Первым изменением в их жизни стал кот по кличке Симон, которая, по неясным причинам, ужасно не нравилась тёте Мэй. Рыжий, персидский, не в меру толстый и неповоротливый. Он вечно хмуро смотрел на Питера, да и вообще за что-то своего нового соседа люто невзлюбил. Сам Паркер очень любил животных, но конкретно эта скотина, кажется, всей своей кошачьей душонкой хотела стать исключением из этого правила.
Поначалу, подросток был в восторге от перспективы проживания с котом. Он давно мечтал о том, чтобы завести питомца, но и он, и Мэй прекрасно понимали, что они оба слишком заняты и безответственны для подобного, поэтому это желание было отправлено в самый дальний ящик. И боже, лучше бы оно и дальше там лежало. В первый же день своего проживания в квартирке в Квинсе, наглое создание изгрызло шнурки на любимых кроссовках Питера. На второй день кот разодрал когтями обои в спальне Питера. На третий день это чудовище изгадило футболку Питера, которую тот неосмотрительно оставил на полу. И Питер мог поклясться, всё это рыжий монстр делал совершенно осознанно, испытывая при этом небывалое моральное удовлетворение. Что удивительно, Мэй он не трогал.
На четвёртый день, правда, это безобразие прекратилось, так как в квартиру перекочевал и сам хозяин этого недоразумения. При Джоне заниматься своими злодеяниями, коту было судя по всему совестно.
Питер, как это не смешно, испытывал некий страх перед животным. Ему казалось, что кот всё о нём знает. Знает, что Питер не совсем человек. Знает, что у Питера вся одежда, хоть и сотни раз стиранная, но в крови. Ему казалось, что если бы Симон умел говорить, то сразу же доложил обо всём хозяину.
С переездом Эдвардса квартира неуловимо изменилась. Это было в видно лишь в незначительных мелочах, но ведь именно из мелочей складывается общая картина, верно? Так вот Паркер порой перестал эту картину узнавать. Джон ничего не изменил в доме, но привнёс своё присутствие буквально повсюду. Его куртка висела в гардеробе, в душе появился его одеколон, а в стаканчике лишняя зубная щётка. Журнальный столик завалило бумагами и придавило чужим ноутбуком. Криво прилепленные на холодильник магниты кто-то то начал дотошно поправлять, а внутри него теперь всегда можно было найти пару баночек пива. Наверное, любовь к алкоголю была единственным серьезным недостатком Джона, который Питер смог выявить. Нет, он не напивался, но в удовольствии выпить холодного пива после тяжёлого дня ему было тяжело себе отказать. Почти непьющая Мэй ворчала, что это вредно для здоровья, но не слишком активно.
Всё это Питер подметил за полторы недели, что парень Мэй успел прожить с ними. Всё это время, Паркер старался избегать Джона. Он прекрасно понимал, что, должно быть, ведёт себя немного странно и подозрительно, но страх за раскрытие личности Паука был слишком силён. Сам же Эдвардс, хоть и был этим фактом несколько огорчён, но старался не подавать виду. В конце концов, он, в некотором роде, вторгся в жизнь подростка, причём, всё ещё точно неизвестно, в роли кого.
Странное дело. Питер осознал весь ужас своего положения лишь тогда, когда Джон впервые заночевал у них. Он не в коем случае не должен выдать свою тайну, но это будет очень и очень тяжело. Он уже не сможет завалиться посреди ночи в окно с ножевым ранением. Не то чтобы его постоянно ранили, но случалось такое довольно часто. Нельзя просто взять и залезть на потолок, чтобы достать банку арахисового масла с верхней полки. Сплошные нельзя. Сплошные «будь осторожен».
Однако, несмотря на все усилия Питера, первый инцидент не заставил себя долго ждать. Хоть регенерация у Паучка и была быстрой, но всё же не мгновенной. Дело в том, что чатиться в телефоне на лету — действительно плохой идеей (а ведь ЭмДжей просила его так не делать!). В итоге, он слишком увлёкся и крайне неудачно приложился об угол дома, что и привело к яркой гематоме на половину лица. И возвращаясь домой, он совершенно забыл о том, что любые увечья теперь стоит скрывать тщательнее. Джону он сказал, что неудачно упал на физкультуре. Тот вроде поверил, хоть и сказал, что не представляет
как надо упасть для такого. Но вот когда на утро синяк полностью сошел на нет и Питер на угад соврал, что замазал его тональным кремом тёти, ему, очевидно, не поверили. Хотя бы потому, что загорелая кожа Мэй была явно темнее, чем у бледного подростка. Впрочем, Джон к этому вопросу больше не возвращался и Питер был ему за это благодарен.
В течение следующей недели всё шло нормально. До того момента, как Джон потерял зарядку от своего планшета. Симон, разумеется, знал где она, ведь самолично загнал её лапой под комод, но хозяину, отчего-то, об этом не спешил сообщить. И потому поискать подходящий провод в комнате племянника своей девушки, который явно тяготел к всякой электронике, показалось Джону вполне хорошей идеей.
