Ходячая катастрофа

      Эмпатия. Какое... странное слово.       «Глупое слово» — про себя добавлял Феликс, скучающе пробегаясь серо-голубыми глазами по заметкам в статье. Феликс Агрест считал глупым всё, что так или иначе нельзя применить на практике. Эмпатия была одной из тех вещей, которые для него были неприменимы. Феликс Агрест не понимал, как у кого-то так легко получается сочувствовать совершенно незнакомым людям, как у кого-то получается понимать все стороны того или иного человека, как у кого-то получается разглядеть, принять и сопереживать чьим-то мукам в душе. Феликс не мог разглядеть и выделить что-то отдельное, подмечать изменения в людях, видеть то, что не считает достаточно значимым, как бы не приглядывался (да и, право слово, с этим и без него прекрасно справлялись другие люди). Агрест не был способен принять что-то, с чем не был в силах ужиться, что не был в силе понять, что жестокая реалия тыкала чуть ли не в лицо, заставляя зацикливать на этом внимание (взять хоть то же кольцо вселенских Неудач и Разрушений, испоганившее ему последние три года). У Феликса Агреста не получалось сопереживать чужим проблемам, когда Судьба продолжает отыгрываться на нём. Когда стоит только попытаться вырваться из невидимых глазу оков, как она сразу же выпускает свои когти, делая ещё больнее, когда никто не спешит разорвать быстро, играясь, как кошка с мышью. У Феликса Агреста не выходило ничего из этого, ведь кто подаст пример, как это делается? Кто научит? Кто протянет руку помощи? Кто будет пытаться узнать и понять его, Феликса? Правильно, никто. Так зачем даже пытаться?       Феликс всегда чувствовал себя одиноким в этом мире, хотя по факту его окружали люди. Много людей. И это раздражало. Раньше и сейчас. Всегда. Феликс был не самым лучшим человеком для общения и налаживания дружеских связей. В этом он, пожалуй, пошёл в своего отца, который уже больше трёх лет успешно делал вид, что у него и вовсе нет никакой семьи. Только работа, работа, и ещё раз работа. Порой Феликс хотел так же. Мечтал уметь умело и без особых последствий отвлекаться от всего, забивая голову тем, что действительно нужно и важно.       Феликс ненавидел общаться. Он не любил это делать, у него не получалось делать это правильно. Он неоднократно ловил себя на мысли, что недолюбливает, почти презирает окружающих его людей, ненавидит, когда к нему прикасаются, чувствует себя самым настоящим бездомным котом, готовым зашипеть и расцарапать лицо кому угодно, кто коснётся его хоть пальцем. Его раздражают назойливые одноклассники, вечно трещащие на ухо. От гула их голосов постоянно болит голова, они словно и не растут совсем, замерев в развитии, так и оставаясь всё теми же детьми. Они раздражают, бесят до такой степени, что постоянно хочется отсаживаться за самую отдалённую скамью, сидя в самом углу и тени класса, чтобы сзади никто не мешался и не сверлил затылок. Иногда от их галдежа мысли трещат по швам до боли в ушах, настолько, что хочется уйти, сбежать так далеко, что никто не найдёт, послать всё к чёрту, но вулкан внутри впадает в неспокойную спячку на ещё какое-то время. Глубокий вдох до щекотки лёгких, выдох до лёгкого секундного головокружения. Внутренний покой. Спокойно... За убийство дают немаленькие сроки. Оно того не стоит. Феликс Агрест ненавидел общаться, он ненавидел выходить в свет, ненавидел слишком много и всех, кто его окружал, он бы вообще предпочёл оставаться на домашнем обучении и дальше, если бы не то единственное, что он продолжал любить.       