***
Иверк, и до этого момента слышав упоминания про некого «Минерву», кто, как он и предполагал, устроил весь этот переворот, внимательно изучал полученную информацию, исходящую из уст каждого революционера. Теперь он знал, что пока не свершиться «справедливый суд» – убивать его не станут. За это время он сделает всё возможное, узнает как можно больше и, когда появиться хоть малейшая брешь, в которой его ждет спасение, – советник уже как второго поколения королевской династии непременно воспользуется моментом и сбежит. Минерва…Что-то знакомое было в этом имени. Это была случайно подслушанная, но посчитавшаяся ненужной информация. И Иверк, что было для него крайне удивительно, не мог вспомнить более подробных деталей. Точно знал он две вещи – это было относительно давно и ненамеренно соскользнуло с уст одного из людей Ратри. Но именно это имя монстр, отчего-то, запомнил. Смущало советника многое: первой причиной был этот самый Минерва, о котором он слышал лет двадцать назад, и только сейчас этот человек решил выйти на открытую сцену. То, что клан Ратри знал о нем – безоговорочная правда, отрицать которую может только лживая тряпка Питер Ратри. Судя по тому, как быстро он провел армию Гилана внутрь, при этом никогда не бывав в самом замке (и в Столице, вероятнее всего, также) – этот человек сгодился бы в первоклассные товары, ведь этот план, воистину, безупречен. Даже Гилан, со всеми своими вассалами, не смог бы провернуть всё это так быстро, стремительно, деликатно. Если все догадки советника верны, то этой особе, Минерве, больше тридцати лет. Взрослый, неким образом попавший в этот мир, или же родившийся тут и относящийся к товару тех ферм, которые не могут, как член последней из правящих династий любит говорить: «открыть все свои глаза и начать смотреть за товаром, как подобает каждой ферме, а не создавать из одной проблемы тысячу подобных». Что было на уме у этого человека герцог не мог догадаться. Но если уж так и вышло, что он создал с Гиланом альянс, то ему, Минерве, нужно что-то от ранее приговоренного к обращению демона. И, как подсказывало чутье Иверка (оно его крайне редко подводило и, если он и ошибался, то это были фатальные, известные своим последствием на все земли ошибки) – намеренья Минервы связаны с освобождением товаров. Это объясняет вражду с кланом Ратри (если конфликт меж ними всё же и существует) и причины создания союза с изгнанным Гиланом. Но требовалось больше деталей для сложной мозаики. Второй причиной был товар 66391: одна из сбежавших с третьей плантации Благодатного Дома, воспитанница Изабеллы, товар первоклассного качества, который сегодня должен был быть подан ему (а Регула бы с жадностью кусала ногти, смотря на то, как лучший товар преподносят их богу). Этот побег был позором, который Иверк и члены его клана пытались всеми силами сокрыть. Изначально они думали, что ищейки поймают детей не менее чем за трое суток, но не только дети – сами ищейки так и не вернулись. Детей, и по сей день, продолжали искать. Однако, когда до ушей, уже свергнутой, Ее Величества Регулы Валимы дошло сие до омерзения неприятное известие – Иверк выкручивался (что он, в принципе, всю свою жизнь и делал) как мог, обещая доставить товар не хуже. Он сваливал вину на неисправность техники, на недосмотр воспитания, на погоду и прочее, – в общем на всё, что могло существовать в этом мире, но его некоем образом лично не касалось. Самым правдоподобным и подходящим для Регулы оправданием стала сказка про то, что эти товары украли рабочие, коих уже покарали обращением в дикарей. Скандала с тем, что более десятка товаров высокого и двух первоклассного качества сумели сбежать с фермы, что славилась не только изяществом вкуса, но и охранной системой – значило бы необратимые потери, как доверия и славы, так и финансов. Теперь же, спустя три года, первоклассный товар, как снег летом (иначе не сказать), оказывается в столице, в самом сердце событий революции против нынешнего правления. Более того, этот человек меняет мнение Гилана, доводит того до невменяемого состояния, а после пытается вернуть к тому же Гилану чувство благородства, а также тех качеств, которых в нем, в главе погибшего клана, уже, казалось, не существовало и существовать в гнилой мертвецкой душе не может. Сказать, что Иверк был