Рыцарь и Роза

Снег, кровь и мороз. Воздух острый, словно сталь, колючий, как иглы, обжигает неприкрытое лицо. С самого рассвета я иду по следу, отмеченному замерзающими и застывающими в холоде алыми каплями. Ветер холодными пальцами вцепляется в растрепавшийся мех плаща. Иного меха я более не ношу. Волчий запах, волчий слух и нюх, волчьи сны – все исчезло и больше не тревожит меня. Я последовал за Кодлаком и освободился. И лишь только сейчас жалею об этом. Человечьи глаза слабы, в воздухе пахнет только морозом, холод сковывает движения… Так трудно торопиться, по колено увязая в снегу! Но я умею читать следы. И рано или поздно найду тебя. Зверь взял верх, и твоя кровавая месть, эта бесконечная война, подвела тебя слишком близко к краю пропасти, называемой забвением. Я найду тебя, Предвестник, и вытащу обратно, как и делал всегда, ловя за шкирку, точно глупого щенка, обратно к свету и разуму. Я – последнее оставшееся напоминание о твоей человечности. Хоть ты и причиняла мне боль. Хоть и рвала в клочья плоть и царапала грудь в поисках сердца. Хоть и рычала, сверкая огненно-волчьими глазами. Хоть ты и была моей лишь наполовину… Я не отступлюсь сейчас, когда пришел тот миг, мгновение, которого мы оба ждали с ужасом и желанием, не сейчас, когда кровь ведет меня, и я вижу твой волчий след. Я приду и верну тебя. Я – та часть, что не дремлет. Я тот, кто вечно ждет. Лишь тот, кто позволяет себе быть рядом, когда боль скручивает судорогой твое тело и кровью кипит в жилах, жаждая власти… жаждая владения… Волчий вой – человечий крик. Каждый из нас боролся так же, как и ты. Были те, кто, как Эйла и Скьор, отдались Зверю и тем самым облегчили свои муки. Были и те, кто страдал, подобно тебе. Но я сдался… так быстро. Я преклонялся пред Кодлаком, но это было лишь частью причины, другой была эта боль, что сейчас пожирала тебя. Ты страдаешь, ты желаешь уступить, но я буду тем, кто будет возвращать тебя обратно. Я становлюсь причиной твоих мук и ненавижу себя за это, но и не отдам тебя волку. Никогда. Ты не будешь только его… Говорят, что оборотни двуличны. Это верно. Но ты еще более двулична, чем мы смогли бы когда-нибудь стать. Две сути, две истины, две личины. Две женщины. Одна – дева. Другая – чудовище. Мягкая и тихая, не отводящая восторженно-внимательного взгляда от моего лица. И резкая и злая, кровожадно щерящаяся в лица друзей и врагов. Как же могло так случиться? Как Круг мог принять сумасшедшую в свои ряды? А Кодлак дать ей имя Предвестника? Кровь Зверя не объединила расколовшийся разум, а лишь подарила название для одной из вас. Они шептались за моей спиной, сплетничая. Кто-то даже находил смелость подойти и высказать все в лицо. Да, я знал, что ты не верна мне. Я знал, кто стал тем, другим. Как ты могла настроить братьев друг против друга? Как могла сделать нас врагами и двумя частями твоей жалкой души? Вечно смирный и подвластный моему мнению, он был глуп, но в его сердце не было зла. Ты очаровала его и отравила своей ненавистью. Та из вас, что не склоняла голову ни перед кем, остроумная и смелая, ослепила моего недалекого братца. Ты стала его идеалом, примером и мечтой. Почему же я был удивлен, когда следом за тобой, он повернулся спиной к священной жаровне и только пнул одну из голов ведьм, брошенных тобою к моим ногам? Ты сказала только одно слово: «Нет». Бери себе, если настолько труслив и слаб, говорил твой презирающий взгляд. Ты ушла. А мой брат пошел за тобой. Я видел ваши объятья и поцелуи, я помню, как твой насмешливый взгляд еще долго оставался в моих мыслях. Кровь закипала, но я не мог причинить зла своему брату. Не мог, но очень хотел, так же причинить боли и тебе. Я ненавидел ту тебя, но все же не находил в себе сил для мести или злых слов, ночами, когда волчье проклятье ослабевало, отдавая тебе твой разум, и ты приходила ко мне со слезами и мольбой о прощении. Я