Адриан был так счастлив, когда отец разрешил ему посещать школу, но только под присмотром старшего брата, что у Феликса просто язык не поворачивался сказать что-то против. У них разница в возрасте была сравнительно небольшая. Всего в пять минут. Но Феликс не мог понять, чем же они с братом так похожи, как говорят многие. Феликс всегда был впереди Адриана на пять минут... на пять шагов... и на пять миллионов долларов. Именно старший брат должен был в будущем после Габриэля Агреста возглавлять компанию, Феликса готовили к этому на протяжении всей жизни и он уже давно смирился с тем, что выбора-то у него, по сути, и нет. Он всегда подвергался бо́льшим осуждениям, на него всегда возлагали бо́льшие надежды, он должен был быть умнее, расчётливее, лучше. Лучше других людей, лучше брата, лучше отца, лучше самого себя. Феликс должен был стать лучше, но про счастье в этом негласном договоре ничего не говорилось. Видимо, оно было обговорено и прописано на брата. Адриан всегда выглядел счастливее Феликса и тот не мог всё никак понять, как у младшего брата это получается. Адриан всегда улыбался, всегда сидел за первой партой, всегда был готов общаться, всегда, чёрт возьми, всегда у него как-то получалось быть тем, каким хотели видеть его окружающие — от фанаток до без вести пропавшей матери. Его редкие, по природе своей, чисто зелёные глаза цвета летней листвы всегда светились искренним позитивом и рвением помочь всем и каждому, энтузиазмом завести как можно больше хороших друзей. Серые, подобные небу перед грозой, с голубым отливом глаза Феликса редко когда отражали столь яркий контраст эмоций, Агрест зачастую был каким-то отдалённым, держался стеной от общего коллектива, будто не от мира сего.       Феликс Агрест должен был быть лучше других двадцать четыре часа в сутки — и как старший сын известного на весь мир модельера днём, и как герой Парижа, спасающий жизни и стоящий на страже города по ночам. Изначально Ша Нуар был лишь отдушиной. Глотком вожделенной свободы. Той частью души, которая могла без каких-либо угрызений совести позволить себе выпустить весь негатив, накопившийся за день, наружу, бежать по крышам до изнеможения, наслаждаясь порывами ветра и открытыми горизонтами. И за эту свободу требовалось ни много ни мало несколько раз кормить прожорливого квами сыром. Но после и это стало чем-то сравнимым с рутиной, от которой хотелось поскорее избавиться так же сильно, как и от обязанностей посещать занятия в лицее. В школе его держал Адриан, но а на посту героя... Феликс мог бы соврать, сказать, что ничего его там не держит, отдать дьяволов перстень Хранителю и продолжать притягивать проклятьем невезения и разрушения, продолжать наблюдать за крушениями своей, и без того серой и унылой, жизни. Но Ша Нуар не мог позволить себе оставить напарницу одну. И он не оставлял.       Феликс Агрест чувствовал себя самым настоящим эгоистом, стоило ему испытать очередную волну щемящего в груди чувства. Оно сворачивается змейкой где-то внутри, царапая внутренности, дразня пробегаясь по рёбрам и оставляя за собой тонкие кровоточащие царапины — глубокие, чтобы из них шла кровь, но не настолько, чтобы вспороть окончательно. Он чувствовал себя эгоистом, когда единственная одноклассница, которая его не доводила до апогея раздражения, в очередной раз пыталась пригласить Адриана на свидание, а единственное, что чувствовал Феликс при её неудачных попытках — лишь облегчение. Он ощущал себя эгоистом, когда Маринетт отёсывалась около Адриана при любой удобной возможности, и выглядела донельзя нелепо, как бы не пыжилась, изображая из себя лишь преданную и увлечённую брендом Габриэля Агреста фанатку. Феликс посмеивался, наблюдая за обалдуем-братцем, без устали твердящим о прекрасной и недостижимой ЛедиБаг, от которой сходила с ума половина города, — разве не видно, что он ведёт себя, как влюблённый идиот? Да и Дюпен-Чен не лучше... и вовсе он не ревнует! Подумаешь, какая-то Маринетт. Пф! Таких, как она, полно. И все вьются вокруг его брата. Адриан никогда не обращал на них особого внимания, зациклившись на одной единственной ЛедиБаг и даже не подозревая, что Феликс встречается с ней каждый день, дабы в очередной раз спасти кого-то и стукнуться кулачками. Что Адриану, что Феликсу ничто не мешает погулять с одной, с другой — и только. Почему что-то должно измениться с появлением в жизни Феликса Маринетт? Ерунда. И вовсе ему не больно от мысли, что эта самая Маринетт крадёт у него брата, а тот, в свою очередь, делает больно им обоим, улыбаясь притом так невинно и называя одноклассницу просто другом столько раз, что Феликсу становится обидно за неё больше, чем за собственные чувства. Феликс чувствует себя эгоистом, но почему-то не стыдится этого уже с того самого момента, как Ша Нуар и ЛедиБаг смогли называться не просто партнёрами, а кем-то... бо́льшим. Друзьями.       