Результат нового обещания

      Умение взять ситуацию в свои руки – крайне удивительная способность. И Эмма, как никто другой, познала эту истину. Девочка чувствовала в своих руках узду, удерживать которую было невероятно трудно, можно даже сказать – невозможно. События, которыми так отчаянно пыталась руководить Эмма, были никому неподвластны, так что, если контроль над ними и существовал – был он весьма скоротечен. Но само осознание того факта, что Эмма сейчас имеет хоть какое-то влияние на ситуацию – было удивительным. Вот и сейчас всё идет, относительно, по тому руслу, к которому вела Эмма. Она, Гилан и революционеры вышли из замка, осуществляя план, предложенный ими всеми в обеденном зале. Они шли довольно долго, минуя весь дворец, а после оказались во внутреннем дворе, площадью приблизительно в один гектар. Здесь, в окружении мраморных статуй, год существования которых близится к второй сотне, держащих в своих руках и на своих плечах корзинки с прекрасной алой видой – расположились экипажи семей регентов: белые кареты семейства Байонов, помпезные паланкины, на которых передвигалось всё семейство Доззы, и черное, покрытое лаком ландо Нумы, а также дилижансы лорда Пупо, в которых помещались все члены его семьи. Не ускользал от глаз факт отсутствия экипажа лорда Иверка, и было тому две причины: первой причиной было то, что Иверк, готовясь к Тифари, пробыл в столице уже как год, проживая в Царском дворце, так что это исключало необходимость в экипаже; второй же причиной была сама культура рода Иверков: всем своим видом они доказывали свое непоколебимое служение богу и каждый момент их обыденной жизни был наполнен некой святостью и таинством. Поэтому, не изменяя своим моральным устоям, они отправлялись в путь пешком, минуя лесные чащи диких через подземные катакомбы, и, оказавшись в Столице, члены этого смиренного рода продолжали добираться лишь на своих ногах до самого дворца, не требуя ни экипажа, ни повозок, ни любого другого сопровождения. В отличии от всех остальных глав правящих династий, советник Иверк не обзавелся семьей, так что празднество посещали члены его совета вместе со своими родными. Возвращаясь ко двору: окровавленные тела покоились возле экипажей глав – это была убитая революционерами и отрядом Нормана прислуга регентов, сопровождавшая своих хозяев и не подозревающая о смертельной участи, которая их тут поджидала. Кровь несчастных окрасила, подобно разлитой краске, стены и колеса повозок. Разбросанные по земле вещи семей регентов, которые слуги, перед нападением, разгружали, выпали из сундуков и теперь перемешались с пылью и кровью прислуги. По тем, чья голова больше напоминала бесформенное месиво – Эмма смогла различить жертв Барбары и Зази от убитых революционерами – настолько жестоко дети из Лямбды расправлялись с ненавистными ими демонами. Даже лошадей не пощадили: мертвые туши кобыл лежали на земле, запряжённые к своим каретам*. Эмма не смогла скрыть поселившегося в ее взгляде ужаса – такой же взгляд у нее был, когда она вбежала в тронный зал. Рядом идущий Гилан старался не смотреть на трупы, однако лицо короля кривилось от очередного доказательства его собственной жестокости и неверности самому себе. Не покидающая королевскую сущность Совесть вновь уколола за душу, неоспоримо обвиняя Его некоронованное Величество в этих смертях. Революционеры так же, как и их король, чувствовали этот укор – Совесть была многорукой, так что добралась и до них.       Демоны шли быстро, поэтому Эмме только и оставалось, что поспевать за их шагом. Девочка шла подле Гилана и Аякса, не разрушая их сформировавшееся за это время трио. Да и к тому же, самой Эмме было несколько «уютнее» в их компании, особенно после того, как генерал и король узнали об обещании. Рыжеволосая вспомнила взгляд Иверка, в котором, казалось, царили ещё не ведомые ей страх и ужасающая обида. Но, вскоре, его глаза налились кровью от полыхающего гнева, и только благодаря воинам Гилана девочка сейчас была невредимой, избежав ярости советника. Перед тем, как они ушли, Иверк, взявшись за голову, упал на колени, и с его горла раздался не то вой, не то рык – в любом случае, издаваемый им звук медленно перешел в страдальческий стон. Бывший советник так и остался в обеденном зале, под присмотром стражи, застыв в такой позе.       Они прошли весь внутренний двор, полный трупов и крови, добравшись до массивных ворот, которые революционеры закрыли за собой, не позволяя городской страже войти. Черная и высокая крепостная стена окольцовывала всю площадь замка, не позволяя увидеть Столицу, пока не отопрутся ворота. Генерал Аякс кивнул одному из воинов и тот, поняв немой приказ, послушно побежал внутрь крепостной башни, в которой находился механизм, отворяющий железные врата. Воины Гилана, вместе с Эммой, остались ждать у этих самых ворот, готовясь узреть ужасающий пейзаж – полыхающую Столицу. Эмма, не теряя времени даром, полезла в один из карманов своего пояса, где хранился передатчик, данный ей от Сон-Джу. Сбежавшая с Благодатного Дома не была знакома с подобным устройством, однако разобраться с ним ей проблемы не составило – уже через несколько мгновений передатчик тихо запищал, сообщая об успешности выполнимой работы. Рыжеволосой оставалось надеяться, что аппарат исправен, а друзья, вскоре, примчатся им на помощь. Его Величество и генерал Аякс стали свидетелями этих странных, по их мнению, действий первоклассного товара.       — Ты сообщила своим союзникам о нашем приходе? — спросил генерал, и близко не знавший о существовании подобных механизмов: демон, будучи изгнанным вместе со своим королем, не застал этих технологий при своей службе.       Эмма согласно кивнула, с уверенностью посмотрев на Аякса, и вновь поразив его своим характером и своей верой. Гилан же, увидев эту уверенность, стал в лице суровее, но Эмма чувствовала, что, на самом деле, он страшится грядущей миссии сильнее, чем кто-либо ещё. И, возможно, король втайне завидовал ее уверенности.       Ворота с грохотом отворились, позволяя им узреть Столицу. Просим заметить, что сам замок Ее Величества находился не только в центре всего города, но и на возвышенности. К замку вела несоизмеримо широкая, пятьдесят метров в ширину, мраморная лестница. Она была разделена на пятнадцать маршей, а состояла более чем из трёхсот ступеней. Ее высота составляла двести тридцать метров, так что замок, расположенный на такой высоте, воистину возвышался над всеми зданиями и был несравним ни с одним построением во всех демонических землях. Заметим, что подъём не был крутым, и экипажи семей регентов, а также поставляющие провизию повозки, почтовые дилижансы и т.п. – добирались до замка без каких-либо неудобств. По этим причинам, вид на саму Столицу с замка был действительно завораживающим: весь город был словно на ладони. И именно поэтому революционеры могли лицезреть утопающий в хаосе, в кровопролитии и в смерти город. Бушующий огонь, к этому времени, поутих, а в небо, словно ползущая змея, устремился черный дым от догоравших зданий. Крики столичных горожан раздавались со всех сторон, однако хотелось бы заметить, что их, криков, к этому моменту стало существенно меньше, благодаря усилиям друзей Эммы. Вопли диких заставили революционеров нервно сглотнуть – хищный вой был громче, чем мольба невинных. Гилан, ещё не побывав там, видел повсюду алый цвет. Король застыл, желая прямо сейчас упасть на колени, подобно Иверку, и громко закричать, моля небосвод о прощении и о покое. Но король понимал, что не смел этого делать, ведь теперь, обретя бремя правителя, от него немедленная помощь своим гражданам, которых он, когда-то, поклялся защищать, и теперь, глядя на эту гибель, Гилан вновь убедился в своем грехопадении. В это же мгновение его доверие, и доверие революционеров, к Эмме возросло, ибо они вновь убедились в правдивости ее слов.       Упомянутая выше Эмма неотрывно смотрела на катастрофу, которую устроили ее милый Норман и рядом стоящий Гилан. Ее глазам, в эту секунду, предстало видение: гибель несчастных детей, поедаемых собственными родителями – при этих мыслях девочку затошнило. Руки ее затряслись, губы задрожали. Вот-вот готовы были политься слезы, однако писк передатчика вернул Эмме собранность. Как подсказывала интуиция – этот звук возвещал о приближении Сон-Джу и Мьюзики к замку. Мрачные мысли ненадолго забылись, а сама Эмма воспылала внутри, подобно разведенному очагу, вспомнив лица своих друзей, и жар ее решимости стал обжигать застывших революционеров. Она набрала в грудь воздуха и сделала шаг вперед, а затем ещё один, и, таким образом, она окончательно разбила все оковы оцепенения, а ее неуверенные шаги постепенно стали быстрым бегом. Эмма была не только первой, кто решился двинуться, но и первой, кто уверенно побежал вниз. Демоны наблюдали, как эта миниатюрная фигурка одевает прицепленную к поясу маску и ускоряет шаг, спускаясь вниз по величественной лестнице. Аякс и Гилан, словно получив пощёчину этим зрелищем, дрогнули и, обменявшись удивленными взглядами, поторопились за сбежавшим товаром, отправляясь спасать свой народ.

