью, встретившись с этим взглядом. Не было злобы или ненависти – упаси Господь Рэю чувствовать нечто подобное по отношению к Эмме! – но нечто ужасное Эмма рассмотрела в этой искре его глаз: там, в этом черном омуте, она смогла увидеть какую-то зловещую радость, и, подозревала Эмма, ее друг больше всего на свете сейчас желает поделиться этой радостью с ней. Но рыжеволосая, увидев, спустя столь длительный промежуток времени, своего друга – в первую очередь крепко его обняла, словно ее любимый и драгоценный брат, товарищ, лучший друг расплывется в воздухе, как те же Юго, Лукас или Изабелла. Но Рэй продолжать стоять на месте, не исчезая, и это, пожалуй, только сильнее устрашило Эмму – а хотела ли она его видеть сейчас, после осознания того, что их с ним обещание вступает в силу? Эмма сейчас совершенно не понимала себя, но, думала девочка, это хорошо, что Рэй сейчас здесь, несмотря на то, что страдания разрывают ее душу, когда она видит кого-то из любимых ей людей.       Рэй обнимал Эмму в ответ, но, чувствуя неимоверной силы нетерпение, он быстро расцепил их объятья, сжав ее плечи и вцепившись взглядом в ее лицо – точнее в маску, но Рэя это не особо беспокоило, так как ему было достаточно и присутствия самой Эммы. К удивлению девочки с плантаций, здесь также был и Сон-Джу, и он вскоре, после теплой встречи с Мьюзикой, подошел к этим двум вместе со своей злокровной. Заметим, что Его Величество сейчас раздавал приказы революционерам, Аякс со своими воинами продолжал оказывать помощь преображённым жителям, Айша и Хаято незаметно затаились на одной из крыш ближайшего дома – эти двое не имели никакой маскировки – а Гильда и Дон, заметив Рэя и Сон-Джу первыми, теперь не отходили от своих товарищей, так что весть Рэя слушали только Эмма, Мьюзика, Сон-Джу и Гильда с Доном.       И Рэй, пренебрегая ответами на вопросы своих товарищей, поведал им о смерти королевы, и о том, как они, сбежавшие товары, эту самую смерть ей и преподнесли. Рэй говорил с тем жаром восхищения, какое в нем, до сия, теплилось и какое он бережно хранил до этого момента. И, рассказывая во всех подробностях, Рэй преподносил каждую мелочь своего рассказа так, словно это было важнейшим обстоятельством их операции. И с каждой минутой своего рассказал он мужал, как герой, который рассказывает братьям по оружию одну из историй своих великих похождений. Родной сын Изабеллы светился гордостью и счастьем, ведь, думал он, смерть королевы решила множество их совместных проблем. И пусть Рэй был против смертей демонов и регентов, но смерть Регулы, искренне считал брюнет, была всем необходимой, как, к примеру, и смерть Иверка, о которой он также мечтал – выживание герцога может сыграть весьма злую шутку с Гиланом и Эммой, которые решили оставить советника в живых. Рэй не мог разделять идеалов Нормана, но и не смел во всем поддерживать Эмму, хоть и ее желание спасти всех ему казалась более гуманной и, говоря от сердца, более приемлемой для него самого. Однако Регула, эта царица морока, как никто другой заслуживала смерти.       С каждой минутой речи Рэй становился всё радостнее и смелее, а Эмма всё бледнее и бледнее. И, несмотря на крепкую хватку Рэя за ее плечи, девочке казалось, что сейчас он, своими словам, ломал землю под ее ногами, и Эмма уже чувствовала эту бездну пропасти под собой. А также, рассказывая всё в мельчайших подробностях, Рэй не замечал лица своих близко стоящих товарищей, а в частности лица Сон-Джу и Мьюзики: злокровная чувствовала нечто схожее с тем, что чувствовала сейчас Эмма – страх и ужас. Будучи гуманистом и пацифистом, Мьюзика не способна была воспринимать смерть кого-либо так просто, и, уж тем более, чувствовать хоть каплю радости по этому поводу. А Сон-Джу, который слушал о казне своей старшей сестры с уст самого ее убийцы, которым по совместительству был его хороший друг, не находил слов, чтобы, в случае чего, ответить мальцу с плантаций. Их с Норманом план, казалось Сон-Джу, был действительно достойным восхищения, но так просто изгнанник не мог перенести этой