***
Почерневший осколок жемчужины слабо пульсировал в руке Ваданохары. Всякое прикосновение к этому осколку было для неё большим испытанием. Пусть она и не знала точно, что её ждёт на том конце незримой нити, — но понимала, что когда-то на той стороне всё было совсем иначе. Светлее, добрее… роднее. Что когда-то на той стороне можно было встретить собственное прошлое и собственную память — даже ту, которая уже давно неподвластна сознанию. Что когда-то это место могло оказаться коротким приютом для отчаявшихся, для тех, чьё сознание помрачено, чей путь оказался подвластен искушению саморазрушения. Сейчас же Море Памяти само стало даровать только отчаяние. И всё же Ваданохара заглянула туда — не входя и даже не становясь на порог, а напротив, прикрыв глаза, мысленно потянув за нить, отпуская своё сознание в глубину, крепко удерживая дрожащую, но по-своему крепкую связь. — Я ничего не вижу, — прошептала она. — Всё черно… Самекичи коснулся её руки, тоже закрыл глаза, прислушиваясь к своих ощущениям. — Всё черно, — подтвердил он, — и тем не менее… мы на месте. Последние слова словно бы эхом отразились от незримой воды — и та слегка вздрогнула, ощутив нырнувшее в неё инородное тело.***
Каменное дно заколебалось, стряхивая с хвоста осевшую горечь. Сначала я ощутил эту вибрацию. И лишь секундой позже моих ушей коснулся непонятный, раздражающий всплеск — словно их накрыло приступом аллергии, словно бы им хочется поскорее чихнуть и избавиться от налипшей грязи. Однако «грязь» не спешила уходить. Я не мог различить ни слова — пусть звук, вторгшийся в неизменную гладкость Моря, и был, казалось бы, похож на речь, но, коснувшись частицы черноты, он уже переставал быть собой — он становился частью мрака, пожирающего смыслы и извергающего лишь немногие твёрдые гранулы. Я по-прежнему ничего не видел — но вскоре ощутил, как облако этих гранул ударило мне в голову, выстукивая по вискам рваный ритм, то затихая, то обрушиваясь целыми стайками, словно стремясь прорубить путь в глубину сознания. «…месте…мион…кройра…ветст…» «Вместе». Это последнее слово прозвучало совсем иначе. Серое, с лёгким, едва заметным оттенком голубого, оно чётко выделилось среди чёрного шума — и даже искажённое, всё равно сразу было легко различимо. И почти сразу же я услышал лёгкие шаги.***
Конечно же, попасть туда «во плоти» ни Самекичи, ни Ваданохара не могли — но этого и не требовалось. Тот, кого помнят, о ком знают, думают, всегда может найти свой маршрут — особенно если в состоянии ощутить близость цели. Тело серой акулы замерло, словно парализованное — а его разум на время ушёл в глубину, управляя собственным мысленным образом. Инстинкт вёл его, по сути, вслепую, побуждая приближаться к брату, напряжённо сидящему в ожидании неизвестности. Быстрыми, настойчивыми шагами Самекичи пересекал впадину на дне Моря Памяти, и казалось, что намертво застывшая вода понемногу раскаляется рядом с ним. — …вместе, — вновь повторило далёкое, искажённое эхо.***
Темнота вздрогнула, и далёкий вихрь краем хлестнул меня по лицу. Темнота зашевелилась, сдавливая меня медленной волной, — волной, которая должна была коснуться глаз, но вместо этого накрыла сразу всё тело, приподняла, прокатила на себе — и лишь затем, когда инфракрасный сменился красным, мой взгляд смог различить источник этой волны. Слишком хорошо знакомый силуэт, размытый по всей длине волны — и идеально чёткий на её вершине. — Посмотри на меня. «Нет». — Вспомни, сколько раз я сам ошибался. «Не стану». — Ты ведь помнишь это, брат, я знаю, такое тебе никогда не забыть. «Пофиг». Силуэт сделал несколько шагов навстречу — свет всё ярче, всё больнее вспарывает руки. — И ты видишь, что твои ожидания от жизни завели тебя в тупик. Но я в тебя верю, Сал. Я верю, что ты в состоянии свернуть обратно. «Никак». — Поверь и ты мне! Свет вспыхнул ярче — точка посреди тьмы, контур, замыкающий её, движение, новая волна — глаза настигает ослепляющий удар, а сознание накрывает каменным воплем, выбрасывая тело прочь.***
Самекичи пока ещё ничего не видел — алый отсвет окаймлял его стойким ореолом, но не помогал заглянуть дальше. Но едва уловимый запах страха и пробежавшая по воде частая вибрация подсказали ему — цель убегает. Цель испугалась его появления. Цель приняла его за угрозу. Он просто продолжал идти — быстро, всеми силами сохраняя уверенность и спокойствие, лишь чуть меняя направление шага, остановив на время свою речь — ожидая момента, когда она вновь будет услышана.***
Споткнуться о невидимый во мраке камень. Врезаться носом в песок, ощутить, как шелест забивает глаза. Услышать сзади: — Скажи, зачем ты убегаешь, Сал? Ты ведь меня помнишь. Ты помнишь, что своих я не бросаю, что бы ни вышло на охоту за ними. «Твои проблемы». — Ты всё ещё думаешь, что я способен тебя предать? Последнее слово словно бы прогремело, срикошетив от толщи воды, пробив сломанной иглой мой череп, нанося удар за ударом куда-то в ядро сознания. Сжимаюсь в комок, скручиваю себя — в тщетной надежде перестать слышать это, в попытках заглушить взревевший поток, ещё не осознавая, что я уже захлебнулся собственной памятью. «Предать. Он — нет. Я — да. Предать. Я был таким. Предать. Помню. Теперь — помню». Мысли срываются в судороги, разламывая остатки внимания. Руки отшвыривают землю прочь — пальцы успевают почувствовать резкий, обжигающий запах, прежде чем темнота радостно подхватывает меня, вновь унося на своих плечах.