шокирован – ничего не сказать. Один только факт ее выживания порождал тысячу вопросов. Герцог уверен, что ответы ему предоставят, пока он будет невольным слушателем их речей. Нужно время. Время на всё: на ответы, на план спасения, на кавалерию членов Совета. Советник будет ждать, ждать и… – Я заключила обещание, – как молния в поле, как свист ножа над ухом, как крик ворона в тихую полночь звенят слова человека. Этот звон эхом отбивается от одной фрески к другой и они, ее слова, порождают дрожь по всему телу Иверка: от ног до рогов он чувствует иглы холода, пронизывающие всю его сущность до самих костей. У герцога перехватывает дыхание. – Что? – переспрашивает он, в то время как Гилан и один из его верных вассалов, с неописуемым шоком, приоткрыв рты, смотрят на девочку с плантаций, пытаясь осознать только что сказанное, однако их ядра наотрез отказывались выполнять функцию принятия подобной информации. Эти двое смотрели на девочку с плантаций Иверка. На товар с его ферм. На его товар. Забыв о том, в каком он находился положении, и кто вокруг него, бывший советник, разворачиваясь к сбежавшему скоту и делая к ней шаг, крикнул: – Что ты натворила?! Копья стерегущих его воинов впиваются в грудь, останавливая на пути к рыжеволосому человеку. А к человеку ли?***
Руки Рэя были крепко связаны за спиной. Винсет, без особых церемонностей, завязывал узлы так, чтобы без посторонней помощи брюнет и не надеялся выбраться. Рэй же особо не сопротивлялся. У него была четкая задача: задержать Нормана и всех, кто находился рядом с ним. Удерживать их на месте любыми способами, которые его изощрённый ум только может придумать. Если Норман и его товарищи хотят обездвижить его – да пожалуйста, хоть к стенке приставьте, но это не изменит того факта, что все они сейчас в ловушке Рэя. В ловушке сына Иззабеллы. Сына той, что держала десятки детей в капкане, заставляя их, как бабочки в закрытой банке, отчаянно биться крыльями, пока надежда не угаснет и навеки не помрет. Его мать научила Рэя многому, порой сама того не осознавая. Зачинщик восстания, с искренним сожалением во взгляде, наблюдал как его подчиненный связывает когда-то лучшего друга. – Норман, остановись. Твое восстание не приведёт к нашей свободе, – начал говорить Рэй, когда Винсет закончил с его руками. Подчиненный Нормана в один момент вернулся на прежнее место к боссу, смотря на брюнета с подозрением. – Если ты и впрямь беспокоишься о спасении человечества, то отступись. Есть иной способ, Норман. Светловолосый слабо улыбнулся. В душе же парня бушевала взволнованность, вызванная молчанием Барбары и Числа. От этих двоих, ставшими, на данном этапе операции, его ушами и глазами, требовался полный доклад действий Гилана и Ее Величества Регулы Валимы. Один из этих демонов должен был одержать победу, а подкрепление Нормана (первой волной их наступления должен был быть загадочный, но чертовски сильный Зази) расправится с тем, кто останется в живых. Имеющий множество запасных планов под рукой, Норман слушал и слушал тишину второй линии, не имея возможности воспользоваться хотя-бы одним из этих самых запасных планов. «Рэй что-то задумал» – пришёл к выводу парень, продолжая смотреть на друга. Отсутствие Эммы также вызывало множество вопросов. Где же их общая подруга? В числе одной из его, Нормана, догадок была истина, происходившая сейчас в обеденном зале, однако парень быстро отверг ее – настолько бредовым этот вариант развития событий казался. Как Эмма может остановить Гилана? Как она, его любимая Эмма, могла предотвратить сражение и оставить этих двоих, королеву и изгнанного лорда, в живых? Подобного рода убеждения становились неопровержимыми фактами для него самого, а сам голубоглазый даже не подозревал, что именно это и происходит, и даже в более густых красках. – Возможно ты не заметил, но как раз-таки спасением человечества я и занимаюсь, – звучали слова в ответ Рэю. Но это были словно не речи Нормана, а наполненные самовнушением, ложными убеждениями речи члена клана Ратри. Именно так бы и ответил, вероятнее всего, Питер, если бы стоял на месте Нормана. В наушниках начался какой-то неразборчивый шум. Это был хороший знак – связь восстанавливается. – Не глупи, Норман. То, что ты собираешься сделать с демонами…– лжи-Минерва в удивление поднял брови: Рэй, как и