***

      — Мы ее убили? — спросил Рэй, не смея, как и остальные, пошевелиться.       Существо – а по-иному назвать это они и не осмеливались — которое ранее было Регулой Валимой, застыло на месте, как и сбежавшие с ферм дети. Им казалось, что один шорок призовет это нечто к действию, так что они, словно на приеме у художника, затаили дыхание, не смея даже дрогнуть. Ни Норман, ни Винсет, и уж тем более ни Заззи с Рэем, не имели и малейшего понятия, какой биологический процесс привел королеву к такому состоянию. И, глядя на это месиво из плоти, язык не поворачивался назвать данное существо Регулой Валимой. Первым двинулся Норман, заворожено глядя на поверженного противника. Он пытался совладать с мыслью, что королева проиграла, а человечество, наконец-то, победило, но что-то внутри продолжало бить тревогу. Винсет схватился за его руку, как это некогда сделал Рэй, однако Норман продолжил приближаться к решетке, что-то прошептав подручному и, таким образом, дав ему понять, что всё в порядке. Светловолосый подходил ближе, а смрад гнили становился всё невыносимее. Лжи-Минерва припал к прутьям, не обращая внимания на их обжигающий холод. С уст так и срывалось: «Неужели это конец?», но голос парня куда-то, вместе со свистом дротика, пропал. Счастье и страх, неверие и сладость победы играли в его душе баллады, прервать которые он не осмеливался. Норман издал короткий смех, наконец-то задышав полной грудью, а после тихий смешок дорос до громкого и уверенного смеха, которое издавало само счастье из глубин души. Его улыбка дрожала, а нетерпеливые слезы побежали по бледному лицу.       Ребята, услышав смех друга, ожили, подобно созданной Пигмалионом скульптуре. Но чувство безудержной радости, которое сейчас овладело Норманом, к ним пришло лишь со временем. За Норманом начал плакать Винсет, снимая свои очки, и, смеясь, вытирая выступившие слёзы. Зази, не способный проявлять подобную сентиментальность, просто ослабил свою вечную хватку, и, с радостью, которую мог проявлять только он, стал бросать свой пустой взгляд то на босса, то на Винсета. Рэй старался улыбаться, но что-то мешало ему, так что улыбка то красила его лицо, то пропадала за кашлем – кашель был вызван смрадом, и он был не в силах стерпеть запах гнили также спокойно, как дети из Лямбды. Факт оставался фактом: их души, после облегчения, возрадовались. Счастье это длилось достаточно, чтобы они успели поздравить друг друга и обняться. После пришло время прийти в себя, закончив, ненадолго, это торжество. Команда Нормана мечтала увидеть лица своих товарищей, когда они сообщат им эту благую весть. Рэю же не терпелось отправиться к своей огромной семье, рассказав им о великой победе человечества. Однако, пока каждый грезил своими личными мечтаниями, и Норман, и Рэй сошлись в одном: им обоим очень хотелось найти, как можно скорее, Эмму, чтобы она стала первой, кто узнал бы об этой победе. Безудержная радость овладела ими, так что они не смогли догадаться о том, какой ужас, на самом деле, испытает рыжеволосая, услышав про очередную жертву этой революции. Но, возвращаясь к радостным парням, ненадолго сокрывшим свое счастье, – они, все вместе, стали рассматривать обращенную Регулу Валиму.              Винсет выдвинул предположение, что именно так будет выглядеть обращенный в дикаря член королевской династии – его теорию тепло приняли. Они гипнотизировали это существо, без всякого опасения приблизившись вплотную к решетке, однако никто не осмеливался задать иной вопрос, который, несомненно, волновал представителей человеческого рода даже сейчас. Смелости, как оказалось, хватило только у родного сына Иззабелы:       — Она ещё жива? — голос Рэя вздрогнул, так что, не смотря на только что испытанное ими всеми счастье, все опознали в этой дрожи его голоса волнение и страх.       Мальчики тревожно замолчали, продолжая неотрывно смотреть на чудовище. Сладкая победа, как им казалось, досталась слишком легко. Ее вкус, вкус победы, был словно хорошим вином, в который подмешали яд. Хотелось верить, что это был конец: долгожданный, желанный финал этой трагедии. Но этим людям пришлось столько всего пережить, столько всего увидеть, что сейчас, когда они одержали верх, победный венец не чувствовался на челе. И никакое счастье, которое они могли бы испытать, не заглушит эту тревогу, которую преподносит им реальность.       — Неизвестно, — холодно отвечал Винсет. — Я не вижу признаков жизни…       В словах Винсета была неоспоримая правда: на теле (если это ещё можно назвать телом) королевы не было видно ни пульсирующих вен, ни выступающих волдырей, ни любых других знаков деформации – ничего, что могло бы подтвердить ее жизнедеятельность. Это существо имело вид неподвижной туши. Этих факторов, как им хотелось верить, было достаточно, чтобы считать Регулу Валиму не только поверженной, но и мертвой.       «Однако мы также, как и раньше, ничего не знаем об истинных способностях организма знати» — хотело слететь с губ Рэя, однако все, прочитав эту его мысль, были благодарны брюнету за то, что он, всё же, промолчал.       Рэй отошёл на два шага назад, крепко взялся за свое оружие, которое до этого беспечно опустил дулом в пол, приложился к прикладу и прицелился. Его соратники с немым непониманием смотрели за его действиями.       — Тогда стоит это проверить, — неуверенная улыбка очаровала губы брюнета, решившего пойти на риск.       Ребята покорно отошли от прутьев, чтобы, в случае неудачного выстрела, их не задело рикошетом. Они с тревогой наблюдали за его действиями, не осмеливаясь ему перечить. Если не убедиться, что это существо действительно мертво – они не будут видеть покоя. Страх станет раздирать их сущности, как бешеный зверь, так что ими было решено, что лучше справляться с непредвиденными последствиями, чем и вовсе не знать о них. Рэй вздохнул, и в наступившей оглушающей тишине его вздох был самым громким звуком. Он прицелился в самый центр этого существа, где, ранее, была голова Регулы. Палец плавно давил на спуск, пока не раздался выстрел. После легкой отдачи в плечо, Рэй вновь набрал воздуха, и, с замершей грудью, принялся следить за существом, в которое, только что, попала пуля. Будь там голова Регулы – Рэй попал бы в зеницу центрального глаза – настолько метким был этот выстрел. Пуля пропала в коже, но с только что появившейся раны не сочилась кровь, словно кроме гнили в этой туше ничего не было, а также не последовало никакой реакции существа на этот выстрел. Рэй, казалось, выстрелил в неподвижный кусок мяса.       Шла минута за минутой, а внимательное изучение этого кокона ни к чему не приводило – всё оставалось без изменений. С трудом, Норман и остальные оставили наблюдения, лишь краем глаза следя за «некогда Регулой». Стоило признать, что действие Рэя принесло им некий покой, о котором они так мечтали. Вновь развернулись предположения, и, в итоге, представители человечества окончательно убедились в смерти королевы. Теперь, когда невыполнимая работа, казалось, выполнена, сбежавшим детям требовалось обсудить план отступления. Благодаря знаниям Рэя о потайном входе во дворец, а также имеющемуся у команды Нормана плану замка – ребята собрались выйти к одним из ворот в город, следуя по подземным туннелям, попутно забирая с собой Эмму и команду спасения демонов. Оказавшись достаточно близко к стенам замка, они сумеют связаться с Джином – членом команды Нормана, который остался с армадой за городом, ещё не подозревая о том, что на самом деле происходит в городе, слепо веря в стабильность плана своего босса, — и, все разом, они попытаться перебраться через ров, так как, вследствии удачного исполнения плана светловолосого, каждый мост, ведущий в Столицу, подвергся разрушению. Однако, прежде чем уйти, ребятам требовалось встретиться с Барбарой и Числом – эти двое будут ждать в указанном Норманом коридоре, и, собравшись всей командой, они расскажут этим двоим всё, что произошло в темнице. Норман, оборачиваясь в последний раз, прежде чем укрыться во мраке темницы, с трепетом в сердце попытался осознать совершенный ими поступок и принять его, как принимают самый неожиданный и самый восхитительный подарок. И, как предводитель восстания со стороны людей, он, взяв на себя роль представителя человечества, вверил дальнейшие события в руки Гилана. Дальнейшее, думал Норман, теперь зависит от восставшего лорда. Рэй был последим, кто замыкал их ряд, и, следовательно, он был последним человеком, кто видел Регулу Валиму в живых и в мертвых – больше ни одной человеческой душе она не явится.       Скрип тяжелой двери, подобный протяжному вою чудовища, разрезал тишину. Легкий ветер, который впустила на мгновение открывшаяся дверь, защекотал холодные стены железными цепями. Звон, что стоял в очереди за скрипом, нарушил покой камер, но, как только дверь закрылась, ветер перестал бить кандалы и оковы об стены, и металлическая ария постепенно стала затихать, как затихает любой звук под давлением гробовой тишины. Опал последний лепесток зачарованных цветов, и темница потеряла источник света, а мрак стал полноправным правителем этого места.

***

      Они передвигались по крышам, подобно кошкам, прыгали, словно имели крылья, а главное – они спешили, как секунды часов. Сердце билось так бешено, что, казалось, оно пытается сломать ребра – прутья своего бренного заточения. Но причиной этого дикого ритма были не столько физические нагрузки, сколько страх, волнение, тревога – все эти чувства разрывали надвое, ведь одни мысли были там, где их команда только что была, а другие – у дворца, куда их вел сигнал передатчика. Писк, по мере их приближения ко дворцу, становился всё чаще. Дон и Гильда сначала возрадовались ему, так как это значило, что Рэй и Эмма не в самом дворце, куда попасть было бы весьма проблематично, а на Центральной площади. Однако, вскоре, они стали испытывать страх и тревогу, и радость этого известия развеялась, как сдобный аромат, ведь они считали, что передаваемый сигал – это сигнал «S.O.S», и их друзья оказались в опасности. Сон-Джу, скорость которого была невообразимой и несравнимой со скоростью всех остальных членов команды, не так устрашился этого сигнала, как ребята. Он объяснил свое спокойствие тем, что включение передатчика не обязательно является сигналом бедствия. Перед тем как расстаться с Эммой и Рэем, Сон-Джу условился с ними, что передатчик будет включен в случае необходимости их, команды спасения, помощи. А помощь, как известно, может быть разной. Так что, учитывая это обстоятельство, Сон-Джу был твердо уверен в том, что поддаваться панике не следовало, однако поспешить, всё же, требовалось. Мьюзика же была единственной, кто, по уже озвученным ранее причинам, продолжала радоваться этому неожиданному сигналу, знаменовавшему о выживании ее друзей во дворце Ее Величества. Айша и Хаято также тревожились, однако их чувство не было столь невыносимым, как у остальных, ведь Эмма и Рэй были для них только отдаленными фигурами. Сон-Джу намеренно сбавлял шаг, ведь оторваться от команды в это время, когда вокруг бродят дикие, способные выпрыгнуть в самый неожиданный момент, он не мог, однако подступающий к горлу страх, который он так старался обуздать, правил его сущностью, и Сон-Джу, забываясь в тревоге, невольно опережал своих товарищей. И если Мьюзика смогла бы продержаться ещё немного, то человеческая часть команды уже была на пределе. Их дыхание сбилось, гортань болела от полного гари воздуха, а кости в ногах, казалось, вот-вот сломаются. Сон-Джу, осматривая команду, с досадой вздохнул, прошептал какое-то ругательство на родном языке и остановился. Удивленная команда также остановилась, находясь не так уж и далеко, однако и не слишком близко, к Центральной площади.       — Три минуты, — дал срок на передышку демон и устремил свой взгляд в сторону замка. Писк передатчика в его руке стал раздаваться равномерно, ознаменовав остановку их движения.       Ничего не ответив, члены команды бессильно упали на черепицы крыши. Кожа их побледнела, но, восстанавливая дыхание, румянец постепенно возвращался на лица людей. Мьюзика также попыталась отдаться этому минутному покою, но ее радость, что так крепко схватилась за ядро злокровной, не позволяла ей расслабиться. Она также, как и ее спутник, смотрела на великий замок Ее Величества, что черной скалой возвысился над всей Столицей. Несоизмеримо сильное волнение занимало злокровную, и оно, это чувство, по мере приближения к Эмме, становилось всё громче, подобно писку передатчика. Проклятая кровь ощущала витающий в воздухе, вместе с гарью, дух грядущих перемен, и источником этого будоражащего душу аромата была именно Эмма. И даже Сон-Джу, ещё не ведавший, в отличии от своей спутницы, тайн Эммы, ощущал этот дух – именно он и был причиной того самого страха, который так яростно взывал душу демона к действию. Внутреннее чутье изгнанника редко его подводило и, чувствуя этот страх, вызванный тем необъяснимым чувством грядущих перемен, Сон-Джу тревожился, и даже не столько за Эмму и Рэя, сколько за само это чувство, объяснить которое он был не способен.       