И сила в нашей крови

Дребезжащий звон утренней склянки пробуждал команду «Эдельвейса». Матросы, зевая и потягиваясь, собирались, приводили себя в порядок и мерно двигались на верхнюю палубу и к своим рабочим местам. Где-то сверху шумел боцман. Раздавались недовольные голоса. Заправив сапоги, поправив брюки и рубашку, Аксель закрепил на стенке свой отполированный длинный меч в качестве примитивного зеркала. Острым ножом он аккуратными и ловкими движениями сбривал мелкие волоски на лице. Корабль вдруг качнуло сильнее и край щеки отозвался теплом. Пара капель крови упало на свободную ладонь. Когда он взглянул на тёмно-багровые, почти чёрные пятна, до его слуха донеслась тихая молитва Пенни. Девушка молилась Йондалле у своего гамака. «Вера, значит… - подумал Аксель, усмехнувшись. - Капли крови – моя гнилая вера, длинный меч – мой холодный друг»… Он повернулся и посмотрел на маленькую жрицу, которая сложила руки в молитвенном жесте, обхватив свою деревянную ложку. Аксель смотрел ей в спину, и почему-то под звуки тихой молитвы ему вспомнилась его младшая сестра. Образ маленькой черноволосой девочки, молящийся у алтаря предков. Сейчас Урсула была уже практически взрослой, но в халфлингине виделся именно ребёнок. Маленькая, добродушная и чистая душой сестрёнка. И, возможно, Урсула единственная из его близких родственников, кто ещё видел в нём больше, чем он думал и знал, даже когда в итоге мама отвернулась от его выбора. Видела что-то такое, что видела Пенни в изменённых эльфах. А он… он так и не попрощался со своей сестрой. Они, две жрицы, оказывается, так похожи… Челюсть Акселя сжалась. Он быстро вытер кровь, накинул плащ и треуголку. Почти вышел из помещения, но вдруг замер. Через секундную паузу медленно повернулся лицом к ещё молящейся жрице, а потом посмотрел на свои ладони. Хрусталь сердца отозвался на воспоминание. Неловко, с сомнением на лице, он сложил руки в молитве так, как делала Урсула, и задумчиво, с вопросом посмотрел вверх. В молитвенной позе Аксель глубоко вдохнул и медленно выдохнул. В холодных почти серых глазах промелькнула краска. Аксель после неторопливо поправил треуголку и направился на верхнюю палубу. Пальцы правой руки мужчины щёлкали в какой-то простенький такт, а в голове закрутились слова. На одной из страниц дневника Акселя Сангвитара оказалась нарисована ложка, а рядом следующий стишок: О жрице. Я никогда не верил в Богов И света в них не искал. Набросил на душу алый покров, Улыбку окрасил в оскал. Однако свет веры меня удивил, Хоть тьму мою он позлил. Маленькой жрицы тепло Мне увидеть было дано. Она нам пошла помогать, Светом веры наш путь освещать. Раненных глупцов нужно б исцелять, А тёмных гадов корцом изгонять. Тёплый очаг и домашний уют, И птички в Гавани веселее поют. В прощании родители взошли на причал. Мрак норскайских бойниц же меня провожал. Желанье помочь любому живому, Умирающему, раненому и больному. Даже иному будет подарен рассвет, Ведь в душе её злобы нет. И грустно в пепельной душе, Что тьму глубин пришлось узреть тебе, Что лучший друг твой пострадал. И тяжёлый камень на сердце упал. Надеюсь, родные мне творенья зла Помогут развеять цепи колдовства. А пока… вперёд, веселее жрица беги. Ну, что же, Йондалла… её сохрани.