позволял тебе обнимать и целовать меня, позволял себе отдаться лживой любви, этой мягкости и свету. Веря и зная, успокаивая себя тем, что это я тот, кто сохраняет тебя такой. Ты всегда возвращалась, и это дарило покой. Но и всегда уходила. Каждый раз все более на долгий срок. Я – тот, кому оставалось только ждать. Но не теперь, ведь последний раз ты так и не вернулась... Снег скрипел под сапогами, мороз все крепчал. Но я не останавливался и не задумывался ни на секунду, следуя по цепочке из алых бусин, по этой путеводной нити из твоей крови и отпечатков лап. Когда я вышел на лесную прогалину, из живых здесь был лишь оборотень, волк, как мое отражение, застывший на другом краю пустыря. Я видел его глаза, горящие жаждой крови, в сумраке среди деревьев. Мощная грудь вздымалась и опадала тяжелым дыханием, от тела и из разинутой пасти валил пар. Ну, что ж, брат мой. Мы пришли одновременно. Кто же теперь сделает первый шаг? Кому ты, лежащая израненной и обнаженной в снегу среди тел врагов, нужна больше? Человеку или зверю? Он повернул неуклюжую голову, обрамленную густой длинной гривой. Я часто видел, как ты запускала пальцы в мех на его загривке, смеясь и упиваясь покорностью волка. Ревность пожирала меня, когда ты так же нервно проводила ладонью по моим волосам или свивала средь них мелкие косы. Ревность сжигала меня, но ею же я и жил. В этом для меня нашелся новый смысл: этот огонь заставлял меня вновь жить и вновь чувствовать, желать и наслаждаться – все то, о чем я, казалось, позабыл. Что потерял после отказа от Зверя и ухода Кодлака… Теперь же я вновь вел войну, теперь не собой, а с волком-братцем. Бился за твою любовь и человеческую сущность. Зверь втянул ноздрями воздух. Должно быть, пытался понять: жива ты или нет. Утробный рык вырвался из его горла. Мысль, пришедшая в голову мгновенно, оказалось, пришла и на ум и моему брату. Он посмотрел на меня, прижав уши к по-волчьи гладкой голове, и обнажил клыки. Нас лишь трое здесь, на этой поляне среди глухого леса. Та, что на грани смерти, нужна обоим. И больше никто не услышит. И никто не узнает. Пришло время свершится тому, что, как мы думали, обмениваясь по-детски наивными клятвами, не случится никогда. Брат убьет брата. Я, часть человечья, и он, часть волчья, мы сошлись в битве, завершением которой будет гибель одного из нас. Ты должна была сделать выбор, но ты не могла, те две в тебе любили обоих. Но ты одна, нас – двое. И пришло нам время сделать выбор за тебя. Трофей возьмет тот, кто победит. Человек или зверь? Меч или когти? Мастерство или сила? Как же ты смогла объединить в себе два таких противоположных начала? Как могло получится так, что мы оба полюбили тебя? Ответа не было. Но и отдать победу одному из нас ты не могла. Мы стояли друг против друга, не отрывая друг от друга глаз, между нами, со стоном боли, роняя капли рубиновой крови, со снега поднялась ты. Пошатываясь и глядя только перед собой, ты даже не заметила двух братьев, ставших врагами. Льняные волосы упали на испещренную шрамами спину бурыми паклями, жилистые и сильные руки обхватили приподнятые плечи, обнаженное тело мелкой дрожью зашлось от холода, пронзавшего насквозь. Мы видели тебя такой, потерянной и застрявшей в мыслях, в небытие между двумя мирами, двумя ликами. Твои глаза стекленели, и ты не могла сообразить простейшие вещи: каково на самом деле твое тело? Как стоять на ногах? Почему исчезли запахи? Куда пропах мех? Ты могла стоять так несколько минут, не в силах разобраться в себе, найти ответы или хотя бы какую-нибудь вещь, чтобы укрыться. Еще не человек, но уже и не зверь. Раны кровоточили, нагое тело колотило от холода, а ты все стояла, не видя ни нас, ни мир вокруг. Осознание не спешило возвращаться, и сейчас ты была больше опасна для себя, чем для кого бы то ни было. Мы сделали шаг одновременно. И теперь уже было неважно, что это значило