Хаято откинулся на спину и лучи солнца озарили его юный лик. Небо над ним, как заметил парень, опьянело от дыма и гари, окрасившись в серый. Прошло две минуты, а воздуха, как казалось людям, катастрофически не хватало, и они посчитали, что ничто не способно бы было наполнить их легкие в достаток. Сердце продолжало биться в бешеном ритме, громкими и яростными ударами стуча по барабанным перепонкам. Этих трех минут, по мнению людей, было трагически мало, в то время как Сон-Джу счел их бесконечно долгими.       — Всё, — сообщил Дон, у которого, как и у остальных, пересохло в горле. Им требовалось больше времени, однако воспитанник Благодатного Дома и его друзья понимали, что сейчас, несмотря ни на что, им нужно было спешить.       Сон-Джу одобрительно кивнул в ответ, про себя отметив, что в этих детях жила величайшая сила воли. Он восхитился их решительностью и храбростью. И в этот момент, когда гордость и восхищение тронули его душу – навязчивые воспоминания напомнили изгнаннику о его кровожадном желании охоты, и желание это, как бы не старался не думать о нем сам Сон-Джу, не собиралось его покидать. До сих пор, где-то в глубине своей души, где покоилась вся его мерзкая сущность (собственно, где покоится темная сторона каждой личности), демон продолжал мечтать об охоте, мечтал о вкусе их мяса, мечтал о принесенной его собственными руками смерти. Но каждый раз, смотря в глаза этих сбежавших товаров, что так отчаянно бьются за свою жизнь и за жизни своих близких, младший брат Регулы склонял голову, и алчная тень его сути, признавая поражение, отступала в глубины. Светлая любовь этих людей поразила его не меньше, чем Мьюзика, в свое время, поразила его своим благочестием и чистотой души. Сон-Джу понимал, что стоит этому круговороту событий закончить свой оборот – он отпустит каждого, считая их своими друзьями, своими товарищами, своими братьями и сестрами. Его желание охоты останется лишь мечтанием, которого он, несомненно, будет стыдиться, вспоминая всё то доброе, что он видел в этих детях.       Стоило им всем сделать шаг, как дом, на крыше которого они стояли, задрожал, как дрожит дерево в непогоду. Черепица под их ногами затрещала и стала падать вниз, вовлекая за собой всю команду. Они, все разом, немедленно побежали вдоль дрожащего здания, намереваясь прыгнуть на крышу соседнего дома. Пока союз людей и демонов бежал, дом под ними, казалось, вот-вот обрушится. Хаято был последним, кто прыгнул на крышу другого здания, но, оступившись, парень полетел по незапланированной траектории прямо вниз. Если бы не Мьюзика, что стояла к краю ближе всех, то парень упал бы вниз с пятнадцатиметровой высоты и сломал бы себе, в лучшем случае, ногу. Она схватила его за руку, пока сам Хаято, не до конца осознавав свое спасение, удивленно смотрел на злокровную, продолжая висеть, не падая вниз лишь благодаря усилиям девушки. Сон-Джу мгновенно оказался рядом и, одним движением, взяв Хаято за ворот куртки, поднял парня, помогая ему взобраться на крышу. Всё ещё удивленный малец, не изменившись в лице, переводил взгляд с одного демона на другого, пока те, в свою очередь, изучали причину этого землетрясения. Они все стали свидетелями того, как на стене дрожащего здания вырисовывались, ломанными линиями, трещины, пока она, стена, не прибилась, как разбитое стекло, спиной дикого. Вероятно, демон скрывался от хаоса в этом доме, но из-за воздействия яда, последствия которого стали проявляться только сейчас, он стал обращаться в дикаря, и, своими новыми габаритами, сам того не желая, стал разрушать здание, в котором пребывал. Если бы не крики, которые в этот момент раздались из окон этого самого дома, то ребята поспешно удалились бы прочь, однако, не смея бросить этих демонов в беде, они застыли, не понимая, что делать дальше. Уйти – обречь эти семьи на смерть. Но, оставшись, они будут рисковать жизнями Рэя и Эммы, ведь до сих пор никому не было известно, что именно сейчас с ними происходило. Ругательство «Проклятье» слетело с губ каждого одновременно.       — Мы не можем остаться, — прорычал, от досады и злобы, Сон-Джу, добродетель которого не позволял ему уйти прочь, однако рассудок демона, взвесив все обстоятельства, настойчиво требовал спешить к сигналу.       — Нельзя их бросать! — воспротивился Дон, который не способен был в полной мере объяснить мотив своих поступков: да, где-то там были его родные Рэй и Эмма, однако здесь и сейчас в спасении нуждалась невинная семья демонов. Противоречивое чувство, произошедшее из-за борьбы моральных ценностей, разрывало парня также, как и разрывало Сон-Джу.       — Разделимся, — предложила Гильда, опережая словесную перепалку Сон-Джу и Дона. Ее голос, холодный и решительный, был для них неким лучом света в непроглядной тьме. — Сон-Джу, Мьюзика, вы должны бежать к источнику сигнала, а мы, имея флягу вашей крови, попытаемся обратить этого демона обратно, а также спасти остальных горожан в доме. Как только мы управимся с этим всем, то сразу же отправимся на Центральную площадь.        Демоны переглянулись, не будучи уверенными в правильности распределения групп.       — Я останусь и помогу, а вместо меня пойдешь ты и Дон, — ответил Гильде изгнанник, не соглашаясь, как и Мьюзика, с составом нового отряда. Да и к тому же, прикинув на глаз размеры этого дикого, Сон-Джу не был уверен в том, что товары, хоть и вчетвером, справятся с монстром, и, при этом всём, спасут те семьи. — С моей помощью дело пойдет быстрее.       — Однако, возможно, Эмме и Рэю нужна именно твоя помощь, — запротестовал Дон, считающий, как и Гильда, что именно демонам нужно отправиться на Центральную площадь, — если ты останешься, то может быть!..— парень срывался на крик, но, к концу речи, он резко замолчал, не подбирая нужных слов, чтобы описать все свои опасения.       — Значит я буду делать всё, чтобы мы закончили как можно раньше! — прорычал Сон-Джу, и сам понимая о возможной необходимости его присутствия на Центральной площади. Ко всему прочему, ему совсем не хотелось отпускать Мьюзику, ведь, лишившись, хоть и ненадолго, защиты своего спутника – она станет совершенно беззащитной. Единственное, что смогло его успокоить – это сопровождение членов их команды, ведь эти дети, признавал Сон-Джу, имели должную подготовку к сражению.       Дон и Гильда отступили, не решившись протестовать – как, собственно, они всегда и делали, когда их просили дважды. Их неуверенные лица терзали изгнанника до последнего, но Мьюзика, своими последующими словами, сумела всех успокоить:       — Вперед, не будем терять времени даром. Если там сейчас происходит битва, то мы сделаем всё, чтобы задержать противника Эммы и Рэя, и дождемся остальных членов команды. Если же нет, если же необходимая от нас помощь заключается в чем-то ином – наше решение было правильным. А вы же, скорее, идите помогать этим горожанам!       Выступив подобным образом, слова Мьюзики, как слова уверенного лидера, лишили сомнений всех остальных, и они, беспрекословно, повиновались ей. Сама же Мьюзика была искренне удивлена своей вдохновляющей уверенностью, ведь крайне редко она способна быть такой, подобной Эмме. Сон-Джу прыгнул вниз, намереваясь отвлечь чудовище, пока Айша будет страховать сверху, а Хаято выведет из этого здания незараженных демонов, дав им испить крови из фляги и отправив несчастных к каналу, где прятались остальные. Но голос Мьюзики, что раздался, как и в прошлый раз, откуда-то сверху, заставил его, прежде, обернуться:       — И не смей себе ничего рубить! — крикнул тонкий голосок, и его возмущение вызывало одно лишь умиление.       — Ничего не могу обещать, — с лукавой улыбкой ответил красноволосый демон, воодушевленный этим нежным беспокойством, и, ко всему прочему, приняв эту фразу несколько двусмысленно, что вызвало у него игривый настрой.       По мере того, как Мьюзика отдалялась от него, грудь Сон-Джу болела, и там, где должно было покоиться его сердце, он почувствовал томительную пустоту**. Сон-Джу отчаянно пытался успокоить себя, вспоминая слова своей спутницы вновь и вновь. И, требуется заметить, именно ее голос, подобный вечному огню, озарял пустоту в его душе и вселял новые силы и отвагу.

***

       К Центральной площади вели все главные улицы Столицы. Сама же площадь имела форму колбы, обращенной горлышком к ведущей в замок дороге. Сами размеры площади нам описать трудно, однако, как и все главные площади городов, она была просторной***. Это была часть города, где, по большей части, располагались публичного вида места, а также дома знати и приближенных к ней особ. Здесь, так сказать-с, проживала элита, однако учитывая то, что здесь проходили всевозможные мероприятия – тут бывал каждый гражданин города, вне зависимости от его принадлежности к тому или иному социальному статусу. Особенно этот контраст было видно на Тифари, где каждый демон, так или иначе, должен был побывать на Площади, и толпа, в это празднество, смешивалась в единый поток. Ни богач, ни бедняк не ощущал неприязни и отвращения, считая своим святейшим долгом быть открытым и счастливым в этот день. Возвращаясь к площади: вокруг было крайне мало зданий и построек, и данный ход архитекторов заслуживал уважения, ведь подобное расположение было очень выгодным: вокруг царил простор, тем самым исключая такие неудобства, как столпотворение и толканину сонмы; и учитывая то, сколько душ может сюда прийти – здесь мог поместиться чуть ли не весь город, что было до невозможности удобно. Демоны, дорогой сюда, ручейком бежали по улицам, вливаясь в озеро толпы на площади, а после разбегаясь от одного места к другому, и, подобно бабочкам, горожане радостно кружились вокруг. Было здесь множество торговых палаток – торговцы заполнили каждое свободное место, окольцовывая, таким образом, всю площадь. Замечательный вид придавали аккуратные клумбы, а также посаженные невысокие деревья, делая этот район таким же ухоженным, как и сад Ее Величества. В празднество Тифари, требовалось нам заметить, главным атрибутом каждого гражданина была вида. Расцветая в руках, когда ее корни погружали в наполненный кровью бокал, алые лепестки этого завораживающего цветка осыпали, подобно каплям дождя, землю вокруг – восхитительное зрелище для каждого, даже для того, кто видел это сотню раз. И всё бы это мы могли наблюдать, если бы не трагедия, которая повергла всю Столицу в хаос. Вследствии взрывов, палатки торговцев, одна за другой, возгорелись и сейчас от них догорало последнее, что, за это время, не сгорело в пепел. На усеянной лепестками земле лежали тела, которых, по-видимому, бросили дикие, что отгрызли желанную ими часть у своей жертвы и убежали дальше, в погоне за новой добычей. Алая кровь несправедливо убитых смешались в один цвет с лепестками кровавой виды, так что было сложно отличить – где была кровь, а где рассыпались бутоны. Клумбы, за которыми годами ухаживали садоводы, кощунственно затоптали одичалые. Однако в целом ничего другого, кроме этого, не отличало состояние площади от других улиц, где царил такой же беспорядок.       Стоило признать, что Эмма ожидала бойни: кровавой, неумолимой и ужасающей битвы. Однако она оказалась на пустынной и одинокой площади, что была усеяна трупами и лепестками, которые окрасили площадь в однотонный цвет – кроваво красный. И ей, от этой пустынности, стало только страшнее: Эмма боялась, что она не успела. Паника участила ее дыхание, и девочка замерла, чувствуя, как трясутся ноги и как они становятся не в силе удержать ее на месте. И Эмма понимала, что сейчас она либо упадет на землю, как Иверк, который, ранее, так же не удержался на своих двоих, либо же она продолжит бежать дальше, не бросая найденную веру в будущее. Уверенность Антенны продолжала бить ключом, и товар из Благодатного Дома, потеряв одно только мгновение на размышление, побежала вперед. Она бежала в заданном сигналом направлении.       