вести: очень трудно было слушать о смерти его собственной сестры, хоть он и презирал ее всей душой – вероятно, Мьюзика и в этом плане повлияла на него. Не станем говорить о том, что переживали сейчас Гильда и Дон, которые и вовсе не знали о том, что случилось во дворце, а теперь масса новостей, подобно буйной морской волне, хлынула к их ногам, и они, растерянные, не знали, что делать с этой кучей информации неутешительного характера. Одним словом, Рэй поразил каждого, кто его слушал, и парень искренне не понимал, почему они, его друзья, когда он наконец-то закончил, продолжать держать в воздухе молчание. Спустя минуты безмолвия его радость как-то резко заглушилась тревогой и непониманием. Он уже было хотел нарушить эту повисшую между ними тишину вопросом, как вдруг Эмма внезапно произнесла:       — Что же вы с Норманом натворили?       Словно стрела, этот вопрос пронзил Рэя, и он, почувствовав обиду, возмутился этому непониманию со стороны товарищей. Он осмотрел каждого из своих слушателей и понял, что все члены команды разделяют чувства Эммы.       — Регула не должна была умереть, — прошептала Эмма, а после, более уверенно, добавила: — По крайне мере, так скоро.       — Не умри она в тот час – умерло бы всё наше дело. Вы с Гиланом поступили очень опрометчиво, раз уж оставили ее в живых и отправили в подземелье под охраной всего-то двух воинов: Регула была крайне сильной и могущественной, и минута ее слабости была единственной минутой, какую можно было использовать для победы над ней. Очень жаль, что ваш так называемый «альянс» не учел это обстоятельство.       — Если бы Регула осталась в живых – Гилан бы судил ее, и жители Столицы, увидев это правосудие, восхитились бы им, как новым и благоразумным правителем, а не захватившим трон силой узурпатором!       — Каким он и является, — едко заметил ее товарищ, однако, усмирив свой пыл, он понял, что ругаться с Эммой или с кем-либо другим парень совершенно не желал и данная его обида была весьма эгоистичной и нелогичной. Рэй продолжил, и голос его вновь обратился к той нежности и к тому спокойствию, какое он любил в себе сам и за какое его уважали другие: — Я рад, что ты сумела убедить Гилана в обратном, но если бы Регула осталась в живых – весь твой труд отправился бы, вместе с тобой и с нами всеми, в пекло, а королева бы оправилась от нанесенных ранений и ее мщение не познало бы преград       Эмма замолкла, закусив губу – Рэй, хоть и не видел ее лик, чувствовал сердцем это ее выражение лица. Сон-Джу, Гильда и Дон смотрели понимающе, чувствуя истину в его словах и в их с Норманом опасениях – но, всё же, как никто другой это понимал Сон-Джу, и, хоть и не всецело, только он сейчас поддерживал Рэя. Демон одобрял их поступок, ведь в каждой части их плана действительно был смысл – Норман и Рэй, как не горько было это признавать Эмме и Мьюзике, были правы.       Брюнет не мог спокойно переносить это молчание от Эммы, и он вновь обнял свою сестру, пытаясь, тем самым, передать ей его душевное сожаление и моля ее о понимании.       — А что же Норман? — спросила рыжеволосая, уткнувшись в плече друга, спорить и ругаться с которым ей также, как и ему с ней, вовсе не хотелось. — С ним всё в порядке?       — Более чем. Сейчас он, вместе со своими подчиненными, отправился к стенам Столицы, за которыми, напомню, его приказов ожидает целая армада модифицированных детей из Лямбды.       Эмма отодвинулась, и Рэй понял, что подруга и вовсе позабыла об этих детях, что состояли в армии Нормана.       — Я пришел за тобой, — сказал, спустя столько времени, самое главное брюнет, выжидающе смотря на подругу.       