следовало предполагать, уже догадался, что взрывы на площадях – далеко не конечный пункт, связанный с гражданами Столицы. Норман задумал что-то более масштабное и явно катастрофическое для всех столичных чудовищ. – Это неправильно. Ты, черт возьми, сам должен уже это понять. Повисло молчание, Зази, стоящий за спиной Рэя, в любой момент готовый сбросить с плеч довольно болтливую голову брюнета, каким-то известным только команде Нормана звуком задал вопрос. Однако Норман в ответ отрицательно покачал головой. Парень, скрывающий свой лик за пакетом, послушно убрал клинки в ножны. – Я понимаю тебя, – что-то заставило Рэя отвернуться, не говорить хрустальную правду прямо в глаза. – Ещё неделю назад я бы с радостью посодействовал твоему плану. Сердце Нормана сжалось и он, именно в этот момент, вспомнил, что оно, сердце, всё же у него существует и бьётся где-то внутри за грудиной. Как же в грудной клетке нестерпимо жжётся, когда голос Рэя столь искренен. – Почему же сейчас ты не со мной? – Минерва не сдержался и голос захрипел от горечи сожаления и боли. Больше всего на свете он хотел бы видеть Рэя и Эмму рядом с собой, смотрящими в будущее человечества с гордостью и надеждой, как смотрит он сам. Однако Эммы (не к добру) здесь нет, а его лучший друг, друг всей жизни, товарищ и брат стоит перед ним, связанный, с абсолютно противоположным направлением убеждений. Брюнет же замолк, ничего на это не ответив. Скупость его мимики всегда говорила за себя: вот он, смотрит как-то бездушно, словно имея индифферентное отношение к происходящему, но на самом же деле там, в душе, мутный водоворот чувств: от злобы и ярости, страха за судьбу Эммы и всего их плана, до рвущей на части боли. Смотря на любимого друга, которого он, черт возьми, два года назад похоронил, как только тот вышел за порог, сопровождаемый Изабеллой, Рэй не может ничего не чувствовать. Норман также носил маску, однако, как бы он того не скрывал, его чувства, его смятение пожаром губили душу. Образ Уильяма Минервы постепенно растворялся, словно туман над водой. Тишина длилась долго, пока Норман с надеждой смотрел в глаза друга. Но в ответ на вопрос светловолосый получил лишь молчание и полный безразличия взгляд. Мессия вздохнул: Рэй ведь мог его понять. Он бы понял, как никто другой. Но родной сын Изабеллы не желал этого делать, будто бы отвергая и малейшую возможность встать на сторону друга. Скорее всего, причиной была Эмма. Норман знал, как душа подруги может рваться за жизнь разумных. Даже если этими разумными были демоны. Норман считал Эмму слепой на доброту, и этот ее добродетель в душе мог быть опасным для его плана. Разве Норману хочется делать ей больно? Конечно же нет. Просто Эмма, в отличии от Рэя, при всем желании не смогла бы принять жертвы и благородное возмездие, понять те основы, на котором держится его план спасения человечества. Он любит Эмму и уповает на ее благоразумие. Тем не менее, если уж Эмма, по своей природе, и не способна понять его благие намеренья, то Норман будет лишь надеяться, что она, в ближайшем будущем, простит эти «зверские», по ее мнению, поступки. – Она тебе этого никогда не простит, – словно прочитав его мысли, касающиеся Эммы, сказал Рэй, чем вызвал занятную реакцию от лжи-Минервы. Светловолосый вздрогнул и поджал нижнюю губу, старясь не дать вырваться наружу словам, что исходили прямиком из-под верстака эмоций. Зрачок с ужасом уменьшился, синева ясного неба была наполнена страхом, которого Норман признавать не желал. – Ты не можешь этого знать…– какая-то до сие неприсущая Норману ярость норовилась вырваться наружу и броситься в атаку. Рэй не мог поверить, что что-то подобное мог чувствовать его вечно спокойный, рассудительный и, воистину, выдающийся умом друг. Эмма, будь она здесь, не узнала бы в этом человеке Нормана. – Мы с тобой это прекрасно знаем, – ответил в отрицание Рэй, стараясь управлять своим голосом, чего не смог сделать напротив стоящий товар первоклассного качества. Норман застыл, с ненавистным ему страхом смотря в темный омут глаз. Его друг был прав, чертовки прав. Но признать этот факт мессия всея человечества не мог. Он намеренно завязывал глаза в тот час, когда перед ним появлялись весы. В одной чаше покоилась его миссия, а во второй – смотрящие с укором глаза: зеленые и темные, голубые