Гилан и его соратники продолжали мчаться вниз по лестнице, в то время как Эмма уже скрылась из виду. И, как бы абсурдно это не звучало, демоны никак не могли догнать маленькую девочку. Ее миниатюрный силуэт, как им казалось, стал недосягаемым, и сколько бы они не старались – ее догнать было не под силу революционерам. То ли уверенность, то ли решимость руководила ею, однако факт оставался фактом – скорость этой девочки превысила скорость демонов.       Эмма бежала вперед, позабыв и о Гилане, и о революционерах. Ее сердце билось так громко, что, казалось, оно или вот-вот выпрыгнет из груди, или остановится. Но ее шаг не сбавлял своей скорости, и Эмма надеялась, что это хороший знак, и ее организм, хотя бы пока что, не собирался подводить рыжеволосую.        Встречный ветер, наполненный царапающей легкие гарью, играл с ее короткими волосами, а вокруг, под ногами, как чувствовала Эмма, кружились бутоны алой виды, поднимаясь за ее спиной, словно пыль. Пьяное солнце, что продолжало светить в неподходящую для него погоду, освещало каждый укромный уголок, предательски выдавая несчастных горожан, что затаились в закоулках. Воспитанница Благодатного дома не чувствовала ни жара, ни холода, ни стекающих по ее лику капель пота, ни полыхающей боли в горле – Эмма погрузилась в какой-то ведомый только ею мир, смотря на окружающее сквозь мутную пелену, которая застилала ясный взор луговых глаз. В такие моменты, обычно, к ней приходил кто-то из прошлого. Как правило это были Норман, мама и Фил, а после недавних событий, памяти которым нет и двух месяцев, к ней стал наведываться Юго, и реже – Лукас. Каждый дух желал что-то ей донести, что-то подсказать или о чем-то напомнить, цитируя самих себя, или же говоря словами самой Эммы. Иногда, но очень редко, они могли начать откровение, и рыжеволосая слушала нечто новое, до сие не слыханное от них – это заставляло Эмму верить в то, что они действительно являются призраками, а не просто галлюцинацией. Их речи, признавала Эмма, были полны, подобно полной чаше, мудрости и глубокого смысла, а благодаря искренности ее, невидимых для всех, спутников – она понимала каждое их слово, каждый тайный смысл, который они скрывали за хитро изворотливыми предложениями. Эмма понимала фантомов, внимательно выслушивая каждого, испытывая колоссальное доверие к гостям из разума. Вот и сейчас, голос за ее спиной, который Эмма никак не могла узнать, крикнул ей: «Стой!». Рыжеволосая, движимая не столько разумом, сколько чувствами, покорно повиновались воли духа из ее памяти и остановилась посреди, такой же пустынной, как и площадь, улицы.       «— Прислушайся» — крик стал вкрадчивым шепотом у самой мочки ее правого, и единственно целого, уха.       Эмма, тяжело дыша, после беспрерывного марафона, вновь прислушалась к словам неизвестного, чей голос она никак не могла припомнить. Испытывая прескевю, Эмма чувствовала этого призрака прошлого загадочной тенью за спиной, и несмотря на все усилия его вспомнить – этот образ продолжал оставаться лишь размытой фигурой в ее памяти. Однако рыжеволосая готова была поклясться, что ее неизвестный советник имел острые, устрашающие клыки, ибо она чувствовала их, как и его жаркое дыхание, прямо на своем ухе. По всему телу побежала дрожь, но первоклассный товар, находясь в каком-то густом и непроглядном тумане своего рассудка, не придавала большого значения тому, кто этот дух, больше сосредоточившись на его совете. Хотя нет, это был далеко не совет – это было требование. Властное, неоспоримое, убедительное требование, и причем оно было произнесено тем, кто, была уверена Эмма, не терпел отказа. Молча повинуясь, Эмма затаила дыхание и прислушалась к тишине, а после удивилась: призрак не соврал – где-то совсем рядом раздавался плач. Ум воспитанницы Благодатного Дома в мгновение прояснился, а возвышающаяся за ее спиной тень рассеялась в воздухе, и, если бы Эмма сейчас не была так сосредоточена на издаваемом звуке, она непременно бы почувствовала взгляд этой фигуры – ликующий взор, жадно направленный только на нее одну. Сам силуэт исчез в наполненном гарью воздухе, как только Эмма вернулась в события реальности. Девочка пошла на звуки плача, что вели за угол невысокого дома, расположенного по правой стороне улицы. Ходой кошки она подбиралась к торцевой стене, и также бесшумно, подобно зверю на начале своей охоты, она прильнула к этой стене. Именно здесь, за этим углом, как подсказывал Эмме ее собственный поврежденный слух, и раздавались эти несчастные всхлипы. Так как они не затихали, Эмма посчитала, что ее приближения, как она и надеялась, не услышали. Она аккуратно высунула голову, осматривая этот узкий переулок, где, как могло показаться, прошлась буря, бросив здесь принесенный с остальных улиц хлам. Там, в груде корзинок, порванных тканей и прочего мусора, дрожало маленькое нечто, и оно же и издавало эти жалостные всхлипы. Эмма, не теряя ни бдительности, ни осторожности, продолжила приближаться к источнику всхлипов. Услышав шаги, это нечто, тихо взвизгнув от страха, замерло, стараясь слиться с мусором, в котором оно и пряталось. Рыжеволосая антенна догадалась, что это был ребенок.       Эмма остановилась в ту самую секунду, когда это маленькое и несчастное дитя затихло.       — Эй, — окликнула его Эмма нежным, ласковым и заботливым голосом, подобный тому, каким, когда-то, с ней говорила мама, — я не хочу тебе навредить.       Дитя вздрогнуло от голоса разумного, но показываться не стало, оставшись в своем укрытии. Первоклассный товар, на данный момент ничем – кроме своей естественной формы ног и своим природным цветом кожи – не отличавшаяся от обычного демона, неспешно продолжила приближаться к ребенку.       — Я пришла помочь.       Эти слова заставили маленького демона резко обернуться, и в его глазах, как только он увидел незнакомку, самоцветами заблестели слезы. Эмма протянула ему руку, и длинный рукав ее платья, закрыв ладонь, скрыл человеческую суть девочки от этого ребенка. Сам же малец, надежда и счастье которого сейчас были бы видны даже слепому, бросился к неизвестной ему фигуре, обнимая ту так крепко, словно она, его спасительница, вот-вот рассеется в воздухе, подобно призраку. Эмма оцепенела, не ожидая такого. Ребенок начал плакать, и его слезы, что ручьем бежали по маске, пропитали ту часть юбки Эммы, в которую он уткнулся. Его два маленьких рожка впились ей в бока, но Эмма, пораженно застыв, не чувствовала этого неудобства. Воспрянув духом, Антенна обняла маленького демона в ответ, ласково поглаживая его по темным, каштанового цвета, коротким волосам.       — Моя мама! Мой папа! Моя старшая сестричка! — взвыло дитя, делясь своей болью, рыдая навзрыд и не отрываясь от неизвестной, в которой он увидел надежду. — Все они стали чудовищами, а потом попытались съесть меня!       Он обвил ее бедра своими тощенькими ручками, и сейчас, когда его голос дрожал, а сущность трепетала – он намертво прижался к своей спасительнице, не желая ее терять, как ранее потерял своих родных.       — Бедное дитя, — прошептала Эмма, к горлу которой также подступал плач. Она чувствовала вину за произошедшее, и Совесть стала вгрызаться в ее плоть, как вгрызалась в плоть Гилана.       Эмма силой расцепила их объятья, и, присев, чтобы быть с ним на одном уровне – Эмма была довольно хороша в психологии, перечитав множество книг по психоанализу в убежище г-да Уильяма, поэтому сбежавший товар знала о многих достоинствах визуального контакта во время общения, – рыжеволосая принялась успокаивать ребенка. Среди нежных и ласковых нот ее речи прижилась, как клевер среди луговых цветов, уверенность, и Эмма, словно разносчик благой заразы, стала заражать ею, уверенностью, этого мальца.       — Всё будет хорошо, — Эмма улыбалась, хоть и понимала, что ребенок не видит этого воодушевляющего выражения человеческого лица. Однако, возможно, в этой улыбке нуждалась сама Эмма, что, таким способом, старалась держать себя в ежовых рукавицах. И, как заметила Эмма, в который раз проводя рефлексию, эта улыбка стала для нее самой главной обороной, за которой она способна была скрыть всё то, что таилось внутри. — Теперь ты не один, а значит можешь не бояться.       Эмма была права, проявив навыки психолога, и все ее старания увенчались успехом: малец судорожно вздохнул, успокаиваясь, слушая ее мерный, утешительный голос, обладающий каким-то чудесным целительным свойством. Глаза его, мокрые от слез, внимательно смотрели на нее. Благо, мальчик, возможно из-за стресса, не заметил того, что глаза незнакомки были какими-то неестественными, совершенно не живыми.       — Я не понимаю…Почему? Почему все стали такими? За что он разгневался на всех нас в такой великий праздник? — услышав его имя – Эмма вздрогнула, но, сбросив с плеч волнение, вновь прикоснулась к непослушным волосам ребенка, гладя их с той же нежностью, с какой Изабелла трепала непослушные локоны Эммы.        Эмма вздохнула, пытаясь подобрать нужные и, главное, понятные для ребенка слова. Но его имя выбило воспитанницу Благодатного Дома из колеи, и она, пытаясь забыть бога, с которым, не так уж и давно, имела честь видеться лично – продолжала молчать. Это загадочное молчание длилось совсем недолго, и Эмма, найдя в себе силы, с прежней нежностью в голосе, ответила:       — Мы найдем способ вернуть всё обратно, вот увидишь. Нужно только немного подождать, и ты, а также все остальные горожане, вновь окажутся в объятьях близких, — Эмма замолчала, увидев, как что-то внутри этого ребенка стремительно меняется, и, к счастью Эммы, в лучшую сторону. После недолгой паузы, она крепче сжала плечи мальца и приблизилась к его лицу так близко, что их лбы соприкоснулись.       — Я обещаю, — вкрадчиво проговорила она.       Ребенок был поражен искренностью этих слов, и, обвив ее шею, он вновь обнял свою спасительницу, прошептав у ее левого уха нечто схожее на «Спасибо», однако так как его голос дрожал, это «спасибо» Эмма расслышала с трудом. Да и к тому же, оно прозвучала с той стороны, с которой у нее были проблемы: отсутствие уха, раковину которого она сама же себе и отрезала, повлекло за собой существенное ухудшение слуха****.       — Но ты ведь знаешь, что обещание – это нерушимый договор двух сторон? — спросила Эмма, чувствуя, что вот-вот и сама заплачет.       Мальчик отстранился, внимательно слушая и согласно кивая в ответ. Своим длинным рукавчиком, на котором, черной нитью, был вышит красивый геометрический орнамент, маленький демон, приподняв свою маску, вытер мокрые от слез глаза. Эмма, заметив это движение, быстро поднялась: она опасалась того, что теперь ребенок заметит обман, взглянув в отверстия для глаз на ее маске.       — Тогда ты должен тоже мне кое-что пообещать, — Эмма уперлась руками в бока, пытаясь, хоть немного, развеселить ребенка и, чего греха таить, также отвлечь и себя от тяжелых мыслей.       Мальчик внимательно и как-то слишком серьезно посмотрел на незнакомку, что так забавно стала себя вести, и Эмма даже испугалась, что ничего, из ею же задуманного, не выйдет. Но, в противовес ее опасениям, ребенок, кажется, пошел навстречу и повеселел – она увидела едва заметную радость в его маленьких глазках.              — И что я должен обещать в ответ? — его голос, с нотками озорства, присущий детям во время увлекательной для них игры, а также жадного интереса, окончательно убедил Эмму в том, что она на правильном пути.       — Хм-м-м…— Эмма покрутилась, осматривая всё вокруг, продолжая комичную театральную игру, тем самым охотнее вовлекая маленького собеседника в забаву. — Что же, что же мне нужно? — ничего не отыскав среди окружающего – Эмма артистично вздохнула. — Хотя, стойте, я знаю!       Рыжеволосая подняла руку, утонувшую в ее большом рукаве, и указала на самого мальчика. Тот, в свою очередь, непонимающе оглядел себя, но, не найдя ничего подозрительного, он вновь обратился взглядом к незнакомке. Чувства радости и веселья овладели его душой, и он, прямо сейчас, играя со своей новой знакомой, постепенно забывал об убийственной печали.       — Обещай мне, что не будешь больше плакать, — ее звонкий, нежный голосок изумил мальца, и тот, не сразу осознав смысл сказанного, удивленно смотрел на свою спасительницу.       Как только он всё понял, то сразу же закивал головой, и Эмма, смотря в эти маленькие глазки, коих она насчитала три, и один – центральный – скрываемый за маской, увидела в них желанное счастье. Ребенок тешился, и эта маленькая победа воодушевила Эмму, а весь страх и всё ее опасение, которое она чувствовала ещё во дворце Ее Величества, испарились, словно яд под лучами палящего солнца.       