С тех пор, как они появились в жизнях друг друга, Феликс ещё не знал, что попал. Он не понимал, что за чувство испытывал, будучи с Маринетт во время выполнения какого-то совместного учебного проекта, или стоя бок о бок с ЛедиБаг, сражаясь с ней с очередным акуманизированным или давая интервью ненасытным журналистам. Он не знал, что это было за чувство, когда, собираясь зайти в совместную с Адрианом комнату, он услышал тихие приглушённые звуки за дверью и женский, до боли в висках знакомый, голос, буквально простонавший имя его родного брата. Он не понимал, что это было за чувство, когда, дождавшись ухода Адриана и ЛедиБаг, чьё присутствие здесь подтверждало открытое настежь окно, Феликс был готов разорвать в клочья свою подушку вместе с одеялом. Это было что-то, граничащее с болью, наверное, когда Феликс ворочался в постели всю ночь, зная, что Адриан спит на соседней кровати, а его простыни пропитал тот самый запах, который ежедневно сводил Феликса с катушек. Запах Маринетт.       Феликс Агрест не являлся глупцом. Его нельзя было назвать дураком даже при всём желании. В его голове в особой агонии сходились личности смелой независимой напарницы и скромной одноклассницы, которую он полюбил с их самой первой встречи, но Амур, увы, по всем подлостям перепутал стрелы. Или Агрестов. Они же, чёрт возьми, так похожи! Мысли смешивались, реальные и ложные воспоминания, фрагменты бешеным торнадо кружили в голове, в памяти, впиваясь друг в друга и рассыпаясь, подобно атомам. В тот полуночный час Феликс проклинал всё на этом грешном свете. Себя за свою слепоту, брата за то, что тот не мог его понять, Талисман за навалившееся проклятье, которое иначе, как поцелуем ЛедиБаг, не снять (и кто только придумал это дебильное правило?!). Плагга за то, что его ворчания лишь больше накаляют обстановку и знатно расшатанные нервы. Маринетт за то, что никогда не замечала, даже не догадывалась обо всём. За то, что, сама того не подозревая, заставляла душу Феликса кричать, выворачиваясь наизнанку, но при этом любить её ещё больше. Одну её. Он чувствовал, как всё существо чернело и гнило от накатывающей обиды и ревности. Адриан слишком хороший, слишком солнечный. Зная его, если бы он был в курсе о чувствах брата, если бы он узнал об этом всём раньше, он бы вряд ли и бороться начал, — слишком любил единственного старшего брата, того, кто заменил ему отца во многом. Скорее всего и сам бы поспособствовал сближению своей одноклассницы и любимого братца, — слишком быстро и сильно привязывается к людям, слишком дорожит счастьем своих друзей, счастьем всего лишь хорошей подруги. Подруги, о секрете которой Адриан даже не догадывается, и это злило ещё больше.       Ша Нуар был самым настоящим олицетворением невезения, ожившей неудачей. Проклятым бродячим Котом, который успел больше сотни раз пожалеть вообще обо всём. ЛедиБаг называла его глупым Котом, он же считал себя ходячей катастрофой, а внутри всё взрывалось по возвращению домой. Ша Нуар знал, что из того завала, под который он сам себя загнал, его никто не вытащит. С каждым шагом всё катилось под откос, но он продолжал бездействовать, находясь в ванной и слыша голоса брата и напарницы, но не выходя, не позволяя никому понять, что он испытывает на самом деле, зная, что у них там происходят вовсе не дружеские беседы за чашечкой чая. Продолжая бездействовать и гнить изнутри, медленно и вовсе незаметно. Ша Нуару продолжали сниться сны и какая-то отдалённая его часть не прекращала наивно и слепо верить, что никому не под силу разлучить его с ЛедиБаг. Никакому Адриану. Никаким запретам и правилам. Никому. Они всегда будут вместе, что бы ни случилось. Его Леди никогда не забудет о нём. Он будет продолжать страховать её даже не будучи в суперкостюме, чуть что всегда наготове поймать, защитить, прикрыть собой, они будут бродить вдвоём по ночному Парижу, присматривая за мирными гражданами. Они будут защищать этот город вместе — два супергероя, непохожие до абсурда, Инь и Янь, две противоположности, сливающиеся в одно целое.       