и карие – глаза его семьи, взывающие к отречению от этого дела. Они, своим взглядом, полным укора, обнажают лезвия совести, что рвут грудь Нормана изнутри. И закрыв, как Фемида, свой взор от данных весов, Норман надеется, что чаши находятся на одном уровне; надеется, что существует баланс, к которому он так стремился. «– Так ли это? – голос мамы неприятно щекочет разум. Ее руки касаются шеи светловолосого сына, а от тела веет холодом мертвецкой зимы. Этот ужасающий холод, что обжигает лицо, он также видит в глазах Рэя. Призрачные касания Изабеллы, ее вкрадчивый, тихий голос над самим ухом несут скрытый посыл, которого Норман понять, пока-что, не в силах. – У тебя никогда не было весов, уже не говоря о балансе. Ты вновь проиграл, – Норман может поклясться, что ее голос, эхом бьющийся в черепе, словно ворон бьёт своими сумрачными крыльями об прутья клетки, как никогда реален. Он чувствует ее улыбку, ее пальцы на своем горле, что, хоть и должны, но не спешат сжаться. Норман слышит стук ее мертвого сердца. – Пора тебе возвращаться на место, Норман». Белые стены, больничные койки, многочисленные провода, запах дезинфицирующих средств и медикаментов Лямбды очень яркими, ослепляющими глаза фрагментами являются перед глазами. Плач, крики, равномерный писк приборов – всё это раздаётся за спиной Питера Ратри. Его светлые, достающие до плеч волосы, белоснежный деловой костюм, невероятно выразительное лицо – весь его образ знаменовал для Нормана новые эксперименты. Про Лямбду ли, про этот ад для всех его людей говорит сейчас мама? В таком случае, он будет стоять на пепле всего этого дворца, но не вернёт свою команду и себя самого в то пекло. «– Нужно вернуться, Норман», – мама словно отстранилась (Норман даже не успел начать что-либо ей доказывать), чтобы дать другому фантому подойти. От этого призрака словно исходило и тепло, и радость, и надежда, однако, очень быстро, на смену всему этому стоящая за спиной фигура принесла с собой также грусть, тоску и ностальгию. Хотелось зарыдать, дабы избавиться от этих чувств. Этот нежный звонкий голос, как колокольчики в степи, звучал у левого уха, пока правое холодом обжигало дыхание их общей матери. Было очень страшно размышлять о том, что Эмма пришла вместе с мамой. Что та, ради которой хотелось жить, наведала его в компании жнеца в длинной юбке и с высоким воротом. Но до глубин своей души поражённый и встревоженный внезапным, и первым в его жизни, визитом призраков Норман знал, на подсознательном уровне, что Эмма не может звать его в тот ад. Речь этих двух шла о другом месте, куда ему требуется вернуться. «Эмма» уткнулась в его спину. Ответ нашелся как-то нежданно и также быстро, как и полет синицы. «– Пора возвращаться домой, Норман» – доносятся слова в два голоса. Они даже не просят – они требуют. Требуют вернуться к детям из Благодатного Дома, к детям из Лямбды, к детям из Золотого Пруда – вернуться домой. – Босс! – голос Барбары, прорывающийся сквозь шум помех, частично возвращает его в реальность. Когда светловолосый поднял глаза, Рэй увидел, как разбивается об пол та самая, тщательно созданная самим Норманом маска. Больше не было тех небесных глаз с хитрым огнем и уверенностью в победе – это были уставшие, мгновенно потускневшие глаза, полные тоски и грусти. Лукавая улыбка покинула лицо и было уже трудно вспомнить ее на этих бледных, чуть ли не сливающихся с болезненным оттенком кожи тонких губах. Нет, Норман не признавал поражение, но и его пламя, что так яростно прожигало тропу к победе, поблекло и постепенно потухало. – Да, Барбара, я слышу тебя, – голос также изменился, став тихим, потеряв и горечь, и ярость, и уверенность, и страх. – Всё разрушено! Всё, что…Долго…Воздвигали! – Барбара срывалась на глухой крик, хрипя, и голос ее пропадал за занавесом проблемной связи. Норман чувствовал, что вот-вот окажется на краю пропасти, как на той, которая была за стеной Благодатного Дома, поглощающая в свои темные пучины надежду на спасение. Лжи-Минерва даже не заметил, как его верный Винсет набросился на усмехающегося только своему счастью Рэя. Парень, что несколько минут назад связывал и обезоруживал незваного гостя, с яростью кинулся на брюнета и стал рыскать по карманам длинной, сшитой на манер демонов, одежды. Его неестественно крепкие руки, как и