Но Эмма молчала, и это молчание показалось всем столь неловким, что остальные члены команды невольно смутились ему. Говоря вкратце, Гильда и Дон только и ждали, когда Рэй произнесет подобные слова: они все уже были в нетерпении того, когда же вернутся к остальным родным обратно в убежище. И пусть события действительно кружились молниеносно, но, точно знали Гильда и Дон, они больше всего на свете хотели вновь увидеть близких и поскорее убраться из Столицы. Тем более, считали эти двое, Эмма сделала уже достаточно, и всё остальное теперь всецело зависит от Гилана. К тому же присутствие в Столице Мьюзики и Сон-Джу уверяло их в том, что у Гилана имеется помощь. Мьюзика и Сон-Джу же, тем временем, молчали, приковав свое внимание к рыжеволосой: Сон-Джу ожидал, как и Гильда с Доном, подобного заявления от Рэя, однако слова Мьюзики о том, что лишь Эмме под силу изменить течении судьбы и лишь эта девочка с плантаций имеет великое влияние на мир – настораживали изгнанника. Носительница проклятой крови была единственной, кто смотрел на Эмму иначе, ведь только Мьюзика догадывалась – а точнее сказать знала – что именно сейчас ответит Эмма и на что она, сознательно, себя обрекла, свершив сделку с богом.       Все смотрели на Эмму, чье слово, в данный момент, было решающим. Однако, просим заметить, никто не смел нарушить это молчание и торопить рыжеволосою с ответом.       — Я не могу пойти с тобой.       Для двух злокровных демонов-изгнанников и для двух товар высшего качества эти слова прозвучали как гром, от которого дрожит суть человека, однако Рэй, прекрасно знавший свою сестру, был нисколько не удивлен подобным ответом, так что быстро произнес:       — Я не спрашивал – я утверждаю. Эмма, из-за событий в Столице вся силы армии демонов, а также внимание Ратри, будут направлены на события революции – это превосходная возможность напасть на Благодатный Дом! Если мы отправимся сейчас же – доберемся к рассвету, когда основные силы будут уже здесь. И пока армия будет признавать нового короля – а благодаря вашим усилиям Гилан теперь герой в народе – мы сможем захватить Благодатный Дом, забрать всех детей и отправиться в новый мир.       План Рэя тепло приняли Гильда и Дон, и теперь, как и прежде, они ожидали ответа Эммы.       — Я остаюсь.       Голос Эммы был подобен холодному металлу, а не привычному звонкому колокольчику. Всего два слова заставили Рэя оцепенеть, а остальных эти слова повергли в ещё больший шок.       — Но Эмма…— хотел было вмешаться Дон, но старший брат его опередил.       — Я не понимаю, — Рэй, можно сказать, вцепился в Эмму голодным на ответы взглядом, и впервые, за всё это время, он возжелал, чтобы сестра сняла с себя маску.       Словно услышав его желание, Эмма неспешно подняла маску, но снимать ее не стала – лишь приподняла. Взгляды обоих – черный омут и зеленый луг – скрестились, подобно клинкам, и могло показаться, что в воздухе раздался звон стали. И пусть их взгляды были совершенно разным, однако кое-что, всё же, было одинаковым: упёртость, уверенность в своей правоте, нежелание сдавать свою позицию и искренность с любовью сверкали в их глазах.       — Почему ты не пойдешь с нами? — голос Рэя также пробирал сущности присутствующих до дрожи.       — Ваши с Норманом планы верные и благие – я бы даже сказала совершенные – однако, Рэй, я не могу пойти с вами. И ты, как никто другой, способен меня понять.       — Какова причина твоего отказа?       Рыжеволосой потребовалось несколько мгновений на ответ – даже Рэй заметил, как тяжело ей было произнести следующие слова:       — Обещание, Рэй.       Эти слова, словно клинок, пронзили сущность родного сына Изабеллы, и он, чувствуя дрожь в своем теле, был изумлен до глубины души данным ответом. То, чего он так сильно опасался – сбылось. Вновь какая-то неведомая сила разлучает его сестру с ним, а он, в который раз, не способен осознать и понять этот высший замысел. Рэю казалось, что он читает главу книги, но ничего из только что прочтенного понять был не способен, сколько бы раз не перечитывал черные строки.       Заметим, что когда Эмма сказала про обещание – все рядом стоящие, казалось, вот-вот упадут на землю, не в силах перенести таких ошеломляющих известий. Они все, как один, побледнели, подобно снегу.       — Какие условия вашего с ним обещания? — никогда ещё, наверное, голос брюнета не был таким: он, голос, дрожал не то от переживаний, не то от негодования, не то от злобы, не то от нетерпения. Рэй страшился задать этот вопрос, но лишь он, в этот час, имел значение и был, пожалуй, самым важным вопросом на повестке дня.       