В омуте чужих мыслей

      А ведь никто никогда не видел Севу всерьёз влюблённым. Он пользовался девицами, играл с ними по одним и тем же правилам и лишь изредка чувствовал лёгкий интерес. В их глазах Воздушный находил только туман собственных чар, а в своих — усталость. Девушки не любили его за то, кем он являлся, но бездумно тянулись на зов чёрной крови; мужчины же ненавидели за силу, которую он никогда не контролировал. Сева всю жизнь был не больше, чем нечисть без метки истинной и с отсутствующей линией сердца.       Сейчас, сидя в высокой траве и ощущая лёгкий ветерок на своих оголённых лодыжках и коленях, Полина Брусникина стала свидетельницей того, чего с Сиреной никогда раньше не происходило. Она наблюдала за Воздушным колдуном, разглядывавшим собственную веснушчатую ладонь. В месте, где когда-то Кассандра Степановна не нашла у вредной Сирены линии сердца, теперь было начертано её — Полинино — имя. Совсем крошечное, не такое яркое и широкое, как у неё, но Сева не выглядел разочарованным. Она слышала, как тяжело дышал Заиграй-Овражкин, словно не веря в случившееся.       — Если это сон, то очень жестокий, — заговорил колдун.       Он улыбался, и Полина слегка подвинулась, задевая голыми ногами жёлтые цветы. Она так и не привыкла к такому Севе — увиденному далеко не впервые, но странному, непохожему на того, с кем Полина знакома не один год. Моментами колдунья забывалась, удивляясь, когда вместо отчуждённости и холодности Воздушный колдун проявлял теплоту и совершенно не скрытый интерес к ней. Он больше не делал вид, что в его мире не существует Водяной, она не следила за тем, как очередная колдунья завлекающе смотрела на колдуна, а он отвечал той взаимностью. Нет, чары Сирены продолжали действовать на девушек, но в последнее время они чуть поутихли, и на Полину теперь редко обращали повышенное внимание, больше напоминающее затаённую ненависть.       — Я и есть линия твоего сердца, — Полина рассмеялась, дотрагиваясь до чужой руки и собственного имени на ней. — А начинала с подруги сердца, хоть и отвергнутой.       — Не мели ерунды. Я тебя не отвергал.       — Это лишь формальность, — повторила колдунья его же слова, причинившие ей боль в недалёком прошлом. — Тебе следовало стараться расположить меня к себе, а не наоборот.       — Полина, ты с двенадцати лет жила с моим именем на руке и не додумалась, что Сева и Севастьян — одно и то же. — Сева хмыкнул. — И кто из нас недальновидный?       — Оба?       Полина понимала, что Сева не представлял себе именное её — ни в мечтах, ни во снах, — но он казался спокойным и довольным. Перед ней разворачивался сюжет, которого они не предполагали. Разве Митя действительно верил в миг, который кардинально изменит отношение лучшего друга к искренним чувствам? Разве предполагал, что однажды собственными глазами увидит не очередную игру в любовь, а настоящую панику Севы, наконец-то осознавшего, что и его жизнь способна удивлять. Если для Полины это стало чем-то сравнимым с чудом, то что же ощутил Муромец и сама Сирена — частица Воздушного?       — Сирена во мне так же влюблена в тебя, — заговорил Сева, не поднимая глаз от их рук.       — Не читай мои мысли.       Впрочем, они оба знали, что она совсем не против. Сева поднял глаза на Водяную. Она сидела в шаге от колдуна, такая красивая и, о чудо, полностью его — с растрёпанными длинными волосами, в лёгком платье, задравшемся от долгого ёрзания по земле, широко улыбающаяся и освещённая солнечными лучами. Она была большим, чем то, что он когда-либо себе нафантазировал. Знай Полина всю степень его чувств к ней, в её голове не возникло бы сомнений, но эти мысли колдун с настойчивым постоянством от неё скрывал.