Ша Нуару не хотелось открывать глаза больше никогда, ведь так всё же было легче, чем смотреть в лицо ЛедиБаг, за маской которой скрывается Маринетт — его милая и добрая одноклассница, лучик света, который был первым из посторонних, кто заговорил с ним не ради какой-либо выгоды. Мысли ломают кости, бьют нещадно, но он всё ещё упрямо продолжает смотреть, не прерывая зрительного контакта, смотреть, как на солнце, невзирая на то, как щипит и жжёт глаза от его сияния. — ЛедиБаг, тебе не кажется, что уже пора... завязывать с этой игрой в героев? Девушка смотрит непонимающе, с явным вопросом в васильковых глазах. — Что ты имеешь в виду? Стук. Сердце издаёт опасно громкий удар, отдаваясь эхом в ушах. — Ты никогда не задумывалась о том, что это может длиться вечность? Что это не даёт нам с тобой зажить спокойной жизнью? Ты никогда не хотела... ну... оставить всё и жить... нормально? Как все. — На что ты намекаешь? Стук. По вискам от сердца стучит горячая кровь, Нуар уже успел пожалеть о том, что вообще начал сий разговор, но отступать на полпути не было в его принципах. — Я устал, ЛедиБаг. Я устал от всего этого. Мне надоело подрываться в два часа ночи и бежать сломя голову на битву с акумой, мне надоели все эти тайны и секреты, которые и служат источником всех наших проблем. За три года нашей борьбы с Хищной Молью не было ни единой смерти и серьёзного ущерба, а все увечья исправлялись с помощью твоего Чудесного Исцеления. Если так посудить, то я вообще как герой никому не нужен. Вечно путаюсь у тебя под ногами, магнитом притягивая к нам обоим неудачи. Я уже готов не добиваться от тебя поцелуя, остаться навеки проклятой ходячей катастрофой, но вряд ли я протяну так долго, продолжая чуть ли не ежедневно рисковать собственной жизнью. Порой я даже задумываюсь, что мастер ошибся, доверив мне обязанность охранять и защищать мир и... тебя. Ша Нуар запнулся на последнем слове, но ЛедиБаг, похоже, этого не заметила, как и всегда. Она была поражена таким откровениям напарника. Героиня никогда раньше и не задумывалась над тем, чтобы отдать Талисманы Хранителю. За эти три года геройств она так успела привязаться к своей квами, что уже не представляла жизни без неё. Но Нуар, видимо, представлял. Нуар, видимо, окончательно пропал, когда, за секунду сократив между ними расстояние до нескольких миллиметров, ЛедиБаг схватила его за воротник и, притянув к себе, поцеловала. Её губы были нежными, с привкусом клубники и мяты, а поцелуй кротким, практически невесомым, но чувственным. Ша Нуар не мог поверить в то, что это действительно произошло, что стоит ему прикрыть глаза, и он представит, как маска с лица напарницы спадёт, и его уже будет целовать Маринетт Дюпен-Чен, хотя она и так уже это делает... Феликс был готов заплакать от бессильного отчаяния, когда, стоило ему словить долгожданный сладостный момент, почувствовать заряд электротока по телу, пульсацию в самых кончиках пальцев и кошачьих чёрных ушах, она медленно отстранилась. Её глаза блестят и Феликс уверен — его тоже. — Ты... зачем?.. — с трудом заставляя язык шевелиться, Нуар чувствовал, что плавится, подобно мороженому под палящей жарой. — Я не могу заставить тебя остаться, если ты этого не хочешь, — Леди вздыхает, на пару секунд отводя взгляд и держась за плечо, покусывая розоватые губы, что всегда делала, когда нервничала. — Это что-то вроде... прощального подарка. Уж лучше так, чем уйти и всю оставшуюся жизнь страдать от проклятья, не думаешь? Ша Нуару хочется выть совсем не по-кошачьи. Как он только мог позволить себе забыть о проклятье? Как он только мог позволить себе хотя бы понадеяться? Да чтобы ЛедиБаг, да поцеловала его просто так, без каких-то прелюдий и обязательств, просто потому что проснулись откуда-то взявшиеся чувства? Размечтался! Вот уж правда — глупый, глупый Кот. Она поцеловала его только ради того, чтобы снять проклятье. Лучше бы послала, вот честно. Лучше бы накричала на него за безответственность и эгоизм, который Феликс старался всеми силами игнорировать, лучше бы вместо этого чёртового поцелуя влепила пощёчину и ушла, лучше бы так, чем так издеваться, чем