одно – мы две части единого. И однажды, не сумев отделиться, погибнем оба. Мы шагнули одновременно. Я, расстегнув цепочку, снял свой кожаный плащ, отделанный мехом, и накинул на твои плечи, обняв и прижав к себе, чтобы опасливо покачнувшаяся от тяжести ты не упала. Но твое лицо осталось бесстрастным, лишь белая рука, поддерживаемая моей рукой в теплой перчатке, слабо шевельнулась и сжала мою ладонь в ответ. Мой брат осторожно опустился к твоим ногам, шершавым языком слизывая кровь и обдавая горячим дыханием, окутывая твои ступни волчьим мехом и жаром звериного тела. Вторая твоя рука легла на его голову, а пальцы скользнули в густую гриву. Он послушно замер, позволяя удержаться и опереться. Выбор был сделан. Мы выбрали тебя, Предвестник. А ты… выбрала обоих… Жизнь оказалась дороже свар и битв, чести и пролитой крови. Мы знаем… мы знали, всегда знали, что нужны тебе оба. Два брата. Два лика. Два зверя. Одна женщина… Выбор был сделан. Мы выбрали тебя, девочка. А ты… выбрала обоих… Я лег к твоим ногам, чтобы согреть обнаженное тело и кожу, усыпанную мурашками. Пряный запах крови, твоей крови, родной и горячей, по-волчьи звериной, сводил с ума. Ты тонула в этом аромате, и я не смог удержаться, все же слизнул несколько капель крови, слаще которой я не знал в жизни. Лишь твоя рука, повелительно сжавшая загривок, заставила меня смириться и не броситься на ненавистного братца, испортившего твой чудесный аромат своей вонью. Но он укрыл тебя плащом, чтобы ты не замерзла, сделал то, что не мог сделать я, и взял за руку, чтобы ты не упала. И я был ему благодарен за это. Он, конечно, никогда не сможет полюбить тебя, так как я, и, в конце концов, ты поймешь это и выберешь меня. Но сейчас пусть позволит себе позаботиться о тебе, нечасто ему выпадает возможность не просто ждать и смотреть, но и коснуться. Не часто на его лице, черном от ненависти, появляется выражение такого умиротворения и почти… счастья? Пусть согреет тебя. Пока я разрешу ему это. Ведь мы сделали шаг одновременно. Значит, не умрет тот, кто был первым. Значит, нет первого, того, кому ты была бы нужна больше. Значит… мы равны. Мы шагнули одновременно. Твои раны все еще кровоточили, нагое тело колотило от холода, а ты все стояла, не видя ни меня, ни брата. Я знал тебя, когда ты становилась такой, две сути уходили от тебя, и человек, и зверь. И ты оставалась одна, будто слепла и глохла, где-то в пустоте и темноте. Много времени уходило на то, чтобы ты вновь находила путь в наш мир. Твой взгляд в эти минуты пугал меня до поскуливания, порой мне казалось, что ты вообще можешь не вернуться «оттуда». И моя злость на брата легко меркла в присутствии этого страха. Какое вообще имела значение она? Пусть будет рядом, если так хочет. Мне нужно лишь, чтобы ты вернулась ко мне. Ведь всего мгновение назад мы стояли друг против друга, не отрывая друг от друга глаз, когда между нами, со стоном боли, роняя капли драгоценной крови, со снега поднялась ты. Пошатываясь и глядя только перед собой, ты даже не заметила двух братьев, ставших врагами. Льняные волосы упали на испещренную шрамами спину бурыми паклями, жилистые и сильные руки обхватили приподнятые плечи, обнаженное тело мелкой дрожью зашлось от холода, пронзавшего насквозь. Мы стояли друг против друга, готовые, наконец, решиться. Готовые убить. И все из-за тебя, девочка. Как же могло получится так, что мы оба полюбили тебя? Иногда я думал, что я, точно часть тебя, часть волчья, только со мной ты могла быть по-настоящему свободной, по-настоящему собой, а он, часть человечья. Такой же разумный и сдержанный. И вот мы сошлись в битве, завершением которой была бы гибель одного из нас. Ты должна была сделать выбор, но ты не могла, те две в тебе любили обоих. Но ты одна, нас – двое. И пришло нам время сделать выбор за тебя. Трофей возьмет тот, кто победит. Волк или человек? Клыки или