из разных миров

Он появляется где-то между торгом и депрессией, если говорить языком психологов, и перед точкой невозврата, если выражаться языком поэтов. Не врывается свежим восточным ветром, сбивая с ног (хотя от юности и этой самой свежести голову кружит!), но напротив — на ноги поднимает, заставляя взглянуть на мир и любовь совсем иначе. В тот вечер, самый первый, самый до скрежета в зубах холодный, самый отчаянно-бессмысленный, на нём удобная куртка и красная рубашка. Уверенностью и серьёзностью за километр веет, да так, что жутко становится временами. Но она не боится. Совсем-совсем не боится. Только стоит, кутается в потёртую кожанку и поглядывает исподлобья. Видит, разве что, расплывчатый силуэт и думает, что лучше бы шёл он своей дорогой. Но их дороги пересекаются. А на площади Бастилии стройным рядом зажигаются фонари. — Вам нужна помощь? Вид у него не то, чтобы взволнованный, а у неё не то, чтобы очень жалкий, но этот вопрос отчего-то совсем не кажется неуместным. — Ага. Не подскажешь, где ближайший мост? Хочу последовать примеру одного старого ажана* и покинуть этот бренный мир. У неё невесёлая усмешка и голос, охрипший из-за дешёвых сигарет, а он не понимает шуток и ни разу не пробовал курить. — Я надеюсь, что Вы… Ты говоришь это не всерьёз. Наш мир полон несправедливости, но я бы предпочёл ответить на это справедливостью, а не ломаться под тяжестью собственной ноши. Каждый из нас в силах внести свой вклад в новую жизнь. Его звучный голос эхом отдаётся где-то в гудящей голове, а глаза такие голубые, что в пору утопиться в них, а не в Сене. И на этот раз совсем не в шутку. — Ты этим и занимаешься, да? Мир меняешь… — она делает смелый шаг навстречу юноше и щурится, пытаясь его рассмотреть. — Я, кстати, Эпонина. «…самая главная неудачница в Париже» — добавить хочется. — Этьен. Этьен Анжольрас. От его звонкого голоса возникает желание проснуться. Кажется, будто всё, что было «до» — мираж, морок, бесконечный ночной кошмар. А сейчас, именно в эту счастливую минуту, должна начаться настоящая жизнь. — Не дело такому красавчику болтаться по улицам в одиночку. — Эпонина опирается острым плечом о фонарь и хмурит брови, не находя в физиономии собеседника ни одного изъяна. «Настолько идеальный, что даже скучно». — То же самое я мог бы сказать и о тебе. Анжольрас подходит ближе и кладёт руку ей на плечо, будто проверяя, насколько продрогла эта несчастная. А Эпонина только смотрит заворожённо, и (совсем чуть-чуть!) мечтательно отводит взгляд. — Может, тогда пойдём вместе? — тон у неё полушутливый, но взгляд удивительно серьёзный. — Если нам не по пути — это ничего, я тебя провожу. А то ходят тут всякие… — Ты, например? — Этьен недоверчиво выгибает светлую бровь, но секунду спустя согласно кивает. — Я, например, — Эпонина смеётся и нагло хватает его под локоть, — а пока мы идём… Расскажи-ка ещё про то, как ты хочешь изменить этот мир. Это, знаешь… Вдохновляет! — Обязательно. Ты выбрала верный путь, Эпонина. Они идут неспешно, и шумная площадь вскоре остаётся где-то за поворотом. Под нечастый шум машин и отзвуки музыки, доносящейся из ближайших баров, Эпонина узнаёт столько, что голова идёт кругом. Она словно выбирается из той скорлупы, куда сама же успела загнать себя. Где-то в сумерках Парижа «свобода» и «равенство» перестают быть пустыми звуками, а «Этьен» — одним из сотен ничего не значащих имён. — Приходи в кафе «Мюзен» завтра, — говорит Анжольрас, когда приходит время прощаться, — думаю, тебе будет интересно. — А вот возьму и приду! Улыбка на её лице теперь не натянутая, не печальная, а самая что ни на есть настоящая. — Я буду ждать. Странная, совсем не свойственная подобному типу людей искра пробегает в его глазах. И Эпонине совсем не хочется верить в то, что это ей всего лишь померещилось. В конце концов, каждый имеет право на счастье, ведь так?