остальные части модифицированного веществами из Лямбды тела, с яростью трясли Рэя в поиске некой вещи. Норман, как и Гилан, после известному только его душе перестрою соображал туго, только со временем догадавшись о намереньях подручного. Поиск Винсета не увенчался успехом и он, с невиданной яростью, схватил нагло улыбающегося брюнета за ворот плаща. – Сволочь! Это ведь твоих рук дело! – глухим рыком обратился он к Рэю, находясь на грани того, чтобы не порвать этого предателя. Рэй с той же, появившейся при кратком разговоре Нормана с Барбарой, улыбкой ответил ему, прищурив глаза: – Не понимаю о чём идет речь. Зази смотрел на этих троих, и близко не понимая, что происходит; острое чутье не предупреждало об угрозе и этот скрытный парень, лишенный возможностей стандартного речевого аппарата, а также имея несколько признаков слабоумия, как и у большинства жертв опытов Лямбды, стоял в полной растерянности. – Винсет…– раздался голос Нормана, но один из главных помощников в стратегии его словно не слышал. – Всё ты прекрасно понимаешь! Где ты спрятал эту чертову глушилку?! – Лучше бы спросил, где я ее достал, – «нахал» приблизился к лицу помощника, и, улыбаясь, бросил оскорбление в ответственного за порядок Винсета: – Следовало не увлекаться созданием подобных штук и, уж тем более, прятать их так, чтобы всякий иной идиот, вроде меня, не нашел и не забрал это. Последнее заставило Винсета побагроветь от злобы и только более настойчивый, но совершенно незнакомый для отряда голос Нормана заставил того послушно убрать руки и отойти в сторону: – Винсет, отпусти его. Всё кончено, – сказал он так, словно вот-вот в их двери ворвутся десятки демонов, а его армада стала пеплом. – Так ведь, Рэй? – брюнет в мгновение, как и Норман, утратил хитрую улыбку и нахальный тон, а когда подчиненный отпустил его, сын Изабеллы подошел ближе к лжи-Минерве. Между ними остался несчастный метр расстояния. – Нет, Норман, ты не прав – всё только началось. Для тебя, для них, для нас. Мне требовалось потянуть время, прежде чем тебе всё объяснить. – Да, я это уже понял, – светловолосый мягко, как он всегда умел, улыбнулся, а в его голосе явилось тепло их нерушимой дружбы, знаменовавшее начало истинного мира. – Ну, прости уж – иначе не мог, ты же меня знаешь, – брюнет явно оживился, когда, наконец-то, стал говорить не с очередной жертвой Лямбды, а со своим давним товарищем. Они, тепло улыбаясь друг другу, пока за их спинами стояли ошеломленные члены отряда, украли у молчания несколько мгновений и упрямо держали их в узде, наслаждаясь и искренне радуясь тому, что происходит (а точнее произошло) в этих узкий стенах. Норман, как и Рэй, поверил в возвращение былой дружбы, а именно той, ради которой и умереть было не жаль. Рэй же, как и Норман, был счастлив тому, что возвращение этих отношений, как и их самих, служило предзнаменованием лучшего; того, к чему они все стремились. Пора возвращаться. И Рэй рассказал всё, что знал сам и что требовалось Норману: про обещание, про него и про то, как Эмма сумела разрушить семь стен. Он также упомянул о помощи Мьюзики и Сон-Джу в Столице, которых, как уже стало ясно, не сумели убить по приказу Нормана. Это был очередной проваленный, треснувший и наконец расколотый план лжи-Минервы за сегодня, однако светловолосый не чувствовал ни сожаления, ни огорчения – это был очередной повод для отступления и новый шаг, приближающий их всех к завершению войны между человечеством и демонами. В немом шоке Винсет и Зази слушали сказания Рэя и с жадным нетерпением стали ожидать слов своего босса, в котором словно что-то постепенно, как и его планы, ломалось. Во всё, что сказал брюнет, поверить было сложно, а потому они желали услышать того, в кого навек поверили и продолжают верить. Рэй же не лукавил и не соврал ни в одном предложении, не видя в этом смысл, ведь Норман возвращался, становился прежним, хоть и с явными шрамами, оставленными Лямбдой и кланом Ратри, от коих уже, к сожалению, никогда не избавиться. Норман в любом случае требовался им с Эммой в союзники. А затем вновь наступило молчание, ставшим спасением Зази и Винсета для переваривания гор информации, глотком воздуха для Рэя и минутами соображения всей ситуации для Нормана. – Вы не перестаете меня удивлять, – сказал, с улыбкой, светловолосый. – Это