Несмотря на то, что все ожидали очередное молчание – Эмма ответила незамедлительно, словно ожидая этот вопрос и заранее подготовив речь – что, пожалуй, и было действительностью. И никакие эмоции, в отличии от голоса Рэя, не присутствовали в тоне рыжеволосой.       — Я должна остаться в Столице, пока Гилана не изберут королем. Это хоть и произойдет весьма скоро, однако ты прав, мой друг, медлить нельзя: это действительно идеальный момент для того, чтобы попасть в Благодатный Дом, тем более, что именно туда нам всем и нужно, и причина, друзья мои, не только в детях, — Эмма вновь одела маску, оборачиваясь и осматривая своих родных и близких, и, остановив свой взгляд на Гильде и Доне, она продолжила: — Гильда, Дон, вы отправитесь вместе с Рэем к Норману, а после – в Благодатный Дом. Хотела бы я, чтобы мои слова услышал и Норман, но я доверюсь вам, как моим самым дорогим близким, и попрошу передать слово в слово следующее: вам всем нужно попасть в Благодатный Дом, ведь под ним, как и под каждой фермой, имеется вход в иной мир. Забрав всех детей, вы отправитесь туда и совершите ритуал, чтобы встретиться с ним и сообщить ему о том, что вы готовы – и тогда обещание войдет в силу.       Не имеется слов, чтобы описать выражение лиц присутствующих, однако, уверяем, каждый из них был повержен этой информацией не хуже, чем если бы Эмма выстрелила в каждого из лука. Земля под ними уже казалась не землей, и злокровные вместе с тремя товарами уже и вовсе не чувствовали никакой опоры, готовясь или упасть, или застыть, как при столбняке. Сон-Джу схватился за свои волосы, сжав их и не смея даже вздохнуть – настолько сильным было его изумление после сказанного этими двумя товарами. Но, пожалуй, самой занятной была реакция детей с третьей плантации: они смотрели на Эмму, как на диво, и не знали, что отвечать на подобное. Всё это время, под их ногами, под их тюрьмой находилось спасение! И теперь они, возвращаясь в ад, отправятся прямиком ко вратам рая. И если бы их ум не огорчала мысль того, что Эммы, в столь чудесный момент, не будет рядом – они бы сейчас все вскрикнули в изумлении и радости. Но они смотрели на рыжеволосую как на того, кто только что подарил им желанное, но, тем самым, обделил в даре самого себя.       Благодарностью и жалостью они одарили Эмму своими взглядами, и, не смея это терпеть, ибо сердце, под взором этих глаз, разбивалось вдребезги – Эмма продолжила свою маленькую речь:       — Когда обещание войдет в силу – все люди, где бы они не были, отправятся в иной мир – в мир людей. Я бы хотела добавить, чтобы вы забрали по пути детей из убежища, однако Рэй, как и всегда, точно подметил: времени и вовсе нет. Уже к утру вы должны быть на пороге Благодатного Дома, а после и пробраться на ферму и освободить детей с плантаций. Но если у вас получится, если удача соблаговолит вам, как благоволит нам сегодня, то вы сумеете убедить всех девушек из центра присоединиться к вам. Вы удивлены? А я нисколько. Они также люди, и они были теми, кого принудили, ради собственного выживание, примкнуть к числу палачей. Эти девушки страдают, вероятно, больше, чем кто-либо из нас. И я верю, что освободив их, разомкнув их оковы, показав свет – они помогут нам. И не стоит забывать о Ратри, который также может там оказаться…       Друзья слушали ее наставления, как слушают воины перед боем наставления старого и не способного сражаться мудреца, однако каждый понимал, что в тот час, когда они будут все вместе – Эмма будет сражаться совсем одна, и эта мысль украшала ее нежный и добрый образ мужеством и героизмом. Эмма всегда была смелой, как считали ее друзья, и сегодня, в этот день, она действительно стала для них самым отважным человеком из тех, кого они знали и встречали. К сожалению Эммы, лицо Рэя не было сокрыто за демонической маской, поэтому все его искренние и чистые, как горный хрусталь, эмоции Эмма видела и, что