давать беспочвенную надежду. — Да... Ты как всегда права. Внутри, где-то на уровне рёбер, что-то сдавливает. Ша Нуару не хватает сил на то, чтобы как обычно поцеловать тыльную сторону ладони ЛедиБаг. Ша Нуар хочет лишь быстрее оказаться дома, уснуть в малой гостиной, подальше от их с братом спальни, вновь отгородиться от всего мира и не высовываться из угла своего одиночества. Больно. Слишком больно. — Хей, Кот! Леди неловко окликает его и Кот поворачивается на её зов. Какая-то его часть желала, чтобы она ушла вместе с ним, чтобы она снова поцеловала его, чтобы всё, что было до этого, было лишь длинным непробудным сном, от которого ещё есть шансы проснуться. Но Леди лишь тепло улыбается, как всегда обычно улыбалась ему в амплуа Маринетт. — Спокойной ночи и... береги себя. Увы, но он уже не уберёг. С их самой первой встречи он нарушил это обещание ещё до того, как дал.       Плагг не возражал особо, когда его подопечный впервые за последние годы смог снять серебряное кольцо с пальца. Оно игриво блеснуло при тускловатом свете лампы, словно подмигнув на прощание. На руке почувствовалась непривычная свобода, сравнимая с пустотой, что зияющей дырой разъедала внутренности. Когда на следующий день от акум Париж и ЛедиБаг спасал уже Адриан в костюме Кота Нуара, Феликс сделал вид, что его это совершенно не волнует, продолжая сидеть в тени класса. Вовсе Феликс не ненавидел брата за то, что тот смог стать лучше, за то, что смог стать тем, кого полюбила Маринетт и ЛедиБаг, кого полюбили все до единого. Много чести. Вдох-выдох. Оно того не стоит. Стук. Родившись первым Феликс уже знал, что ему навеки суждено быть вторым. Даже отец с Натали не будут в курсе, что происходит за закрытыми дверями теперь уже спальни Адриана, из которой Феликс внепланово переехал в малую гостиную. Лишь Феликс будет, втайне ото всех, знать, с каким пылом и жаром целуется ЛедиБаг, и какие чувства бушуют внутри Адриана при поцелуях с любимой девушкой. Феликс будет хранить эту тайну сквозь щемящее сердце. Оно болело, а змейки внутри всё больше и охотнее сплетались в узлы.       Феликс Агрест чувствует себя истинным мазохистом, листая переписку брата и ЛедиБаг. Адриан убежал на фотосессию, забыв предупредить свою новую напарницу, вдобавок ко всему забыв ещё и телефон на компьютерном столе, а Феликсу так вовремя понадобилось забрать из своей бывшей комнаты кое-какие вещи. У Адриана стоял несложный пароль, который было достаточно легко разгадать, и Феликс просто не смог побороть собственное любопытство, стоило прийти сообщению от ЛедиБаг. Феликс Агрест чувствовал себя мазохистом, но он всё продолжал читать сообщение за сообщением, подперев голову рукой и периодически сжимая свои светлые волосы — блондинистого цвета, но более блеклые, не с таким золотисто-пшеничным оттенком, как у брата. Внутри всё ныло, когда Феликс повалился на кровать, а голова коснулась подушки. Судя по всему, ЛедиБаг даже не догадывается о второй личности нового Кота Нуара, а он до сих пор даже представить себе не может, что френдзонит ту, с которой проводит вечера по выходным. Феликс ещё сильнее вжимается в подушку. Не думать об этом, вот и всё тут. Не думать, ни о чём не думать. Это всё глупости, ничего особенного, таких, как она, полно, за ним и получше девушки бегают, подумаешь... Сенсорный экран неярко мерцает в полумраке комнаты, а пальцы, не удержавшись, уже сами набирают ответное сообщение.

«Я тоже люблю тебя, моя ЛедиБаг»

Говорят, телефоны пагубно влияют на сердце, если их класть на грудь, но Феликсу было абсолютно всё равно на это. Экран продолжал светить, а левая рука больно оттягивает чёлку, сжимая волосы чуть ли не у самых корней. В уголках глаз впервые за столько времени собираются слёзы, стоит вспомнить о том поцелуе на их последнем совместном патруле. Постель брата до сих пор пропитана её запахом, в горле неприятно першит, стоит Феликсу поддаться минутной слабости и уткнуться носом в одеяло, вдыхая столь родной аромат домашней выпечки и мяты с клубникой. Впервые Феликсу Агресту так сильно хочется побыть эгоистом хотя бы ненадолго. Удар. По сердцу молнией бежит лёгкая трещина. Вдох-выдох.