всё заслуги Эммы – у меня не хватило бы ни фантазии, ни ума на подобное, – оба парня засмеялись, вспомнив их общую подругу. После Рэй спросил со всей настороженностью: – И что же теперь ты будешь делать? Этот вопрос занимал немаловажное место и мучал всех, даже самого Нормана, на которого молятся все модифицированные учеными клана Ратри дети. Лжи-Минерва стал незаменимым человеком для всех, кто его знал. Он посмотрел на своих товарищей и увидел в их глазах то, что мог бы увидеть в глазах всех своих собратьев из Лямбды: надежду и нерушимую верность. Винсет был зол, но всё же лелеял, что его босс найдет решение. Парень чувствовал и мерзкую обиду, и горькую скорбь, но всё же родственные Страх и Надежда были единственным, кого Винсет сейчас способен был принять в своей душе. Ненависть к роду демонов у Зази стала неотъемлемой частью его самого, но каждое слово Нормана было для него законом, нерушимым и беспрекословным приказом. К Рэю же он ничего не чувствовал, ведь босс, как ясно видно, был к нему предрасположен и считал незваного гостя своим другом. Лучшим другом. – Рэй, сейчас сотни моих братьев ждут итога этой операции. Я…– он, несмотря на уверенное начало, запнулся и с некоторым сожалением смотрел на подручных. – Я не имею права их подвести. Даже если мы и поверим в то, что он выполнит все условия обещания – когда же мы отправимся в мир людей? Когда нас всех перебьют? Одним из наших козырей была и остаётся неожиданность, а теперь, благодаря вашим с Эммой усилиями, с ней можно попрощаться. – Но ситуация станет необратимой, если твои люди зайдут в город, – запротестовал собеседник, ни в коем случае не признавая свою и Эммы вину в данной ситуации. Напротив, Рэй упрямо считал, что лишь благодаря их усилиям они сумели спасти Нормана от чудовищных ошибок. – Однако и оставлять их там нельзя: как только о революции станет известно в других землях, то подкрепление прибудет незамедлительно, и не только твои люди, но и войско Гилана с ним не справиться. Норман согласно кивнул: теперь, как и в прежние времена, они рассуждали так, словно имели невидимую и нерушимую связь, соединяющую их умы воедино. – Так что у нас со временем? – вновь спросил Норман. – Точно сказать не могу, но знаю одно: времени не так уж и много. Обещание должно вступить в силу после выполнения всех условий, но об этом больше ведает Эмма. Считаю, что будет рационально сперва начать ее поиски, а уже потом, после ответов на наши вопросы, начинать думать об отступлении обратно в твое убежище. Винсет и Зази к этому моменту уже приблизились к двум гениям из Благодатного Дома, глотая каждое их слово. Рэю они до сих пор не доверяли, а Винсет же всё ещё считал давнего друга Уильяма, как и Эмму, предателями. Но для своего и общего блага стоит продолжить слушать и повиноваться боссу, который, во что бы то ни стало, продолжит стоять за мир человечества, даже если для этого требуется заключить сделку с самим дьяволом. Такими вот – не до краев полные решимости, однако готовые отдаться плану всей своей сущностью – два парня из Лямбды внимали планы этих гениев из Благодатного Дома. – Неплохо для начала, – кивнул в согласие Норман. – И всё же, Рэй, будь добр, дай мне связаться с товарищами. Рэй в удивление поднял брови, позабыв, будучи увлеченным в стратегию, о своей хитрой уловке, что оборвала связь меж Норманом и его «глазами». – Я бы с радостью, да вот только руки заняты, знаешь ли, – кратко усмехнулся Рэй, напоминая о том, что всё это время он был крепко связан, благодаря стараниям Винсета. – Ох, точно. Винсет, более надобности в этом нет, так что, пожалуйста, освободи нашего друга, – Винсет с неохотой согласился, скривившись на слове «друг», что, как считал парень, никак не могло относиться к этому наглому изменнику. Узел, как уже упоминалось, был мягко говоря сложный и на освобождение Рэя из крепкого хвата веревки потребовалось бы добрым семь, а то и больше минут. К счастью, руки Зази давно уже затекли от бездействия, а клинки, как казалось саму Зази, жалобно скулили в ножнах. Винсет даже отойти не успел как свист метала уже прошелся по воздуху и в момент разрезал хитроумные оковы. Запястья брюнета уже посинели от данного узла, и сын Изабеллы стал разминать их, хрустя костями. Потом он потянулся к своему высокому ботинку, какие носили все, кто