Отыскав понимание, они улыбались друг другу, даже несмотря на то, что этих улыбок нельзя было узреть – эти двое чувствовали их. За спиной Эммы, на улице, по которой ранее бежала рыжеволосая, раздались шаги, и причём во множественном числе. Первоклассный товар спохватилась, не будучи уверенной в том, что это – Гилан и его соратники, а не стая диких. Воспитанница Благодатного Дома приказала мальчику спрятаться там, где она его нашла, однако ребенок, колеблясь несколько секунд, наотрез отказался покидать, даже на одно мгновение, свою спасительницу, мертвой хваткой вцепившись в ее юбку. Эмма хотела запротестовать, но гул, раздаваемый с улицы, был уже слишком близко. Она вплотную, вместе с ребенком, прижалась к стене. Толпа неизвестных – демонов или дикарей – стремительно приближалась. Если это дикие, рассуждала Эмма, то, затаившись, у них был шанс остаться незамеченными. Если же это Гилан, то они выпрыгнут из укрытия, останавливая своих союзников.       Истиной оказался второй вариант – это был Его Величество со своим войском. Теперь читатель сумел в меру оценить то, как быстро бежала Эмма, и как отстали от нее революционеры, раз уж они появились только сейчас. Ребенок, заметив, что незнакомка собирается выйти из их укрытия, испытывая панику, попытался остановить ее, но Эмма, вопреки всем его ожиданиям, выпрыгнула, как кузнечик, на дорогу, крепко схватившись за плечи ошеломленного мальца, выскочив вместе с ним. Гилан, увидев две внезапно появившиеся фигуры на своем пути, одну из которых он узнал сразу, резко затормозил, чуть было не теряя равновесие, поднимая в воздух облако из танцующих вальс пыли и алых лепестков. Революционеры, верно бежавшие вслед за своим предводителем, чудом избежали столкновения с замершим королем, и они, как в комичных сценах, пытаясь затормозить сами – принялись хватать тех, кто бежал сзади, останавливая весь свой поток, что быстро бежал по улице, подобному горному ручью. Звоны их орудий сотрясли округу, и Эмма скривилась из-за неприятно громкого звука, что для нее, учитывая травму, было до омерзения нестерпимо. Аякс каким-то образом оказался в хвосте всего этого отряда. Эмма догадалась, что генерал, движимый опасениями касательно безопасности своих товарищей, решил перебраться в тыл, предполагая, что дикие могут застать их врасплох со спины. Однако, когда все остановились, а он чудом не покатился калачиком вниз по улице, Аякс побежал к королю, смотря на причину остановки. Увидев сбежавшую с плантаций Эмму и намертво вцепившегося в нее ребенка, эмоции Гилана прыгали с изумления на негодование, и, в итоге, все его размышления привели к раздражению, причину которого Эмма понять не могла. Другое дело Аякс, который, узрев эту парочку, ощутил великой силы сочувствие и желал немедленно проявить сострадание и заботу к этому ребенку, но, не смея ничего говорить раньше своего короля, генерал Его Величества продолжал немо стоять подле своего господина, с жалостью смотря на дитя, которое напугано прижалось к девочке с плантаций. Короля и генерала окружили изумленные взгляды и немое негодование революционеров.       Малец, что, как уже упоминалось, мертвой хваткой вцепился в свою спасительницу, которая прыгнула вместе с ним к своим знакомым, с опаской, из-под лба следил за всеми этими вооруженными демонами. В центре стоял высокий, очаровательный ликом мужчина, чья внешность была авантажна членам королевской династии. Ребенок видел в Гилане величие царей, и он бы восхитился им, если бы одежды этого демона не пропитались кровью — она уже засохла, окрасив, некогда белое, одеяние в грязный цвет – это ужаснуло впечатлительного мальца. Рядом с ним, с этим страшным, но в то же время очаровательным демоном, стоял другой мужчина, но на три головы ниже и намного крупнее в телосложении, однако в этом неизвестном маленький мальчик видел только ясное, кристальное чистое добро и сострадание, в то время как вокруг того, кого он причислил к особе королевской крови, кружились грозовые тучи и чёрная гарь; мысли этого взрослого были мрачными, затянутыми в густоту скорбных раздумий – именно это видел малец в Гилане. А кто, как не ребенок, способен видеть подобные истины?       — Кто это? — со строгостью в голосе спросил некоронованный король.       Его тон заставил Эмму унять свое счастье. Суровость светловолосого демона сейчас была ей не ясна и совершенно не к месту. Она знала, что Гилан, после всего произошедшего, мог скакать от одного настроения к другому, но почем-то именно этот его тон вывел ее из себя. Но, глубоко вздохнув носом, первоклассный товар попыталась скрыть от короля свое раздражение:       — Это ребенок.       Король тихо фыркнул – этот скудный ответ ему был не по нраву.       — Где ты его нашла? — Гилан сдвинулся с места, приближаясь к этим двоим, и дитя, по мере приближения этого неизвестного, пыталось всей своей сущность скрыться за юбкой своей спасительницы.       Заметив реакцию мальчика, король остановился, присел на одно колено и протянул ему руку. Лицо Гилана, до безобразия искаженное болью раскаянья, попыталось принять приветливые черты, слабо улыбнувшись. Король внезапно понял, что этот ребенок явился к ним подобно лучу надежды – надежды на то, что ещё не всё потеряно. Облик Гилана, при этих мыслях, озарился. Теперь мальчик, искоса смотря из-за спины своей знакомой, мог сполна рассмотреть этого высоко почтенного мужчину: его прекрасные, шелковые волосы чудесными волнами спадали на землю, улыбка тонких губ красила аристократически бледное лицо, и, в целом, вблизи он был ещё привлекательнее, нежели издали. Однако ребенок, покорившись этой красоте, заметил, что взор этого взрослого был полон печали и боли, но в какой-то момент они, глаза Гилана, заблестели искрой надежды, и он, король, так выжидающе смотрели на ребенка, что малец не смел больше прятаться. Оторвав одну руку от платья незнакомки, он нерешительно вложил свою крошечную ладонь в ладонь Гилана. Король мгновенно воодушевился, и его легкая улыбка, которую до этого можно было назвать натянутой, засияла великим счастьем. Аякс, а также воины короля, были тронуты этой картиной. Эмма облегченно вздохнула, и с ее губ слетело едва слышное «Слава Богу».       — Неужели вы правда нам поможете? — дрожащий детский голос поразил революционеров до глубины души – столько отчаянья и мольбы было в этих словах. Гилан вздрогнул всей сущностью, когда эти маленькие глаза, наполненные чаянием, посмотрели на него.       Повисло неловкое молчание. Гилан никак не мог найти в себе силы ответить на эту мольбу несчастного ребенка, а его вассалы тревожено переглядывались между собой – такого они точно не ожидали, когда бежали со дворца. Так как Эмма уже пережила подобное, и была в том же состоянии, что и Гилан сейчас, – она была единственной, кого не сковали слова ребенка. Немного наклонившись, она шепотом обратилась к ребенку:       — Я же обещала, помнишь?       Мальчик обернулся, довольно кивнув головой – теперь он был уверен в правдивости слов своей спутницы, и его доверие к ней стало неоспоримым.       — Меня зовут Гилан, — начал король, вставая с колен, — а это – мои верные товарищи. И теперь ты под нашей защитой, юный…— речь Гилана была очень далекой от той, какой общалась Эмма: голос короля был суровым и серьезным, в сравнении с нежным щебетанием девочки с плантаций.       Если раньше ребенок был нерешительным, напуганным до седины волос – то сейчас, когда Гилан спросил его имя, малец осмелел.       — Меня зовут Иоиль,* — с гордостью, которая, своей внезапностью, поразила Эмму и присутствующих демонов, ответил Гилану малец, смело подняв голову.       — Очень приятно, Иоиль, — поклонился Гилан. Посчитав, что на одном ребенке их дело далеко не оканчивается, Гилан решил предложить продолжить их путь: — Думаю, нам стоит…       Внезапно громкий вздох мальчика заставил короля замолчать, и все демоны, испугавшись, следили за мальцом, который, нагло прервав некоронованного короля, круто развернулся к своей спасительнице.       — Я забыл спросить Ваше имя! — ужаснулся Иоиль, в глазах которого – искреннее сожаление и обида на самого себя.       Удивлению всех демонов, в том числе и Эммы, не было границ – эта ситуация и трепетная сентиментальность юного Иоиля, который считал свой невежественный, по отношению к рыжеволосой спасительнице, поступок вершиной всех существующих злодеяний – растопило сердца демонов и заставило их умилиться. Гилан вздохнул не то из-за облегчения, не то из-за раздражения, пока рядом стоящий Аякс широко улыбался, чувствуя приятное тепло в своей груди. Король продолжил излагать свои планы революционерам, которые, краем глаза, продолжали любоваться этим наивным и милым ребенком.       Эмма растерялась, продолжая безмолвно смотреть на Иоиля, который, в свою очередь, с жадным любопытством ожидал ответа. Девочка тихо рассмеялась, заставив ребенка засмущаться.       — Меня зовут…       Эмма не успела договорить, ведь, в этот самый момент, со стороны переулка, с которого только что выскочили Эмма и Иоиль, на них бросился дикий, возникший, как всем казалось, из воздуха, ибо никто не услышал и шороха этого чудовища. Под громкие крики Иоиля, монстр прыгнул в сторону Эммы и ребенка. Рыжеволосая мгновенно обернулась и увидела стремительно приближающиеся к ее лицу острые жемчужины, криво росшие из огромной пасти. Вся ее суть замерла, стала каменной, не способной тронуться с места. Монстр уже был рядом, и Эмма с ужасом поняла, что это чудовище, которое она не способна была никак остановить, сможет добираться и до Иоиля. Поэтому, двигаясь на уровне инстинктов, она оттолкнула ребенка с той силой, какую только могла приложить, и причем произошло это так быстро, что сам малец не успел понять, что произошло и как он оказался на земле в трех метрах от своей спасительницы. И пока маленький демон уже летел в сторону – дикий был в несчастном метре от рыжеволосой. Если Эмма и могла что-то сделать в этот момент – это смирно стоять, пытаясь успеть хотя-бы вздохнуть, прежде чем голова окажется в пасти чудовища. Но этого не случилось: дикий, вместо того, чтобы сейчас уже жевать плоть своей добычи, упал на землю у самых ног девочки. Эмма интуитивно отскочила назад, падая на спину и отползая дальше, пытаясь понять произошедшее, но в панике и в страхе она слышала лишь биение своего сердца, которое, казалось, поменялось местами с мозгом, и теперь оглушительно билось в черепе. Холодная рассудительность, с каждым вздохом учащенного дыхания, возвращалась, и теперь, когда яркие пятна в луговых глазах постепенно тускнели – Антенна смогла разглядеть следующее: Гилан, как нарисованный на картинах охотник, стоял подле дикого, опираясь об рукоятку своей катаны, что вонзилась в горло одичалого, и наступил одной ногой на голову монстра. Чудовище тяжело дышало, как умирающий зверь. Как оказалось, король среагировал молниеносно, прыгнув, подобно пантере, на дикого, опережая его и предотвращая гибель девочки с плантаций. Реакция короля, его скорость, его ловкость – всё это было последствиями пожирания глав правящих династий, чья феноменальная сила, которую хранила богатая на информацию кровь, теперь перешла Гилану. Таким образом Его Величество спас Эмму. Но слова благодарности не слетали с уст Эммы, и, более того, даже не собирались рождаться на свет. А Гилан, одолев чудовище, и вовсе позабыл о первоклассном товаре, которого только что, своими собственными руками, спас.       Иоиль, заливаясь слезами, трепеща всей своей сущностью от страха, бросился к Эмме, несмотря на то, что Аякс пытался его остановить. Мальчик вновь прижался к ней, обхватив руками ее, не крепко стоящее на ногах тело, и Эмма чуть было не упала, когда ребенок бросился к ней, обнимая и утыкаясь в полюбившуюся ему юбку. Она, кое-как оторвавшись от наблюдения за диким, с огромным усилием подняла свою, как ей казалось, невозможно тяжелую руку и положила ее на голову маленького демона. Эмма заставила свои холодные и тонкие пальцы двинуться, и они зарылись в густые волосы ребенка.       — Тише-тише, Иоиль, — глухо прошептала она, запинаясь на словах. Голос ее куда-то пропадал, поэтому каждое слово давалось сбежавшему товару с огромным трудом. Эмма вновь обратилась взглядом к Гилану. — Смотри, – выдавила она, пытаясь успокоить как себя, так и ребенка, — Гилан нас спас, и мы остались в живых.       