сталь? Звериная мощь или проворство? Человек внимательно пригляделся, ища взглядом одно тело среди многих, среди убитых тобой. Должно быть, пытался понять: жива ты или нет. Тихий вздох сорвалось с его губ. Мысль, пришедшая в голову мгновенно, оказалось, пришла и на ум и моему брату. Он посмотрел на меня, подбираясь и готовясь к первому рывку, обнажая оружие. Нас лишь трое здесь, на этой поляне среди глухого леса. Та, что на грани смерти, нужна обоим. И больше никто не услышит. И никто не узнает. Пришло время свершится тому, что, как мы думали, обмениваясь по-детски наивными клятвами, не случится никогда. Брат убьет брата. Когда я вышел на лесную прогалину, из живых здесь был лишь человек, брат, как мое отражение, застывший на другом краю пустыря. Я видел его глаза, горящие ставшей уже привычной для него ненавистью и злостью, в сумраке среди деревьев. Он тяжело дышал, грудь не двигалась под сталью доспеха и мехом плаща, но я отсюда слышал его частое дыхание после изнурительно бега по глубокому снегу. Ну, что же, брат мой. Мы пришли одновременно. Кто же теперь сделает первый шаг? Кому ты, лежащая израненной и обнаженной в снегу среди тел врагов, нужна больше? Зверю или человеку? Он повернул голову, я видел, как рука накрыла рукоять клинка. Я часто видел, как ты держала в руках его руку или гладила ее, улыбаясь, терлась щекой о ладонь, словно прирученная собака, выпрашивающая у хозяина ласку. Ревность пожирала меня, когда ты так же проводила пальцами по моим лапам, раскинувшись в моих объятьях, щекотала, играя, облокотившись спиной на мой бок. Ревность сжигала меня, но ею же я и жил. В этом для меня нашелся новый смысл: этот огонь заставлял меня вновь жить и вновь чувствовать, желать и наслаждаться – все то, о чем я, казалось, никогда не знал. То, что отобрали у меня брат и восхваляемый им Кодлак. Ты подарила мне долгожданную свободу. Свободу выбора. Теперь же я вновь вел войну, теперь не c собой, за свою свободу, а с человеком-братцем. Бился за твою любовь и волчью сущность. Снег шипел под горячими лапами, мороз все крепчал, но я почти не ощущал его сквозь свою плотную шкуру. И я не останавливался и не задумывался ни на секунду, следуя по сладкому следу твоей крови, по этой алой путеводной нити из аромата твоего тела, твоей злости, ярости и волчьей сути. Однажды я случайно увидел ваши объятья и поцелуй, я помню, как твой испуганный, сожалеющий взгляд еще долго оставался в моих мыслях. Кровь закипала, но я не мог причинить зла своему брата. Не мог, но очень хотел, так же причинить боли и тебе. Я ненавидел ту тебя, но все же не находил в себе сил для мести или злых слов, в те дни, когда волчье проклятье было особенно сильно, забирая ту слабую часть тебя, и ты приходила ко мне привычно, почти по-родному, колкая и страстная. Я позволял тебе обнимать и целовать меня, позволял себе отдаться лживой любви, этой силе и успокоительной тьме. Веря и зная, что это я тот, кто сохраняет тебя такой. Ты всегда возвращалась, и это дарило уверенность. Но и всегда уходила. Каждый раз, к моей радости, все более на короткий срок. Я – тот, кому оставалось только действовать и брать то, что мое по праву крови. Но не теперь, ведь последний раз ты так и не вернулась... Они шептались за моей спиной, сплетничая. Кто-то даже находил смелость подойти и высказать все в лицо. Они все замолкали очень быстро. Но это не меняло ничего. Да, я знал, что ты не верна мне. Я знал, кто стал тем, другим. Как ты могла настроить братьев друг против друга? Как могла сделать нас врагами и двумя частями твоей жалкой души? Вспыльчивый, вечно самоуверенный и сильный, он во всем следовал за Кодлаком, но он никогда бы не смирился с таким позором, никогда бы не позволил себе волочиться за возлюбленной брата. Ты очаровала его и отравила своей мягкостью, пониманием и терпимостью. Та из вас, что была нежной и тихой, что готова