жил в убежище настоящего, в отличии от амплуа Нормана, но уже покойного Уильяма Минервы. Мужчина обустроил в бункере всё, включая полные комплекты одежды всевозможных размеров. Там-то, в берцах, и отыскался небольшого размера механический аппарат: он имел форму небольшого короба, на котором расположены три толстые конусообразные антенны, а на боку этой хитрой конструкции была одна единственная кнопка. Крошечный огонек лампочки мигал с интервалом в две секунды, сообщая, что глушилка исполняет свой долг со всей ответственностью. Глаза, за стеклами аккуратных очков, заблестели, как только Винсет узнал свою работу. Таких, подобных этой красавице, он делал совсем немного, но было чертовски обидно за себя, ведь он не заметил недостачу среди них. А также появилась странная, совсем неуместная гордость, так как раньше возможности проверить свое творение у него не было, а нынче же аппарат работает так, как нужно. Рэй нажал на кнопку и спустя несколько секунд равномерное сверкание лампочки участилось, а далее и вовсе погасло. Наушники издали до омерзения неприятный писк, от которого лжи-Минерва скривился. – Барбара?– попытался наладить контакт Норман, когда пытки над его барабанными перепонками закончились. – Босс? Теперь Вы меня слышите, босс? – с неверием спросила девушка, а сам же Норман мог поклясться, что сейчас она как никогда на самых тонких, способных порвать кожу нитках, связанных совместными усилиями Раздражения, Страха, Гнева и прочих негативных персонажей. – Что там произошло, почему мы вас не слышали? О, босс, как много мы утратили! Все стояли близко к светловолосому, чуть ли не вплотную, так что, хоть и не так хорошо, как самому Норману, но все трое парней способны были расслышать слова девушки, если, конечно же, она не перейдет на тихий говор. – Барбара, произошли некоторое трудности. Нет, это связано не только с помехами. Прежде чем перейти к новому плану, доложите мне ситуацию, – Норман говорил четко, без колебаний. Если бы Рэй не был свидетелем его, Нормана, возвращения, то сейчас бы, как и Барбара с Числом, не заподозрил никаких изменений в боссе. Удивительной казалась эта вот способность мессии к молниеносной адаптации и умению держать себя в руках. – Это рыжеволосая мерзавка во всем повинна! Именно на ней лежит ответственность за наше поражение! – Барбара, нагревая свою ненависть с каждым сказанным ею словом, с такой силой сжимала микрофон своих наушников, что если бы не усилия Числа, то она бы непременно уже его сломала бы. – Тише, Барбара, тише! – пытался достучаться до девушки Число, в котором не было гнева или ярости, а только невиданный страх за дальнейшую судьбу их плана. – Позволь мне, Барбара, позволь же. Я скажу всё боссу – в тебе сейчас сплошь эмоций, ты не контролируешь себя, – девушка не особо сопротивлялась, когда ее соратник забрал наушники. – Число, доложи всё, что произошло с нашего последнего разговора, – окружающие Нормана парни уже не могли слушать эти бессмысленные споры и, как и самого Нормана, им нетерпилось узнать всё, что произошло за стенами этой темной коморки. И Число поведал всё, что произошло, не утаивая ничего, порой можно было услышать яростные комментарии Барбары. – Теперь они собирают оружие у погибших, зачем – неизвестно, босс. Как я уже сказал, как только они перешли в соседний зал – мы с Барбарой перестали ведать о их действиях и планах. Регула, вероятнее всего, уже в темнице. Рэй и Норман неописуемым взором смотрели друг на друга. Сложно ответить на вопрос, что именно они почувствовали и продолжают чувствовать после того, как услышали о деяниях Эммы. Норман, при встрече с подругой, хотел бы кричать ей об опасности, которая могла подстерегать ее с того самого момента, когда она открыла дверь святилища. А Рэй был бы не прочь вновь вбить ей в рыжеволосую голову факт того, что она – безрассудная дура, которой стоит прежде предупреждать о подобном. Ещё немало важным был факт того, что она отправилась вслед за Гиланом в зал и ее дальнейшая судьба скрылась за дверью, ведущими в этот самый зал. Как бы то ни было, особенным, немало важной проблемой явилась Регула. То, что Эмма остановила казнь над ней – было катастрофической ошибкой. Из всех, кто мог выжить, выжила именно она – правительница демонов, безжалостная, лицемерная, эгоистичная, всемогущественная