Мальчик посмотрел в сторону чудовища, которое пугало его до дрожи в коленках, и увидел светловолосого демона, что, как прославленный герой из сказок, стоял на поверженном чудовище. Иоиль проглотил все свои слова, восхищаясь Гиланом – светловолосым рыцарем из сказок, и чувствуя огромную благодарность к своей незнакомке, которая только что спасла его во второй раз. Сам же король рассматривал, пока ещё живого, дикаря. Он чувствовал нечто очень противоречивое, смешанное и необъяснимое, всматриваясь в облик этого чудовища, ведь совершенно недавно – ещё утром – он и сам был таким, только имея частицы рассудка, в отличии от этого монстра. Чем дольше он смотрел в эти бездумные глаза, тем сильнее кусала за душу зависть – зеленая, гадкая, и весьма неожиданная. Этот дикарь, что некогда был разумным демоном, бросался на горожан, неосознанно поедал их, удовлетворяя свои животные потребности, двигаясь под сумбурную мелодию инстинктов. Но было ли отсутствие рассудка? К ужасу, нет – мысли дикарей затуманены, их сознание сокрыто где-то за толстой кожей, но стоит им наесться вдоволь, удовлетворить лютый голод – к ним приходило осознание. Истина была куда страшнее беспамятства – Гилан пережил это страдание. Шрамы короля ныли больнее, когда он вспоминал о жертве своих подданных. И какова же цена его, Гилана, разума? Он обрел рассудок ценой жизней своих приверженцев, которые намеренно пришли к своему одичалому лорду, отдав свои жизни за жизнь его. Наверное, думал Гилан, поэтому он и чувствовал зависть к этому дикому, который рыскал в округе в поиске жертвы, даже не вспоминая о том, кем он ранее был. Однако король питал и жалость к этому демону, ведь он стал жертвой чужого умысла. Умысла Гилана. Куда бы не ступала нога Его Величества – везде он видел последствия своего грехопадения. И что уже можно о говорить о его душе, которую вдоль и поперек искусала яростная Совесть?       Аякс быстро подбежал к своему, погруженному в мрачные раздумья, королю, а за ним и все остальные вассалы Гилана, окружая своего господина и товар с третьей плантации.       — Мой король, если здесь есть одичалый – значит где-то неподалёку целая стая, — сказал Аякс, которого, чего греха таить, чуть было не хватил удар, когда дикарь прыгнул на ребенка и на их человека.       Гилан согласно кивнул – медлить было нельзя. Им требовалось убить этого дикого, пока сюда не прибежали остальные, зазывая своим громким воем сородичей. Он вынул из плоти одичалого свое оружие, от чего монстр завыл, и, не колеблясь, король замахнулся над головой монстра, намереваясь оборвать существование этого чудовища. Даже понимание того, что этот дикий – всего-навсего обращенный несчастный горожанин – не останавливало короля.       — Стой! — крикнула Эмма, и ее крик заставил Гилана ощутить весьма яркое чувство дежавю: в который раз за сегодня эта человеческая девочка останавливает его от убийства?       Гилан, чуть было не простонав: «Ну что на этот раз?», обернулся и увидел в руках девочки передатчик, писк которого было подобен ритму сердцебиения кролика. Гилан понимал, что союзники этого человека, которые должны им помочь, уже совсем близко – возможно даже, что они вот-вот появятся из-за угла. Однако это не объясняло то, почему первоклассный товар была против убийства этого дикаря. Взгляд короля был довольно красноречивым, и ему не пришлось в голос просить разъяснений. Резким движением, Гилан вонзил в горло одичалого свое оружие обратно, чтобы тот, припечатанный к земле, не издал зов.       Если бы не маска, то все смогли бы увидеть, какой взволнованной была Эмма, и какой букет эмоций сверкал в луговых глазах: нетерпение, волнение, непогасшие искры решительности и страх, причиной которого было совершенно не нападение дикаря, а нечто иное, связанное с приближающимся появлением ее друзей. Этот страх, как голодный волк, с рычанием подбирался всё ближе и ближе. И если мгновение назад, испугавшись за свою жизнь и за жизнь Иоиля, ее сердце оглушительно било по барабанным перепонкам – теперь оно замерло, тихо стуча через длительный интервал. В ее маленьком теле вовсю металась душа, не находя себе пристанище. Читатель знает, что Эмма заключила обещание, и именно из-за него она сейчас и разрывалась: Эмма больше всего на свете хотела увидеть своих близких, но страх этой встречи был также силен, как и ее любовь к своим друзьям. Но обратимся к ее чувствам со временем, когда откроется истина. Сейчас нам достаточно знать, что свидание с друзьями взволновало Эмму, и она, теряясь, не могла сформулировать объяснения, дабы Гилан и прочие поняли ее также ясно, как это случилось в обеденном зале.       Все демоны, чувствуя непонимание, нетерпеливо ожидали слов товара с третьей плантации. И несмотря на то, что она как-то неожиданно смолкла, словно ее нагло прервали – никто ее не торопил, ибо доверие, которым они располагали, не позволяло им усомниться в ее намереньях. Хотя тень на это доверие, конечно же, падала, так как в первую очередь она – человек, и этого факта было для них достаточно, чтобы иметь, даже после всех ее правдивых слов, крупицу подозрительности.       В Гилане, с каждой новой секундой, росло раздражение, но он, как и его вассалы, молча ожидал ее слов. Даже Иоиль, не понимающий, почему его спасительница – имя которой он так и не узнал – желала остановить светловолосого демона от убийства этого монстра, молчал и не смел подать и звука.       Эмма судорожно вздохнула, чувствуя на себе взгляды всех присутствующих, однако нисколько не смущаясь этому – рыжеволосая уже привыкла. Она спрятала передатчик обратно в карман, надеясь, что, заглушив громкий писк, это отвлечет ее от тягостных мыслей, которые затмевали ясность ума.       — Нельзя его убивать, — Эмма не кричала, а говорила так спокойно, словно под ногами Гилана и вовсе не лежало огромное чудовище, способное, освободившись, подвергнуть их всех опасности.       — Почему? — моментально задал вопрос Гилан, вовсе ее не понимая. И это непонимание его раздражало, так как он знал, что играет важную роль в этом всем, как король на шахматной доске, однако, с каждым новым ходом, появлялось всё больше деталей, всё больше мелочей, о которых он, Гилан, и вовсе не ведал и знать о них не знал. И верхушкой его возмущения было то, что только человек, только этот первоклассный товар открывал ему глаза и освещал тропу непроглядного мрака, в котором Гилан чуть было не затерялся. Ее человеческая суть, отчаянно желавшая всем спасения, была и противна, и прекрасна. Не будь она человеком, рассуждал Гилан, то его благодарности не было бы границ, и он бы всячески высказывал ей это. Однако она – товар с третьей плантации, что каким-то чудом избежал участи людского рода и теперь пытался найти смысл своего существования в другом. Гилан не мог смотреть иначе на это, как бы того он не желал.       — Это обычный горожанин, которого настигла несправедливость, — Эмма надеялась, что слова о «несправедливости» станут очередным орудием в руках Совести, которая, своим влиянием, убедит Гилана в праведности ее, Эммы, слов.       Но не только Гилан задумался над ее словами – все демоны поникли, и совершенно по-иному посмотрев на монстра, чье бесформенное тело оскверняло взор. Иоиль, вздрогнув, чуть было не заплакал – маленькое и доброе сердечко кольнула мысль о том, что этим монстром мог быть его знакомый, или просто такой же обычный демон, как и его родители. Король опустил плечи и немного согнулся под весом тяжелых раздумий.       — Отпустим, и его спасенная жизнь станет нашей необратимой смертью, — произнес Его Величество, как-бы и давая ответ Эмме, и пытаясь убедить себя.       — Таких, как он, в Столице теперь десятки тысяч, — продолжала Эмма тем же холодным тоном. — Неужели ты собрался убивать их всех?       Этот вопрос для Гилана прозвучал как оскорбление и в то же время как вызов его внутреннему благодетелю. Он тяжело вздохнул, испепеляя первоклассный товар взглядом, и был очень благодарен ей за то, что она одела маску, ибо ее проникающий в душу взгляд он бы не выдержал. Революционеры тихо перешептывались, выбирая сторону этого спора: оставить в живых или убить дикого? Единственный, кто оставил свое мнение при себе – был Аякс. Генерал просто запутался, и не мог увидеть на какой из сторон была праведность.       Дикарь, напомнив о себе, своими длинными лапами, коих насчитывалось шесть, оперся об землю и попытался встать, но старания были безуспешны: катана Гилана пронзила горло монстра насквозь, припечатав того к земле, а стоящая на голове нога давила с такой силой, что одичалый не смел и повернуться. Аякс, заметив движение чудовища, достал из ножен один из своих клинков и, словно колышком, пригвоздил одну из лап к земле, из-за чего дикий дернулся и в бешенстве стал пытаться освободить руку. Но что сила Гилана, что сила Аякса были так велики, что орудие намертво вонзилось в землю, и только по их милости его можно было достать, словно всеми известный меч Артура из камня.       — И что ты предлагаешь? — спросил Аякс с досадой в голосе. Хочется заметить, упоминая генерала, что он лишь единожды назвал Эмму, и то не по имени – он назвал ее «товаром» и «человеком», но после всего того, что она сделала – а Аякс был единственным, кто в полной мере оценил ее помощь, когда его король чуть было не потерял рассудок, — он не осмеливался называть ее товаром, понимая, что это, столь естественное для демона понятие, может быть оскорбительным для нее ярлыком. Посему, не зная, как назвать эту девочку, чтобы ее не обидеть – генерал всячески старался не затрагивать эту тему, ограничиваясь обращением «ты». Аякс, воистину, был очень чутким демоном.       Эмма посмотрела на генерала, а потом перевела взгляд на Иоиля, что внимательным взглядом впился в ее маску. В его маленьких глазках было тоже самое, что и в глазах всех революционеров – отчаяние и безысходность. И взгляд этих глазах заставил Эмму, в который раз, воспрянуть духом. Она гордо подняла голову, осмотрев всех вокруг. Аккуратно расцепив объятия, Эмма в последний раз погладила Иоиля, с нежностью проведя по краям его маски, как матери гладят своих детей по щекам, и начала приближаться к чудовищу под ногами Гилана. Дитя взволновалось, когда спасительница стала подходить к одичалому демону, но один из революционеров, стоящий сзади, остановил ребенка, и, отрицательно кивнув головой, воззвал его к смирению. Дитя хотело вырываться, но старший демон крепко держал его за плечи, и ребенок, спустя минуту, бросил никчемные попытки, с голодным беспокойством следя за своей знакомой. Рыжеволосая без страха подиралась ближе к дикому, и Аякс достал свой второй клинок, приготовившись броситься к человеку, в случае беды. Гилан внимательно и безмолвно следил за миниатюрной фигурой, что так храбро – эта храбрость, которую она проявляла не впервые, его пугала – приближалась к чудовищу под его ногами. Никто не знал, что она собирается делать, и тем не менее останавливать ее никто, кроме Иоиля, и не думал.       Чудовище принюхалось, и когда к нему приблизилась фигура – оно рассвирепело от громкого голода – стоящая перед ним добыча источала восхитительный аромат. Он тихо рычал, дергаясь, но, чувствуя боль от острого метала, останавливалось, как остановилось бы любое существо, почувствовав боль. Эмма присела на колени, и, открыв один из своих кармашков на поясе, достала маленький, но очень острый нож. Она сидела в метре от чудовища, и монстр дергался, как бы пытаясь до нее добраться, но, как мы уже упомянули, это были весьма болезненные и безуспешные действия. Взяв ткань своей юбки, которую так полюбил маленький Иоиль, она, с помощью ножа, отрезала лоскуток. Благо, ее платье состояло из нескольких слоев, так что этот кусок – не страшная потеря. После, Эмма взяла свою руку – такую человеческую, такую живую, в отличии от мертвецки бледных, худых и многосуставных демонических рук, – и, всё тем же ножом, провела по ладони, оставляя глубокую рану. Дикий словно сошел с ума, учуяв кровь, и, забыв о боли, стал дергаться, как скованный цепями медведь. Гилан взялся за катану и повернул ее на девяносто градусов, из-за чего дикий вновь почувствовал сильнейшие страдание, и затих с грозным рычанием. Ладонь Эммы повисла над оторванным лоскутком, и кровь быстрым ручейком полилась на бежевую ткань, окрасив в алый. Когда оторванный лоскут уже насквозь промок – кровь Эммы лилась довольно быстро и ее было много – рыжеволосая, с опаской, протянула окровавленный кусок ткани дикому, готовясь тут же отнять свою руку. Так и произошло: одичалый демон, которого сдерживали лишь сила и страдание, открыл пасть и попытался цапнуть жертву, смакуя руку, однако в рот ему попало нечто иное. Эмма так же быстро убрала руку, как и преподнесла ее. Девочка отползла назад, сдавливая кровоточащую ладонь другой рукой, останавливая кровь. Благо, кровь у нее сворачивалась быстро, но перевязать, всё же, стоило, и Эмма, уже стоя, оторвала ещё один лоскуток своей юбки, но уже подлиннее, чтобы в несколько раз обмотать раненную ладонь. Тем временем демоны уставились на дикого, который, не пережевывая, проглотил неизвестную ему вещь, от которой восхитительно несло, как и от добычи. Никто и понятия не имел, что должно произойти, но все молча, с жадным любопытством смотрели на дикаря, ожидая того, чего и сами не знали. Даже сама Эмма не знала – а сработает ли? Это была лишь проверка, пока к ним не подоспели ее друзья, которые, к слову, уже с минуты на минуту будут здесь. При них, думала Эмма, нельзя было этого делать, по крайней мере при Гильде и Доне, ведь те сразу начнут расспрашивать свою подругу, а она будет смотреть на них с такой скорбью, с таким отчаянием, что это непременно ужаснет ее друзей. Поэтому Эмма сделала проверку того, что ее интересовало прямо сейчас, когда свидетелями были демоны, а не друзья.       