была слушать и поддержать, разумная и ласковая, как-то узнала, что именно этого не хватало моему пылкому братцу. Ты стала его идеалом, надеждой и мечтой. Почему же я был удивлен, когда он не последовал за тобой, отказавшись от пути Кодлака, а пошел до конца и избавился от крови зверя в своих жилах? Ты сказала только одно слово: «Нет». В его глазах я видел вопрос, но что за вопрос он задавал тебе? «Выберешь ли ты меня и освободишься от власти Хирсина?» или «Стоит ли мне остановится сейчас и отказаться от обряда Кодлака, ведь иначе я навсегда потеряю тебя?» Кто же теперь ответит. Ты ушла. А мой брат остался в гробнице Исграмора. Говорят, что оборотни двуличны. Это верно. Но ты еще более двулична, чем мы смогли бы когда-нибудь стать. Две сути, две истины, две личины. Две женщины. Одна – волчица. Другая – неженка. Сильная, вольная и свободная, с повелительной любовью глядящая на меня. И неуверенная, любопытная, восторженно-наивно смотрящая на злой мир вокруг. Как же могло так случиться? Как Круг мог принять сумасшедшую в свои ряды? А Кодлак дать ей имя Предвестника? Кровь Зверя не объединила твой разбитый разум, а лишь подарила название для одной из вас. Но на свете еще не родилось охотника с лучшим нюхом, чем мой. И рано или поздно я найду тебя. Зверь взял верх, и наша кровавая месть Серебряной Руке, наша война, которая закончится только, когда последний пес из их шайки сдохнет, подвела тебя слишком близко к краю пропасти, называемой забвением. Я найду тебя, моя девочка, и вытащу обратно, как и делал всегда, хватая за руку, точно утопающего, обратно к нашей свободе, крови и бесконечной охоте. Я – последнее оставшееся напоминание о звере в тебе. Хоть ты и причиняла мне боль. Хоть и забивалась в углы, дрожа и проливая непонятные, пугающие меня слезы. Хоть и отворачивалась, не позволяя касаться тебя, кричала и звала бездумным чудовищем. Хоть ты и была моей лишь наполовину… Я не отступлюсь сейчас, когда пришел тот миг, мгновение, которого мы оба ждали с ужасом и желанием, не сейчас, когда аромат крови ведет меня, и я уже почти вижу твой силуэт в сером мире моей охоты. Я приду и верну тебя. Я – та часть, что отдается инстинктам. Я тот, кто вечно в погоне. Лишь тот, кто позволяет себе быть рядом, когда боль скручивает судорогой твое тело и кровью кипит в жилах, жаждая власти… жаждая владения… Человечий крик – волчий вой. Каждый из нас боролся так же, как и ты. Были те, кто, как Эйла и Скьор, отдались Зверю и тем самым облегчили свои муки. Были и те, кто страдал, подобно тебе. Но я сдался, я поступил, как ты подсказала мне. И не пожалел об этом. Я преклонялся пред братом и, восторгаясь им, не видел, что он лишь помыкал мною. Я был зол и хотел отомстить, но это было лишь частью причины, другой была эта боль, что сейчас пожирала тебя. Ты страдаешь, ты желаешь уступить, но я буду тем, кто будет возвращать тебя обратно. Я всегда буду рядом и, разделяя с тобой эту боль, боль, от которой мой брат так малодушно отказался, буду поддерживать тебя. Я тот, кто позволяет твоим мукам продолжаться, и ненавижу себя за это, но и не отдам тебя человеку. Никогда. Ты не будешь только его… С самого рассвета я иду по следу, сплетенному лишь из запахов и ветра. Колкая снежная буря вгрызается в мех шкуры, но след свеж, и я не собьюсь. Иного меха я более не ношу. Волчий запах, волчий слух и нюх, волчьи сны – теперь только это реально для меня. Я последовал за тобой и, наконец, освободился. И лишь только сейчас жалею об этом. Волчьи глаза слабы, они видят только серое, в воздухе слишком остро пахнет морозом, буря бушует и сметает яркий, но неустойчивый запах, холод сковывает движения… Так трудно торопиться, до морды увязая в снегу! Ветер острый, словно сталь, колючий, как иглы, вцепляется в шкуру, залепляет снегом глаза, ворует твой бесценный аромат, запутывает и уводит. Но я чую… Снег, кровь и мороз.