Регула Валима, за которой последует вся оставшаяся в иных землях знать, в страхе падая ниц. То, что Гилану удалось ее одолеть есть и остаётся фантастическим событием. Однако, благодаря усилиям Эммы, Ее Величество осталась в живых и в любой момент может вернуть себе силы. Если это произойдёт - не миновать трагедии «Ох, Эмма, что же ты наделала?» – идентично совпали мысли Нормана и Рэя. – Число, Барбара, я хотел сказать, что планы меняются: при первой удобной возможности мы отступаем на неопределенное время. И не смейте думать, что это поражение. Нет, это вовсе не так, ведь появились новые обстоятельства, способные отправить абсолютно всех,– это предложение Норман выделил, так как именно эта причина могла зародить семя уверенности и надежды в сердцах его людей, – в мир людей. Да, это сомнительная затея, однако игра стоит свеч. Мы открыли дверь и теперь обязаны вступить за порог. Не важно каким способом это будет сделано – люди будут освобождены, – Норман посмотрел на улыбающегося, из-за громких воодушевляющих слов, Рэя и немного осмелел в дальнейшем, чувствуя ту самую уверенность, которую он хотел призвать в душах товарищей. – У Вас есть новый план? – со сверкающим удивлением спросил Число. – Да. – Мы в Вас не сомневались, – подметил, также как и Рэй усмехнувшись, Винсет, поправив очки. Норман благодарно кивнул, возмужав вдвойне, когда увидел желанный результат своих, теперь вовсе не схожих на речи одного из клана Ратри, слов. – Как только станет чисто – уходите. Но сделайте это так, чтобы никто даже предположить не мог, что вы там были, – приказал Норман и как только услышал с параллельной линии согласное «Так точно, босс» – покинул связь. – Регула жива,– прискорбно повторил ужасающий факт Норман, от которого все, после освежающего глотка мужества, немного помрачнели и вновь приступили к тактике и разбору полученной информации, рассматривая ее, как карту, со всех боков, пытаясь найти выход. – Да,– согласно кивнул Рэй и ко всему добавил: – Это очень плохо. – Что теперь? – Винсет спросил не то у босса, не то у всех. Он также прекрасно осознавал всю плачевность ситуации. Норман вдумчиво смотрел куда-то в пол, размышляя. Рэй недалеко ушёл от своего друга и, закрыв рот рукой, также устремился куда-то в самую даль своих чертогов – в укромное место своего разума, где его мозг, сталь желанный демонами деликатес, открывал новые возможности для него самого. Зази издал некий звук, но только Винсет обратил на это внимание. – Мы способны ее убить? – именно это и спросил Зази, а темнокожий подручный Нормана перевел слова товарища. Но ответа не было, так как две эти фигуры были неподвижны, подобно восковым фигурам. «А способны ли?»– рассуждали Рэй и Норман, для которых смерть королевы было бы идеальным решением этой проблемы. Но, если войско Гилана потерпело такие потери, то что они, шестеро детей (включая Барбару и Число), способны сделать против, хоть и потерпевшей поражение, королевы Регулы Валимы? Норман рассматривал варианты продвижения своей армады в Столицу и, в таком случае, их шансы будут более позитивными. Рэй также думал над этим, но, как он уже говорил, появление армады Нормана вызовет ещё большее количество проблем. Но неведение, всевозможно препятствующее команде, было одним из самых тяжелых ворот, за которыми скрывалась тропа к победе. Каковы силы королевы и какой предел они имеют? Нет ли в физиологии знати (а мы говорим за саму королевскую семью) чего-то иного и неизвестного, на зло сокрытое и отреченное от всеобщих знаний? Подобного рода вопросы были подтверждением того, насколько неинформированной является команда Нормана и сам Рэй, ложно полагаясь лишь на свои догадки и тщетные, не имеющего надежной опоры планы. Но и времени на сбор информации не было. Можно было смело считать, что они в безвыходном тупике. – Сомневаюсь, что это возможно, – с горечью ответил Рэй Винсету. – Все цифры против нас. Это будет бесполезно… – Есть одна идея, – перебил Норман и заполучил всецелое внимание троих, – но тебе может не понравиться. Она немного…дикая. Рэй усмехнулся, ответив: – Не удивительно, что у Вас с Эммой столько общего: одного поля дикие ягоды, со странными мечтами и идеями, – Рэй, на мгновение позволив себе подобного рода роскошь как веселый нрав, настойчиво продолжил: – Выкладывай.