хуже, также чувствовала – это было самым больным для нее – чувствовать. Они все ждали, когда же она, их смелая сестра, произнесёт: «Больше всего на свете я бы хотела пойти с вами, больше всего на свете я хотела бы увидеть родных, больше всего на свете я бы хотела обнять Фила», однако Эмма молчала и более говорить ничего не собиралась, что было для нее крайне удивительно. Нам же, посторонним зрителям, ясна причина подобного молчания и нежелания девушки произносить нечто такое, что пронизывает ее сердце: стоит ей начать, и Эмма не сумеет остановить поток своих чувств, коих она изо всех сил держит в узде, и которые, подобно дикому скакуну, готовы были вырваться из ее души наружу. Посему спасительница Гиланового рассудка, а по совместительству и та, кто этот самый рассудок и пошатнул, держала язык за зубами, прикусив, почти что до крови, свои губы. Эмма была готова поклясться, что если бы не Мьюзика, что так вовремя вмешались в разговор и сбила с мысли ее друзей – она бы непременно зарыдала навзрыд, рассказав, тем самым, страшную истину.       — Нужно торопиться, — сообщила носительница проклятой крови, — иначе можно опоздать. Рэй и Эмма совершенно правы, и нам нужно следовать их плану, а посему прошу вас собираться в дорогу: вы можете выйти через туннели, но это довольно долго, а можете отправиться с Гиланом дальше по Столице, и уже там, будучи, хоть и ненадолго, под защитой революционеров – доберетесь до стен. Возможно, что воины Гилана помогут вам перебраться через ров.       Рэй изумленно посмотрел на подругу-демона, слова которой казались ему благой вестью, о какой он, слепой грешник, и не ведал: а ведь действительно, думал Рэй, революционеры способны им помочь.              — Решено, – бросила Эмма, — Рэй, Гильда и Дон пойдут с кем-то из воинов, Айша и Хаято будут следовать за ними передвигаясь по крышам, а мы с Гиланом, Сон-Джу и Мьюзикой продолжим наш путь, обращая остальных горожан и дожидаясь прихода королевской армии. Дальнейшее же в ваших руках, – последнее было произнесено Гильде, Дону и Рэю, а также, хоть и косвенно, Норману.       Они все одобрительно кивнули, не то соглашаясь, не то повинуясь воле той, кто заключила обещание. К этому времени часть революционеров уже отправилась с горожанами, а Гилан издали наблюдал за нашей компанией. Он не столько был удивлен тому, как все они послушно повинуются воле рыжеволосого товара, сколько был изумлен появившейся, вместе с новым сбежавшим человеком, особой: эти красные волосы, этот высокий и благородный стан, одежды далеко путника, оружие воина, и, главное, оскал, который, хоть и мелькнул на мгновение, но уже запомнился Гилану на всю жизнь – эту улыбку он знал так хорошо, что вся его сущность задрожала. Он знал этого демона, пусть и очень-очень давно и весьма отдаленно, а что ещё важнее – Гилан знал, к чему роду принадлежал этот изгнанник и кто в этом роде состоял. Его Величество смотрел на Сон-Джу, которого он видел совсем ещё молодым и юным – и то всего несколько раз, ибо младшего брата Регулы никогда не допускали к окружению власти, отдав ребёнка, ещё с самого детства, под попечительство монахов и жрецов, обучая того на законах веры и на основах их религии. И, король был уверен, Сон-Джу знал о нем столько же, сколько и Гилан о самом Сон-Джу – тобишь, практически ничего. И, что было крайне удивительно, Гилан не питал к младшему брату его заклятого врага ненависть или неприязнь. Скорее, Гилан был больше поражен увидеть его здесь, и причем в рядах товарищей того самого первоклассного товара. Невероятно, рассуждал Гилан, сколько всего она, эта рыжеволосая девочка с плантаций, способна объединить в единый и нерушимый узел.       «— Нам с тобой определённо будет о чем поговорить, первоклассный товар», — думал Гилан, рассматривая ее маленькую стать, прежде чем Аякс его отвлек. Даже сейчас перед глазами короля сверкала улыбка, которая принадлежала лишь трём существам в этом мире: Регуле Валиме, Сон-Джу, а также их, пожалуй, самому загадочному из всей семьи, брату – Великому Эрцгерцогу Льюису.