Прошли секунды, но ничего не происходило. Гилан глубоко вздохнул и, уже в голос, потребовал товар с третьей плантации объясниться:       — И что же ты, скажи мне на милость, хотела сделать, первоклассный товар? — цинично спросил Гилан с некой издевкой в голосе.       Король желал ещё что-то добавить, не дожидаясь ответа Эммы, но чудовище задрожало всей своей сущностью. Король отошел от одичалого, с неописуемым взглядом, которому родственен был шок и изумление, наблюдая за изменяющимся демоном. Но не только изумлению Гилана не было предела – встревоженные вассалы короля вздрогнули, и кое-кто даже вскрикнул от неожиданности. Шокированного Иоиля всё ещё держали при себе, и он, вместе с революционерами, отходил всё дальше от содрогающегося чудовища. Аякс окончательно потерял дар речи, застыв подле короля. Их удивлению было объяснение: дикий уменьшался в размерах, тело подвергалось трансформациям, лапы преображались в тощие руки, а одна пара и вовсе, постепенно, стала сливаться с телом. Кости лишней конечности становились составляющими грудной клетки. Чудовище менялось в облике, обретая совершенно иные черты – черты разумного.       — Вытащите оружие! — скомандовала Эмма, поняв, что демон, вернувшись обратно в свою форму, может задохнуться от холодного оружия, что насквозь пронзило его шею.       Аякс и Гилан вздрогнули от этого господствующего тона, но, переглянувшись, покорно последовали указаниям первоклассного товара: генерал присел, вытащив из плоти монстра свой клинок, и, медленно пятясь назад, продолжал изумленно смотреть на то, что ранее было дикарем; Гилан достал свою катану из горла чудовища, и сквозная рана мгновенно затянулась слоем кожи, восстанавливались раненные мышцы и затронутые оружием вены с нервами. Эта чудотворная регенерация коснулась каждой поврежденной части тела этого демона, излечивая полученные ранее раны. Это диво вызвало у всех оцепенение – он возвращался обратно!       — Боже! — воскликнул кто-то из толпы вассалов, не сдерживая переполняющие тело эмоции.       Все стали свидетелями того, как дикий превратился в совершенно обычного, тощего телосложения и полностью нагого демона. Обращенный дикарь сидел на коленях, немного покачиваясь из стороны в сторону, так как в голове у него всё перемешалось и мир вокруг этого несчастного крутился каруселью. Когда разум его немного прояснился, а глаза привыкли к яркому свету – неизвестному показалось, что он вечность сидел в каком-то темном подземелье, а теперь впервые увидел кусающиеся лучи солнца. Демон взглянул на всех присутствующих с немым ужасом и непониманием. Окружающее казалось ему каким-то нереальным сном, а произошедшее ранее, которое он так отчетливо помнил, – страшным кошмаром, темным сновидением. Этот демон пытался что-то сказать, но взгляды, устремленные лишь на него одного, смутили горожанина, и он не сумел выдать ни одного звука. Обращенный смотрел на них, пока в его голове, нечеткими контурами, возникали картины того, что он сотворил, будучи диким. Эти ужасные воспоминания искривили его лицо и он, так ничего и не сказав, взялся за голову, до сих пор не понимая, где есть реальность, а где – мираж.       Описать выражения лиц Гилана и его союзников было невозможно, но можем сказать, что это было сродню с неверием и изумлением. Демоны с немым криком смотрели на разумного горожанина, что секунды назад был дикарем. Никто не мог объяснить произошедшее и они, в целом, не находили сил сказать хоть одно слово – всех их словно парализовало. Гилан прикрыл рот рукой, бросив, при этом, свое оружие на землю. Стоящий возле него Аяск схватился за голову и с горла генерала вылетали тихие ноты, не способные собраться в единую мелодию слов.       Но, пожалуй, реакция Эммы на свои же чудотворные способности должна была быть более занимательной, нежели реакция свидетелей на это диво. Однако, ко всеобщему удивлению, Эмма смотрела на спасенного ею же горожанина пустым взором. Лицо девушки было безэмоциональным, но легкий мазок кисти Печали, всё же, присутствовал в ее чертах. Где-то в районе своей груди она чувствовала безжалостную дыру, поглощающую всё хорошее, всё прекрасное в ее собственной сущности. Эта опустошающая бездна наводила скорбь, и Эмма понимала, что совсем скоро она утонет в этом горе, и бездна в ее душе не оставит ничего из нынешней жизни. Рыжеволосая смотрела на этого демона, и в ее мыслях бушевал ураган. Заметив страдания несчастного горожанина, помогать которому никто не собирался, воспитанница Благодатного Дома приблизилась к демону и, совсем тихим, не лишенным жалости и сострадания, голосом обратилась к нему:       — Не волнуйтесь, теперь всё в порядке.       Демон вздрогнул, поднял голову, смотря на эту девушку, и ее образ, поблекшими картинами, всплывал в его памяти. В нос ударил запах крови. Ее крови. Он посчитал, что это из-за того, что у нее на руке совсем свежая рана, а учитывая превосходное обоняние демонов – он прекрасно это чуял. Но во рту заиграл вкус: опьяняющий, таинственный, восхитительный вкус этой самой крови, что, как вино, вскружило ему голову. И, к тому же, последнее, что он помнил, будучи диким, был именно этот запах и вкус. Горожанин с какой-то надеждой, дрейфующей среди боли и скорби во взгляде, смотрел на эту миниатюрную особу, и на ее пылающие, как рассвет небосвода, волосы. Он ждал, что она протянет ему руку, подобно всякому герою-спасителю, но девочка продолжала стоять и говорить слова – такие нежные, такие ласковые и такие спасительные для его души – ее голос заставлял его возвращаться в реальность, причем не с болью осознания, а с надеждой на спасение.       — Я…Я одичал? — спросил горожанин у этой особы – единственной, кто возымел храбрости объяснить ему происходящее.       Эмма согласно кивнула, и сразу же добавила:       — Не только Вы – всю Столицу охватила эта чума.       Демон внимательно слушал, и не понимал, что сейчас чувствует: с одной стороны, ее слова подтверждали правдивость того ужасающего сна, в котором он жил, но с другой – сама ее сущность заставляла его верить в лучшее, и ему даже не требовались утешения: его спасительница сама по себе была утешением, и каждая нота ее звонкого голоса была полна отрады.       — Столько боли, — прошептал он страдальческим голосом, мотая головой, словно отгоняя от себя липкие прикосновения кошмара, — столько страданий…Я убил стольких невинных! — воскликнул демон, мгновенно затихая и хватаясь за голову.       Эмма понимала, что сейчас был идеальный момент, чтобы подать ему свою руку, и своим теплым прикосновением вновь утешить обращенного из дикаря демона, но девочка опасалась, что этим действием, обнажив свою ладонь, он узнает в ней человека. Сейчас было главное, чтобы никто, кроме Гилана и его соратников, не узнал, что в Столице присутствуют люди, и что они каким-либо способом задействованы в этой трагедии. Во-первых, это было сделано ради безопасности всех сбежавших детей, ведь будущие было неясным и мрачным, а подвергать всех друзей Эммы, о существовании которых станет известному каждому демону в городе, а после – по всему миру, пока не дойдет до ушей Питера Ратри, — было катастрофически опасно. Во-вторых, сокрытая истина была немаловажной частью плана Эммы: чтобы возвысить Гилана в глазах всех граждан – ему требовалось неоспоримое доказательство его благодетели и праведности поступков. И Эмма, думая над эти всем ещё раньше, начала придумывать легенду, что была основана не кристальной правде, только убирая из истории любое упоминание о Нормане, и о человеческом вложении в революцию. Легенда ведала следующее: когда-то до Гилана, который, на тот момент, искал спасение для своего народа, дошли правдивые слухи о неком клане, главой которого являлась Мьюзика – Эмма знала, что это действительно происходило в тот час – однако лорд Гилан, доверившись своему вассалу – Доззе, был предан и казнен Регулой. Что произошло дальше – известно всем, однако история Эммы гласила о том, что Гилан, пребывая в изгнании, не покидал надежду найти выживших из злокровного клана, и его поиски увенчались успехом – он встретил Мьюзику и Сон-Джу, и с того момента они, общими силами, готовились к свержению Регулы и освобождению всех демонов от ее правления. Но Гилан, поглощенный жаждой мести, не смог остановить свой пыл и вместе со своими вассалами убил регентов. Опомнившись, предводитель восстания оставил в живых Иверка и Регулу. После, преданный лорд и революционеры решили свершить суд над свергнутой королевой и ее советником, но прежде выслушав, как подобает честному правителю, своих подданных, узнав их мнение. А теперь он, вместе со злокровными, пришел на помощь столичным гражданам, спасая их от яда. Что же касается того, от куда появились яд и диверсия в городе – это была затея членов клана Ратри, которые, по стечению обстоятельств, также возжелали убийства королевы. Кто такой Ратри и чем занимается его клан – обычным демонам, конечно же, неизвестно. Но, думала Эмма, если хорошенько потрясти Иверка – советник расскажет о существовании посредника между двумя мирами, и о действиях его тысячелетнего клана, основателем которого был сам Джулиус – человек, заключивший, вместе с Иверком, обещание. Однако, просим заметить, Эмма не учла того факта, что главная персона этой истории – Гилан – знать не знал о существовании Питера и его клана вообще. Но об этом она узнает позже, когда расскажет эту легенду Гилану, революционерам, Мьюзике и Сон-Джу. Таким образом, надеялась первоклассный товар, поведав эту легенду – поступки Гилана будут оправданы, а о существовании сбежавших с плантаций детей никто не узнает. Единственное, в чем она сомневалась – был Ратри и упоминание о нем, ведь Эмма желала исключить любую деятельность людей в этой истории, однако существование яда и взрывы по всему городу перечили «благим намереньям» Гилана. Граждане не могут довериться тому, кто сотворил такое с их жизнями. Да, это была ложь: Гилан осознанно пошел на такой поступок, не считаясь с жизнями горожан, но правда могла сгубить всё их дело, как бы это не нравилось правдолюбивой Эмме. Эта легенда способна спасти ее друзей, способна возвысить Гилана и оправдать Мьюзику, истинная история которой также будет рассказана всем демонам. И они все вместе с ней пойдут на это, даже если потребуется солгать.       Возвращаясь к нашим героям: Эмма, так и не решившись подать этому демону руку, просто подошла ближе и продолжила говорить:       — Не вините себя: Вы не могли действовать иначе. Вы стали жертвой террора и, как и все, подверглись отравлению. Сейчас в Вашей голове всё перемешалось, но уверяю – вскоре всё разъяснится.       Эмма повернулась к одному из революционеров, на котором был плащ, и вежливо попросила его одолжить верхнюю одежду обращенному демону. Воин вздрогнул, ведь, как и все, он до сих не мог прийти в себя после увиденного, однако свой плащ, всё же, послушно снял и протянул нагому горожанину. Тот благодарно кивнул, ведь, будучи в таком виде, чувствовал огромный дискомфорт, находясь под внимательными взорами присутствующих. Он одел эту легкую одежду, которая тут же сокрыл от всех глаз его тело, и поднялся на ноги. Ростом этот демон был ниже короля, но выше Аякса. И, как и все демоны, кроме Иоиля, он возвышался над Эммой, что ее, в первые секунды, немного озадачило. Горожанин осмотрел эту толпу вооруженных воинов и обратился, на этот раз, ко всем:       — Вы тоже были дикими?       