Поражения

Зуко взбирается на корабль лишь с тихим «прощай» и приказывает везти себя домой. Отправляется в каюту, собираясь спать, но не может. Плеск волн ничуть не успокаивает, каждый шажок каждого моряка отдается звоном в ушах. Он переворачивается то на один бок, то на другой, но старая рана в груди горит даже тогда, когда он совершенно неподвижен. Решение принято столь же уверенно, сколь и внезапно, хотя для этого нет никакого повода; Зуко стаскивает себя с кровати, шагает к мостику и приказывает рулевому изменить курс. Они достигают острова немного раньше, чем ожидали: странно благосклонная судьба приводит Зуко к Национальному Учреждению для Немощных задолго до того, как работников успеют предупредить или приготовить пышную церемонию. — Прости нас, Хозяин Огня, — просит главный врач, и Зуко прощает. — Я хочу видеть свою сестру. Азула довольно взвизгивает при виде него, извиваясь в своих путах. Две медсестры привозят ее в отдельную комнату и, удалившись, встают за закрытыми дверями. — Я слышала, — она протягивает гласные почти непристойно, — что была тетушкой пару дней. — Что ты сказала Мэй? — Ничего, что не было бы правдой. Она наблюдает за ним, словно ястреб, из-за занавеси спутанных волос. — Ты назвал ее в честь меня, милый Зу-зу? Или в честь нашей дорогой покойной матушки? Мэй ведь не соврала, она была серенькой, как дымок? — Мы не дали ей имени. Азула качается на стуле, к которому ее привязали, и жует губу. — Когда… свет погас… как это было? Ты смотрел? Ты видел? — Да, — шепчет Зуко. — Я видел. Он возвращается зимой, когда залы пусты, и эхо раздается на террасах. Дворец нетронут, его министры — живы и верны, как прежде. Зуко медитирует часами напролет. Он почти ждет, что его снова прервут, но все уехали обратно на юг. Катара пишет за всех, простоты ради: коротко о том, что происходит и как продвигаются дела. Урожай и сезонная охота были неожиданно обильными. Царство Земли восстанавливается медленно, однако умудряется отправлять торговых послов. Генералы Огня были вежливы и с радостью приняли радушие клана. Зуко может увидеть сомнение в последних нескольких строках: близнецам уже больше года, и Суюки снова беременна. Внешние покои заперты на зиму, мебель укрыта толстыми холстинами, все завернуто, словно подарок для гостя, который никогда не придет. Вскоре Зуко уже принимает пищу в личных покоях, под бдительными взглядами покойных Хозяев Огня, вытканных на гобеленах. — Когда нам ожидать возвращения Хозяйки Огня? — спрашивают слуги, один деликатнее другого. Он ни разу не отвечает, вместо этого приказывая запереть пустые части дворца, закутываясь от холода, до тех пор, пока каждое его утро не было отмечено лишь утомительным путем от кровати до террасы и обратно. Постепенно Зуко перестает медитировать и все меньше и меньше ест. Его министры берут на себя управление повседневными мелочами, продолжая политику Зуко, однако сам он только ставит печати. Он не возражает, предпочитая одиночество, прерываемое лишь мазками кисти. Наконец Катара перестает писать, ведь он ей никогда не отвечает, упершись взглядом в пустой пергамент. Да и о чем писать? Вишни мертвы, как и цветы, как и трава, как и декоративные камни в саду. Мэй все еще где-то далеко, и дворец кажется еще более опустевшим, чем в первые недели после исчезновения матери. Он отправляет слуг наслаждаться длительными отпусками. Нет необходимости в волнениях, которые чинят одежда, душистые ванны и взбитые подушки. Его устраивают одни и те же штаны, одни и те же одеяла вместо верхней одежды. Он тащит стул на террасу, игнорируя главный двор и полагает ледяную плитку под босыми ногами хорошим сопровождением для своей бессонницы. Когда же он истощается до предела и все-таки засыпает, его сон прерывист и короток. Он дремлет, сидя на стуле, выпутывается из безобразных снов, бредет к огню, чтобы проглотить несколько безвкусных крошек, а затем возвращается к своему месту. Он слышит, как оставшиеся слуги носятся по коридорам, отгоняя министров и встревоженную толпу. Незадолго до нового года Зуко просыпается от того, что ласковая ладонь Айро лежит на его лбу.