Забавно, но до этого момента, Эдвардс ни разу не заходил в комнату Питера. Не было повода. На первый взгляд это была абсолютно нормальная тинейджерская комната: плакаты на стенах, фигурки и комиксы на полках и абсолютный, всеобъемлющий бардак. Но пара деталей всё же бросилась Джону в глаза. Дверная ручка. Искореженная, смятая, как алюминиевая банка. Мужчина даже попытался сдавить её как можно сильнее, но никакого видимого результата это не дало. Что нужно было делать с дверью, чтобы привести её в столь плачевное состояние — он не представлял. Второй, ещё более удивительной, особенностью было присутствие на потолке следов. Их было не слишком много и они были лишь у окна, но в них отчётливо угадывались очертания стопы. Либо Питер от скуки бросал кеды в потолок, либо же умел по этим самым потолкам ходить. Оба варианта показались Джону в равной степени абсурдными.
Но последняя «находка» перечеркнула всё: что на столе обычного подростка могут делать несколько смятых пуль в запекшейся крови даже предполагать было страшно. Наконец, в голове Эдвардса четко оформились две мысли. Первое, он купит новый зарядник. Второе, Питер, возможно, связан с чем-то очень плохим. Третье, нужно выведать, знает ли Мэй хоть об одной из странностей племянника.
***
Это было плохо. Очень плохо. Придя домой из школы Питер обнаружил, то чего быть не должно. Утром, в торопях, он не запер свою комнату, как делал это всю прошедшую неделю. Конечно, причин паниковать у него возможно и не было, подумаешь, не запер. Джону же вообще нечего делать в его комнате, верно? Вот только чуткое обоняние Человека-паука всё равно улавливало почти незаметный запах одеколона бойфренда Мэй около двери, словно тот об неё усердно тёрся, хоть это и было бессмыслицей. Питер перерыл всю комнату, перепроверил каждый ящик несколько раз, но всё, казалось, было совершенно нетронутым и на своих местах. Чутьё совершенно молчало, что успокаивало, но вдруг Джон всё же что-то узнал или заподозрил. Затравленный взгляд в сотый раз метнулся к пулям. Надо же было так проколоться! Но вчера, когда он буквально выковыривал их из костюма и, частично, из ноги, пытаясь при этом не орать (или хотя бы орать потише), он совершенно не думал о том, что с ними делать дальше. Его энтузиазма хватило лишь на то, чтобы кое-как прибраться, завалиться на кровать и вырубиться. Если Джон был в комнате, то наверняка это заметил и нужно было придумать убедительную легенду о том как совсем-не-окровавленные и совершенно-точно-ненастоящие пули оказались у него на столе и зачем они ему.
Весь оставшийся день Пит провёл как на иголках, но Джон вёл себя совершенно обычно. Не смотрел на Паркера с подозрением, не задавал странных вопросов, да и вовсе не выглядел обеспокоенным. Наоборот, спрашивал о школе, трепался о каком-то телешоу и звал его и пришедшую к ужину Мэй устроить пикник в парке на следующий уикенд. В какой-то момент, Питеру Эдвардс стал казаться настолько не подозрительным, что это начинало быть подозрительным, однако парень решил, что накручивает себя и это уже паранойя. В конце концов, мало ли что Джон мог делать около его двери. Может Симон улёгся там и мужчина решил его погладить, например? Вполне успокоив себя таким вариантом Человек-паук отправился в патруль по ночному Нью-Йорку.
***
— Мэй? — неуверенно позвал Эдвардс оставшись с женщиной наедине.
— Да?
— Я хотел бы поговорить о Питере, — уверенность в необходимости этого разговора стремительно утекала с каждым словом. В конце концов, он этого парня впервые увидел чуть больше недели назад и ничего о нём не знает, но всё равно уже чувствовал за него некоторую… ответственность? — Ты не замечала за ним какие-нибудь странности?
— Какие странности? — Мэй призвала на помощь все свои актёрские способности и теперь пыталась не выдать своего чрезмерного беспокойства. Нет, конечно, она думала о том, что рано или поздно правда о Человеке-пауке всплывёт, но не думала, что Эдвардс заподозрит что-то так скоро.
— Не пойми неправильно, но мне кажется, что Питер мог связаться с плохой компанией. Или просто влипнуть во что-то.
— С чего ты это взял?
— Помнишь, как недавно он пришёл весь в синяках?
— Он же сказал, что упал на физ-ре.
— И ты в это веришь?
— А с чего вдруг я должна ему не верить? — нахмурилась женщина, — Не обижайся, но ты не особо хорошо пока знаешь Пита. Если бы у него были проблемы — я бы об этом знала.
— Ещё он явно избегает меня, словно что-то скрывает. Это странно.
Мэй отвернулась, обдумывая стоит ли упоминать при Джоне некоторые крайне личные для племянника события. Но ведь ей и не нужно вдаваться в подробности, верно? Только убедить Эдвардса в том, что у Питера нет никакой страшной тайны.
— Слушай… — она всё ещё сомневалась в необходимости говорить о том, о чём собиралась, — Он довольно тяжело перенёс весь этот ужас со скачком. И смерть Тони сильно сказалась на нём. Дай ему время свыкнуться с тобой. Пожалуйста.
— Я нашёл пули на столе в его комнате! — на одном дыхании выпалил Джон то, ради чего затевался этот неловкий разговор, — И, возможно, они были в крови.
Мэй тяжело вздохнула. Боже, неужели, нельзя быть аккуратнее, если так держишься за свою анонимность?!
— Боже, Джон, это просто смешно! — она решила пойти в атаку, — Я
уверена, что этому есть объяснение. Я сама поговорю с Питером об этом. Доверься мне! Если он действительно во что-то встрял, то мы вернёмся к этому разговору.
И Мэй недовольно начала доедать уже остывшую лапшу.