Этот вопрос был неожиданным, и, честно говоря, никто даже не знал, как на него ответить, ведь, если говорить правду – каждый из них был дикарем, но обратились они не благодаря чудесной крови Эммы, а благодаря плоти убитых регентов.       — Нет, — ответила за всех Эмма, — это мои соратники, которые не подверглись яду. И мы имеем лекарство, чтобы спасти остальных.       — Лекарство – Ваша кровь?       Эмма согласно кивнула, мгновенно замолкнув.       Гилан перевел свой взгляд с обращенного горожанина на сбежавшую с третьей плантации, и если бы здесь не было стольких сторонних – он непременно бы добивался, самыми громкими и самым эмоциональными словами, объяснений. Однако он совладал с со своим рвением и молчал, как и все его товарищи, понимая, что если первоклассный товар не раскрывала истину сейчас – значит стоит повременить с этим. Один только Аякс не мог сдержаться, уже желая обратиться к рыжеволосой, однако громкий крик восхищения Иоиля его опередил.       — Вы спасли его! — крикнуло дитя, к которому вернулся дар речи. Его более не держали, и малец, наконец-то, подбежал к Эмме. — Теперь я верю, что Вы и Ваши друзья спасете нас! Ваша кровь волшебная!       Эмма вздрогнула, когда Иоиль крикнул, но стоило ему так восторженно выразить свое счастье – она пришла в себя, и согласно кивала в ответ.       — И что же вы сделаете с нами теперь? — спросил горожанин, когда восхищение мальца обуздала тишина. Заметим, что он поразился присутствию ребенка в этой странной компании, но сумел догадаться, судя по словам мальца, что дитя также являлось спасенной ими особой.       — Сейчас должны явиться наши товарищи, которые помогали выжившим в городе, и они проведут Вас в безопасное место. Мы же отправимся спасать остальных, имея…лекарство, — Эмме было сложно дать определение своей крови.       Горожанин неотрывно смотрел на рыжеволосую девочку, и в его взгляде – маски у него не было, поэтому можно было увидеть каждую черту его лица — было столько благодарности и надежды, что каждый из присутствующих смог это увидеть. Обращенный демон повернулся к Гилану, и его образ, как и образ рыжеволосой спасительницы, всплывал на поверхности сознания – это он остановил его, чему он, горожанин, был очень благодарен. Он кивнул Его Величеству, в знак своей признательности. Король сглотнул, словно проглатывая ком в горле, не позволяющий ему говорить.       — Мы сделаем всё, чтобы помочь вам. Всем Вам, — начал король, и его воодушевляющие слова заразили революционеров, и они, тем самым, воспрянули духом. — Клянусь, — добавил светловолосый.       Эта клятва была произнесена очень выразительно, и, главное, от чистого сердца, из-за чего Иоиль и обращенный горожанин были поражены до глубины души. Они запомнили эту клятву, надеясь, что этот демон не бросается словами, и они, его слова, не являются напрасным колыханием воздуха. Воистину, Гилан и Эмма умели воодушевлять других. Наступило согревающее сердце молчание. Казалось бы, сейчас они будут смирно стоять на месте и дожидаться друзей первоклассного товара, однако в этой блаженной тишине раздался ропот, совершенно не схожий на тот, который слышала ранее Эмма, когда встретила революционеров. Это был какой-то ужасающий шум, что сотрясал воздух и землю одновременно. Казалось, что от этого звука даже душа способна вылететь из тела. Ноги каждого демона, включая Эмму, задрожали в ответ на дрожь земли. Они догадались, что это была та самая стая диких, о которых предупреждал Аякс. Ко всему этому, передатчик Эммы, спрятанный в карман, начал беспрерывно пищать, возвещая о том, что они, а точнее их друзья, на месте. Рыжеволосая ужаснулась, осматриваясь по сторонам, в надежде найти кого-то из друзей, однако она, на самом деле, прекрасно понимала, что они, ее родные, приближались к ним в сопровождении этого ропота.       Гилан крикнул «Приготовиться!» и все его вассалы взялись за оружие. Эмма обратилась к спасенным демонам, чтобы они, вместе с ней, скрылись в переулке, из которого, ранее, выпрыгнул дикарь – на данный момент это было единственное место, где они могли спрятаться, и при этом не разделиться с войском Гилана. Не смея перечить, ибо раздаваемый гул ужасал их, они согласно кивнули и бросились в переулок. Эмма посмотрела туда, откуда, с каждой минутой, всё громче и громче раздавался звук: он звучал прямо за рогом в конце улицы.       — Спрячьтесь! — крикнул, обращаясь к Эмме, Аякс, заметив, как она оторопела. Заметим, что генерал впервые обратился к ней на «Вы».       Вздрогнув от крика Аякса, первоклассный товар уже хотела было прыгнуть в этот переулок, как вдруг увидела, что на крышах, в сопровождении этого гула, появились фигуры, что направлялись в их сторону. Их очертаний было достаточно, чтобы рыжеволосая узнала в них своих друзей.       «— Это они! — кричала про себя Эмма. — Они, наконец-то, здесь!»       Стоило Эмме возрадоваться, как из-за угла появились дикие во множественном числе. Их стая насчитывала чуть ли не десять особей, и все они преследовали эти миниатюрные фигуры, которые, в свою очередь, словно летая птичьим полетом, перепрыгивали с одного дома на другой. Раздавалась одиночные выстрелы, когда чудовища пытались забраться на крышу, чтобы уже там преследовать добычу. Но пули, попадавшие в лапы и в лицо, не позволяли им этого сделать.       — Это они, Гилан! — вскрикнула Эмма, выбегая на дорогу, за спины революционеров, чтобы ее было видно среди этой толпы.       Она махала руками, пытаясь привлечь к себе внимание своих долгожданных друзей, и ей это удалось.       — Это Эмма! — крикнул Дон на крыше, заметив маленькую, рыжеволосую фигуру на улице.       Его спутницы, ритм сердца которых, как и у Дона, насчитывало чуть ли не сто тридцать ударов в минуту, посмотрели в указанную им сторону, не сбавляя шага, и также признали в этой фигуре свою подругу. Заметив то, что на улице также присутствовали остальные, вооруженные до зубов демоны – они решили прыгнуть вниз, увидев в них союзников, которые способны были помочь с одичалыми. Добравшись до того самого переулка, в котором прятался Иоиль и обращенный горожанин – команда спасения, заметив груду мусора, которое могло смягчить их падание, прыгнули вниз. Благо, высота домов, из-за уже ранее упомянутой архитектурной особенности Центральной площади, была не высокой – где-то семь или десять метров в высоту, так что друзья рыжеволосой без каких-либо опасений решились прыгнуть вниз. Трое друзей благополучно приземлились, лишь немного, при посадке, ударившись копчиком и плечом – это было ожидаемо, ведь плетенные корзинки и оборванные метры ткани не были мягким снегом. Дикие, что так отчаянно пытались догнать свою добычу, встретились с острием оружий революционеров, и между войском Гилана и стаей одичалых началась битва. Чудовища бросались на революционеров, а те, в свою очередь, уклонялись от длинных когтистых лап. По прошлому опыту они осознали, что дикари – это горожане, которые имели надежду на спасение, благодаря чудодейственной крови девочки с плантаций. Поэтому вассалы Гилана принялись отвлекать существ и, по возможности, обездвиживать их, пытаясь нанести как можно меньший им вред.       Эмма, порхая мотыльком в этой битве, направилась в переулок, стараясь быть столь же незаметной, как и пылинка в воздухе. И ей это удалось – через секунду она была уже в знакомом переулке, и увидев своих друзей – рыжеволосая замерла, не обращая внимание ни на звон клинков, ни на рычания, ни на вой, что раздавались за ее спиной на улице. Ее коленки задрожали и она не могла двинуться, продолжая смотреть на своих родных Гильду и Дона, а также на драгоценную Мьюзику с немой болью. Она нашла в себе силы сделать один неуверенный шаг, но более смелости у нее, как оказалось, не было, и Эмма вновь застыла на месте. Увидев подругу, друзья бросились к рыжеволосой, крепко обнимая, окольцовывая ее со всех сторон. Ох, если бы читатель только знал, как тяжело было Эмме в этот момент: она улыбалась, стараясь, тем самым, как мы уже говорили, спрятать свои чувства и не зарыдать навзрыд. Недалеко от них притаились Иоиль и обращенный горожанин – для них эта сцена была невероятно трогательной, ибо никто из друзей даже не издал и звука, а сразу же бросился друг к другу. Но звуки боя, содрогание земли и поднимающаяся в воздух пыль не позволила этому трогательному моменту продлиться дольше, чем одно мгновение.       — Вы не ранены? — спросила Эмма, как только отстранилась от них.       Все трое отрицательно помотали головой.       — Мы встретили эту стаю, будучи совсем близко к Вам, но добраться до нас они так и не смогли, — отвечала Гильда, успокаивая свою любимую Эмму.       Один из дикарей с грохотом упал на землю, и команда спасения, в которой теперь состояла и Эмма, вздрогнули, рефлекторно пригнувшись. Революционеры, взяв за пример действия генерала Аякса и своего короля, вонзили в конечности упавшего дикого свои кинжалы, тем самым стараясь сдержать монстра. Но т.к. в стае было много особ – их интеллект был намного выше, нежели ум одного дикого, которого сразил Его Величество минутами ранее. По этой причине, члены стаи принялись помогать своему сородичу, набрасываясь на воинов, не позволяя им воткнуть в плоть собрата оружие, и, перегрызая конечность члена их стаи, освобождали от плена одичалого. Это было весьма и весьма проблематично, как считали революционеры. Сдерживать чудовищ они долго не могли, иначе, такими темпами, у них, у воинов Гилана, будут жертвы. Эмма и ее друзья прекрасно видели всю эту ситуацию, и тут же принялись придумывать план, который бы помог им обратить всех этих дикарей в горожан.       Эмма посмотрела на количество стрел в колчане Гильды: их насчитывалось семь. Потом рыжеволосая перевела взгляд на Мьюзику – единственную, при данных обстоятельствах, кто мог бы дать проклятую кровь.       — У меня есть идея, — сообщила Эмма и сразу же добавила: — Но она весьма…эксцентричная.       — А у вас с Норманом и Рэем когда-нибудь были другие? — усмехнулся Дон, заставив друзей улыбнуться.       — Что за идея? — спросила Мьюзика, уже, хоть и поверхностно, догадываясь о том, что потребуется ее помощь.       — Как хорошо работает твоя регенерация? — обратилась рыжеволосая к злокровной.       Вопрос был неожиданным и очень спорным, поэтому проклятой крови потребовалось несколько мгновений на размышление.       — Боюсь тебя огорчить, но не так хорошо, как хотелось бы, — с сожалением призналась она. — То ли из-за моей крови, то ли из-за слабого тела – времени на регенерирование мне требуется чуть ли не в три раза больше, чем Сон-Джу.       Эмма задумалась, переваривая только что услышанное и сопоставляя с рисками ее плана. В это мгновение, из-за груды мусора, на который ранее упали друзья воспитанницы Благодатного Дома, вышел спасенный Эммой горожанин. За его спиной прятался Иоиль. Близкие Эммы испугались этой фигуре, думая, сначала, что это дикий подобрался к ним из-за спины.       — Осмелюсь спросить: возможно мое восстановление может Вам помочь? — спросил демон, слышав каждое их слово.       Гильда и Дон непонимающе смотрели на этого демона: их смутило отсутствие на нем маски, а также очень легкая одежда, поэтому они вовсю разглядывали этого неизвестного с неким недоверием и подозрением. Эмма молила Бога, и даже его, чтобы они не догадались о том, что этот мужчина – обращенный из дикаря демон. Тогда бы пришлось что-то выдумывать, дабы друзья не догадались о страшной истине. Другим делом была Мьюзика: пока двое воспитанников Благодатного Дома рассматривали высокого незнакомца, Мьюзика бросила на Эмму какой-то понимающий, полный сострадания и сожаления взгляд, от которого у рыжеволосой перехватило дыхание. Мьюзика знала правду. Но судя по тому, что злокровная и не словом не обмолвилась об очевидной для нее вещи – а изгнанница сразу поняла, что этого демона обратила именно Эмма, – Мьюзика не собиралась выдавать тайну своей подруги, и Эмме казалось, что, оставшись с ней наедине, она броситься к ней в ноги, благодаря за ее понимание.       — Да, — выдавила из себя Эмма, с огромным усилием отводя от злокровной подруги взгляд, — именно Вы нам и поможете.       Демон кивнул, подходя к своей спасительнице ближе, присев на колени, чтобы лучше ее расслышать и остаться незамеченным дикими, ибо его рост мог их всех выдать. Иоиль продолжал стоять за спиной демона, не обмолвись и словом, за что Эмма также была ему благодарна. Ее друзья же были поражены тем, что здесь находился ребенок.       — Нам нужны Ваши пальцы, — сообщила прямым текстом Эмма.